Watch me burn

Услышав в коридоре тяжёлые шаги, Настя поспешила убрать всё, что она открыла и оставить ноут в прежнем в полуоткрытом состоянии. Пересела на соседний диван, когда высокий человек переступил большой порог комнаты. Она смотрела в окно, пытаясь скрыть все эмоции от найденной информации. Михаил молча сел за гаджет и монотонно произнёс: — Странно, я же вроде не закрывал её. Бля, беда совсем с бошкой, — открыл на экране вкладку с игрой. Девушка тем временем думала говорить об фотографиях или нет, она рвалась на части, волнение перекрывало ей кислород. — Ты чего? — заметил её подёргивания Горшок. — Зачем ты собираешь мои фотки? — набралась решимости музыкантша. — Э-э-э, какие фотки? — прикинулся он дураком. — Такие, у тебя в ноуте. — Погоди, ты рылась здесь!? — разозлился Миша. — Да! За это прости, я знаю, так делать не прилично, но ответь на вопрос, — глядели они друг другу в глаза. — А что тут такого, собственно? Ну есть у меня твои фотки, и что? — раздражённо сказал рокер. — Ты говоришь так, будто нашла порно у меня, хотя и в этом нет ничего сверхъестественного. Бодровкова не знала что ответить, разговор зашёл в тупик. Посидев так минут пять, она встала и направилась в свою комнату. За этот вечер оба больше не разговаривали.

***

Утром, а точнее ближе к обеду встала девица и прибыла на кухню для пожарки яичек. Пока она возилась у плиты, кто-то обнял её талию и остановил руки на бёдрах. Анастасия вздрогнула и обернулась. — Это ты! Испугал, — прижималась она спиной к чужому животу. — А ты думала кто, бабайка? С добрым обедом, — отстранился Миха. — Ты завтракал? — Ага, уже давно, — сел за столом улыбчивый Горшок. — Понятненько, — выложив на тарелку горячую глазунью, девушка села напротив мужчины. — Сегодня нам надо будет лук посадить, вчера то не успели. Готов? — Всегда готов. — Отлично, — отрезала она кусок, — тогда, как поем – в бой.

***

Сажание лука относительно не заняло так много времени. Обработать землю, сделать маленькие лунки, полить водой, посадить туда луковицу и закопать. Две грядки были готовы. После хорошей работы панк решил расслабиться с помощью коньячка. Настя впервые зашла к нему в комнату после трёх часов одиночества. — Опять спирт?... — Ну да, отдохнуть уже нельзя? — Можно как раз, но пить... Ты не перебарщиваешь? — она села рядышком, уловив в воздухе носом резкий запах. — Нет, самое то, — взглянул он на неё изподлобья, — как хочу, так и расслабляюсь. Я вообще и вчера, и сегодня работал, тебе помогал, где моя награда? — повернулся Горшенёв. — Ох, большое спасибо тебе за помощь, — поцеловала его в щёку кареглазая. — И всё? — жалобно спросил Михаил. — А что ещё нужно? — не поняла вторая. Потом Горшок взял её ладони в свои и протянул их к своему лицу, смотря на их обладательницу уставшими сверкающими глазами. Так и сидел, слушая тишину и наслаждаясь совместным уединением. Они одни не только во всём доме, но и во всей деревне. Это вовсе не казалось чем-то страшным, это было такое обволакивающее чувство, что их никто не потревожит, можно делать что вздумается, ощущение какой-то великой свободы. Это так приятно, что хочется улыбаться каждую секунду. Просидев в таком положении немного, он хрипло произнёс: — Расскажи мне что нибудь. — Рассказать что нибудь? Даже не знаю... Могу рассказать свои детские воспоминания с дачей. — О! Давай! — не выпускал рокер ручки. — Помню мне всегда здесь нравилось. Как было хорошо и легко. Была у меня железная дорога, я собирала её и играла: объявляла станции, «везла» и «высаживала» невидимых маленьких пассажиров. Играла в эти поезда на улице, пока бабуля готовила на кухне. Это я тогда во второй класс переходила, я точно помню. Помню как здесь у меня были приятели, которые возрастом постарше меня. Я всегда пыталась за ними идти вслед, не отстовать, на что бабуля отрицательно реагировала, говорила не надо. Да много чего было. Играла сама с собой, истории всякие придумывала, а потом обыгрывала. С деревьями разговаривала, которые росли на нашем участке, тоже им придумывала всякие истории, часто не очень весёлые. Хорошие были времена, а сейчас... В общем, всё это теперь в прошлом в качестве светлых воспоминаний. Смотрит Бодровкова, а слушатель уже прикрыл глаза. Тогда она осторожно, даже не дыша, выпустила свои ладони и очень тихо, не скрипя паркетом пола вышла из комнаты. Да, поздно было довольно, спать всем хочется, особенно после труда. Девушка приготовилась ко сну, потушила свет и легла в свою кроватку. А Миша, судя по топоту в коридоре, только что проснулся. «Вот чего он всё время ходит!? Куда? Зачем? Только спать мешает!» — подумала с раздражением Анастасия и повернулась на другой бок, нахмурив брови. Затем вроде всё вроде успокоилось. За дверью никто не ходил. И она наконец-то провалилась в сон. Проснулась в три часа ночи от громкого хлопка той же двери. За спиной ощутила как прогнулся матрас и кто-то толкался, чтоб вместиться. Позже он навалился всем телом так, что ей стало трудно сделать даже вдох. — Миша... Ты меня щас задавишь! — громко изо всех сил прошептала бывшая студентка. — Прости, — уши разрезал слабенький хмельной голос, — просто тесновато... — А чего ты сюда полез тогда, а? — Как чего?... В гости уже... заглянуть нельзя, я же не каждую ночь, — прижал к себе её Гаврила, обжигая кончик уха своим тёплым дыханием. — Ты обижаешь меня, не любишь меня совсем наверное... раз говоришь: «А чё ты сюда припёрся!?». Это расстраивает, — спустив с плеча ткань, он проводил губами по гладкой коже. — Ну что ты такое говоришь, конечно люблю, — она полностью развернулась и прижала голову Горшенёва к своей мягкой чуть открытой груди, закинув свою ногу на его.

***

Третий день в деревне. Двое людей сидели на лавочке, дыша свежим воздухом. Настя мечтательно что-то рисовала пальцем перед собой, а Михаил наслаждался отдыхом на природе, отхлёбывая из кружки пиво. Он посмотрел на вторую, которая всё ещё занималась одним и тем же. — Что ты делаешь? — А? Да просто... — не знала она что ответить. — Знаешь... — придвинулся ближе и повернулся к ней полностью Горшок, — видишь их? — Что? Где? — поглядела по сторонам Бодровкова. — Ну ты чего? — мягко спросил он. — Они тут... совсем близко, прям между нами... — Я ничего не вижу, — совсем не понимала дивчина, что имеет ввиду музыкант. — Ниточки, красные ниточки. Блестят... Я знаю, что это за ниточки. Они особенные, — он взял её ручки, — они связывают только самые сильные связи, связывают, если у людей большая совместимость. — Значит... Значит и у тебя с Андреем тоже были такие ниточки? — осторожно выговорила Анастасия. — Да, были, — отпустил её Юрьевич, — но они со временем поредели и пропали окончательно, — отрезал он. — Пойдём на кухню. — Зачем? — Надо, пошли, — встал около ступенек крыльца Миша, приглашая пройти вперёд в дом. — Ну ладно, — последовала на кухню девушка, чуя подвох и не ошиблась. Пройдя на середину и уже готовая она спросить надобность посещения комнаты с работающим старым холодильником, как её крепко схватили сзади, до боли в животе прижимая и приставили лезвие к горлу. — Вот ты и попалась, гадюка, — зло процедил Горшенёв. — Думала твои поступки останутся безнаказанными? Настя побледнела. — Думала, что я тебе когда-то это прощу? — он почти сорвался на крик. — Я никогда не смогу забыть как ты расправилась с моей женой и дочкой... У кареглазки от волнения начало темнеть перед глазами. — Подлая судья... Её словно током ударило. Кажется она начала понимать. — Что, не узнаёшь меня!? — крикнул «Тодд» и развернул резко Анастасию, улыбаясь и смотря безумными глазами на неё, крутя бритву между пальцами. — Придурок! — оттолкнула она его. — Ты меня так напугал, у меня чуть сердце не остановилось!! Анархист заржал, кладя железку себе в карман: — Вот такой эффект я и ждал. Значит всё не напрасно, — уворачивался он от тумаков и далее снова схватил, обнимая за талию. — Дурак... — пробурчала Бодровкова, не вырываясь. — Неее, не отвертишься, — хмыкнул Миша и прикусил за правое ухо. — Мм! Что за дела? Кто меня там... — девушка внезапно почувствовала мягкие губы на шее, — кусает... Эти губы безцеремонно целовали каждый сантиметр, оставляя за собой влажные следы и вмятины от зубов, а руки намертво прижимали к груди. Он тяжело дышал, убирая носом мешавшие волосы. Его рука уже спустилась к бедру и нежно наглаживала с внутренней стороны. Настя охнула от такого напора и нетерпеливости, что-то заставляло её сердце биться сильнее, но она точно знала, что это далеко не от удовольствия... — Миш, постой, — зашептала музыкантша, — Миииш. — Что? — с рыком выговорил он, нехотя оторвясь от кожи. — Что-то случилось? — Я не знаю...я наверное...нуу не очень готова, я сомневаюсь. — Почему? — Михаил убрал руки, смотря на объект своих воздыханий. — Я тебе противен? — Нет, просто... Ещё ты пьян. — Ну не в доску же, ё-моё. Ты боишься? Не доверяешь мне? Не бойся, я буду помягче впредь. — Я боюсь, но не этого. Просто вдруг...нуу... — Что «вдруг»? — начал уже раздражаться мужчина. — Договаривай до конца. — А если я заберемению? Что делать будем? — Глупости, у меня резинки есть. — Я читала, что и с ними можно залететь. Так что будем делать, если это так и будет? — Пфф! Тебя только это беспокоит? Хорошо, я тогда ещё успею вытащить на всякий случай, чтоб ты не волновалась. — Нет... Я не могу... — сжала губы девица. — Так бы и сказала сразу, что я для тебя урод! — крикнул Горшок, идя в свою комнату, и затем с грохотом закрыв за собой дверь.