Watch me burn

      Дверь в гостиную медленно, не скрипя, открылась. Настя спряталась за креслом, стоящее в двух шагах от неё. Она на секунду выглянула:       «Хорошо, он не заметил,» — мысленно подметила Бодровкова и, пригнувшись, стала ползти от кресла за диван. Она проползла вдоль задней части мебели и оказалась почти около лежащей на подлокотнике головы Михаила. — Буууу! — поднялась резко кареглазка, прокричав ему на ухо. Миша чуть повернулся, посмотрев на неё совершенно спокойно, и опять развернулся к экрану. — Эй, вообще-то бууу! Ты должен был испугаться! — встав на ноги, Анастасия села рядом с плечом лежащего, с обидой глядя на него. Всё сорвалось. Хотя сама понимала, что прокололась, раз он видимо знал. — Я тебя ещё в дверях заметил и тихой ты быть не умеешь, я слышал, как ты хихикала, — указал на ошибки Горшок, закрывая ноутбук и кладя на стол. — Во что ты играл? — сменила тему студентка. — Неважно, — с такой же серьёзностью проговорил он. — Ты чего такой злой? — Настя ещё больше расстроилась. — Я не злой, устал просто наверное. Она с грустью осмотрела тёмную комнату, в которую проникал единственный отдалённый свет от уличных фонарей. Думала, что справедливо бы было оставить гостя отдыхать, тем более он сам намекнул об этом, но что-то недавало ей этого сделать, эгоизм? Или это просто от нехватки общения? Но всё равно было бы лучше оставить, ведь её друг теперь надолго здесь и наобщаться можно вдоволь потом, а сейчас надо потерпеть всего лишь ночь. — Какой расклад на завтра? — Бодровкова зевнула и откусила лежащий на тарелке бутерброд с колбасой. — Надо встать завтра где-то чуть позже десяти и к двенадцати в театр, — Горшенёв укрылся одеялом по плечи. — А что мы будем делать там? — Знакомиться будем вместе со всеми, я же тоже там почти никого не знаю. Посмотрим, как внутри всё устроено. Ты будешь тексты писать, потом мне показывать, я музыку с ребятами сделаю... это я на будущее, — на немного он замолчал, положив руки себе по голову, выставляя на общий вид подмышки. — А я буду курсы проходить актёрские, там на пару месяцев, — Миша взглянул на потолок, представляя как будет учиться всяким актёрским трюкам, техникой, — основы я пройду, потом сам разберусь, что я, сыграть на сцене не смогу? — Но я тоже хочу играть, ты же обещал, что мне тоже дадут роль! — девушка съела корку от оставшегося хлеба. — Я ничего не обещал, не надо! Мы вообще практически не говорили о этом. Я подумаю. — Кроме Тодда там больше никаких интересных ролей нет! Поэтому это я должна думать. — Ишь, почему нет, есть Ловетт например. Или дочка, забыл как её... — Ну нет! — Тогда не пресуй мне мозги и вали спать! Всё ей не так, блин, — он повернулся на бок к спинке дивана. — А вот и пойду! — Настя, сжав кулаки, резко встала и с топотом отправилась к двери. — Ну иди! — Иду! — Иди! — Иду! — она закрыла за собой деревянную с вырезами со стеклом дверь. Михаил вздохнул и настроился на сон. Поелозил под одеялом, почесав на последок спину и закрыл глаза, готовый переместись в другой мир. Но спокойствие прервала влетевшая прям на голову подушка, которую запустила Анастасия, снова стоя в дверном проёме. — Засранка! — подушка была в сию же минуту отправлена в полёт обратно.

***

      Прозвенел будильник. Кареглазка лениво открыла свои очи и приняла сидячее положение, чтобы быстрее проснуться. Тело тянулось обратно к нежному одеялу, внутри мелькали короткие глупые мылишки о том, что может остаться дома и не идти ни в какой дурацкий театр, а пойти в следующий раз... Бодровкова слезла с постели, одевшись в домашнее и застелив кровать, она поплелась на кухню. По дороге решила зайти в гостиную узнать проснулся ли Горшок. Тот давно уже не спал и ходил, рассматривая фотографии вдоль огромной стенки, сделанной ещё в СССР. Диван был обратно сложен, а постельное бельё скрученно в рулон. — Не завтракал ещё? — студентка оказалась рядом. — Не-а. А это ты маленькая на фотке? — он провёл пальцем вдоль зелёной рамки. — Да... — У тебя тут такие щёчки надутые, — Миша умилялся с маленькой девочки на изображении. Она была одета в джинсовый комбинезон, с ровно подстриженной чёлкой и каре, которое украшала панамка под цвет голубой кофточки. В одной ручке дитё держало недавно сорванный с грядки кабачок, — какая ты грозная здесь, охраняешь кабак, чтоб никто не спёр. А вот тут ты наоборот смеёшься, — вокалист показал на другую фотографию мелкой Насти, где её кто-то держит на руках перед камерой. — Конечно. Кабачок – это святое, он должен был быть доставлен домой в целости и сохранности, — девушка погрузилась в воспоминания. — Я помню этот комбинезон, будто только вчера носила... я его не очень любила, но вспомнить всё же приятно почему-то. — А на этой фотке ты опять недовольна, но уже постарше, даже злая какая-то, — гость посмотрел на другой рядом стоящий снимок. Анастасия глянула на него и дёрнулась, словно ударили током. Все приятные ностальгические мысли улетучелись. Всплыли новые далеко не самые лучшие воспоминания, связанные с изображением. На фотографии ей шестнадцать лет: волосы чуть касались плеч, были коротко подстрижены под маллет, лицо исхудавшее, щёки не выделялись, глаза пустые и уставшие, а под ними синяки. — Я же говорила... говорила бабушке, чтоб эту фотку не ставить, — она взяла пластиковую красную рамку, — зачем она поставила? — быстрыми шагами Бодровкова дошла до кухни и швырнула собственную фотку в мусорное ведро. — Насть, ты чего делаешь? — Анна Ивановна стояла около сковородки, которая жарила яичницу. — Я же просила! Просила не вставлять ни в какие рамки это фото! Сто раз просила! — глаза девицы заслезились, что ещё больше взбесило их хозяйку. — А куда я её должна была деть? Выбросить!? — пенсионерка достала из мусорки брошенную фотографию. — Да! Порвать, сжечь это грёбанное дерьмо! Давно надо было удалить с компа и не напечалась бы вовсе! — она вышла из кухни почти бежа, задев стоящего и наблюдавшего за этой сценой в проходе Горшенёва. — Что это она так? Да и ещё на свою фотку. Она что, не с той ноги встала? — бабушка протёрла рамку мокрой тряпочкой. — Нормальная она тут. Исхудавшая чуть-чуть, но стрижка та какая, ей очень шло, поставила только из-за неё. Что здесь такого, я не знаю. Что у вас там произошло? — Ничего. Мы смотрели фотки, потом обратили внимание на эту и она пошла сюда. Все в хорошем настроении были, а потом резко вот, — он смотрел в опустошённые зрачки подростка, словно они тихо кричали о помощи. — Может что-то случилось незадолго у неё до этого, не помните? — Нет вроде. Лишь помню, что она иногда грубила мне и срывалась, как сейчас. Возраст такой был непростой, но слава богу пережили, — женщина усмехнулась, — будете что нибудь? — Спасибо, я кофе уже напился, этого мне достаточно, — вежливо улыбнулся фротмен и поспешно отправился к Насте. Юрьевич дошёл до нужной двери и три раза осторожно постучал. — Это ты, Миш? — прозвучал тяжёлый голос. — Да. — Заходи. Он, открывая дверь, переступил через порог. Анастасия сидела к нему спиной за письменным столом, дёргая одной рукой. — Ты что-то пишешь? — Миша приблизился к сидящей. — Да, вдохновение нахлынуло внезапно. И всё нормально, не волнуйся, если ты на счёт этого, — говорила она безразлично. — Нет, не всё нормально, я же слышу, — Михаил сел на соседний стул, спинка которого была завалена вещами, — ты можешь мне рассказать, если захочешь конечно. Девушка будто не услышала слов и так же продолжала черикать ручкой на бумаге слова. Затем она остановилась и с яркостью перечеркнула последнее предложение, бросая ручку в сторону. — Тихо, тихо, рассказывай давай, — мягко проговорил собеседник, опустив ладонь на женскую спину и проводя ею вверх-вниз. Студентка собиралась мыслями где-то одну минуту и наконец-то заговорила: — Та фотка... она сделана в мои... ну... не самые лучшие времена. Мне тогда было тяжело, десятый, одиннадцатый класс, подруга ушла, всё такое. Морально тяжело было, нагрузка большая по учёбе, у меня часто было плохое настроение, — закончила она, решив рассказать не всё, боясь холодной реакции и раздражающих нравоучений, которые она часто слышала от взрослых на какие либо откровения. — У меня тоже такие времена бывали, аж сдохнуть хотелось, — Горшок заметил, как Бодровкова отвернулась от него, — эй, ну ты чего? От меня то зачем... — он привстал и рассмотрел на щеках маленькие блестящие капельки. Поняв, что скрывать слёзы теперь нет смысла, она повернулась в нему и уткнулась лбом в правое плечо друга. — В наш класс пришёл новый мальчик и собрал во круг себя банду из наших двоечников, — Настя шумно выдыхала вниз, смотря на чужую коленку, — они вместе часто стебали меня, один раз даже закрыли меня в туалете перед последним уроком. Я там просидела два с половиной часа, пыталась открыть дверь, — «дурочка, зачем рассказываешь? Знаешь же что будет,» — хорошо меня заметили и открыли дверь. Бабушка не хотела меня переводить в другую школу, мол потерпи, доучись уж здесь, скоро всё равно уйдёшь. Это был десятый класс. А однажды Корнилов, ну тот новенький, просто в открытую стырил мою поделку к конкурсу, — девица подняла голову и нервно бегала взглядом по физиономии музыканта, — я подошла к нему на перемене, требовала вернуть, но он толкнул меня, что я чуть не упала. И я неподумав стала отвечать ему кулаками. Я маленькая сама, худенькая, а он высокий и жирный. Все его дружки столпились, тупо смотрели и поддерживали эту свинью. В итоге этим вечером у меня болел живот и правая часть лица, он туда попал, да. На следующий день я не пошла в школу, бабушке сказала что один живот только болит, отравилась типа. Я ничего ей не рассказала... И в конце концов этого козлину поставили на учёт, а потом и вовсе на домашнее обучение, из-за ещё одного подобного случая с другим мальчиком, — повисла пауза. — Трудно было в общем мне тогда... По учёбе большая нагрузка, друзей нет, издёвки за спиной. Жить не хотелось... Руки себе царапала осколком стекла, во, даже осталось что-то, — она согнула локоть. — Я не представляла что будет дальше в новом месте, среди незнакомых людей. И во всём лишь сплошные разочарования! Во всём! Мне некому было высказаться, как сейчас, — "ну молодец, теперь он думает что ты тряпка-плакса, хотя так оно и есть. Не удивляйся если начнёт стебать: «Весь мир говно, все говно, и я такая бедная несчастная! Вот у меня было намного хуже!» Не удивляйся, так и будет,» — внутренний скрипучий голос заставил кареглазку отстраниться. — Прости, что жалуюсь. Бабуле не рассказывай об этом, обещай! — Обещаю. Но тогда, я считаю, надо было ей сказать. — А что она бы сделала этому уроду? Сказала бы: «ай-я-яй, бить девочек нельзя! Обещай, что больше не будешь так делать!»? — Директор? В крайнем случае полиция. — Ладно, забудь, всё! — Анастасия махнула рукой и пересела на кровать, опустив голову. — Сейчас это всё не имеет никакого смысла. Горшок тихо подошёл, сел рядом, приобнимая и прижимая к себе. — Главное, что всё это уже позади. И тебя он теперь никогда не достанет. Уу... не грусти, — он легонько толкнул Наську. Она не ожидала таких нежностей, тем более от Михи. Юная металлистка сама не зная почему приблизилась лицом и губами коснулась кончика носа, а затем быстро провела по нему верхними зубами, оставив в покое. — Ээ, ты чего кусаешься? — Не знаю, прости! У тебя такой носище просто! — Чего? Огромный? Да ни хрена подобного! — он быстро встал. — Так, нам надо вообще-то уже собираться! — Ой, точно! Бегом в туалет! — суетливость вытеснула грусть у студентки и она побежала в «думательную» комнату. Двое спешно собрались и побежали в театр. По дороге Миша успел покурить, а Бодровкова потерять одну из своих босоножек, которую пришлось закрепить сильнее к ступне. Потом они долго не могли найти само здание театра. Рокер по ошибке зашёл не туда и естественно недовольный старый охранник проводил его до дверей. К счастью они сориентировались и зашли в здание театра с опозданием в тридцать минут.