Тишина.

Брюс бы никогда в своей жизни не подумал, что будет мечтать о чём-то. Нет, конечно он не сухарь в глубине души — он человек с добрым, пусть и стальным сердцем. Правда мечты его были не настолько хороши, насколько ему бы этого хотелось. Глаза его бездумно смотрели в монитор компьютера, пытаясь убедить себя, что всё это лишь рабочий интерес — узнать его прошлое, имя, возраст, да хоть какую-нибудь деталь, за которую можно ухватиться! Но результатов как таковых, кроме головной боли — не было. Он тяжко вздохнул, проводя мозолистыми руками по чёрным, словно смоль, волосам. Затем Уэйн откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза и стараясь сфокусироваться хоть на чём-то кроме клоуна. Тщетно. Это словно пытаться подтягиваться на поручне с ампутированными руками. Или как пытаться закричать, будучи немым. Абсолютно бесполезное занятие. Когда-то пару месяцев назад Бэтмен и представить в самом ужасном кошмаре не мог, что будет думать о психе, который уничтожил его жизнь, как о личности с глубоким внутренним миром, пусть и крайне сложным и противоречивым. Но к сожалению или к счастью к такому решению подтолкнул его лишь один момент, который, наверное, стал ошибкой для каждого из них. Брюс хорошо его помнил в тот день. Смазанный от дождя макияж, мокрые волосы, противно прилипающая к коже одежда, которая выглядела не менее сексуально, чем клоун без неё — а также он отлично запомнил глаза Джокера в тот момент. Они были налиты кровью. И нет, не его собственной, а кровью Брюса — это была животная ярость, потребность свернуть Бэтмену шею или вырвать язык собственным ртом, это была настолько жгучая обида, что самому Брюсу было не по себе. Даже драка, такая привычная и болезненно приятная сейчас выглядела так, будто Джокер в действительности готов был убить Брюса. И сделать это самым изощренным, изящным и одновременно тошнотворным способом. — Почему ты так завёлся? — Это вырвалось само, почти рыком, будто бы Бэтмен искренне был зол на Джокера за то, что тот был до неправильного эмоциональным, будто в лихорадочном припадке злости. А клоун и не слушал — будто загнанный в угол зверь : кинулся на Бэтмена собственными руками, без ножей и пистолетов, просто в рукопашную. Да ладно бы, если бы он дрался, так нет, он выживал. Когда до Брюса дошло, что это была и не злость вовсе, а подсознательный страх, разрушающий и поражающий не только людей вокруг, но и самого Джокера, он попытался поймать его руки. Потому что рычащий, бешенный, молчаливый клоун пугал намного больше, чем его обычное, высокомерное «я». — Руки убери. — Джокер вырывался. Он кусался, метался, пытаясь не только вырваться, но и ударить всем подряд, раз руки были в цепкой хватке мыши — ноги, бёдра, грудь, да даже голова. В бой пошло абсолютно всё, а Брюс смотрел, как завороженный, пока хватка его только затягивалась до красноты собственных пальцев под толстыми перчатками. И не волновало его то, что было во время битвы : его не волновала разбитая губа или бровь, сбитые костяшки или сломанное ребро, его не волновал привкус крови в собственном рту. Сейчас его волновало животное в его руках, что готово было вцепиться ему в глотку. — Ты боишься. — Брюс это прошептал, словно приговор. Что-то вроде «сожалеем, у вас обнаружили рак». Так слышал Джокер. Его зелёные глаза сузились, и он даже замер на пару секунд, только чтобы с новой силой вырваться. И у него получилось. Он тяжело дышал, лицо его покраснело, тело дрожало от холодного ветра и жестокого ливня, макияж потёк, а зелёные пряди липли ко лбу от пота и воды. Клоун бросается вновь, а Бэтмен был готов. Они дрались долго и жестоко — болезненные стоны, вздохи, звук хруста костей и ощущение потери контроля сводили с ума в самом ужасном смысле. А потом что-то в самом Бэтмене треснуло. Он не знал, чем руководствовался в тот момент. Просто знал, что так нужно. Он взял Джокера за талию грубо, даже слишком грубо, ведь слышал, как рвётся рубашка от его хватки. Он развернул его так, чтобы клоун прижался спиной к груди Уэйна, а рука самого Брюса оказалась на его шее спереди, заставляя клоуна выгнуть спину. Учитывая небольшую разницу в росте, Брюсу пришлось слегка наклониться к уху Джокера. Бэтмен держал его до безумия крепко. Придушивал, ждал. А клоун стоял, как вкопанный. Он даже дышать на мгновение перестал, а зря — воздуха становилось с каждой секундой всё меньше. Когда руки клоуна совсем ослабли, да и он перестал сопротивляться, Бэтмен постепенно отпустил его шею, но талию только сжал крепче, прижимая к себе. — Успокоился? — Тон его голоса был ледяной, но обжигающий. Джокер даже не рисковал поворачиваться. Лишь едва заметно кивнул, дожидаясь, пока его отпустят. А затем спросил с лёгкой настороженностью. — Что это было? — Ты бы успокоился только так. А потом из лёгких Брюса выбили весь воздух, а из головы — мозги. Когда Джокер резко притянул его к себе за плащ, когда буквально заставил подойти ближе, когда сомкнул их губы не в поцелуе, а в жаркой борьбе за власть в этом безумии, когда не позволил отстраниться, когда делал это мокро, жарко, грязно, когда нога его почти случайно коснулась паха, вот тогда Брюс, наверное, и потерял голову моментально. Может, это была благодарность, может, наказание — это нужно спрашивать у Джокера. Но по всем ощущениям это было то, что можно назвать палящей изнутри страстью, которая стирает в пепел любой здравый смысл. Брюс вздрогнул, когда его выдернули из воспоминаний. Он посмотрел на экран телефона, слегка хмурясь от сообщения, которое он получил. Конечно у них были номера друг друга, но Джокер по понятным причинам часто их менял. Поэтому сообщения от неизвестных контактов Уэйна больше не удивляли : он заранее понимал, кто пытался с ним связаться. — Зайдешь на огонёк? — Вслух прочитал Брюс, уже прикидывая, что к чему. Иногда он не понимал, ненавидит он его или презирает до смерти, но в некоторые моменты Джокер казался почти очаровательным. Если, правда, не знать подтекста этих милых сообщений. Привычный холод Готэма, привычный жар его в огне. И Джокер, стоящий на крыше здания, словно король жизни, смиренно дожидающийся своего рыцаря. Мысли поглотили и его тоже. Казалось ли ему, что интерес стал взаимен, или он просто настолько отчаялся, что хочет об этом думать? Нет, он не был влюбленным придурком. Просто Брюс был антидотом для его яда, антидепрессантом для его депрессии, рехабом для его наркомании — ему был нужен этот упрямец, как человеку кислород, как магнитное поле — электричеству. Когда он услышал шаги, он машинально обернулся. По его губам медленно расползалась улыбка, а в зелёных глазах появилась неадекватная, но искренняя нежность, которая вызывала дрожь не только от желания, но и от ужаса осознания реальности, в которую Брюс себя загнал. — Я знал, что ты придёшь.