Чай за барной стойкой

      Сидя в баре, Шигараки наблюдал за тем, как Тога умоляла Курогири налить ей чашку чая. Ей хотелось попробовать то, что предложил Мидория. Но Курогири не радовала перспектива смотреть на то, как она наливает кровь в его чай и, соответственно, в его драгоценные чашки. Он был бы счастлив, если бы вместо Тоги их держал в руках зеленоволосый веснушчатый парень. Когда Мидория сидел в баре с чашкой в руках, он выглядел очень умиротворенным, и Курогири не хотелось запятнать такой образ Тогой, как бы сильно она не умоляла. Если бы он и согласился, ей пришлось бы пить чай из стопки, а чайные чашки Курогири были предназначены исключительно для Мидории и самого Курогири.       Магне села рядом с Шигараки. Теперь они смотрели на то, как Тога метала ножи в попытках зарезать Курогири, вдвоем. Все это время она требовала его налить ей чай, а Курогири уворачивался от лезвий. Твайс стоял сбоку и говорил что-то в духе: «пожалуйста, остановитесь» и «бей туманного, бей!»       — Как думаешь, как сейчас дела у мелкого? — спросила Магне.       Шигараки подумал, что ученик геройской академии в тот момент должен был находиться в школе. И что он был окружен героями и другими студентами, которые пытались стать героями.       Когда Мидория уходил, все заметили, как свет в его глазах исчез. Он сообщил о причинах, по которым ему нужно было идти, мягко говоря, без энтузиазма. Они помнили, как он запаниковал и попытался сбежать, когда заговорил о Старателе. Они помнили, каким уставшим он был, когда пришел, и каким уставшим остался, когда уходил.       Неприятное ощущение охватило Шигараки, и ему захотелось снова почесать шею.       — Не знаю.       — Я надеюсь, что у него все хорошо в UA, — сказал Компресс, сидя на диване, — он даже изъявил желание посмотреть на мои прекрасные маски. В отличие от вас, невеж, он вел себя уважительно.       Комментарий мистера Компресса был проигнорирован, и в баре воцарилась тревожная тишина.       — Он в UA, так что с ним все должно быть в порядке, да ведь? — спросил Спиннер; его голос звучал не слишком уверенно.       Никто не мог ответить на вопрос Спиннера. Всем своим видом Мидория как будто кричал: «я не в порядке».       Все в баре об этом знали.

________

      — Айзава-сан, не мог бы ты, пожалуйста, отпустить мою руку? — спросил Всемогущий, разглядывая ленты, которые Айзава до сих пор не ослабил.       — Зачем? Чтобы ты пошел к моему ученику и сделал еще хуже, даже не осознавая этого? — спросил Айзава.       — Хуже? С Мидорией все было в порядке, и я…       — В порядке?! С подростком, который чуть не упал в обморок, все было в порядке?! И когда ты натравливаешь на него Бакуго, который, как тебе известно, всегда заходит слишком далеко, тоже все в порядке? — Айзава вскипел.       Пока Всемогущий безуспешно пытался успокоить Шоту, Лечащая Девочка повернулась к Незу. Тому, казалось, было нормально смотреть на то, как Шота кричит на героя номер один.       Лечащая Девочка посмотрела на него еще более хмурым взглядом:       — Ты не хочешь вмешаться?       — Я не вижу причины этого делать, — сказал Незу медсестре.       Всемогущий и Лечащая Девочка посмотрели на него потрясенными взглядами:       — Но ведь Айза…       — Айзава совершенно прав. Конечно, я бы не стал прибегать к крикам и захватывающим лентам, но все же Айзава проделал хорошую работу, рассказав нам о проблеме.       — Проблема в том, что…       — О, — прощебетал Незу, — неэффективное преподавание Яги-сан, которое поставило под угрозу учеников моей школы.       Всемогущий закашлялся кровью, Айзава с отвращением отдернул свои ленты, но улыбка не исчезла с лица Незу.       — Всемогущий, — обратился директор, — я знаю, что комиссия героев хочет оставить тебя преподавать в UA. Но мне придется внести некоторые изменения в учебный процесс, чтобы предотвратить повторение подобных инцидентов. Я знаю, что преподавание важно для тебя, но в таком случае тебе придется принять эти изменения, чтобы продолжать работу.

__

      Айзава ухмыльнулся, когда Незу перебил Всемогущего и сообщил ему об изменениях, которые необходимо будет ввести. Каждый раз, когда Всемогущий пытался вмешаться, директор с легкостью останавливал его.       Было приятно наблюдать за тем, как вытянулось лицо героя номер один, когда он узнал, что не сможет вести уроки без присутствия другого сертифицированного героя-преподавателя. Шота хотел убедиться в том, что именно он будет тем самым другим преподавателем на уроках Всемогущего. Когда Незу закончил объяснять, Айзава поинтересовался о том, что он видел ранее:       — Объясните, почему мой ученик уже знает, что герой номер один не всегда выглядит как кукла из горы мышц?       Герой номер один скривился, когда ему задали этот простой вопрос. Шоте это не понравилось: очевидно, тут было замешано что-то еще.       — Ах да. Ну, ну, видите ли… Я встретил юного Мидорию еще до того, как он поступил в UA. После того, как я спас его от нападения злодея, и он случайно оказался рядом, когда у меня закончилось время.       «Ладно, в его ответе был смысл. Но почему он по-прежнему выглядел виноватым?»       — Для него это тоже было полной неожиданностью, но мальчик был умен и смог понять, когда именно я получил травму. И когда я показал ему, он…       «Подождите».       «Показал ему».       — Ты показал подростку, с которым ты только что познакомился, повреждение, которое теперь тебя ограничивает?       Яги посмотрел на Шоту смущенным взглядом:       — Да, Айзава-сан, но не волнуйся, мы находились на крыше, так что больше никого рядом не было. А после того, как я ушел оттуда…       Шота почувствовал, как у него задергался глаз.       Герой номер один, Всемогущий, рассказал о своей самой важной слабости парню сразу после нападения злодея. Вместо того, чтобы отвезти его в больницу (было невозможно, чтобы Мидория не получил травму в тот момент), он поволок их на какую-то дурацкую крышу, и Изуку увидел, как Всемогущий превратился в кашляющий кровью скелет. Сначала его чуть не убил злодей, затем герой номер один показал ему свои повреждения, а потом, судя по всему, он остался на крыше один.       — Всемогущий, — сказал Шота ледяным голосом, который заставил того вздрогнуть, — мне лучше уйти, пока я не сделал того, о чем впоследствии пожалею. Но запомни, что мы с тобой еще поговорим, и ты выслушаешь все, что мне нужно тебе сказать.       Шота ушел, чтобы не ударить героя номер один.

__

      Было приятно, что к моменту возвращения Айзавы в кабинет, класс все еще был в порядке. Шота поднял бровь, когда посмотрел на Бакуго: тот молча хмурился, сидя на своем стуле. Айзава заметил фиолетовые пятна шариков, которые удерживали Бакуго на месте и гарантировали, что стул в ближайшее время также не оторвется от пола. Киришима сидел на месте Мидории.       Кстати, о Мидории.       Шота увидел зеленую шевелюру, лежащую на столе Киришимы. Он был рад, что Мидория смог сесть подальше от Бакуго, и все же было непросто видеть пустое лицо, с которым Изуку гладил по голове Темную Тень. Айзава перевел взгляд на Токоями: тот, казалось, нисколько не переживал, что его странный спутник был не рядом с ним.       Поскольку все были довольны, Айзава не стал к ним лезть.       Когда после уроков ученики начали расходиться, Шота попросил Мидорию остаться. Он проигнорировал тот факт, что некоторые студенты остались ждать за дверью.       — Мидория, я хочу, чтобы ты знал: тебе не нужно переживать из-за Всемогущего. Мы с Незу все ему высказали, и такого больше не повторится на его занятиях, потому что вместе с ним теперь всегда будет второй учитель.       Мидория посмотрел на него зелеными глазами, никак не реагируя. Шота вздохнул: было досадно видеть изменения в его поведении по сравнению с тем, каким он был в лазарете. Казалось, когда зашли Всемогущий и Лечащая Девочка, Мидория снова ото всех закрылся.       — Мидория, ты можешь рассказать мне о том, что ты не успел сообщить в лазарете. Я по-прежнему хочу знать, мне по-прежнему не все равно.       У него словно что-то сжалось в груди, когда тусклые глаза посмотрели на него и через несколько мгновений отвернулись к окну. Складывалось впечатление, будто проблемный ребенок больше не был в классе.       — …позже, я расскажу позже, — пробормотал Мидория. Шота ничего не мог с этим поделать, ему осталось только смотреть на то, как Изуку уходит. Он знал, что если он продолжит настаивать, то «позже» точно никогда не наступит.

________

      Темная тень помогла Изуку вернуться назад на землю. Поглаживание головы существа наполняло Изуку теплом и напоминало о том, что он сидел в своем классе со своими одноклассниками из 1-А. Он был в UA, не где-то еще, а просто в UA. Темная тень, время от времени касавшаяся его щеки, удерживала его разум от слишком далеких и неприятных мыслей.       Но когда ей пришлось уйти, он почувствовал, как в его голове поселился туман. Его мозг не мог обработать все и сразу, и он почувствовал, будто отключается.       Вот почему он сказал Айзаве-сенсею: «позже, я расскажу позже». Потому что он не был уверен, что слова смогут вырваться наружу. Он хотел рассказать обо всем, пусть это и была всего лишь мелочь; он хотел рассказать, потому что учитель Айзава попросил и ему было не все равно.       Мидория вышел из класса, не обратив внимания на то, что несколько одноклассников ждали его. Это были Шоджи и Каминари. Они сказали, что Токоями и Урарака тоже хотели остаться, но у них не было возможности.       Мидория не ответил. Каминари улыбнулся и толкнул его к Шоджи. Тот легко обнял Изуку и прижал его к себе.       Они молча дошли до станции, хотя Каминари по пути пытался поднять какие-то темы. Его слова помогли Изуку сосредоточиться на реальности, в которой он шел рядом со своими одноклассниками, а Шоджи периодически проверял, действительно ли Мидория двигался. Вдвоем с Каминари они не позволили Изуку полностью погрузиться в свои мысли.       Но в конце концов им пришлось расстаться. Шоджи нужно было свернуть в другую сторону. Напоследок он еще раз прижал к себе Изуку и взъерошил ему волосы. Когда подошла очередь Каминари уходить, он снова поцеловал Изуку в лоб на прощание. Из-за его причуды волосы Изуку встали дыбом. Каминари рассмеялся и уложил их обратно.       Изуку не видел печальной улыбки, с которой ушел его одноклассник. Он снова остался один. Теперь та тяжесть, которая весь день усиливалась, обрушилась на него полностью. Ему хотелось бы провести побольше времени с Шоджи и Каминари, но он не мог. Вместо этого он направился домой — в то место, где ему становилось трудно дышать. Он почувствовал усталость и потащился в постель, проигнорировав чувство голода и домашнее задание, которое нужно было выполнить. Изуку пошевелился только тогда, когда решил переодеться из школьной формы.       Лежа на кровати, он повернул голову и посмотрел в окно: небо изменило цвет, свет исчез. Несколько часов он смотрел на черное небо и в конце концов заснул. Но та ночь едва ли помогла ему отдохнуть, его сны были окрашены в красный цвет.

Часть 12. Добро пожаловать «Домой»

      На следующий день Изуку даже не потрудился изобразить улыбку, когда вошел в класс. У него не было на это сил.       Он скучал по спокойному сну рядом с Даби — когда он спал на обладателе синего пламени, ему не снились кошмары. А прошлой ночью его сны были окрашены в кровавый цвет, который исходил от красных глаз, смотревших на него сверху вниз. Он получал ожоги и слышал звон в ушах, он мог ослепнуть, а очередной взрыв помешал бы ему перевести дыхание.       Если коротко, то Изуку совершенно не отдохнул.       Так что на уроке он делал только необходимый минимум. Он честно не мог сделать больше, хотя и старался внимательно слушать лекции и делал заметки, чтобы вернуться к материалу позже — когда у него получится обрабатывать больше информации.       Изуку зашипел от боли, когда его руку свело судорогой от слишком интенсивного письма.       Потирая руки, он поднял глаза и поймал взгляд учителя. Айзава-сенсей смотрел на него, но тут же отвел глаза в сторону. Изуку вспомнилось, как учитель слегка кивнул ему в начале урока, когда увидел, что он сидит на месте Киришимы. Каминари настаивал на том, чтобы он сидел там, а Киришима был не против.       Складывалось впечатление, будто Киришиме нужно было о чем-то поговорить с Бакуго, но Изуку было все равно. Ему не хотелось слишком вмешиваться в их дела. Это никогда не заканчивалось хорошо.

__________

      Не нужно было быть Шерлоком, чтобы заметить, что Мидория вел себя слишком тихо. Хоть это и было его привычным состоянием, в нем все-таки произошли заметные изменения. До инцидента на тренировке Изуку всегда держался на энергии тревожности, каждый раз натягивая на себя искусственную улыбку. Но никогда он не был настолько безучастным на занятиях и молчаливым.       Было ясно, что Изуку внутри с чем-то боролся. Его взгляд вызывал у окружающих беспокойство, но было непонятно, что с этим делать.       Во вторник Изуку не сказал ни слова и весь день выглядел так, будто совсем не спал прошлой ночью. В тот день его никто не трогал.       В среду он выглядел получше, но все еще вел себя отстраненно.       Все заметили, что он держался особняком и ни с кем не разговаривал. Хотя иногда он проводил время с самыми тихими одноклассниками. Казалось, ему было нужно больше бессловесного сочувствия, а Токоями, Шоджи, Темная Тень, Кода и Оджиро отлично с этим справлялись.       В какой-то момент классу 1-А пришлось переключиться на подготовку к выпускному экзамену, который ждал их в следующий понедельник. Они старались выучить как можно больше перед началом выходных. Яойорозу несколько раз собирала группу для подготовки в библиотеке, и однажды к ней присоединились Сато и Мидория.       Сато и Момо легко улыбались, когда Изуку мягким голосом объяснял им некоторые темы, которые они повторяли. Было приятно слышать его голос, но он говорил совсем немного, и только тогда, когда объяснял материал.

__

      Помимо частого молчания и изменения в манере поведения, они заметили кое-что еще.       Стеклянный шарик.       Почти каждый день он вынимал его из кармана и играл с ним, и каждый раз в его глазах появлялось что-то. Как говорила Джиро, это «что-то» походило на нежность.       — Эй, Мидория, где ты взял этот шарик? — спросил Сато во время обеда. В среду Мидория сидел с ним, Яойорозу и Аоямой, которые наслаждались огромными порциями еды: Сато и Яойорозу из-за причуд, а Аояма просто из-за слабости к сыру.       Внезапное изменение на лице Мидории их удивило: он казался счастливым и печальным одновременно.       — Это был подарок, — Мидория не стал вдаваться в подробности.       — Ну, раз уж это что-то ценное, я настаиваю на том, чтобы ты носил его ближе к сердцу, — сказал Аояма, махнув вилкой через весь стол, — ты должен сделать из него ожерелье. Так ты вряд ли потеряешь его, мой прекрасный друг.       — Я не умею делать украшения, — нелепо ответил Мидория.       Аояма посмотрел на него довольным взглядом:       — Ты забыл, кто рядом с тобой? У тебя есть невероятно талантливый я и богиня Момо, которая наверняка предоставит тебе необходимые материалы без каких-либо проблем. Да ведь, любовь моя?       Яойорозу покраснела от комплимента, но кивнула, а Сато рассмеялся:       — Звучит как отличный план, Мидория, но не соглашайся, если не хочешь, хорошо? Если что, я могу усмирить нашего сияющего друга, — сказал Сато.       — Все в порядке, — ответил Мидория и сунул руку в карман, — думаю, я хочу ожерелье.       До конца обеда Аояма и Момо придумывали подходящий дизайн для ожерелья, а Сато пытался напомнить им, что вообще-то нужно есть. Мидория наблюдал за этой сценой, она напомнила ему о Тоге с Твайсом.

__

      После школы в четверг Яойорозу подарила Мидории ожерелье. А Аояма взял на себя смелость надеть его ему на шею.       — Ты выглядишь просто великолепно, — сказал он, поцеловав Мидорию в обе щеки, и посмотрел на свое творение.

_________

      В пятницу Шота заметил, что Мидория играл с чем-то, что висело у него на шее. Это было ожерелье, тот самый голубой шарик, с которым часто возился проблемный ребенок. Ценность этой вещицы была Айзаве любопытна.       Неделя прошла, мягко говоря, неспокойно. Шота чувствовал, как с приближением экзаменов в классе нарастало напряжение. Больше всего, конечно, его беспокоил Мидория, учитывая события понедельника. Шота хотел с ним поговорить, но у него не было такой возможности: Изуку всю неделю держался отстраненно и чаще всего находился в компании других людей, поэтому было сложно завязать с ним разговор. А в другое время и сам Шота был занят подготовкой к экзаменам.       В такие моменты он вспоминал, что ему еще предстояло поговорить со Всемогущим. Хотя герой номер один, казалось, избегал его. «Как трус»– думал Шота.       Ему не хотелось изливать злость на занятие Всемогущего, вместо этого он полностью переключился на учеников.       — Вы готовились по-максимуму. Стали намного лучше и сильнее с начала учебного года. И сейчас самое время продемонстрировать свои умения. Как следует отдохните за выходные и возвращайтесь в понедельник готовыми к экзамену, — сказал Шота, прежде чем отпустить учеников.       Глядя на то, как все расходятся, он предпринял еще одну попытку поговорить с Мидорией и попросил его задержаться на несколько минут. Он заметил, как Изуку слегка напрягся от такой просьбы, но, как только он взглянул на своего учителя, тут же расслабился.       Айзаве было интересно, с чем была связана такая перемена настроений.       Мидория едва успел неловко встать перед столом Шоты, прежде чем тот задал свой вопрос:       — Может быть, настало время для «позже»?       После секунды замешательства Изуку понял, о чем речь. Плечи парня поникли.       — Да, я думаю, все в порядке, — сказал он.       Чтобы удержать Мидорию рядом с собой и немного снять напряжение, которое спровоцировал серьезный разговор в стенах школы, Шота предложил прогуляться.       На улице было ветрено и не слишком жарко. Шота надеялся, что смена обстановки и открытое пространство помогут Мидории меньше нервничать. Только когда он убедился, что рядом больше никого нет, он заговорил:       — В лазарете в понедельник, что ты хотел мне сказать?       Шота вспомнил появившуюся в глазах Мидории надежду, когда он услышал, что учителю Айзаве не все равно. Сразу после дверь лазарета открылась, и надежда исчезла. Его ученик снова закрылся, а сам Шота потерял весь свой достигнутый прогресс.       Айзава надеялся, что Мидория все еще хотел с ним поговорить, и был очень удручен, когда не получил ответа. Он вздохнул:       — Мидория, как я уже сказал в понедельник, мне не все равно, и я выслушаю.       Изуку глубоко вздохнул и ответил:       — Айзава-сенсей, там много всего. О таком говорить трудно или вообще невозможно, — он сделал паузу, — мне кажется, я еще ни разу о таком не рассказывал.       Шота знал, как трудно начать обсуждение того, от чего ты страдаешь. Поэтому он понимал, что Мидории будет нелегко рассказать ему все и сразу. Но можно было хотя бы начать с малого.       — Тогда как насчет того, чтобы просто рассказать мне о понедельнике? Почему ты так плохо себя чувствовал?       Мидория фыркнул:       — Тревога и плохие воспоминания?       — Почему это звучит как вопрос?       — Наверное, я загадочный человек.       Шота посмотрел на Изуку невозмутимым взглядом. Мидория вздохнул и потянулся к ожерелью.       Айзава знал, что его ученику будет нелегко рассказать сразу обо всем. Так что придется набраться терпения и ждать.

_________

      Когда Айзава-сенсей попросил Изуку остаться, тот на мгновение замер. Он вспомнил, как в прошлом учителя просили его задержаться после уроков, чтобы сделать выговор за то, чего он не совершал. Или делали ехидные замечания, заставляя его чувствовать себя еще хуже, чем до этого. А потом он вспомнил, как его одноклассники поджидали его у выхода. Несмотря на то, что Изуку приходилось несладко сразу после того, как он выходил из класса, учителям до этого было мало дела.       Поэтому, когда учитель Айзава попросил его остаться, Изуку на мгновение забыл, где он находится. Пока он не посмотрел на лицо Айзавы-сенсея — лицо, которое он никогда не видел в средней школе. Лицо, которое выглядело серьезным, но на котором не читалось ни неприязни, ни отвращения. Когда учитель спросил, могут ли они поговорить, и даже предложил сходить прогуляться, Изуку удалось немного расслабиться. Такого никогда не происходило рядом с прошлыми учителями.       Но все равно говорить было нелегко. Даже при всем желании было трудно объяснить все учителю Айзаве.       Изуку не очень-то хотелось открывать банку, полную червей, хотя у него было желание обо всем рассказать. Просто немного выговориться ему. Наконец, выговориться хоть кому-то.       — Мне кажется, у меня был сильный приступ тревоги, а взрывы сделали только хуже. Мне… мне не очень хорошо от взрывов, — сказал Изуку в ответ на невозмутимый взгляд учителя Айзавы.       Шота был прав. Но он многое упускал из виду. Многое, что следовало обсудить.       Но не сейчас.       Изуку знал, что его учителя, скорее всего, разочаровал такой ответ, но он не показал виду. Вместо этого он проявил понимание и сказал Изуку, что тот может продолжать, если хочет. Он даже предложил поговорить об этом на более профессиональном уровне после экзаменов на следующей неделе:       — Если ты не против, Мидория. Я не хочу, чтобы тебе было некомфортно. Если ты готов.       Изуку быстро дал понять, что он ценит предложение и что он над ним подумает. Его сердце согрел тот факт, что учитель придумал для него нечто особое. В тот день он покинул кампус, чувствуя себя чуть лучше.       Когда он вернулся домой, он так усиленно думал о том, как вел себя с ним учитель Айзава, что не заметил новую пару обуви у двери. Когда Изуку услышал доносящиеся с кухни звуки, в его голове проскочила мысль о том, что появился кто-то из Лиги (покуда они знали, где он живет). Может, он смог бы навестить их на пару часов. В конце концов, была пятница.       Он ощутил небольшой прилив энергии, когда по пути на кухню попытался угадать, кто же это был. Но он замер, когда этот кто-то появился в поле зрения.       — О, Изуку, ты наконец-то дома. Пока ты не ушел спать, мне нужна от тебя кое-какая помощь. Мне пришлось вернуться домой пораньше, но у меня много дел.       Это была его мать.       Она вернулась.       Она была дома.       Она была здесь.       Изуку не мог заставить себя пошевелиться или просто ответить. Это заставило Инко посмотреть на него с раздражением:              — Ты меня слушаешь? — не выдержала она.       Изуку заставил себя кивнуть, но его мысли с трудом фокусировались на помощи. Все они были только о том, что она вернулась, что ему придется провести с ней все выходные перед экзаменом. Выходные той недели, которая началась просто ужасно.       Казалось, мать злилась из-за того, что ей пришлось вернуться раньше, чем она планировала. Внезапно удушающая атмосфера в доме стала в десять раз хуже. Изуку изо всех сил старался выполнить все задания, которые Инко дала ему в спешке. Он все отдал бы за то, чтобы дома стало так же терпимо, как и до ее возвращения.       Сейчас каждое действие давалось ему с большим трудом, как будто к каждой конечности были привязаны гири. Его руки стали болеть еще сильнее, потому что мать понизила температуру в доме. Он никогда не говорил ей, что ему больно, потому что он знал, каким будет ответ: «от тебя слишком много проблем» или что-то в этом духе. До позднего вечера Инко не сводила с него глаз, а он страдал от растущей боли в руках.       Когда, наконец, пришло время ложиться спать, он скрылся из виду своей матери. Хотя и не слишком быстро, чтобы она не сделала колкое замечание по этому поводу. Когда он вошел в свою комнату, он не почувствовал должного облегчения.       Всякий раз, когда мать смотрела на него, он чувствовал себя так, словно по нему ползали насекомые. У нее была только одна причина с ним заговорить: необходимость отругать его и причинить ему боль другого уровня. Того, который мог исходить всего от нескольких слов. Изуку мог избавиться от тяжести ее взгляда, придирок, комментариев по поводу всего, что он делал. Но даже когда она не смотрела на него и он был в комнате один, было сложно избавиться от этого чувства.       Мидория не мог расслабиться достаточно, чтобы заснуть. Лежа на кровати, он положил руку на ожерелье, которое прятал под рубашкой. Он не хотел рисковать: Инко могла как-то его прокомментировать или начать задавать вопросы, может быть, даже попытаться отнять шарик. Даже сама мысль о таком исходе заставила Изуку замереть.       «Пожалуйста, только не сейчас. Это единственная вещь, которая помогает мне почувствовать себя лучше в этом месте, которое никогда не станет домом».       У него уже отняли так много в этой жизни. Любовь матери, искреннюю улыбку, способность отдохнуть, счастливое детство, видимость ментальной стабильности. Не хотелось, чтобы у него отняли что-то еще. Он бы не позволил.