Пять из десяти

      Он прорыдал всю ночь. Заснул где-то после трёх или ещё позже. Просто плакал и плакал, никак не мог остановиться. Обычно Чэнлэ так остро не реагировал ни на что. Но в ту ночь у него внутри как будто полопались все струны. Наутро он проснулся совершенно разбитым, с опухшим лицом. Мышцы ныли, как после зала; в промежности незнакомо тянуло. Сидеть было больно – сразу же обжигало, а ещё казалось, что что-то там теперь не так. Не представляя, что делать, но понимая, что не может появиться в университете в настолько плачевном состоянии, Чэнлэ отписался старосте, что приболел и пропустит занятия.       Так у него освободился день. Только что с ним было делать – непонятно. Хотелось закрыться ото всех, исчезнуть из этой жизни хотя бы на какое-то время. Он не стал раздёргивать шторы; надел поверх пижамы свитер, подаренный родителями. Есть не хотелось. Он выпил только чашку чёрного кофе и лёг обратно под одеяло. Чтобы обезопасить себя от нежеланного внимания, Чэнлэ, изо всех сил стараясь не вчитываться во что либо, зашёл в чат с Джисоном и заблокировал его. Потом заблокировал его номер. Перевёл телефон в режим «не беспокоить», отложил его в сторону, залез с головой под одеяло и уснул.       Несколько часов спустя глаза открылись сами. Он включил телефон, чтобы понять, не настал ли уже вечер. Свет экрана резанул по и без того болевшим глазам, и пришлось прищуриться. Взгляд механически задержался на оповещениях: семь пропущенных звонков от Джемина, по одному – от Джено и Донхёка (наверняка по наводке Джемина); несколько сообщений от Джемина в Какаотоке, последнее – три рыдающих смайлика. Чэнлэ нажал на кнопку сбоку и лёг обратно под одеяло.       Ему было паршиво – это ещё мягко сказано. Он старался ни о чём не думать, ничего не вспоминать. Нужно было просто лежать и смотреть в тёмный потолок, не позволяя ни одной мысли зародиться в вакууме, установившемся в сознании. Тело всё ещё болело. Наверное, стоило принять обезболивающее, но шевелиться не хотелось. У него был только один день, чтобы каким-то образом собраться и жить дальше как ни в чём ни бывало. Прямо сейчас ему не верилось, что всё вернётся на круги своя. Прежняя жизнь, которая была буквально вчера до вечера, удалилась от него на несколько световых лет. Чэнлэ не верилось, что ещё совсем недавно он смеялся с Джемином и Ренджуном за обедом, разговаривал с преподавателями об учёбе и строил какие-то планы, отказывался ехать в Китай на каникулы по приглашению родителей… Удивительно, что тогда у него были планы и амбиции, а сейчас не осталось не то что ничего, но и его самого тоже.       Он никогда не выйдет из-под одеяла. Он никогда не вернётся в университет. Он будет просто лежать до тех пор, пока ни растворится в воздухе и ни станет единым целым с темнотой под потолком…       Кто-то позвонил в дверь по ошибке. Чэнлэ только натянул одеяло на голову, чтобы было не так противно ждать, пока трель ни стихнет. Но трель не унималась. Кто-то жал на кнопку специально посильнее и подольше. Почему-то от этого звука защипало глаза; он свернулся калачиком, подтянув колени к груди. В дверь начали стучать кулаком.       – Открой! Я знаю, что ты не умер и что ты сейчас дома! Чжон Чэнлэ, открывай, сейчас же! Иначе я вызову полицию, и они-то точно снесут замок!       Когда Ренджун злился, его китайский приобретал невероятную эмоциональную окраску. Несмотря на небольшой рост и в целом внешность паиньки, Ренджун был страшен в ярости. И даже сейчас, под слоями вакуума, вчерашних событий и неизвестности завтрашнего дня, Чэнлэ ощутил жар гнева Ренджуна. Этот жар отозвался привычным уколом страха: всё-таки Ренджун был гэ, перечить ему не хотелось. Кое-как приведя тело в вертикальное положение, Чэнлэ заставил себя подняться на ноги и доковылять до коридора, где Ренджун не унимался и продолжал выкрикивать угрозы на китайском и стучать в дверь.       – Меня же выселят, гэ, что ты делаешь! – взмолился Чэнлэ, как только увидел Ренджуна. Ренджун в ответ лишь фыркнул и прошёл в коридор. У него за спиной был его любимый рюкзак, до отказа набитый учебной литературой и тетрадями, поэтому выглядел Ренджун не только предсказуемо раздражённым, но ещё и усталым. А в таком состоянии с Ренджуном шутки были плохи.       – Что у тебя случилось? – продолжил Ренджун по-китайски, ещё с напором, но с уже меньшим раздражением. Пока он пытался разуться без помощи рук, Чэнлэ заметил, что он держит пакет с каким-то контейнером с едой. Его желудок откликнулся спазмом болезненной пустоты.       – Ничего, гэ, – Чэнлэ уставился на свои тапки. К коже начали липнуть мерзкие воспоминания: горячее дыхание, чужие руки, поцелуи. Теперь желудок перевернулся, и к горлу подкатила кислота с рвотным позывом.       – Ты что, только не в коридоре! – Ренджун толкнул его в ванную, но позыв ушёл так же быстро, как и пришёл. – Да что с тобой такое, отравился? Ты принимал абсорбенты?       – Со мной всё правда в порядке, гэ, – Чэнлэ вышел из ванной и прикрыл дверь. – Не надо было беспокоиться. Я, наверное, немного простудился, только и всего…       – Это никак не связано с Джисоном? – Ренджун посмотрел на Чэнлэ те самым взглядом, который работал покруче рентгена; Чэнлэ бросило в холодный пот. – Я видел его сегодня, он сам не свой… Какой-то белый и молчаливый, даже поздоровался с трудом… Ты уверен, что ничего не случилось?       Меньше всего сейчас Чэнлэ хотелось слышать о Джисоне. Даже прокручивать это имя в голове было неприятно. И не потому, что Джисон сделал ему что-то плохое – у Чэнлэ ещё осталось немного самокритики, чтобы понимать, что он сам полез в заведомо неудачную ситуацию, которая в итоге, вполне закономерно, превратилась в настоящий кошмар. Чэнлэ не винил Джисона. Просто теперь Джисон ассоциировался с болью, унижением и другими эмоциями, на которые пока не получалось повесить хоть какой-то ярлык. Вспоминать Джисона значило возвращаться в ту комнату, на кровать, в объятия человека, с которым не получилось сделать тот самый прорыв, обещавший наконец-то освободить и вывести на некий новый уровень.       Пока Ренджун разогревал обед на двоих из своего контейнера, Чэнлэ думал о том, может ли он сказать правду. За годы динамика общения внутри их компании менялась многократно; кто-то начинал общаться ближе, кто-то отдалялся, но непременно возвращался. Сейчас было трудно сказать, кто был кому лучшим другом. Для себя Чэнлэ совершенно точно выделял, конечно же, Джемина. Однако за последние пару лет Чэнлэ спрятал от Джемина немалую часть своей жизни, в основном сотканную из зависти, непонимания и печали о самом себе. Джемин был ему дорог, и они по-прежнему друг друга часто выручали. Но мысли о том, что Джемин так запросто живёт жизнью мечты со своим прекрасным-добрым сексуальным парнем, а Чэнлэ даже не может никому понравиться, как будто вбили между ними клин. Джемин, кажется, этого клина не замечал. Зато Чэнлэ нередко смотрел на Джемина не напрямую, а через этот самый клин.       Вторым близким человеком в их компании был Ренджун. Но их близость базировалась преимущественно на том факте, что они оба имели одну и ту же национальность. Только с Ренджуном можно было поговорить по-китайски, повспоминать жизнь дома. Чэнлэ догадывался, что Ренджун был гораздо ближе с Куном: он и Кун были как будто сверстниками, вероятно, из-за духовной зрелости Ренджуна. К Чэнлэ Кун относился как к младшему брату, и Чэнлэ такая роль устраивала полностью. Однако может, Ренджун, несмотря на минимальную разницу в возрасте, тоже видит в Чэнлэ исключительно бестолкового мелкого? А ещё Чэнлэ не мог понять: настолько ли он близок с Ренджуном, чтобы признаваться ему в том, что случилось на самом деле?..       – Послушай, – Ренджун резко отвернулся от плиты и снова заглянул Чэнлэ в глаза своим рентгеновским зрением. – я не дурак и вижу, что случилось что-то серьёзное. Ты сам не свой, сидишь как-то… криво. Я не заставляю тебя передо мной отчитываться. Просто ответь на вопрос: тебе точно не нужна медицинская помощь?       Чэнлэ вытянулся в струнку. Предложение вызвало в груди слабое, но всё-таки тепло. Всё утро, проваливаясь в сон, застревая между сном и реальностью и возвращаясь обратно в кошмарное ледяное «сейчас», Чэнлэ думал о том, что стоило бы сходить к врачу. Он не любил относиться к здоровью небрежно, хотя поликлиники и врачи его пугали. А сейчас Ренджун как будто бы предлагал некий короткий путь, и очень захотелось зацепиться за эту мысль, чтобы стало хотя бы одной проблемой меньше.       – Ты можешь ничего не пояснять. Просто скажи, к какому врачу тебе нужно, и я что-нибудь придумаю.       – К проктологу… наверное.       Чэнлэ ждал, что что-то в спокойном, усталом лице Ренджуна всё-таки дрогнет. Он соединит точки у себя в голове и поймёт, что Чэнлэ пытался переспать с Джисоном, но сбежал, как полное ничтожество, потому что не смог сделать такую мелочь, не смог перетерпеть… Чэнлэ вцепился пальцами в край стола, когда тошнота снова дала о себе знать. Затем переключился обратно на Ренджуна и был удивлён: Ренджун нисколько не поменялся в лице. Он просто достал телефон из кармана и начал что-то искать. Чэнлэ не верилось. Сердце колотилось во всю грудь; он не мог понять, от радости или от страха.       – У меня есть одна знакомая нуна… она пошла работать по этому профилю буквально в прошлом году… – бормотал Ренджун, что-то листая на телефоне. – Тебе будет нормально пойти к женщине? Она хороший специалист, человек тоже приятный. Ненужных вопросов задавать не будет… Ну, что скажешь?       – Давай, гэ. И спасибо, – Чэнлэ наклонил голову над столом, чтобы Ренджун не видел, насколько сильно покраснело его лицо.       Пока они ели, знакомая Ренджуна согласилась принять Чэнлэ в одно из окон. Чтобы успеть, пришлось собраться побыстрее. У Чэнлэ немного кружилась голова: не то от слабости, не то от нервов. Ему не верилось, что он выйдет на улицу, и земля под ним не разверзнется. Страх был наиглупейший, Чэнлэ это прекрасно понимал. Но сердце качало кровь напряжённо и с усилием, словно с напряжением, отчего в голову лезли самые абсурдные мысли. Он начал заранее сочинять историю, которую будет представлять врачу; ему было необходимо каким-то образом сделать так, чтобы она не поняла вообще ничего. Но что можно такого придумать? Чэнлэ шёл рядом с Ренджуном и прокручивал в голове все сценарии, которые только рождались в его воспалённом воображении.       В итоге Ренджун, уже в коридоре клиники, дал понять, что врач должен знать «настоящую правду, без всякой мишуры», и Чэнлэ совсем сдулся. Ренджун, конечно, был прав. Но как же рассказать правду, когда самому от неё настолько тошно, что хочется просто вырвать прошлый вечер из жизни и больше его никогда не вспоминать?..       Врач действительно оказалась девушкой приятной, мягкой. Заставив себя изложить ситуацию кратко, но правдиво, Чэнлэ ждал, что она ударит его по лицу осуждением. Однако она просто сказала, что в таком случае лучше всего провести осмотр, чтобы убедиться точно. Чэнлэ похолодел изнутри; он не стал уточнять, в чём именно нужно было убедиться, но пошёл за ширму раздеваться.       Врач сказала, что причин для беспокойства нет, но выписала лекарства, которые должны были убрать дискомфорт. Её лёгкое отношение к проблеме заставило Чэнлэ задуматься о том, что, возможно, он сам слишком сильно себя накрутил, а ситуация, на самом деле, самая обыкновенная, даже житейская?.. Когда он передал Ренджуну слова врача, Ренджун улыбнулся уголком рта, покивал и похлопал Чэнлэ по плечу. Чэнлэ был ему очень признателен, но в моменте растерял все слова, всю вежливость, и промямлил корявое «Спасибо тебе, гэ, ещё раз». Чтобы больше не злоупотреблять добротой Ренджуна, Чэнлэ предложил вызвать ему такси, но Ренджун отказался. Они молча дошли до остановки.       Пока они ждали, Чэнлэ резануло воспоминание: ведь Джисон так и не передал Донхёку то, что должен был передать. Внутри снова заскребла досада. Трения между Ренджуном и Донхёком в последнее время вновь обострились, а Джисон, если бы не был таким беспечным, мог бы давно оказать дружескую помощь. Да, гнев Донхёка тоже был страшен. Однако Донхёк явно относился к Джисону по-особенному (Чэнлэ не понимал, как именно, но чувствовал это каждый раз, когда они оказывались вместе), поэтому Джисону мало что угрожало. Наверное, Джисон просто решил, что это не важно. А на самом деле…       – Ты нравишься Донхёк-хёну.       Чэнлэ обмер. Он не хотел, совсем не хотел говорить об этом здесь и сейчас! И какое вообще право он имел разглашать чужую тайну?! Ведь изначально Донхёк доверился, – и то, косвенно! – Джисону, и Чэнлэ в этой истории быть не должно! Ну почему, почему он не умеет держать язык за зубами, это же так просто?!.       – Я знаю, – вздохнул Ренджун, снова переходя на китайский. – Как такое можно не замечать? Он и сам не скрывается, нисколько… Поэтому я стараюсь у него не ночевать. От него просто невозможно избавиться…       Чэнлэ слушал молча. Он давно не слышал в голосе Ренджуна столько печали. Ренджун смотрел прямо перед собой, но в пустоту, расфокусированным взглядом, и как будто заново переживал какие-то моменты из прошлого.       – Знаешь, Леле, мне ведь его жалко. По-человечески и по-дружески. Не могу его оттолкнуть, хоть ножом меня режь. Но я так задолбался, ты бы знал… Особенно последние полгода. Выдерживать его напор стало просто невозможно. Наверное, пора перестать его жалеть. Для него же так будет лучше… Мне кажется, он не верит в то, что я натурал… и не поверит никогда. Что ж… – Ренджун вздохнул и посмотрел Чэнлэ в лицо прежним внимательным, но усталым взглядом. – У каждого в жизни свой путь.       Когда в начале улицы показался автобус, Ренджун кивнул, сказал «Давай, береги себя, не болей» и уехал. Тогда Чэнлэ вызвал такси себе: поездку в общественном транспорте, где все пялились бы на его унылую физиономию, он не пережил бы.       Несмотря на то, что слова врача подарили железобетонное спокойствие, – по крайней мере, Чэнлэ больше не думал о том, что его глупая выходка стоила ему здоровья, – гадкий осадок всё равно никуда не уходил. Оставшись наедине с собой в пустой квартире, он снова забрался под одеяло и не шевелился. В голову лезли разные мысли, одна хуже другой; мозг пытался сгенерировать стратегию для жизни «после», но ничего не получалось. В какой-то момент Чэнлэ захотелось на себя разозлиться, но даже на злость у него не было сил. Он просто выдохнул, тяжело и протяжно, и собственное дыхание, отойдя от ткани пододеяльника, коснулось его лица тёплым поцелуем.       Опять звонок в дверь. Сердце сжалось в болезненный комок: только не он, кто угодно, но только не он! Пока Чэнлэ бесшумно двигался по квартире по направлению к входной двери, позвонили ещё несколько раз, уже настырнее. Потом послышался ноющий голос:       – Да боже мой, ну что я тебе такого сделал, а, Чэнлэ-я? Я же ничего не делал, клянусь! Открой хёну дверь, он пришёл с миром!.. Я же твой родственник, в конце концов!       Сердце в миг расслабилось. Чэнлэ поспешил отпереть замок, хотя его моментально уколола совесть: он так и не ответил ни на одно из сообщений Джемина, даже не отписался, что с ним всё в порядке. Но с другой стороны, он был совсем не в порядке – зачем врать близкому человеку, пусть и о таких базовых вещах?       – Слава богу, ты всё-таки цел и невредим! – выдохнул Джемин и оттеснил Чэнлэ в сторону, чтобы пройти вместе со своей объёмистой сумкой и шоппером. – Значит, зря я не поверил Ренджун-и, ты вроде в норме… Или не в норме?       Джемин бросил ему пронзающий взгляд. И почему все сегодня пытаются заглянуть ему под кожу, когда ему и без того плохо?..       – Прости, хён. Прости, что не отвечал… Со мной всё в порядке. Но…       – Но не в полной мере?       – Но не в полной мере, да.       Джемин вздохнул глубоко. Он явно что-то почувствовал. Чэнлэ не представлял, что именно будет говорить, сколько правды стоит отмерить Джемину. Но он уже сейчас чувствовал, что у него нет больше сил прятаться – и особенно от Джемина. Да, он годами вводил его в заблуждение по поводу себя. Но вдруг ещё не поздно сказать если не всю правду, то хотя бы её часть?..       К счастью, Джемин действительно не обиделся. Даже сказал, что он в любом случае намеревался приготовить ужин, потому что что-то ему подсказывало, что Чэнлэ не ел с самого утра. Иногда забота Джемина переливалась через край, но в тот день у Чэнлэ защемило сердце от его слов. Снова подумалось, что он не заслуживает такой доброты и заботы, когда сам поступает с людьми в общем-то по-свински.       – Ты же знаешь, я давить не стану. Но мне было бы важно узнать, что случилось, – сказал Джемин негромко, нарезая овощи. Чэнлэ покивал. Его начало подтрясывать изнутри. Он всё ещё пытался прикинуть, чего ему может стоить признание. Вдруг он всё испортит? Ведь Джемин прекрасно общался с Джисоном, а теперь, если Чэнлэ расскажет правду, Джемину, что, придётся выбирать, на чьей он стороне? Получится ли так, что их компания расколется? О боже, из-за собственной дури он вот-вот развалит их компанию!..       – Не из любопытства. Просто ты никогда себя так не ведёшь. Я переживаю, – продолжил Джемин негромко и посмотрел на Чэнлэ внимательно, словно пытаясь понять что-то уже сейчас, без лишних слов. А у Чэнлэ в горле встал такой ком, что ему было даже не вздохнуть.       – Хён, – засипел он. – обещай, что это останется между нами. Серьёзно пообещай. Это не должен знать никто. Вообще никто. Даже Джено-хён.       – Обещаю.       – Я пытался переспать с Джисоном.       У Джемина всегда были большие, достаточно округлые глаза, «блюдечки», как выражался Джено. Сейчас эти блюдечки превращались в огромные блюда и ползли на лоб. Чэнлэ было нечего добавить, поскольку каким-то образом удалось вместить всю нелепость вчерашнего провала в одно предложение, отвечавшее на все вопросы разом. Он просто ждал, когда к Джемину вернётся речь и их разговор сдвинется с этой точки. И он понимал, понимал во всей полноте, что то, что он только что сказал, и вправду шокирует. Он, Чжон Чэнлэ, крайне несексуальный девственник, пытался переспать с немного неловким, но всё-таки восходящим плейбоем их университета? Действительно больше похоже на бред, чем на правду.       – Погоди-погоди-погоди, – затараторил Джемин, медленно опускаясь рядом с Чэнлэ за стол. – Я что-то упустил, да?.. Вы как бы типа встречаетесь?..       – Мы как бы типа просто спим, хён. Больше ничего.       Кажется, Джемин побледнел.       – Это он тебя заставил...? Ты же говорил мне тогда, ну помнишь, когда позвонил поздно вечером и сказал, что он хочет с тобой только переспать...?       – Я не знаю, что он хотел и хочет. Мы об этом не говорим. Но он меня не заставлял, хён. Всё было по обоюдному согласию.       Джемин выдохнул и откинулся к спинке стула.       – А… Мда, Чэнлэ… Мне правда нечего сказать… Не в плохом смысле, не пойми меня неправильно! Просто… это так неожиданно, что ли…       Джемину потребовалось ещё несколько минут, чтобы прийти в себя. Чэнлэ чувствовал себя очень странно: с одной стороны, его накрыло облегчением, а с другой, на душе было так мерзко, как будто он успел ещё раз хорошенько прорыдаться, хотя он больше не плакал, да и не хотел. Джемин не стал задавать вопросы; он дал Чэнлэ высказаться в таком объёме, в каком ему хотелось. А у Чэнлэ не было желания вдаваться в детали, совсем. Он остановился на том, что у них «ничего не получилось», и Джемин, к счастью, вроде как понял его без подробностей. Отдельно Чэнлэ подчеркнул, что к Джисону у него нет никакого негатива. Джемин ухватился за эти слова почему-то очень сильно, и Чэнлэ тут же пожалел, что вообще об этом заговорил. Ему хотелось дать Джемину понять, что они расстались на нейтральной ноте. А теперь получается, что он готов продолжать общаться, хотя в действительности он вообще не представляет, как будет смотреть Джисону в глаза.       – Слушай, – вдруг вспомнил Джемин, когда Чэнлэ решил больше ничего не добавлять, чтобы не сделать ещё хуже. – у Джено же скоро день рождения, и он пригласил всех, Джисона тоже… Наверное, надо попросить отменить приглашение?       Слова Джемина напугали не на шутку: если не пригласят одного только Джисона, станет же сразу понятно, что что-то случилось! А вдруг кто-нибудь кому-нибудь случайно проговорится, и все подумают, что это из-за Чэнлэ? О боже-боже-боже!       – Не заморачивайся, хён, – отмахнулся Чэнлэ, хотя голос дрогнул, пусть и негромко. – Всё будет нормально. Не хочу портить Джено-хёну день рождения, да и отменять приглашение будет уже… неудобно. Я буду просто держаться в стороне. Всё будет нормально, хён, не переживай.       – Ну ладно… я тебе поверю, – сказал Джемин, чуть выкатывая губы в своей привычной псевдо-детской манере.       Остаток вечера прошёл удивительно спокойно. Они просто поели, просто поговорили на отвлечённые темы. Потом за Джемином приехал Джено. Джемин снова превратился в привычного себя: заворковал, хотя Джено ждал его внизу у машины, несколько раз оговорился, назвав Джено «мужем». Глядя на то, как Джемин суетился на кухне, собирая ужин в контейнер для Джено, Чэнлэ почувствовал, что жизнь медленно, но всё-таки возвращается в привычное русло.       Когда Чэнлэ подошёл к окну, чтобы помахать им обоим на прощание, его укололо. Под фонарём стояла машина Джено, а он сам, одетый в деловой костюм с галстуком, припал к ней спиной. Его лицо озарилось видимой даже с пятого этажа улыбкой, как только дверь в подъезд открылась и ему навстречу выскочил Джемин со всеми своими вещами. Джемин сразу же набросился на Джено с объятиями и поцелуем, а рука Джено по хозяйски сжала его ягодицу.       Чэнлэ снова провалился. Провалился в бездонное, бескрайнее непонимание: почему у кого-то настолько просто, а у него вообще никак?