Девчонка со двора

      Весна 1993-го…       Так получилось, что в этом году Первое мая, великий Праздник Весны и Труда, выпал на субботу. Так сказать, праздничные выходные совпали с календарными.       Неудивительно, что новоявленное Пчелиное семейство для поездки на дачу выбрало именно этот день. Тане точно не надо было сломя голову бежать на учёбу, а Вите — на работу.       Их планы наконец-то немного побыть только вдвоем и ни на что не отвлекаться чуть не нарушила Людочка. Правда, с уважительной причиной.       Девушка пригласила Татьяну отметить её двадцать третий день рождения вечером у неё дома.       Цветкова никак не хотела обижать Люду своим отсутствием, поэтому придумала просто поистине гениальный план: ровно в полночь она заявилась под дверь её квартиры с бенгальскими огнями, тортиком и подарком (всё это время на улице её терпеливо ждал сонный Виктор, в машине, припаркованной через пару подъездов от места назначения).       Именинница была приятно удивлена таким вниманием, поэтому совершенно спокойно затем приняла тот факт, что Тани не будет на основной части банкета. По легенде, ей надо было куда-то очень срочно съездить вместе с Лариской.       Тайный агент Костенко была обо всём предупреждена и, в случае чего, в очередной раз прикрыла бы задницу своей лучшей подруги. В отличие от Таньки, Лариса никогда не боялась никому врать.

       Собрав кое-какие продукты и вещи для дачи и сложив всё в багажник, Пчёлкин со своей второй половинкой отправился в путь.       Ему хотелось хоть мало-мальски наладить с ней контакт после её длительного отсутствия. В городе это сделать особо не получалось: то она целыми днями пропадала в институте, то он либо оставался на Цветном, либо срывался посреди ночи в офис по делам «Курс-Инвеста».       Виктор не знал и не мог сказать наверняка, что творится в израненной смертью отца душе его Цветика-семицветика. Поэтому лишний раз он вообще не трогал её, оставляя наедине со своими мыслями.       Татьяне же наоборот хотелось чувствовать его ласку. Ощущать его рядом с собой. Но ей теперь казалось, что Пчёла отстранился от неё, потому что того запала чувств, что бурлил в их крови, скажем, в тот же день свадьбы, больше не было. Теперь их максимум — это дежурный поцелуй в щёчку и короткое объятие, длящееся от силы пару секунд.       Просто поговорить и обсудить этот момент, конечно же, обоим не представлялось возможным. Поэтому всю неделю, что блудная Цветкова жила дома, своей недосказанностью они буквально изводили, мучили друг друга.

      В самом начале их небольшого путешествия в Подмосковье Таня, доставая для Пчёлкина пачку «СамЦа» из бардачка, нашла там сложенный вчетверо тетрадный листок. Развернув, увидела Витин размашистый почерк. Стих Александра Блока едва умещался в строках и между клеточек:

Будет день — и свершится великое,

Чую в будущем подвиг души.

Ты — другая, немая, безликая,

Притаилась, колдуешь в тиши.

Но во что обратишься — не ведаю,

И не знаешь ты, буду ли твой,

А уж Там веселятся победою

Над единой и страшной душой.

      — Не знала, что ты стихи любишь, — когда-то Татьяна сама выписывала в отдельную тетрадочку понравившиеся строчки, — Сам написал?       — Скажешь тоже, сам… — он глухо рассмеялся, — Блок.       — Красиво. А зачем он тебе?       — Да случайно увидел, понравился. Хотел сегодня тебе в цветы положить, ну, как раньше, запиской. Тебе же такое нравится…       — Нравится, — согласилась, поднимая вверх уголки губ, — А где тогда мои цветы? — решила немного подразниться девушка.       — В клумбе на даче. Там хотел нарвать. Не успел, получается… — Цветкова крайне редко видела, как её муж смущается. Сегодня как раз был такой случай.       — Ничего, Вить. Мне всё равно приятно. А цветы… цветы пускай дальше растут. Рвать-то жалко. Тёть Света старалась, высаживала…

      Дальнейшая дорога проходила достаточно скучно. В основном — в терзающем душу молчании.       Стало чуть веселее, когда бригадир включил радио. Проигрыш «Белой черёмухи» громко зазвучал на весь салон. Виктор хотел переключить на другую частоту, но жена его остановила, легонько похлопывая по руке:       — Пожа-а-алуйста, оставь. Хорошая песня.       Естественно, не подпевать Марине Журавлёвой она не могла, хоть и не помнила все слова наизусть:

Распустилась черёмуха,

Нарядилась невестою.

На душе неспокойно так —

Не найду себе места я.

Расскажу я черёмухе,

Что влюбилась я по уши.

Ах, вы ночи весенние,

До чего же хорошие.

      Пчёлкин улыбался, слушая приятный Танин голос:       — Ах, черёмуха бе-е-елая, — тянула девушка. Видно было, что пение ей удовольствие доставляет, да и сама песня нравится, — Сколько бед ты над-е-елала…       Его удивляло порой, как она могла таким простым вещам так радоваться. Например, ловить такой кайф всего-то от каких-то простых слов, положенных на музыку.

Вот стоит, чуть качается

От любви, словно пьяная,

Ах, черемуха белая,

Голова раскудрявая.

      Разумеется, после этого её тонкие пальчики игриво потрепали волнистые волосы Пчёлы.       — Ах, черёмуха белая, сколько бед ты наделала, — продолжала его Танечка, — Ах, любовь твоя смелая сумасшедшей была…

      Дача представляла собой небольшой двухэтажный летний домик с уютным крылечком.       Первый этаж вмещал в себя коридорчик, где самой большой достопримечательностью была уже выцветшая копия картины Крамского «Неизвестная» на стене.       Молодая девушка, проезжающая в открытом экипаже и одетая по последней моде тех лет. На ней бархатная шляпка с перьями, украшенное мехом и лентами пальто, муфта и тонкие кожаные перчатки. Взгляд царственный, таинственный и немного грустный.       Интересно, почему она неизвестная?       Справа от «Неизвестной» — дверь в кухоньку с электрической плиткой, раковиной с умывальником наверху, столом и старым сервантом с посудой.       Крутая деревянная лестница вела на второй этаж. Глядя на ступеньки, Таня вспомнила, как однажды, ещё в далеком детстве, кубарем скатилась с неё вниз и страшно ушибла локоть.       Они были когда-то здесь с мамой. Очень давно, настолько, что воспоминания об этом времени уже почти стёрлись из девичьей головы. А вот боль в локте при одном только взгляде на эту лестницу сохранилась, кажется, до сих пор.       На втором этаже была комната отдыха. Застеленная зелёным покрывалом кровать, туалетный столик с зеркалом, комод со сменной одеждой… Вся эта мебель перекочевала сюда из квартиры Пчёлкиных после ремонта в девяностом году.

      — Вить, ну немытое же! — бурчала девушка, хозяйничающая на кухне. Она мыла и нарезала зелень с овощами, пока Пчёла разбирался с шашлыком на улице. Сейчас он ненадолго заглянул к ней и стащил из пакета маленькую помидорку, — Бери те, которые в тарелке. Они точно чистые…       — Слушаюсь, мой генерал! — дурачился Виктор, но всё равно делал по-своему, — У меня почти всё готово, может, на улице на стол накроем? Тепло же вроде, чё в доме-то сидеть…       — Ну, можно и на улице… — она лишь пожала плечами. Особой разницы, где проводить время с мужем, для неё не было, — Куда скажешь, туда и пойдём.

      Уже покончив с трапезой и пригубив совсем немного вина на пару с Пчёлкиным, Татьяна сидела на лавочке около дома, положив голову на его плечо. Её супруга, который в упор не замечал того, как его Цветик-семицветик всем своим видом буквально умоляла полюбить её. Потому что в мнительную голову начинали закрадываться мысли, что, на самом деле, он её вовсе не любит, а не бросает просто из жалости.       Она хотела с ним близости, но сделать первый шаг никак не решалась. Да и Виктор вёл себя так, как будто она не его жена, а, реально, просто соседка или подруга. Так, приобнял пару раз, в макушку чмокнул, и всё. Стихи, найденные в машине, не в счёт.       Цветкова пыталась убедить себя, что настоящая близость — это далеко не физическое удовольствие. Близость — это когда в момент отчаяния опускаешь голову и чувствуешь чьё-то крепкое, надёжное плечо. А еще… это разговоры по душам. О детстве, о страхах, о мечтах. И о том, что ещё никогда никому не говорили.       А у них с Витей это всё уже было. Он был с ней рядом в ужасные моменты её жизни, оберегал её, охранял её сон во время жутких кошмаров… А теперь, когда всё более менее позади и кошмары больше не беспокоили, его чувства как будто угасли.       Не умел он читать мысли, а потому и не знал, как сейчас его жена внутри себя убивается, почти что сохраняя при этом внешнее спокойствие. Сейчас он просто хотел сидеть с ней на улице и говорить, говорить, говорить… Весь вечер и ночь напролёт.       — Вить? — не поднимая на него взгляда, позвала Таня.       — Да, маленькая?       — Почему мы до сих пор не рассказываем ребятам о… о нас? — это был второй вопрос, который не давал ей покоя. Может, он не хотел говорить как раз-таки потому, что не рассматривал с ней долгосрочные отношения? — Сейчас мой отец вряд ли что-то сделает мне с того света…       — Знаешь, я очень много над этим думал, на самом деле. И возможно, сейчас скажу то, что тебя неприятно удивит, но… с каждым днём я всё больше убеждаюсь в том, что всё правильно сделал, не рассказав им об этом.       — Почему?       — Потому что я знаю, на что они способны, Тань. Как и я сам, — тут уже девушка не выдержала и заглянула супругу в глаза, — Я хочу, прежде всего, тебя защитить. И боюсь, что в дальнейшем мне однажды придется защищать тебя от них. Им-то как раз лучше не знать, что ты моя жена.       — Ты им настолько не доверяешь? — в её голосе читалось сомнение.       — В том-то и дело… — он хмыкнул, — Ты ведь не знаешь, чем закончилась свадьба Беловых? — Татьяна отрицательно замотала головой, — Белый с Олькой чуть на гранате не подорвался, когда в квартиру новую с ней заходил.       — И подумали на тебя? — сразу догадалась. Помнила она, что именно Виктор ключи молодожёнам вручал.       — Да. А теперь уже ты подумай: если не дай Бог случится что-то посерьезнее этой гранаты, и снова подумают на меня, с тобой тоже не будут церемониться…       — Но они же твои друзья, Вить. Ты же не думаешь, что кто-то из них сможет направить на тебя пистолет?       — Я не хочу об этом думать, Тань. Я просто хочу, чтоб ты была в безопасности.       Как будто за то, что они скрываются, бригадиры их по головке погладят…       Надо всегда быть на стороне своих, даже если свои немного не правы. По крайней мере, до выяснения всех обстоятельств.       

      Лампочка в комнате на втором этаже трещала, но работала с короткими перебоями. Таня взглядывалась в свое собственное отражение в зеркале и пыталась бороться со своими внутренними демонами. Сейчас, когда Витя отошел покурить, у неё оставался только миг, в который стоило решиться на что-то действительно стоящее. Она должна сделать этот чертов первый шаг.       Пока его не было, Цветкова успела переодеться в привезенный из города тонкий халатик, оставив под ним комплект черного кружевного белья. Она в нём сюда приехала, искренне надеясь на то, что Пчёла доберётся до него, пока она ещё была в обычной одежде.       Мечты-мечты.       Когда уставший за день бригадир вернулся и присел на кровать, Татьяна нежно стала гладить его по спине.       — Ой, как хорошо… — он будто бы нарочно над ней издевался, потягиваясь, — Вот тут помни, — на плечо указал, — пожалуйста.       Набрав побольше воздуха в лёгкие и стараясь не закатить глаза так, чтоб они потом не выкатились обратно, Цветкова лишь попросила:       — Футболку тогда, что ли, сними, — он послушно выполнил её просьбу.       Сминая в ладошках Витины плечи, она понимала, что если сейчас не рискнет к нему пристать, то не рискнет больше никогда.       Хороший же сценарий: он уже без футболки, она — в милом халатике. Они только вдвоем, и… они муж и жена.

      У Тани не было никакого плана. Совершенно.       Цветкова понятия не имела, что и как ей делать. Признаться честно, в большинстве её сценариев, тысячи раз прокрученных в голове, инициатором процесса всегда становился именно Витя, а ей оставалась лишь второстепенная благодарная роль.       Но, как ни странно, Пчёлкин и не думал как-то к ней приближаться, поэтому всё снова пошло не по плану.       Таня приняла отчаянное решение пустить в ход импровизацию. Не самый сильный её конёк, но всё же.       Прекратив разминать его плечи, девушка склонилась к своему мужу, с нежностью поцеловав в шею. Его кожа, казалось, навсегда впитала в себя запах дорогого иностранного парфюма и сигарет.       — Тань, ты чего это? — голос Пчёлы, не ожидавшего такого порыва от своей жены, походил сейчас больше на смесь хрипа и шёпота.       — А ты не догадываешься? — томно прошептала она на ухо, зарываясь носом в его волосы.       — С тобой точно всё хорошо? — мягко отстранившись, Пчёлкин внимательно заглянул ей в глаза. От этого обеспокоенного тона и заботливого выражения у Таньки даже неприятно свело челюсть. Шумно выдыхая, стараясь не зарычать на него, она прикрыла глаза.       — Со мной всё в порядке, Вить, — она перекинула одну ногу через его торс и уселась к нему на колени. Его глаза встретились с её, и, видя в них обычно несвойственные им озорные огоньки, он ещё больше заволновался, хватая её за руку. Татьяна всей душой ощущала, что вот-вот готова расплакаться, — Ну Пчёлкин… ты… Да иди ты, знаешь, куда? Со своей… правильностью!       Разочарование и горечь накатившей обиды заставили Цветкову резко спрыгнуть с его колен и сесть, отворачиваясь от него спиной.       Он уже не первый раз обламывает её, при этом сохраняя самое невинное, участливое выражение лица.       Параллельно с тем, чтобы расплакаться, хотелось истерично, в голос рассмеяться. Какая ирония: она была абсолютно полностью уверена в своём муже и безоговорочно ему доверяла. А вот он, похоже, к ней доверием не особо проникся, раз до сих пор не хотел подпускать к себе ближе. Рёбра её давно уже зажили, а это значило лишь, что всё это время они были лишь просто удобной отговоркой.       — Танюш… — тихо позвал Пчёлкин, приближаясь к ней сзади и осторожно обнимая за напряженные плечики, — Ну?       — Знаешь, Вить, наверное, мне вообще не стоило сюда приезжать…       — Ты обиделась, — констатация этого факта ещё больше разозлила Татьяну, и теперь она чувствовала, как злость внутри неё прямо кипит.       — Нет, не обиделась, — зачем-то стала отрицать очевидное, раздраженно скинув его руки со своих плеч, — Мне, видимо, просто нравится быть униженной, оскорблённой и отвергнутой. Спасибо тебе за это огромное…       — Подожди, маленькая… — криво ухмыльнувшись, Пчёла произнёс самое ненавистное ею слово. Каждый грёбаный раз оно звучало, когда он снова, снова жестоко обламывал её, — Я ни в коем случае тебя не отвергаю, нет… То есть… черт… я лучше просто спрошу: ты точно так представляла наш с тобой первый раз? — он развернул её к себе и большим пальцем правой руки нежно провёл по мягкой коже её щеки, вытирая предательски выкатившуюся одинокую слезинку, — На старой, холодной даче, где, дай Бог, свет через раз работает? В совершенно неромантичной и не располагающей к этому обстановке?       — Понимаешь, Вить, мне абсолютно всё равно, где и как это произойдет, — Таня захотела побыстрее закончить этот разговор, резко поднимаясь на ноги. Ей вообще, если честно, хотелось поскорей забыть этот день как какой-то нелепый сон, — Для меня значение имеет только то, что этот раз будет с тобой.       Она не стала дожидаться от него никакого ответа. Рванула к лестнице, ведущей на первый этаж.       Что она хотела сделать? Сбежать? Уйти в ночь, куда глаза глядят?

      Танькино сердце сделало кульбит, а душа, похоже, и вовсе покинула тело на пару мгновений, когда чьи-то сильные руки поймали хрупкое тельце на половине пути к цели и развернули лицом к себе. Через несколько секунд она уже отвечала на поцелуй, томно прикрыв глаза и зарывшись рукой в Витины волосы. Он притягивал её за талию всё ближе к себе, настойчиво проникая в рот языком.       Но не успела Цветкова опомниться от поистине головокружительного поцелуя, как оказалась резко, даже грубо, припечатанной к стенке. Спина в полной мере ощутила холодок, идущий от стены, сквозь лёгкую ткань халата, но непрекращающиеся ласки не давали замёрзнуть.       — Ну и куда ты собралась? — вопрошал он сквозь нескончаемые поцелуи, — Или ты думаешь, что я теперь вот так вот просто отпущу куда-то свою крайне требовательную жёнушку?       Вот теперь Цветик-семицветик точно оказалась в нескольких мгновениях от того, чтобы переспать с Витей Пчёлкиным.

      Ей показалось, что сейчас она потеряет сознание от переполнявших её эмоций. Татьяна вдруг ощутила властные руки на своих ягодицах. Пчёла, чуть приподняв её над полом, ловко подхватил её на руки, а она тут же, инстинктивно, скрестила ноги за его спиной.       Не разрывая контакта губ, он отнёс жену к кровати и бережно на неё уложил.       Таня едва понимала, что нужно делать, поэтому дрожащими руками принялась развязывать поясок на халате. Весь её вид источал такое смятение, что Витя с трудом подавил вырывающийся наружу смешок, мягко вынуждая её лечь на подушку.       — Дальше я сам, маленькая.       Он аккуратно распахнул халат, под которым красовалось кружевное нижнее бельё.       Она к этому готовилась.       Его губы провели горячую дорожку от губ до шеи и ключиц, а затем переместились к ложбинке груди. Ловкие пальцы подцепили ткань и так уже сползающего с плеч халатика, уверенным движением стаскивая его вниз.       Волосы Цветковой разметались по подушке и спутывались, грудь стала вздыматься от частых вздохов, а руки не знали, куда себя деть. На щеках горел румянец, а радужку стальных глаз почти не было видно за увеличенными, черными, как ночь, зрачками.       Виктор как заворожённый гулял взглядом по кружевному чёрному комплекту, который так идеально подчёркивал её хрупкую фигурку.       — Тебе нравится? — смущённо поинтересовалась, потому что вот-вот готова была сгореть со стыда от его изучающего каждую деталь, внимательного взгляда, — Ты же любишь черный, и я подумала…       — Очень. Очень нравится. Ты у меня такая красивая…

      Пальцы Пчёлкина грубо вцепились в худые бёдра, оставляя красноватые следы. То, что начинало происходить между ними, становилось… опасным.       Назад пути уже почти не было.

      — Останови меня, если я вдруг позволю себе лишнего, — прошептал он, продолжая ласкать жену, и медленно стягивал с её плеч бретельки, перед этим ловко расправившись с застежкой бюстгальтера.       Пчёла, конечно, не собирался с ней делать ничего такого сегодня. Но разве теперь он мог удержаться?       — Не остановлю, — сипит Татьяна охрипшим от возбуждения голосом, — Я очень этого хочу.       Кто бы сомневался.       Лифчик небрежно был отброшен в сторону. Витя навис над Цветковой и довольно ухмыльнулся, припав губами к её шее. От неожиданности она ахнула, с замиранием сердца ощущая, как его жаркие поцелуи опускаются всё ниже. Кожу груди обдало горячее дыхание, заставляя её и всё остальное тело покрыться мурашками.       Дойдя с поцелуями до самого низа живота, Пчёлкин возвращается к губам своей жены, буквально наваливаясь на неё всем телом. Татьяна, страшно краснея, ощущает его готовность даже сквозь достаточно плотную ткань его штанов. Однако её руки тянутся к резинке на поясе, и парень живо помогает избавиться от своего предмета одежды, вмиг оставшись в одних трусах.       Таня интуитивно согнула одну ногу в колене и тут же почувствовала шершавую горячую ладонь на внутренней стороне бедра. Она медленно поднималась всё выше, и его пальцы задели ткань трусиков, успевшую намокнуть от возбуждения.       — Витя… — его имя вырывается вместе со стоном. Она не узнаёт своего голоса: он стал каким-то слишком низким и с хрипотцой.       Рука бригадира скользнула под кружево. Цветик-семицветик приподнялась, выгибаясь дугой от его прикосновений, и просто мечтала уже избавиться от этого совсем ненужного в данный момент клочка ткани.       Однако его дальнейшая решительность подействовала отрезвляюще.       — Ты всё ещё можешь передумать…       — Нет. Пожалуйста… продолжай, — ведь если он сейчас снова включит заднюю, она точно его убьёт.       В общем, следом полетели и трусики, оставив Таньку полностью обнажённой и абсолютно незащищенной под голодным и хищным взглядом её супруга.       — Тань, я так тебя люблю…       Восторженный шёпот был где-то на уровне её живота, от которого мурашки пускались в просто какой-то неистовый пляс по коже.       — А я-то тебя как, Витенька…       Пока Пчёла целовал бархатную кожу груди, её ноги, будто сами, легко разъехались в стороны. В принципе, стесняться своего собственного, законного мужа уже было бессмысленно, да и все рамки приличия сегодня были оставлены ей где-то далеко за пределами дачи.

      Словно находясь в каком-то бреду, Цветкова вцепилась в рыжеватые волосы и притянула любимого за них к себе, уже инстинктивно находя его губы и впиваясь в них. Она чуть не до крови искусала и истерзала Витины губы, когда его пальцы вошли в разгоряченное лоно, ощупывая мягкие стенки. Если бы его рот не заглушил Танин стон, она точно бы постыдилась того, что вообще может издавать подобные звуки.       Тем временем он чуть согнул пальцы, задевая нужную точку где-то внутри.       — Пчёлкин, я… я больше не могу… — называть сейчас его по имени было как-то даже… неправильно.       А Виктор до сих пор не мог поверить в то, что будет делать это с ней — когда-то маленькой девчонкой с его двора, которая раньше смущалась лишь от одного только его взгляда в свою сторону.       Комната заполнилась стонами, шумными вздохами, сбитым дыханием… чувствами. А если всё заполнено чувством, места для времени не остаётся. Они и сейчас были вне времени и пространства. Только он и она. А всё остальное вдруг стало неважным.

      Спина Тани вспотела и теперь липла к светлой ткани постельного белья. Не было никаких сомнений в том, что утром вся её бледная, чувствительная кожа будет покрыта багряными отметинами от жестких, грубоватых поцелуев, оставляемых Пчёлой по всему её телу.       Их языки снова переплелись, и Таня закинула руки на широкие плечи. Когда внутренней стороны бедра коснулось что-то твёрдое и горячее, девушка резко распахнула прикрытые доселе глаза и даже перестала дышать.       — Вить… — хрипло позвала, когда он шире развёл её ноги в стороны. Еще ничего не произошло, а она уже готова была содрогнуться от собственного вскрика.       Бригадир вдруг понял, что, как бы смело она себя сейчас ни вела, она всё равно боится. Прекрасно ведь знал: он у неё первый. До него её, совсем невинную девочку, никто и никогда не трогал.       Естественно, Виктор уже спал с девственницами раньше, и не один раз. Но его никогда особо не волновали их чувства и ощущения в тот момент. Что им больно или страшно. Главное, что потом он делал им хорошо.       С Цветковой же всё было по-другому. Хотелось сделать её первый раз максимально безболезненным, комфортным и по возможности даже приятным.       — Обещаю, что не сделаю тебе больно.       И Татьяна верила ему.

      Парень разместил её бёдра нужным образом и, не прерывая очередной поцелуй, пристроился ко входу.       Первая попытка проникновения была встречена напряжением, но Таня всё же позволила себе расслабиться, вслушиваясь в ласковый шёпот мужа:       — Родная моя, единственная… Незаменимая.       Пчёлкин медленно начал входить в неё. Всё же почувствовав боль, девушке захотелось вырваться. Однако он лишь крепче сжал её ягодицы и, удерживая, толкнулся глубже.       — Маленькая моя, прости, — шептал он, когда Цветкова ногтями вцепилась ему в спину и, шипя, уткнулась носом в его ключицы, пытаясь унять боль, — Потерпи немного, пожалуйста, и… постарайся расслабиться, хорошо?       Таня неопределенно кивнула, а Пчёла всё так же медленно входил в неё ещё глубже, растягивая плоть. Ей казалось, что она сейчас задохнётся от новых, непривычных и странных, ощущений внутри себя.       — Всё нормально? — откидывая мешающие волосы в сторону, Витя поцеловал её в шею.       — Я… да…       Парень продолжил плавно двигать тазом. Податливое тело Цветика-семицветика постепенно начало расслабляться, а с каждым новым толчком неприятных ощущений становилось всё меньше.       Её грудь стала покачиваться в такт её телу, соразмерно с тем, как он увеличивал свой темп, ускоряя поступательные движения. Пчёлкин поймал себя на мысли, что он хотел бы вечно наблюдать за тем, как его жена просто чуть ли не теряет рассудок, захлёбываясь в собственных стонах.       — Да… ещё…       Слова рвано вырывались из тела вместе со стонами, заглушая начавшееся поскрипывание старой дачной кровати. Танька хмурила брови и широко открывала рот, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха и отражая на своём лице одновременное сосуществование ноющей боли где-то там и удовольствия там же.       Витя сначала схватил её за тонкое запястье, а затем бережно, но крепко переплёл их пальцы вместе, уверенно, уже по-хозяйски продолжая двигаться внутри неё.       Он умел становиться грубее, сохраняя в себе свою нерастраченную нежность, которую в дальнейшем хотел бы подарить Тане. Целиком и полностью.       — Пчёлкин… — ещё никогда и ни из чьих уст его фамилия не звучала так пошло.       Цветкова пребывала уже в каком-то состоянии транса и томительного наслаждения. Вскоре она обмякла в его руках, прикрывая глаза.       Она больше не могла терпеть то, как он практически вколачивался в неё под конец процесса, поэтому, ослабленная, попыталась выбраться из его плена.       Тщетно.       — Тише-тише, любимая…       Виктор издал рык, подобно дикому зверю. Его тело дёрнулось, когда внизу живота стало появляться хорошо знакомое чувство наполненности и давления. Чертыхнувшись, Пчёла вышел из неё, изливаясь семенем ей на живот.       Он бросил взгляд, полный обожания, на свою Танечку. Губы его уже ничего не соображающей супруги сильно опухли, а волосы прилипли ко вспотевшим лбу и шее.       — Я тебя люблю, — тихо шепнул.       Довольный Витя коротко чмокнул её в губы и тяжело дыша откинулся рядом с ней на подушки, чуть откатываясь в сторону.

      Девушка лежала с глупой улыбкой на лице, не в силах даже вновь свести свои ноги вместе. Кажется, её совсем не волновало небольшое количество крови, стекающей по внутренней стороне бедра.       Десятки завистниц пожелали бы сжечь её на костре, узнай они о том, что он только что делал с ней.       Чуть отдышавшись, бригадир взял свою жену за руку и участливо поинтересовался:       — Как ты, маленькая?       — Угу… — лишь пробормотала Татьяна, думая о чём-то своем и мыслями находясь явно где-то не здесь. Он улыбнулся, понимая, что она ещё не совсем вернулась в реальность после всего произошедшего.       — Давай, родная, приходи в себя, — вставая, парень погладил её по колену, а потом, взяв с тумбочки влажные салфетки, заботливо очистил её живот и внутреннюю сторону бедра от следов этой ночи. Наклонившись ближе к её уху, прошептал, — Я сейчас вернусь.       Наскоро нацепив на себя нижнее бельё и штаны, Пчёлкин спустился на первый этаж. Выйдя во двор, закурил.       Он только что переспал с Цветковой.       Своей женой, с которой заключил брак три месяца назад. Тайно.       Спустя столько времени она, наконец, принадлежит ему. Виктор сделал её своей. Всю. Полностью. Без остатка.       Цветик-семицветик даже не представить себе не могла, как долго и отчаянно он боролся за неё с самим собой, считая себя недостойным её светлой, по-детски наивной, абсолютной любви.       Он пришёл. Он увидел. А она победила.       Победила его своей искренностью, непосредственностью, мягкостью и… податливостью. Пчёла не ожидал от неё такой сильной эмоциональной отдачи.       Обычный бандит, всегда на своей памяти любивший только деньги, теперь сходил с ума даже от надутых от обиды Танькиных щёчек.       Каждому своё. Но она — точно его.       И каждый раз, когда Витя пытался найти свет в своём сердце, он натыкался лишь на её силуэт. Она дополняла его, вносив свой свет в его тьму.

      Сигарета истлела до фильтра. Стряхнув пепел, Витя выбросил окурок в банку из-под кофе, служившую пепельницей, и зашел в дом.       Лихо перешагивая через одну, а то и две, ступеньки, поднялся обратно. В комнату, где его ждала Танечка.       Что бы между ними ни происходило, среди этого шумного мира она всегда будет оставаться для него тишиной, в которую так приятно возвращаться.

      Цветкова сидела на кровати, обнимала колени и всхлипывала, с ног до головы укутавшись в одеяло.       Когда он ушёл, она плакала.       Неужели жалела о том, что было?       — Танюш? — он мягко коснулся её плеча, — Что случилось, маленькая?       — Нич-чего, — снова всхлип, — Не знаю. Я… я п-просто…       — Всё, тш-ш-ш… — бригадир мягко притянул её к себе, прижимая и поглаживая по спине через одеяло. Такая она хрупкая, ранимая… — Я здесь. Я рядом. Ну, что за слёзы?       — Я не знаю, — вытирая влагу с щёк, Татьяна подняла на мужа свой взгляд, — Не могу объяснить. Это… это… просто эмоции, Вить.       Он мог её понять. Всё-таки, первый опыт — огромный стресс для женского организма. Приятный он был или болезненный — неважно.       — Не жалеешь, что это произошло?       — Нет, — слабо улыбнулась, будто вспоминая что-то, — А ты?       — Я же люблю тебя, Тань. Как я могу жалеть о том, что мне доверилась любимая женщина?       — Я тебя тоже люблю, Витенька. Очень-очень.       Их губы сами нашли друг друга. Поцелуй вышел солёным от её слёз, но, вспоминая всё то, что они здесь ранее вытворяли, — почти целомудренным.       — Ты потрясающая, Танюш, — она почувствовала, как её соски напряглись, когда его рука уверенно скользнула под одеяло и смяла кожу где-то в районе талии, — Моя самая прекрасная невеста на свете, самая прекрасная жена. Тебе нечего стесняться, — Виктор осторожно, словно боясь её спугнуть, начал медленно стягивать тонкое одеяло с её плеч. Цветкова, в свою очередь, позволила ему вытащить себя из этого временного «укрытия».       — Ты курить выходил? — всё-таки, вот она, женская сущность. Её тут комплиментами осыпают, а она: «Где ты был?».       Он кивнул.       — Тоже хочешь?       — Нет. Сегодня я уже променяла свои сигареты на твои губы, — Таня придвинулась чуть ближе, увлекая Пчёлкина в очередной поцелуй. Её губы болели оттого, что были искусаны им, но сейчас это совсем не причиняло ей никакого дискомфорта.       — Боюсь, эта кровать не выдержит второго захода, — хохотнул Пчёла прямо ей в губы, — Или ты ждёшь, что мы её сломаем, м?       — Дурак… — прыснула девушка со смеху, толкая его в грудь своими маленькими кулачками, — Я не настолько одержима этой идеей, Вить.       — Да ну? — за своё весьма искреннее удивление Пчёлкин получил острым локотком в бок, — Вот так вот, значит, да? — сильные руки тут же подмяли под себя её покорное, хорошо откликающееся на его ласки, тело.       — Витя, нет! — заливаясь смехом, она выставила ладошки вперёд, понимая по его глазам, что он хочет применить к ней главное оружие — щекотку, — Даже не дума-а-ай!       Но было поздно.       Давно Таня так не смеялась.

      Вдоволь навеселившись, они, наконец, улеглись спать. Уставшие, но довольные и счастливые.       Засыпая в объятиях любимого человека, Цветкова поймала себя на мысли, что никогда не смогла бы представить на его месте никого другого.       Потому что есть человек — «выбор». Ты думаешь, выбрать его или кого-то другого. А есть человек «без выбора», которого ты никогда не положишь на весы.       Когда есть он — выбора больше нет.

      Цветик-семицветик никогда не думала, что когда-нибудь будет лежать и довольно мурлыкать с утра от того, что её ласково зацеловывает Витя Пчёлкин, пытаясь таким образом разбудить.       — Доброе утро, маленькая моя, — произнёс он, стоило ей только открыть глаза.       Она была сейчас особенно прекрасна. С растрепанными волосами. С покусанными губами. Сонная.       Такая красивая.       — Доброе, — чуть потянувшись на кровати, хриплым ото сна голосом ответила девушка.       Комнату окутал запах черёмухи. Вот только источника этого самого запаха нигде поблизости не было.       Витя наблюдал за женой, не сдерживая улыбки.       — Как ты себя чувствуешь? Ничего не беспокоит?       — Немного тянет… там, — честно призналась, заливаясь румянцем, — А так… так всё нормально.       — Это с непривычки, Танюш. Через пару дней всё пройдёт, — он поцеловал её в висок.       Увидев на спинке стула свой халат, который ночью был выброшен куда-то в неизвестном направлении, Цветкова улыбнулась. На самом сиденье лежал аккуратно сложенный её чёрный кружевной комплект.       Татьяна чуть приподнялась на кровати и вытянула руку, чтоб достать до халатика. И вновь смутилась под взглядом Виктора, прикрывая свободной рукой грудь. Если б она сейчас встала на ноги, они бы наверняка всё ещё подкашивались после вчерашнего.       — Не стесняйся, маленькая, — бригадир всё же подал жене халат, — Тебе и без него очень идёт. Вчера я буквально был сражен наповал.       — Спасибо, — её щеки снова покрылись алыми пятнами. Но совсем не такими, что остались на бледной коже от жарких поцелуев мужа. В ближайшее время ей придётся снова носить вещи с высоким воротом или повязывать шарфик, — Нам… нам бы повторить это… как-нибудь.       Пчёлкин изумлённо поднял брови, оценивающе оглядывая жену. Всё-таки, его прежние суждения о её сексуальных аппетитах были ошибочными.       — Думаю, сейчас и ещё ближайшие пару дней мы с тобой дадим твоему организму время, чтоб немного отдохнуть и восстановиться.       — Я не… я не хотела заняться этим прямо сейчас! — краснея, она пихнула его в бок, — Ну Витя! — да уж, теперь, похоже, супруг считал её похотливой маньячкой.       Она сама, если честно, со вчерашнего вечера теперь так же считала.       — Ну, что? Я всегда к Вашим услугам. В любое удобное для Вас время, Татьяна Александровна, — он явно над ней поиздеваться решил, к тому же вдобавок одаривая своей фирменной ухмылочкой, — Кстати, пока ты снова не обозвала меня дураком, это тебе…       Небольшой букетик черёмухи возник перед её носом, тут же дразня обонятельные рецепторы специфическим запахом. Так, что если долго принюхиваться, — закружится голова.       С утра пораньше Виктор перелез через соседский забор и бессовестно обобрал куст в поисках лучших веточек для любимой. Уж больно вчера она хорошо про черёмуху эту пела…       — Спасибо, родной, — девушке понравилось такое же обращение к ней, и она решила называть Пчёлу так же. Кажется, он не возражал, — Вить, а давай сегодня не поедем домой, пожалуйста? Тут ещё останемся… Мне здесь… понравилось.       — Я тебя понял, — бригадир ослепительно улыбнулся, — Раз ты хочешь, значит, останемся обязательно. Тем более, что истинный дом каждого мужчины — это сердце его любимой женщины. Где ты, там и я.       — До тебя у меня даже сердца не было, Вить, — робко ответила ему Цветкова.       Вместо него была льдинка.

      Говорят, что успешный брак требует постоянно влюбляться, — всегда в одного и того же человека. И пока что у них обоих это прекрасно получалось. Можно ли это назвать успехом? Трудно сказать.       Ведь впереди у них — целая жизнь.