Девчонка со двора

      Зима 1999-го…       Таня проснулась, как ей изначально показалось, посреди ночи. Но на часах, неприятно тикающих в тишине ординаторской, где она уснула, было уже 5:16 утра. За окном — темно, и опять шёл снег.       В голову будто налили свинца. Татьяна закрыла глаза, а разлепить веки во второй раз было уже выше её сил. Ей нечасто бывает настолько паршиво и плохо.       Однако организм не дал ей вернуться в объятия Морфея, живо поднимая её на ноги приступом тошноты. Добежав до раковины (хорошо, что она вообще тут была, потому что до уборной добежать у неё не получилось бы ни при каких обстоятельствах), девушка опорожнила, казалось бы, и так пустой со вчерашнего дня желудок.       Её буквально вывернуло наизнанку после первого «захода», как тут же, с новой силой, накатил второй.       — Да что ж такое-то?..       Цветкова, трясясь, ледяной водой умылась и, как только более менее в себя пришла, почистила раковину от остатков своей жизнедеятельности.       На диван вернулась и несколько минут сидела, просто уставившись в одну точку. Руки, будто сами, нашли их с Витей фотографию в кармане олимпийки — ту самую, которую Таня вчера забрала из дома. Как же сейчас она хотела бы вернуться в то время, запечатленное на снимке…       Сегодня во сне она видела своего Витеньку. Совсем ещё юным, с длинными волосами, прямо как на этой фотке. Не вспомнила бы уже, что он там делал и что говорил, зато отчётливо помнила его наглые глаза и озорную улыбку, давным-давно покорившие её сердце.       Мысль отправиться к нему, пока вся больница ещё не совсем отошла ото сна, вспыхнула слабеньким огоньком надежды.       К супругу Таню не пускали, а так был шанс увидеть его, хоть на минуточку, пока медсёстры не заметили её присутствия и не выставили за дверь.       Обув сапоги (к раковине девушка бегала в одних только тонких носках), она вышла в коридор. Прижимая к груди любимую фотографию, Татьяна уверенно шла к своей цели.       У дверей реанимационной, где лежал Пчёлкин, дежурили двое охранников — Коля и Олег, хорошо Цветковой знакомые.       — Чего так рано вскочила, Татьян? — спохватился Николай, когда увидел бледную, как смерть, девушку. Это только ей казалось, что шагала она твердо и уверенно, на деле же она больше была похожа на привидение.       — Не спится, ребят, доброе утро… — пробормотала, убирая в карман их с Витей совместное фото.       — Доброе утро, — отозвался Олег, подходя ближе к ней. Белов предупредил его, что жене Пчёлы не по-детски хреново, поэтому он сразу подвёл её к лавочке, — Как самочувствие?       — Нормально, — естественно, соврала ему Таня, — Ребят, пустите меня к Вите, пожалуйста… Очень прошу.       — Не положено, — Коля виновато голову опустил, — Александр Николаич сказал никого к нему не…       — Колян, ты чё, совсем обалдел? — осадил его напарник, перебивая на полуслове, — Это же жена.       Белый им скорее голову оторвёт, если и без того еле живая Цветкова расстроится. К тому же, охранник был наслышан о её самоотверженности, выдержке и решительности, когда она бросилась на помощь Пчёле и Косу.       Они все видели, как она тут тряслась и ревела, как её пытался успокоить Саша… Она точно не причастна к покушению на их жизни.       — С вами или без вас, я всё равно попаду к нему, — заверила обоих Витина супруга, вставая со скамейки, куда её усадили, — Это лишь вопрос времени.       — Да не вопрос, Тань, проходи, конечно, — Олег сам перед ней открыл дверь, — Если кто-то из медиков на горизонте появится — маякну.       — Спасибо. Я ненадолго, правда… Мне бы только увидеть его… — и зашла внутрь.

      В реанимационной палате пахло какими-то лекарствами, кварцевыми лампами, пахло… больницей.       Помещение освещалось лишь слабым светом аппаратуры, к которой был подключён Пчёлкин. Мерно и медленно пиликал его пульс, тут же отображаясь цифрами и диаграммой на мониторе.       Таня сначала не решалась подойти к нему ближе, так и застыв на пороге. Казалось, что Виктор вот-вот проснётся, откроет глаза и улыбнётся ей своей самой очаровательной улыбкой. Но этого не происходило.       Он лежал на спине, неподвижно, с чуть приподнятым относительно ног корпусом, как бы полусидя.       Татьяна сделала шаг к мужу. Глаза вперились в повязку на шее.       Ещё шаг.       — Витя… — прошептала девушка, пытаясь разглядеть его в полутьме получше. Но даже при таком освещении было понятно, насколько сильно побледнела его кожа, похудело лицо. А ведь прошло всего чуть больше суток с того момента, как с ним случилась эта беда…       Ещё шаг.       У Цветковой от воспоминаний закружилась голова. Она эмоционально не готова была сейчас в красках ещё раз вспомнить всё это. Однако воображение снова и снова подкидывало ей картинки хрипящего и захлёбывающегося кровью супруга и Коса с дырой в животе.       Ещё шаг.       Слёзы горькие непроизвольно из глаз покатились, всё перед собой застилая. Таня вытерла их рукавом олимпийки, по пути захватила стул и поставила его справа от Витиной койки. Медленно села, то смаргивая, то вытирая непрекращающиеся слёзы.       — Витенька мой… — она осторожно коснулась пальцами его руки. Супруг никак не отреагировал: его грудная клетка так же мерно продолжала слегка приподниматься от его дыхания, и пульс оставался ровным.       Пока что он её не слышал и не чувствовал.       Татьяна всё же взяла своего мужа за руку, подушечкой большого пальца поглаживая тыльную сторону его чуть теплой ладони.       Как же она по нему скучала! Всё то время, что её к нему не пускали, Цветик-семицветик не находила себе места. Теперь же Пчёлкин был перед ней, она держала его за руку, но до сих пор, казалось, не могла в это поверить…       Трогать любимого человека — это всё равно, что прикасаться к самому себе. На кончиках пальцев хранится всё, что хотят сказать глаза. Цветкова попыталась вложить в своё прикосновение столько любви и нежности, сколько никогда, наверное, в жизни ему не дарила. И на секунду ей даже показалось, что Витины пальцы чуть сжали её руку в ответ.       Но ей только показалось.       — Любимый мой, родной, единственный… — теперь уже пытаться сдержать или вытирать слёзы было бессмысленно, — Самый лучший муж, с самым прекрасным сердцем. Пожалуйста, Вить, очнись. Я не могу без тебя… Если тебя нет, то и меня нет. Понял?.. Без тебя я совсем угасаю, ты слышишь? Не дай мне погаснуть, пожалуйста…       Таня и не ждала теперь, что Виктор ответит ей. Понимала, что это невозможно. Но ей так хотелось выговориться…       — Кроме тебя у меня больше никого нет, Пчёлкин. Если с тобой что-то случится — я этого не переживу. Прошу тебя, только не оставляй меня…       А он ведь никогда её не оставлял. Всегда был рядом, оберегал, защищал… Это сама Татьяна чуть собственными руками не разрушила их брак.       Дура.       — Мы ведь так и не смогли с тобой сесть и нормально поговорить. А я так и не сказала, почему вдруг решила уйти от тебя… Не могла я, понимаешь, не могла я сказать тебе, что врачи на мне крест поставили… Мотор свой посадила я, Вить, всё. Не знаю, как буду говорить тебе это, когда ты очнешься… Я тоже жить хочу, но какой в этом смысл, если тебя у меня не будет? Мне так жаль, что в последнее время я тебя изводила. Ты все свои силы тратил на меня и мои закидоны, а я… я такая дура, Витенька…       Хотелось взвыть. Зачем она вообще всё это затеяла? Зачем так усложнила жизнь себе и ему?       — Я ведь тогда соврала тебе, что больше тебя не люблю и не хочу с тобой быть… Это неправда. Сколько бы мы ни ругались, я всё равно люблю тебя. Вопреки всему, Вить. Прости меня, пожалуйста. За то, что люблю тебя своей больной, нездоровой любовью, прости… Но я никогда не перестану любить тебя — у меня это просто не получится. Потому что ты для меня — это больше, чем просто «всё».       Слёзы душили Цветкову, словно совершая над ней самую настоящую пытку. Но девушка не останавливалась:       — Если бы не ты, меня бы не стало еще в девяносто третьем. Ты спас меня, и я очень благодарна тебе за это. Помню, как я обалдела, когда ты меня в ЗАГС привёз, а потом… на свадьбе уже, когда ты дверь такси мне открыл, у меня тогда будто сердце замерло. Я поняла — сейчас моя жизнь изменится. Я тогда видела глаза твои наглые и уже знала, что покоя мне с тобой точно не будет. Вот только мне было всё равно на это. Я ведь любила тебя и ждала. Всегда. Могла ли я представить, что когда-то моя детская мечта стать женой Вити Пчёлкина исполнится? Не могла, родной мой, не могла…       Низ живота вдруг неприятно потянуло. Таня даже руку мужа отпустила, настолько сильно её непонятно откуда взявшаяся боль дезориентировала.       Кажется, это стресс на неё так влияет. Надо меньше нервничать, меньше плакать, изводить себя и других. Поесть, наконец, в конце-то концов!       Руки машинально легли на плоский, впалый живот. Татьяна прошипела что-то самой себе, пытаясь как-то унять боль.       Отпустило её так же внезапно, как и всё это началось. Цветик-семицветик, немного отойдя от этого странного изменения в организме, уже чуть смелее взяла его за руку.       — Сегодня ночью я опять видела тебя во сне. Знаешь, как я не хотела просыпаться? Но хорошо, что я проснулась, потому что теперь я здесь, с тобой. Я уже успела соскучиться по твоему ворчанию, представляешь? Я вообще безумно скучаю по твоему голосу, взгляду, да по всему, что связано с тобой…       В голове её вдруг возникла мысль: а ведь с такой травмой её любимый Витенька вряд ли сразу заговорить сможет. Скорее всего, понадобится какое-то время на восстановление…       — Моё счастье начинается тобой и тобой же кончится, Пчёлкин. С тобой я узнала, что такое любить и быть любимой. Ты всегда был совершенен в моих глазах, даже когда из них из-за тебя катились слёзы… Нельзя, нельзя мне было опираться только на тебя одного, так привязываться к тебе… Теперь я это осознаю. Но я ни секунды не жалею о том, что когда-то согласилась стать твоей женой.       Взгляд девушки вдруг упал на её правую руку, где красовалось обручальное колечко, которое почти семь лет назад Витя надел на её безымянный палец.       Двадцать третье января тысяча девятьсот девяносто третьего года — это так далеко и так неизмеримо близко…       — А помнишь наше венчание на пятую годовщину? Ты тогда сказал ещё, что нас с тобою небеса связали… А потом говорил, что даже если я каким-то чудом получу развод, развенчать ты нас ни за что не дашь…       Виктор ведь, узнав о том, что Танечка его маленькая зачем-то на развод подала, вне себя был от злости и непонимания. Всё ведь хорошо было: они души друг в друге не чаяли. Им бы жить вместе счастливо да жить, а она раз — и развод. Естественно, он был против и что только тогда ей ни наговорил…       — А помнишь, как в самом начале было, ещё в девяносто втором, после моего дня рождения? Как гулять ходили с тобой… Вечер, сугробы, мы держимся за руки… Ты как обычно дурачишься, а потом целуешь меня у подъезда или в подъезде, чтоб никто не увидел… А после, если у меня никого дома не было, ты через 10 минут звонил и говорил, что уже скучаешь по мне. А я как скучала! Каждый день ждала нашей встречи, как праздника…       Если бы кто-то сейчас услышал всё то, что Таня говорила своему мужу, не сомневался бы, что любит она его больше жизни и уже очень, очень давно.       — А помнишь наши разговоры ночами? Я безумно скучаю. Каждый мой день, вечер или ночь лучше из-за редких разговоров с тобой, и это всё ещё правда. Мы, конечно, с тобой немного по-другому привыкли конфликты решать, но когда ты со мной говоришь, я расцветаю, слышишь?       Действительно, почти все их ссоры заканчивались постелью, и лишь за некоторым исключением — разговором. Естественно, только тогда, когда проблему уже не решить жаркими поцелуями с переходом в горизонтальную плоскость…       — Без тебя все мои сегодняшние чувства были бы лишь обрывками вчерашних. Пожалуйста, возвращайся. Я тебя люблю, Вить. Знай, что это не просто слова. Это значит, что я здесь, с тобой, не только ради красивых мест и счастливых дней. Я здесь и для тяжёлых моментов и плохих дней. Я здесь, я рядом, несмотря ни на что.       Танькина любовь не признаёт преград. Она, полная надежды, преодолевает препятствия, перепрыгивает через заборы, проникает сквозь стены… только бы добраться до места назначения — до Витиного сердца.       — У меня есть то, чего нет ни у кого другого — у меня есть ты. Я знаю и чувствую, как сильно ты любишь меня… А быть глубоко любимым кем-то даёт нам силу, в то время как любовь к кому-то даёт нам мужество. Если бы не ты, я бы не справилась ни с одним жизненным испытанием, которое приготовила мне жизнь. Спасибо тебе.

      В дверь тихо постучали:       — Татьян, закругляйся, там походу медсестра в нашу сторону идёт, — оповестил Олег, как и обещал. Девушка, обернувшись, кивнула ему, тут же поднимаясь со стула:       — Прости, родной мой, но мне надо идти, — она аккуратно выпустила его неподвижную руку из своих рук, перед этим нежно поцеловав его пальцы, — Я люблю тебя — даже если нет ни меня, ни любви, ни жизни на земле — я всё равно люблю тебя. Слышишь? Люблю. И сегодня я люблю тебя как никогда, а завтра буду любить ещё сильней.       Очередной стук заставил её метнуться к двери: быть застуканной медперсоналом не хотелось.       — Я еще приду к тебе, Витенька. Обещаю, — осторожно поцеловав мужа в лоб, Таня вышла в коридор.

      Возвращаясь в ординаторскую, Цветкова улыбалась, вытирая слёзы. Она наконец-то увидела Виктора, и теперь её сердце было за него более менее спокойно.       Татьяна вдруг осознала, что, на самом деле, хочет поесть и поспать. С первым есть некоторые трудности, потому что кровь лучше сдавать на голодный желудок, а вот со вторым проблем пока не предвиделось. Перед тем, как поехать со Шмидтом в больницу, у неё был примерно час на то, чтоб вздремнуть. Этим она и воспользовалась.

      Когда начальник охраны Белова прибыл, чтоб забрать жену Пчёлкина, то застал её в приподнятом настроении.       — Едем, Тань? — из его уст непривычно было слышать обращение к ней просто по имени. Но ей было приятно, что Дмитрий всё же прислушался к ней и перестал звать её Татьяной Александровной.       — Да, — и, заметив в руках у него кучу каких-то бумаг, газет и прочего, поинтересовалась, — Что это у тебя?       — Да только-только напечатали… — он протянул ей одну из газет.

Сегодня ночью в собственной квартире из автомата был расстрелян кандидат в депутаты Владимир Каверин вместе с предпринимателем Артуром Лапшиным.

      Сомнений в том, кто это сделал, у Цветковой не было.       — Туда им и дорога. Да воздастся каждому по делам его, — вернув Шмидту утренний номер, изрекла девушка.

      Уже находясь на улице, Татьяна снова почувствовала себя не очень хорошо. Она резко остановилась, хватая Диму за рукав его пальто, чем сильно его напугала.       — Всё в порядке?       — Да, просто… Голова закружилась, — и тут, как по щелчку, пришло озарение.       Озарение, какого черта она всё это время чувствует себя так плохо, почему её тошнит, почему кружится голова, тянет живот и так часто меняется настроение.       «Нет, не может этого быть», — думала она, не сдвигаясь с места.       — Тань, если всё нормально, то нам лучше поторопиться. Опоздаем…       — А знаешь, что, Шмидт? Да и Бог с ней, с этой больницей, — решила вдруг Витина супруга: у неё теперь была цель поважнее, — Лучше проводи меня до аптеки, пожалуйста. Мне надо кое-что купить.

***

      Весна 1993-го…       Таня, придерживая тяжёлую институтскую дверь, улыбнулась: на улице светило солнышко, пели птички, в общем, всё, как полагается настоящей весне.       Конец апреля девяносто третьего выдался каким-то поистине тёплым. Девушка стояла у входа в одной лишь лёгкой курточке, накинутой на плечи, раздумывая, куда пойти: домой к тёте Кате или к Ольге, на Котельническую.       Последний вариант был предпочтительнее. Бывшая Сурикова сейчас нуждалась в компании как никогда раньше. Оля по настоянию мужа вынуждена была сидеть в четырёх стенах дома в ожидании скорого пополнения.       Брак Беловых трещал по швам. Казалось, что новость о беременности, которую супруги объявили более широкому кругу друзей на дне рождения тёти Кати в марте, должна была хоть как-то направить Сашу на путь истинный. Но Белый и не думал возвращаться с работы пораньше, оставляя жену то на бабушку, то на подруг.       О том, что ждет малыша, Оля поделилась с Таней еще в конце февраля. И с тех пор Цветкова, которая после смерти отца стала превращаться в человека с льдинкой вместо сердца, начала ходить к ней как на работу, чтобы забыться. Нет, ей, безусловно, было интересно проводить время с подругой, но сейчас это было хорошим стимулом, чтобы не расклеиться или не зачерстветь окончательно.       Думая о том, что Белова наверняка встретит её на пороге своей квартиры с привычно грустным выражением лица, студентка захотела ей что-нибудь купить, чтоб хоть как-то подбодрить. Что-нибудь вкусненькое, ну, или какую-нибудь милую безделушку. Главное, ведь, внимание, а Ольке его сейчас так не хватало.

      Выйдя из института, Цветик-семицветик направилась в сторону Сашкиного дома, размышляя, чем бы таким порадовать бывшую Сурикову и куда зайти по пути.       За всем этим она и не заметила, что всё это время за ней медленно следовала хорошо знакомая белая машина.       — Девушка, извините, а время не подскажете? — донеслось из открытого окна уже припаркованного у тротуара автомобиля.       Этот вопрос заставил Татьяну замереть на месте. Она прекрасно знала, кому принадлежит этот голос. А развернувшись на каблуках и увидев за рулём «Вольво» Виктора, убедилась в этом на все сто процентов.       Всё повторялось, прямо как в её восемнадцатый день рождения. В тот вечер Таня впервые поцеловалась, и первый поцелуй ей подарил не кто иной, как Пчёлкин, — её самая первая, самая светлая и единственная любовь.       — Витя… — вопреки сценарию, где она отвечает, что время сейчас непростое, супруга Пчёлы расплылась в улыбке. Но студентка словно приклеилась к асфальту, будучи не в силах сделать даже шаг в его сторону.

      Цветкова, честно, не ожидала его увидеть. Совсем не ожидала. Не то, чтобы муж ни разу не забирал её после занятий из института, нет… просто обычно в этом не было никакой необходимости, ведь Цветик-семицветик жила теперь в двух шагах от места учёбы.       Просто так получилось, что они не видели друг друга больше месяца. Девушка сильно переживала утрату отца и, как бы Виктор ни старался окружить её теплом и заботой, сама постепенно превращалась в живого трупа: погрузившись с головой в учебный процесс и взяв на себя непосильные подработки, в которых, кстати, не было вообще никакой необходимости, Татьяна совсем перестала есть и спать. Похудела до такой степени, что на щеках выступили острые скулы, и вообще, можно было пересчитать все кости на фактически скелете, обтянутом кожей.       Пчёлкин искренне сопереживал своей жене, хоть так же искренне не мог понять, почему она так убивается по человеку, который из-за долга готов был оставить свою дочь на растерзание бандитам, пока она не сказала ему кое-что:       — Ты наверняка не задумывался над этим — ведь ты никогда не был в таком положении, в каком оказалась я. Ты никогда не был один.       А ведь она реально осталась совсем одна. Гораздо раньше, чем умер Сан Саныч. Ещё при жизни Цветкова-старшего его дочка была предоставлена лишь самой себе. У неё не было как такового нормального детства — из-за потери мамы ей пришлось слишком рано повзрослеть. Да, у неё были друзья — Саша, Витя, Кос, Валера, но они тоже покинули её, когда со дня смерти Марьи Тихоновны едва прошло сорок дней.       Сбежали за Урал, спасая себя от решётки и вряд ли думая в тот момент о том, что их маленькая подружка теперь остаётся совсем одна в огромном мире, один на один с отцом-тираном, которого, как оказалось позднее, её судьба совсем не волновала.       Даже когда в девяностом году в город вернулись сначала Фил с Пчёлой, а потом, спустя почти год и Космос с Саней, в душе она была одна. Стала холодной и отстранённой, какой начала вновь становиться и сейчас, после похорон своего горемычного бати.       Единственным спасением оказалась тогда Катерина, которая для Таньки реальным, без преувеличения, лучом света в темном царстве была.       Не сказать, что Екатерина Николаевна, взяв на время Цветкову к себе, смогла заменить ей мать. Но женщина смогла ей дать ощущение надёжности, дарила заботу и ласку, отдалённо похожую на ту, что давала мама.       В марте, когда вообще уже на себя не похожая девушка пришла к ней на день рождения, тётя Катя, видя её состояние, снова предложила хотя бы какое-то время пожить у неё.       Татьяна с мужем своим это после праздника обсудила, и он, не зная, как ей еще помочь, отпустил её. Не думал он тогда, что пребывание жены в гостях у Сашкиной тётки может затянуться так надолго.       Даже засыпая в своей постели, в квартире на Цветном, Витя представлял, как она спит. Где-то там, на другом конце Москвы, далеко от него. Он представлял, и ему хотелось поправить ей одеяло. Или её мир, если он не в порядке.

      Теперь же у его машины стояла девчонка, хоть как-то напоминающая его Цветика-семицветика. Катерина заметно её откормила, худо-бедно возвратив обратно в привычный вес. На щеках появился здоровый румянец и, что самое важное, она снова стала улыбаться.       Перестав, наконец, быть статуей, Таня быстро села на переднее сиденье.       — Привет, — она неловко потянулась, чтобы поцеловать Виктора в щеку. Он дал ей такую возможность.       — Привет, маленькая, — бригадир, как по волшебству, лихо откуда-то букетик красных тюльпанов достал, — Это тебе.       — Спасибо! — искренне, по-детски обрадовалась Цветкова, — А что за повод?       — Да так… всего лишь двадцать третье число.       Три месяца, как они поженились.       Девушка готова была хлопнуть себя по лбу. Это надо же было такое спросить!       — Точно, Вить… — она стыдливо глаза опустила, — Я как-то даже вообще об этом не подумала, прости.       Обычно ведь годовщины отсчитывают, ну, или по полгода хотя бы. А тут… три месяца.       Первый их совместный месяц на 23 февраля выпал, и супруги его заодно с Днём защитника Отечества отметили. Второй — когда Татьяна уже у Екатерины Николаевны жила, встретили. Но не отмечали.       Возможно, Пчёла просто повод искал, чтоб жену, наконец, увидеть. Естественно, они созванивались, и Пчёлкин даже искал с ней встречи, но это всё было не то. Да и Тане нужно было время, чтобы прийти в себя.       — Ничего, маленькая моя, — примирительно сказал Пчёлкин, — Лучше расскажи, куда ты так спешила, что я еле тебя догнал.       — К Оле.       Парень кивнул. Знал он со слов Танечки, как бывшей Суриковой порой туго приходилось в её теперешнем положении. Поэтому без вопросов по просьбе своей второй половинки иногда привозил Беловой фрукты и всякие сладости. То же самое делали и Валера с Космосом: приносили разные вкусности, пили с ней чай, болтали. В общем, развлекали как могли.       Но Ольге нужен был Саша, а не его заботливые друзья или её подружки. Белый, хоть и рад был скорому появлению малыша, не осознавал, как Оленьке плохо именно без него. Не понимал, что обижает её, что огорчает, что с ней ласковее быть нужно, а не строже. Что не в командировки уезжать надо, а наоборот, быть чаще дома и приходить пораньше с работы.       — Ну, к Оле, так к Оле, — подмигнул Татьяне её муж, заводя машину, — Значит, подкину тебя до Беловых.       — Спасибо. Вить?       — Да?       — Как твои дела? — наверное, это следовало бы спросить в самом начале, но Цветкова додумалась только сейчас.       — Без тебя — очень скучно. А так, в целом, пойдёт. Сама как? Хоть немного полегче стало у тёть Кати?       — Намного. Я иногда даже забываю, что она не моя мама, Вить…       От осознания этого стало грустно, причём обоим. Супруги на время затихли: теперь было лишь слышно, как время от времени бригадир включал поворотники.       — Я очень соскучился по тебе, Тань. Пожалуйста, возвращайся домой, — вдруг попросил Пчёлкин.       — Я тоже скучала, — слабо улыбнулась студентка.

      Вспомнила вдруг, как на днях Катерина у неё обручальное кольцо, которое она на цепочке носила, увидела. Семицветик, конечно, сказала, что это мамино, и носит его она, как память. Екатерина Николаевна, может, и поверила ей, вот только Танькины тонкие пальчики ни с какими другими не спутаешь: диаметр её колечка был сильно меньше не только Витиной обручалки, но и кольца её матери. Того самого, что Виктор тогда привёз ей вместе с остальными вещами из её родного дома.       Цветик-семицветик поняла, что такую вещь, как обручальное кольцо, лучше хранить там же, где хранит его её муж — в красивой шкатулочке в квартире на Шухова. И чем дольше она находится у тёти Кати, тем больше была вероятность того, что она снова где-то проколется. И правда, стоило вернуться.

      — Так ты вернёшься обратно?       — Ага, — складывалось ощущение, что им приходилось заново учиться выстраивать между собой диалог, — А когда… когда можно?       — Да хоть когда! — удивился даже, — Хоть сегодня, маленькая. Что за вопросы? Я ведь всегда тебя жду. И вообще, может, на этих выходных на дачу съездим? Вдвоём побудем, по окрестностям погуляем. Я мясо пожарю, м-м-м, пальчики оближешь…       — Я бы с удовольствием, но на эти выходные у меня уже есть… планы, — стыдливо призналась Татьяна.       — Поделишься хоть, куда собралась? А то не договариваешь, молчишь… Фантазия-то дикая, — и он, если честно, заметно напрягся от такой новости.       — Да я уже Томке пообещала завтра в деревню к ней съездить. Валере некогда, а она одна ехать не очень хочет. Позвала вот, за компанию… Отпустишь?       — Конечно, отпущу, — Витя хмыкнул: неужели она думает, что он может запретить ей поехать с подружкой в деревню? Хотя… Александр Александрович наверняка ей многое запрещал, отсюда и вопросы такие, — Надолго?       — В воскресенье вечером вернемся. Тома бабушку предупредила уже. Там места немного, но она нам организует, где спать лечь. Так что не переживай, на улице ночевать не буду.       Таня вдруг снова улыбнулась ему. И тут Виктор понял, что, несмотря на сорок пятый калибр у него на поясе, здесь и сейчас была вооружена только она.       — Хорошо. Только пообещай, что не вляпаешься ни в какую историю, ладно?       Цветкова закатила глаза:       — Обещаю, — хоть и понимала, что вряд ли у неё это получится. Они ведь с Тамарой не просто так туда собрались.

      До Томкиной деревни девушки добирались на пригородной электричке. Татьяна будто снова в детстве оказалась: они с мамой раньше частенько выбирались за город то за грибами, то за ягодами… А могли и вовсе просто туда-сюда пару раз, от конечной до конечной, прокатиться. Любопытной Танечке это было интересно.       На станции их приветливо встретила бабушка Томы — Валентина Аркадьевна — маленькая пухленькая женщина в ярком цветастом платочке. Таня почему-то её совсем по-другому представляла: какой-то более строгой, что ли.       Домик бабы Вали был маленьким, но уютным. Небольшой огородик, банька, пара сараюшек да куры с гусями. Красота, да и только.       Видно было, как Валентина обрадовалась приезду внучки. Всю обласкала, вкусно накормила. И подругу её тоже вниманием не обделила.

      — Бабуль, — уже ближе к вечеру вкрадчиво начала Филатова, — Мы с Таней пойдем немного по деревне прогуляемся. Я ей речку покажу, на родник сходим…       — Конечно-конечно! — согласилась бабушка, — И к Игнатовым зайдите обязательно.       — А кто такие Игнатовы? — осторожно шепнула Цветкова Томке.       — Да у них здесь что-то вроде местного зоопарка. Находят в лесу диких животных, раненых или больных, выхаживают их, лечат… Каких-то зверят оставляют. У них даже медвежонок есть. Настоящий, — с горящими глазами делилась Тамара.       — Ого…       — Сходите-сходите! — воодушевилась Валентина Аркадьевна, — Им недавно кто-то откуда-то рысь привёз. Я сама смотреть ходила. Очень красивая…       — Ну, мы пойдём тогда, ба? Не теряй.       — К бане-то вернетесь? Я топить собиралась…       — Вернемся, — заверила её Тома.

      Естественно, ни на какую речку никто не пошел. У них с самого начала другая цель поездки была: Филатова кое-как уговорила Таню вместе с ней к местной гадалке сходить. Одной страшно, а Оле, с её тяжело текущей беременностью, это было едва ли нужно.       Танька думала Лариску вместо себя с Тамарой отправить (чтоб та всех в округе гадалок, неважно, настоящих или шарлатанок, распугала), но не сложилось: будущая учительница географии куда-то уже с Макаровым отдыхать укатила. Так сказать, по маршрутам школьных контурных карт…       Сама Цветкова не отрицала, что, возможно, в этом мире есть место и магии, но отчего-то всегда очень боялась и избегала чего-то подобного. Потому и ехать не особо хотела.       Всё же пообещав на обратном пути заглянуть хотя бы к Игнатовым, Томка потащила подругу на окраину деревни. Они уже даже домик лесника прошли, но всё не останавливались, пока прямо перед их носом не выросла натуральная избушка на курьих ножках.       Ветхий домишко, ничего не скажешь. Половину забора, вероятно, пустили на растопку печки. А внутри двора-то и брать нечего…       — Я боюсь, Том, — предупредила Татьяна уже у самой двери.       — Я тоже, — выдохнула подруга, но всё же потянула на себя ручку, которая вот-вот должна была отвалиться. И приложи Филатова чуть больше силы — это непременно случилось бы, — Если что, Агафьей её зовут.

      Как ни странно, внутреннее убранство избушки сильно разнилось с внешним. Самый обычный дом с самой обычной мебелью, без непонятных сушеных кореньев на стенах и ведьминых котлов. Без запаха непонятного варева. Уже не так страшно.       — Пришли уже? — из-за небольшого закутка, закрытого двумя занавесками, вышла Агафья. Яга, короче, в простонародье, — Ну, заходите, не стесняйтесь.       Вот только на настоящую Ягу она вряд ли смахивала. Весьма симпатичная женщина средних лет, в брюках и кофточке, без всяких побрякушек в виде огромных серёг, браслетов, бус или колец. Не в платье из лоскутов, как обычно водится у такого контингента, а во вполне приличной одежде. Её волнистые волосы с проседью были убраны в высокую шишку. И никаких тебе иссиня-чёрных распущенных кудрей и косынки, повязанной как у Солохи.       — Зд-дравствуйте, да, — первой опомнилась Томка, — Я Тамара, а это — Таня.       — Ну пойдём, Тамара, — видя замешательство обеих девушек, хмыкнула Агафья, — Во-о-он в ту комнатку проходи. А ты, Танечка, присаживайся. Чаю, может, налить тебе, пока ждешь?       — Нет-нет… — опускаясь в старое кресло, отказалась Цветкова, — Я просто так посижу.       — Смотри сама. Если вдруг замерзнешь — скажи.       — Х-хорошо. Спасибо, — опешила Татьяна, задаваясь вопросом:       А точно ли они к гадалке пришли?       Но, как бы то ни было, на душе стало как-то полегче. Таня слышала лишь тихую, почти монотонную речь Яги, но разобрать то, что она говорила, было практически невозможно.       Тем лучше.       Тамара у неё минут сорок провела, если не больше. Хотя вопрос, на который она хотела знать ответ, был у неё всего один: когда она сможет подарить своему мужу ребёнка.       Они с Валерой уже давно хотели стать родителями. У Беловых это получилось, по правде говоря, совершенно случайно, а вот у Филатовых обзавестись потомством не получалось даже намеренно.       Судя по тому, что подруга покинула комнатку не особо довольной и на вид весьма загруженной, прогнозы ясновидящей, скорее всего, не были положительными.       Татьяна потом обязательно скажет ей, что не надо принимать за чистую монету слова женщины, которая каким-то образом «разглядела» их на самых обычных игральных картах. А пока сама сидела напротив Агафьи и ждала, пока она молча эти самые карты раскладывает.       — Я же даже вопрос свой не задала… — начала было девушка, но гадалка её перебила:       — А у тебя конкретного вопроса и не было. Ты так просто пришла, за компанию, — и спокойно продолжила шуршать картами.       «Откуда она это узнала? Может, ей Томка уже всё рассказала?» — ожидая вердикта Яги, нервничала Танька.       — Ох и сложная же тебе судьба уготована, Танечка…       Студентка хмыкнула: она уже это поняла, когда в восемьдесят девятом осталась без матери. А дальше — больше.       — Шрамы твои больше не болят, но навсегда напоминают о том, кто сделал больно, — снова заговорила женщина, — Не заслужила ты, милая, чтоб он так с тобой обошёлся…       И хоть у Тани не было прям явных шрамов на теле, она прекрасно поняла, о ком и о чём речь.       Шрамы, нанесённые её отцом, душевными были.       — Зато он заслужил, чтоб с ним так обошлись. Не жалей его. Нет его больше. Живых жалей, которые рядом с тобой, они в этом больше нуждаются…       Всё-таки, ошиблась немного Агафья. Смерть Сан Саныча была ненасильственной, несчастным случаем. То есть, стало быть, никто и никак с ним не обошёлся. Может, она просто имела в виду, что он получил по заслугам?       — А отчего таланта своего стесняешься? Не поёшь больше совсем…       — Так некогда петь-то… — возразить попыталась, однако снова была остановлена:       — Мне ты можешь наврать, Таня. А себе не лги. Стесняешься ты, боишься. Но всё у тебя хорошо получается, не бойся. Если захочешь — еще целые стадионы собирать сможешь. Вот ответь мне: что было бы, если б море, могучее бескрайнее море, стеснялось своего шума?       — Оно не было бы таким могучим и бескрайним, как Вы его называете, — Цветкова заметила по реакции женщины, что ответ её ей понравился.       — Верно. Всё в твоих руках, хоть и понимаю я, что с музыкой ты свою жизнь связывать не торопишься…       Яга снова стала тасовать карты. Она это делала с такой скоростью, что у девушки даже в глазах зарябило.       — А вот тут уже интереснее дело пошло… — загадочно улыбнувшись раскладу, начала гадалка, — Ни огонь, ни уголь не горят так жарко, как тайная любовь, о которой никто не знает… Я ведь права?       Татьяна в ответ смогла только сдержанно кивнуть. И тут права оказалась чертовка.       — Любит он тебя, ещё как любит, можешь не переживать даже. Но будь осторожной: ваша любовь подобна ветру. Окружающие её видеть не видят, но чувствуют. Скоро начнут чувствовать. Как можно дольше он должен оставаться секретом внутри тебя, о котором будет знать только твоё сердце, Танечка.       — И долго мы будем так… прятаться?       — Этого времени будет достаточно, чтоб понять, нужно ли оставаться с ним или уйти, когда всем всё станет известно. Совет у меня есть, но сразу говорю, сильно не понравится он тебе…       — Я слушаю, — девушку, казалось, ничто уже удивить не сможет.       — По-хорошему, тебе бы уйти от него, пока ты ему полностью не принадлежишь. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду… — снова кивок.       И здесь Агафья в точку попала. Хоть Семицветик и стала Витиной женой, они ещё ни разу не были близки, как супруги. Но почему она должна уйти от него, если он так сильно её любит?       — В твоём море, Таня, ещё два корабля имеется. Надёжных, верных… И если ты кого-то из них выберешь, жизнь спокойную проживёшь, долгую, и им судьбы, хоть и Богом уготованные, но жестокие, поменяешь.       — Что за судьбы?       — Травить они себя всякой дрянью станут. А потом, в разное время, от пера погибнут. И ты сама, если сейчас от любви своей не уйдешь, долго не проживёшь. Знаешь же, что у тебя, как и у твоей матери, сердце слабое…       — Кто эти двое? — девушка Витю из-за слов гадалки бросать точно не собиралась. В конце концов, со смертью отца она уже допустила неточность. Но было интересно, кто из этих «кораблей» второй. Первым кандидатом явно был Космос, она практически в этом не сомневалась: он был её лучшим другом и всегда был рядом. Но… кто ещё?       — Ты их обоих прекрасно знаешь. И один корабль на Запад идёт, другой — на Восток. Любого выбери — будешь счастлива и любима, но не сразу. У тебя есть ещё шанс с благоверным своим друзьями расстаться. Я ни на что тебя не уговариваю. Просто хорошо подумай. Ты можешь оставить всё как есть, и у тебя всё равно будет много счастливых дней. Но их будет ещё больше, если ты пожертвуешь сейчас своей любовью…       — Я, наверное, лучше пойду… — быстро встав из-за стола, удручённая предсказанием тайная жена Вити Пчёлкина к выходу из комнаты засеменила, — Извините…       — Подумай, Таня, — прозвучало вдогонку, — Хорошо подумай!

      Медленно бредя обратно к дому Валентины Аркадьевны, расстроенная Томка даже стрельнула у не менее расстроенной подруги сигарету.       — Может, хоть до Игнатовых сходим? — закашлявшись с непривычки, спросила Филатова. Поняла она, что и Татьяне Яга мало хорошего наговорила, — На р-рыську хоть настоящую поглядим… — прорычала как будто, настроение хоть немного обеим поднять попытавшись.       — Пошли, — усмехнувшись и взяв её под руку, пробормотала Цветкова.       Небольшая разрядка в виде пушистых, милых, пусть и не особо добрых, зверюшек, им сейчас явно не помешала бы.

      Несмотря ни на какие предсказания, несмотря ни на что, Таня знала: она ни за что на свете, ни за какие коврижки, будь то большее счастье или длинная, беззаботная жизнь, не оставит своего любимого Витеньку.       Потому что лучше отказаться от жизни, чем от любви.