Ab igne ignem

Лабиринтами закрученными

Да путями неизученными

Переулками немыслимыми

Чтоб никто тебя не выследил

Так беги уж хоть на согнутых

Ты животное особенное

К дикой жизни приспособленное

В развороченном раю.

Пикник - В развороченной раю.

Дом мой на двух ногах

Туго обтянут кожей,

Стены, как струны звенят.

Силой неведомой сложены,

Дом мой на двух ногах

Будто от ветра шатается,

А упадет — не считается,

А упадет — не считается.

А ведь где-то

В луче света

Ангел мой играет.

Пикник - Дом мой на двух ногах.

Май 2012, Москва.

             Шторы трепетали на открытом окне под дуновением ветра, в Москву резко и напористо ворвалась весна. Прогнав чудившего снегом и морозами апреля прочь, пришел буйный, душистый, цветущий жаркий май - время читать Булгакова и поэтов-шестидесятников.       Алиса погасила свой ночник и положила сборник стихов на тумбочку, пора было спать, хоть и светившие в окно отблески фонарей и шум вечно не спящего города не давали покоя, тем более весной. Но завтра ровно в 6.30 нужно вставать, завтра на работу.       Она закончила университет два года назад, хотя на тот момент уже год как работала во вполне закрытом конструкторском бюро, посвятив себя проектированию радиолокационных сооружений. Работу свою она любила, никаких предубеждений насчет того, что неженское это дело, не имела, и если кто-то находил ее выбор странным и неподходящим для девушки или сомневался в ее способностях, она просто относилась к этому как к суждениям людей недалеких. Коллеги, подавляющая часть которых была мужчинами, и, в основном, немолодыми, быстро оценили её приобретённые в институте знания, а также способности быстро находить решения, и старые "морские волки" с радостью поддержали молодую юнгу на своём корабле, которая быстро доказала, что с ней стоит обращаться как с равной, а не как с бестолковой салагой. Начальник отдела, суровый на вид, но на деле милейший старикан с пышными седыми усами, называл её по имени-отчеству, коллеги советовались в принятии проектных решений, доверяли её расчётам, хотя и спрашивали за них строго, но на восьмое марта традиционно не нагружали задачами, а заваливали сладостями, цветами и комплиментами.                         Единственной неприятностью была невозможность выехать за границу, так как конструкторское бюро часто выполняло оборонные заказы, и у его сотрудников неминуемо был доступ к секретности, что делало их невыездными, но Алису это мало огорчало, объятий любимого Питера по выходным и активных спортивных и не очень приключений на какой-нибудь Камчатке или Байкале в отпусках ей было за глаза.       Дрема сомкнула веки девушки, и ее понемногу начал затягивать сон. В теплой тесной тьме спокойного медленного сна стал проступать мутный свет. Он становился все ярче, в нем стали различимы очертания, но не хватало яркости и четкости. Даже не как на старой затертой кинопленке с крупным зерном, а как в детстве, если спрятаться за занавеской и тихонько сидеть, смотря сквозь полотно в освещённую комнату.       Алиса вглядывалась в свое видение сквозь некую преграду: большой светлый зал, стеклянные окна в пол, много дверей, кажется, тоже стеклянных, вообще много стекла и светлого камня. Стали видны силуэты людей, они или были статичны, или двигались насколько медленно, что уловить перемещение было невозможно. По застывшим в неловких позах фигурам казалось, что они куда-то бегут, лиц было не разобрать. Она огляделась, ее скорость движения казалась ей замедленной, будто приходилось продираться сквозь вату, той же ватой заложило и уши, глаза вопреки ее воле двигались медленно, как и все тело. Осмотреться получалось с трудом. Резкая горячая боль разорвала живот, Алиса упала на колени и инстинктивно прижала к животу руки. Окружающий мир сразу обрел краски, звуки и скорость. Он был оглушающим вместе с грохотом и криками сотен голосов, беспорядочным ураганом мятущихся людей. И еще звуки, которые она ни с чем не смогла бы спутать: "Автомат. Несколько. Очередями." Девушка отняла руки от живота и посмотрела на них - сквозь пальцы пульсировала кровь. Она поднялась с колен, прижимая руки к ране еще крепче - нельзя истечь кровью, вместе с ней уходит жизнь. Нужно встать и бежать или хотя бы идти. Алиса повернулась и побежала в сторону, куда нёсся обезумевший поток людей, двигаться было трудно и неприятно, ноги спотыкались, но всё же получалось быстрее, чем вначале, когда она сама себе казалась деревянной марионеткой. Опять обжигающая боль, теперь в груди, легкие перестали впускать воздух, грудная клетка прекатила качать, ее пришлось заставить силой сделать хриплый булькающий вдох. Алиса поняла, что ее нашла еще одна пуля. "Пока я думаю, я еще жива". Она рухнула на пол сначала на колени, а потом пластом, попробовала перевернуться, отталкиваясь от пола одной рукой, а второй по-прежнему зажимая рану на животе. Рука сильное кровотечение не очень перекрывала: сквозь пальцы толчками сочилась кровь, одежда намокла, тело обмякло и не слушалось, еще приходилось отвлекаться на вдох. Краем сознания она успела ухватить мысль, что ей на удивление не страшно, только досадно, что ничего не получается. Она продолжала барахтаться на скользком от натекшей крови полу ногами и одной рукой; кажется, получилось лечь на бок и свернуться калачиком – так легче дышать и кровотечение слабее. Рядом с лицом поравнялись тяжелые ботинки, она подняла глаза и встретилась с ним - тем, что видишь в последний миг, с дулом автомата. Темнота.       Алиса открыла глаза, она лежала в своей постели в своей комнате, ветер шевелил шторы, на улице шумели редкие машины. Это был сон. Она глубоко вздохнула, перевернулась на другой бок и снова заснула.       Снова вокруг темнота, но не темнота покоя или пустоты, в которой нет никаких ощущений. На этот раз из органов чувств беспомощными в кромешной тьме были только глаза: слух, вкус, осязание и обоняние Алисы откликались все разом. Отвратительный едкий запах гари, настолько плотный, что можно потрогать рукой его жирную черную массу. Он резал до боли глаза, ноздри, каждый миллиметр бронхов. Алису душил кашель, во рту было горько, но выплюнуть горечь слюны не было: в горле пересохло и першило. Она нащупала рукой за спиной стену, постучала кулачком. Та была горячей и из чего-то пустотелого, похоже, из гипсокартона. За ней слышался гул. "Там пожар, туда нельзя, стенка тоже скоро сгорит, и огонь будет здесь, нужно срочно выбираться отсюда." Она, закрывая рот рукавом, насколько возможно пробежала вперед, не отрывая руки от стен, чтобы оценить размер помещения и нащупать проем или дверь. На втором повороте Алиса почувствовала под рукой гладкую поверхность, но она была просто раскалённой, как сковорода. Дверь оказалась металлической, и за дверью тоже бушевало пламя. Мысль бежать через огонь просто, чтобы бежать куда-то прочь из этой наполненной дымом каморки, была тупиковой: дверь была закрыта. То ли от пожара ее заклинило, то ли сломался магнитный замок, выламывать ее было бесполезно. Кашель не давал уже возможности вдохнуть, спазмы сдавили горло, на языке появился отчетливый металлический вкус крови. Закружилась и поплыла голова.       Алиса опять проснулась. Это опять был сон. "Какой гадкий". Она поворочалась, села в постели. Тело не откликалось фантомной болью на засевшее в памяти видение, дыхание и движения давались легко, недомогания не появилось, хотя во сне ощущения были пугающе отчетливыми и реальными. Девушка встала с постели и подошла в открытому окну, на улице шалил в кронах деревьев непоседливый весенний ветер. Она немного полюбовалась нежной прозрачной листвой, вдохнула свежего ночного воздуха и вернулась в кровать, чтобы снова попробовать заснуть. Бессонница - не лучший спутник, если ты рабочий человек, пусть даже весной и пусть даже тебе 24 года.       Алиса поворочалась под одеялом, обняла покрепче подушку и закрыла глаза. Снова большой зал с дверьми из стекла и со светлыми стенами. Снова вокруг много людей, она тревожно осмотрелась: лица людей спокойны, все они или стоят, похоже, в очереди, или не спеша продвигаются в одном направлении. Кто-то болтает и смеётся, кто-то суетится, переминается с ноги на ногу. Ничего ужасного не происходит. За спиной раздался сухой резкий треск. Повторился несколько раз. Алиса уже не сомневалась, что это автомат. Она рванула с места вперёд, сзади на неё уже накатывала толпа – не только она поняла, что происходит , – впереди люди теснились в узких проёмах, кто-то догадался разбить стекла многочисленных закрытых дверей, и сопровождаемый истерическими воплями и плачем отток людей немного ускорился, за спиной не прекращался треск автоматных очередей, он приближался. Убийцы явно двигались быстрее, чем беспорядочно мечущиеся люди, наступающие друг другу на пятки. Надежды, что их кто-то скрутит, не было. Если этого не случилось в первые секунды, значит охрана или уже расстреляна, или её и не было, а что могли противопоставить безоружные перепуганные люди нелюдям с огнестрельным оружием? Только бежать, на улицу, на открытой местности есть шанс спастись, пропетлять зайцем, а остаться внутри – всё равно что запереться в клетке, тут только гибель. Нужно бежать. Повинуясь направлению толпы и надеясь, что её все-таки ведёт кто-то знающий и хладнокровный, Алиса свернула в какой боковой зал, тоже светлый и почти полностью открытый, спрятаться там было негде, свернуть далее тоже некуда. Звук выстрелов снова приближался. Какой-то парнишка нервно возился с магнитным замком аварийных дверей, замок не слушался. Люди вжались в углы и спрятались за малейшие выступы, кому, как Алисе, не хватило места, лихорадочно крутились в поисках укрытия или бросались на пол лицом вниз и закрывали голову руками, женщины накрывали телом детей, мужчины – женщин. Картинка вдруг снова замедлилась, Алиса стояла посреди замершей размытой диорамы и мысли её повели себя отстранённо. "А где-то это уже было... Беслан! Норд-Ост! Это же теракт!!! Только как понять, где и когда" – догадалась она. Дальше додумать что-то она не успела, в спину огненными шершнями впились насколько пуль, и она снова проснулась.       Девушка подскочила на кровати, она была вся в испарине, сердце колотилось. "Да что ж за дрянь снится! Нет, третий кошмар за ночь, да ещё и с одной тематикой – это уже чересчур".       Алиса отдышалась, встала с кровати и на цыпочках вышла в сторону кухни. Она тихонько налила в стакан воды и стала пить маленькими глотками, плитки пола приятно холодили ноги, она про себя считала удары сердца. Когда они выровнялись, она стала думать спокойно и последовательно.       "Такой настойчивый, повторяющийся отчетливый сон не просто так. Бессмысленные сны – результаты дневных переживаний, мы забываем, как только просыпаемся, на границе яви окончательно осознавая их бредовость. Что бы сказала на это бабушка, если бы была сейчас жива?"        О, она видела сны очень редко, но метко! Никому из близких не приходило даже в голову перечить ей или что-то расспрашивать, когда она с леденящей серьёзностью, которую было ни с чем не спутать, заявляла что-то в ультимативной форме, говоря просто: "так нужно", и ничего не объясняя. Любой из домашних про себя понимал, что бабушка увидела во сне что-то важное или пугающее, и сделать надо именно то, что она велит, таким образом оградив себя и близких от надвигающейся беды. Почему это происходило, никто не уже не искал ответа, а относился с полной серьёзностью и осторожностью, как к дару, который невесть за что и откуда свалился на голову и за который нужно просто поблагодарить. Потому что важность такие сновидения или откровения Алисиной бабушки уже доказали, когда пару раз спасли членов их большой семьи от катастрофы, на краю которой они уже стояли. С тех пор никто не спорил с ней в такие моменты.       Мысли, что бабушка какая-то доморощенная ведьма, экстрасенс или тем более медиум, никто не допускал, в первую очередь она сама: она была очень верующей, а к подобным вещам относилась крайне негативно и настороженно и чаще всего отзывалась о наводнивших в 90е телеэкраны и газеты ясновидящих и всевозможных гадалках как о шарлатанах и мошенниках. Она была простой, не очень образованной, но мудрой женщиной, и всегда видела главное – суть. Именно эта житейская мудрость, вера и крепость духа делали её настоящей главой семьи, она скрепляла ее, как невидимый стержень или прочный бетонный раствор. Но три года назад бабушка умерла, и тогда Алисе казалось, что у неё выбили почву из-под ног, вместе со строгой, но любящей бабушкой от неё будто ушёл ангел-хранитель, каковым она в общем-то и являлась для всей их семьи. Разом с этой потерей на Алису обрушилось предательство любимого человека, на родителей – серьёзные проблемы на работе, жена старшего брата очень тяжело переживала первую беременность, каждому тогда пришлось искать опоры, и тогда Алиса поняла, что пора становиться по-настоящему взрослой. Она ушла из лаборатории и нашла работу в маститом конструкторском бюро по специальности на полставки, для студентки эта перспектива была пока довольно смутной, но будущий уникальный опыт и возможность закрепиться в серьёзной организации были самым верным выбором, ведь могло так случиться, что ей бы в какой-то момент пришлось тянуть лямку за всех, а не только тратить заработанное на шмотки для себя любимой, развлечения и прочие радости жизни. Само собой вышло так, что и поддержкой и опорой для себя, да и для всех близких стала она сама. Алиса обнаружила по-настоящему бойцовский характер, и вместо того, чтобы жалеть свою бедную головушку, расковыривать душевные травмы и размазывать сопли по лицу, она собрала силы и волю и разобралась с собственными проблемами, которые при сравнительном анализе оказались мелкими неприятностями, и помогла всём остальным там, где была в состоянии что-то сделать, во всех случаях нашла нужные слова и действия для того, чтобы не впасть в уныние и поддержать тех, кому тяжелее. Незаметно она заняла опустевшее у очага место главной женщины в семье, её души и хранителя огня этого очага. Алиса сразу же почувствовала, как важно не превратить его в ядерный реактор, что с её характером было запросто. Но восточные боевые искусства и спортивная снайперская стрельба, которыми она занималась с детства, учили воспитывать дух и сдерживать резкие порывы, а православная вера, в которой её растили, давала неистребимую надежду на то, что всё будет хорошо и никак иначе.       Именно с этой верой Алиса вернулась в свою комнату и заснула теперь уже безо всяких снов, хотя спать оставалось всего ничего.       Будильник дозвонился до девушки с третьего раза и она, помянув его, будильника, мать, сползла из-под одеяла на пол, чтобы начать собираться на работу. Пока она чистила зубы и умывалась, распушала свои кудри и переодевалась, воспоминания о ночном кошмаре возвращались, подробности его не стали размытыми или абсурдно-нелепыми, как это происходило с обычными сновидениями после окончательного пробуждения и включения в дневную рутину, наоборот, детали были реалистичными и логически ясными, будто Алиса видела не сон, а кино с собой в главной роли. "Только вот у всякого кино, и игрового, и документального, есть режиссёр, а моё скорее документальное, от этого-то и страшно".       Пообещав себе подумать об этом завтра или сегодня вечером, она отправилась сварить кашу для себя и порубить щедрых бутербродов бате с собой на работу, мама уже сутки была на дежурстве в больнице.       Кофе, булочка, чёрные брюки, чёрная водолазка, чёрный жакет, чёрные туфли, чёрная тушь, консилер под невыспавшиеся глазки, чёрные перчатки, на золотые кудри – роскошная чёрная шляпа, духи из чёрного флакона. "Хороша чертовка!"       Алиса чмокнула отца, и вихрь ее черного плаща вынес ее из дома. Дорога до работы, привычная ежедневная рутина немного успокоила её: час туда, вечером – два часа обратно, потому что нельзя просто взять и приехать сразу домой, нужно обязательно полюбоваться цветущей вишней в московских двориках и поднять глаза вверх, в глубину весенней небесной лазури, утром же на это никогда нет времени. А если уж позвонила подружка, с ней надо непременно выпить кофе и поболтать, сидя у окна с видом на бульвар в какой-нибудь Кофемании или Шоколаднице. Или заскочить с гостинцами к маленьким племянникам. Одним словом, быть молодой весёлой смешливой девушкой, кем она по сути и являлась, беззаботной и звонкой, как маленькая птичка.       Показать пропуск на проходной, подняться на лифте на этаж, войти в кабинет и поздороваться с коллегами. Всё как обычно, как вчера, как неделю или год назад. Однако руки не поднимались начать работать, Алиса сидела за столом с не включенным компьютером, с пачками таблиц и номограмм перед глазами, а в ушах назойливо звенело от треска выстрелов. Не собраться с мыслями. – Алиса Максимовна, Вас начальник отдела просил зайти к нему. – руководитель группы отвлёк ее. Она вышла в коридор. Начальник отдела всегда приходил раньше всех – старая закалка – и нередко к приходу большей части подчинённых уже успевал проанализировать работу отдела и составить им поручения на день или несколько вперёд. Девушка вошла, поприветствовала старого аксакала и после приглашения села напротив за переговорный стол, ожидая вопросов или замечаний. Николай Александрович никогда не орал на подчинённых, не опускался до оскорблений или дедовщины, но был очень строг и требователен. Его нельзя было упрекнуть в несправедливости и тем более в самодурстве, его очень уважали в отделе, хотя и входили в кабинет на цыпочках и дышали шёпотом. – Алиса Максимовна, Вы работаете у нас уже третий год, и я очень доволен Вами, я думаю, в ближайшие годы в займёте достойное место в отделе и в институте, если, конечно, не решите нас вдруг покинуть, – он улыбнулся едва заметно одним седым усом. Алиса слегка кивнула головой. – Я через две недели выхожу на пенсию, приказ руководства уже готов... Да и правда, пора давно уже...       У Алисы упало сердце. Ей было жалко хорошего старого начальника, его и правда любили сотрудники, и не только в его отделе. Да и неизвестно, кто ещё придёт на его место. – Новый начальник, скорее всего, будет со стороны, а не из нашего отдела. Уже открыта вакансия. Я поставил своим требованием, чтобы в течение полугода Вам и еще нескольким людям дали должность главного специалиста, Вы справитесь, я уверен, с этим и ухожу, – закончил речь начальник. – Спасибо за высокую оценку. Я буду стараться не посрамить Вашего покровительства. Ещё что-то есть для меня? – Сегодня всё. Все проекты продолжать по графику.       Алиса вышла из кабинета начальника и направилась по коридору в сторону своего, нужно было как-то включаться в рабочий день. "Да, новости одна другой сногсшибательнее. Капитана нашего подводного крейсера невидимого фронта безумно жалко, он же без работы загнётся, он не из тех пенсионеров, что кругами ходят по поликлиникам и портит нервы соседям, а летом на даче окучивает картошку. Он болеет своим делом, это его жизнь, воздух, для настоящих инженеров, каким он всегда и был, это страсть, таких теперь не делают. А если уж руководство решило потеснить стариков, мол, засиделись, оно всё равно от них избавится. Возможно, это место понадобилось кому-то своему, не зря он сказал, что назначение будет извне. Конечно, что меня ждёт повышение, это приятно. В двадцать четыре года главспец – впечатляет, как ни крути, но ведь с уходом нашего Саныча его распоряжения и требования и вообще, всё, что он оставил после себя, и назначенец, и верхушка задвинуть могут куда подальше, и ничем он не поможет, потому что выперли его и забыли."       Она вернулась за свой стол, но даже не успела начать настраиваться, как на неё со всех сторон уставились любопытные взгляды коллег. – Ну что там? – Че, премия будет? – Экспертиза не пропустила последний проект? – сыпали они вопросами. – Уходит он. Или его уходят. Я пока не поняла. Все, – ответила Алиса постаралась уйти от возможных дальнейших расспросов, коллективные сплетни, хоть вещь и безобидная, но сейчас были совершенно некстати, ей нужно было сосредоточиться. Она начала постепенно погружаться в мелодическую гармонию физики и безупречной математики.       В этом увлекающем путешествии разума по законам мироздания пролетели и первая, и вторая половина дня, и всё же чувство какой-то отдалённой тревоги сопровождало Алису неотступно, как крадущийся по следу дикий зверь высматривает свою жертву. Она закрыла всё рабочие окна, вынула личный ключ доступа из системного блока и засобиралась домой.        Небольшая пешая прогулка до метро вместо трамвая не только не улучшила настроения, а даже ещё больше погрузила её в тягостные мысли о непредсказуемости жизненного пути и фатальной внезапности его конца у любого человека. Обычно гордо поднятая её голова в изящной широкополой шляпе была понуро опущена, глаза разглядывали носки туфель и рисунок асфальта. Осознавая, что виной этому сплину, конечно же, не новости на работе и тем более не погода, ибо весна совсем не сезон для хандры, а сегодняшние ночные кошмары, она, тем не менее, поехала домой. Ведь дома её ждут.       А дома батя орудовал на кухне, потому что мама только-только встала, отоспавшись после суток. Она вышла в прихожую встречать дочь с улыбкой, но материнское сердце сразу почуяло угнетенное состояние Алисы, хотя та, как могла, пыталась это скрыть болтовнёй. – Здравствуй, Лисёнок. Как дела как на работе, у тебя всё хорошо? – обеспокоенно заглядывала она в глаза дочери. – Да, всё хорошо, даже отлично. Возможно, скоро повышение до главспеца, и зарплаты, соответственно, – Алиса покрепче "надела" маску беззаботности, – а чем нас батя сегодня радует? Мужская кухня? Никак, солянкой!? Пойдём скорее!       Алиса прошмыгнула в ванную, быстро вымыла руки и, избегая дальнейших расспросов, подхватила маму и зашла на кухню, чтобы сразу сесть за стол и отвлечься ужином и беседой с отцом о его прошедшем дне.       В целом, вечер прошёл как всегда, но по мере приближения ночи беспокойство девушки усиливалось, и вместо настольной беллетристики она взяла перед сном с полки Псалтирь и начала читать на произвольной странице. Мерный медитативный витиеватый слог немного успокоил её, и веки стали устало смежаться. Алиса понемногу провалилась в сон.       Она открыла глаза и увидела себя в большом зале, ряды бордовых бархатных кресел образовывали сектор с большим радиусом и сценой в начале, и амфитеатром и балконом в конце. Она сидела в партере, ещё много мест вокруг неё оставалось свободными, свет не был притушен, люди неспешно проходили вдоль рядов и рассаживались. Алиса огляделась: ни на один из знакомых ей театров не похоже, возможно, какой-то концертный зал. "Жаль, программки на руках нет, так бы стало меньше вопросов и больше ответов". Такой же бордовый бархатный занавес был закрыт.       Алиса даже подняла голову и посмотрела в потолок над собой. Потолок как потолок: софиты, прожекторы и что-то ещё, непонятное. Из-за спины, где в конце зала были входы, послышался частый треск, сначала приглушённый, затем всё более громкий и отчётливый, одновременно с ним присоединились крики извне и в самом зале. Память и мышление не покидали Алису, и она прекрасно понимала, что слышит. Её сон повторялся – это было ясно, просто теперь она смотрела его с другого места. Люди в зале кричали и метались, отрывистые фразы и слова "стрельба", "стреляют", " теракт" долетали до ушей Алисы. Нужно было встать и бежать, тем более, что хаотичное движение людей в зале постепенно приобрело более-менее чёткое направление – вперёд, на сцену за занавес и вглубь кулис. Ужас от осознания того, что она не может пошевелиться, заставил её похолодеть даже во сне. Она сидела в своём кресле и могла только слегка повернуть голову или поворочать глазами. "Сейчас в меня выстрелят"– уже догадалась она, как и том, что, это будет неприятно и больно, так и о том, что она потом проснётся. Пуля не замедлила ее найти, она вошла с обжигающей болью в плечо. Алиса завыла, но не сдвинулась с места и не проснулась. Она продолжала наблюдать разворачивающуюся перед ней бойню не в силах даже зажмуриться. Еще одна пуля прошила бок, из раны хлынула толчками кровь, а Алиса смотрела перед собой. Между рядами перед её взором люди падали, так же прошитые выстрелами. Она наконец четко увидела их. Вонючих ублюдков с автоматами, одетых в камуфляж. Они рыскали по залу, стреляли в пол, где, видимо, между рядами прятались зрители. Стреляли по спинам мечущихся в районе сцены в поисках людей. Очередь – тело Алисы сотрясают судороги. Хотя стреляли не в нее, а несколько человек упали перед первыми рядами. Боль в каждом уголке её тела отзывается, страх пожирает волю. Страх тех, кто сейчас с ней в одном зале. Боль каждого из раненых или убиваемых, выворачивает наизнанку, отрывает мясо от костей, дробит челюсти прикладом автомата, как вон тому мужчине в 3 метрах от неё. Так близко и так парализующе страшно. Очередь скосила женщину и мальчика-подростка справа от нее, а пули вошли в нее, уже не понятно было, где они ранят, потому что одной сплошной раной стала вся девушка, хотя прошло так меньше минуты. Новые и новые пули целыми очередями месили именно её, каждый удар сыпался именно на Алису. Глаза не закрываются, тело не двигается, только бесконечная агония и отчаяние от бессилия что-то сделать. Сквозь неразмыкающиеся губы только хриплый вой удаётся вырыдать. Вместо туловища – решето, вместо лица – кровавая каша, а пытка все не кончается. Алиса не потеряла ещё способности думать, значит, она жива, поэтому проживает снова и снова эти мытарства. "Да когда же я проснусь, по всему уже должна быть мертва! Пусть все закончится!" Она где-то в глубине своего естества заплакала, потому что понять, что по тому, что осталось от лица, текут слезы, было невозможно, рот тоже не открывался – кости черепа раздроблены, а сознание никуда не делось. "Так не бывает". За пределами всех болевых порогов, уже за границами безумия у Алисы осталась только одна мысль, за которую она схватилась и изо всех оставшихся сил прокричала про себя: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас! " И проснулась с криком.        Пробуждение вопреки надежде на избавление не принесло большого облегчения от страданий; сердце в груди бешено колотилось, по лицу катился пот, волосы от него на лбу слиплись, всё тело лихорадило, суставы и кости выкручивало и ломало, мигрень раскраивала голову. Алиса свернулась в постели, прижимая колени к животу, сжала зубы до хруста. Все нутро горело и перемешивалось какой-то адской кочергой, она скулила и плакала.       В комнату Алисы прибежала из спальни мама, она проснулась от крика. – Лисёнок, что-то тобой? Что-то болит, сон страшный? – испуганно тараторила она. Девушка посмотрела на мать сквозь мутную пелену, часто дыша. Мама подбежала к постели и потрогала ее лоб. – Алиса, да у тебя же жар! Ты заболела! – Да, мама, заболела. Дай таблетку, – отрывисто хрипло выдавила она. Пока мама бегала на кухню и перетряхивала аптечку, Алиса начала приводить себя хоть в какой-то порядок. "Одно из двух: или я так умру и свой конец во сне вижу, и тут уж ничего не попишешь, или это не мой конец, и я должна что-то сделать, это какое-то предупреждение. Не грипп же это такой затейливый". Она скинула одеяло, стала дышать реже и глубже, через боль двигая грудной клеткой, сердце немного выровняли ритм. Когда мама вернулась с аспирином и анальгином, она уже могла заставить себя сесть и взять в руки лекарства и стакан воды, которые кое-как превозмогая тошноту протолкнула в желудок. – Вызвать скорую? – мама от страха готова была, наверное, бегом сама рвануть в свою больницу за помощью. – Не надо, уже лучше, утром вызову терапевта и возьму больничный, – Алиса уже могла нормально отвечать. Её почти не трясло, тело немного гудело и ныло. О работе в ближайшие сутки и правда нечего было не думать.