Ab igne ignem

Свет впереди различим едва,

Рану проверю на вкус - жива.

Если беду отведут слова,

Пусть не кончаются.

Пусть не кончаются.

Канцлер Ги - Льются слова.

Декабрь 2012, Россия.

      Автобус с музыкантами ехал в следующий город. Поздним вечером, уставшие после концерта, они расселись в просторном салоне и почти сразу задремали. К рассвету автобус будет на месте. Неспешная груженая фура с реквизитом догонит их, когда они все уже отоспятся как следует в гостинице, а вечером снова будет концерт.       Алисе не спалось, она еще не приспособилась к этому рваному режиму, не обладала уникальной способностью засыпать везде, где выдаётся возможность и в абсолютно любой позе. Она забралась с ногами на свое сидение, укуталась в длинное пальто и смотрела в окно на ночь, позволив разгуляться своему воображению.       Если ехать ночью через метель, легко потеряться во времени и почувствовать себя вне обыденности: большие пушистые хлопья танцуют в свете фар, в их стремительной круговерти фантазия дорисовывает затейливые узоры и невероятные фигуры каких-то волшебных существ. Темные силуэты высоких могучих деревьев, как стражи, стеной обступают дорогу с обеих сторон. Она завороженно наблюдала за этой ожившей сказкой.       Не только ей не спалось в зимнюю ночь в пути. На соседнее кресло сел Стас. – Что ты слушаешь? – спросил он, когда она обратила взгляд на него, потому что из-за плеера она могла его не услышать, лишь прочитать вопрос по губам. Алиса протянула ему один из своих наушников и прибавила звук.       ... Не торгуй собой — отдавай себя даром Ты дороже всего, это просто подарок Под ногами земля, небо над головою Не продавай себя Не продавай себя, не торгуй собою... (Небо здесь - Не торгуй собой). – И ты с этим согласна? – с какой-то тенью недоверия спросил он девушку, возвращая наушник. – Да. Разве можно как-то иначе. Ты отдаешь тем, кого любишь, все, что в твоих силах, без оглядки и не требуешь награды, в противном случае это не имеет никакого смысла. Скупость или корысть не сделают богаче, уж душу-то точно. Мы и сами жизнь свою получили в дар, – Алиса говорила, задумчиво глядя в окно, потом бросила взгляд на Стаса и снова вернулась к тёмным пейзажам. – Наверное, ты права, – ответил он и тоже приковался взглядом к стеклу.       Они оба сидели молча и смотрели в зимнюю ночь за окном. Стас поймал себя на мысли, что не знает, как и о чем с ней говорить. С одной стороны, ничем девушка не отталкивала, наоборот, с ней было и интересно, и приятно общаться, она была ровно приветлива со всеми, в том числе с ним, но близко не подпускала. Возможно виной тому была та трещина, что пролегла меж ними с самых первых дней знакомства и не хотела затягиваться, несмотря на время и расставленные над i точки. Единственным человеком, которому она безгранично доверяла и была фанатично предана, оставался Эдмунд Мечиславович. Любое требование или просьба патрона были для неё непреложным законом, сам же он словно оберегал девушку, и казалось, что между ними есть какая-то тайна, которую они всегда держат в голове и не говорят вслух. Одному Богу известно, что сказал он сыну в том пресловутом разговоре, о котором упомянул Стас, когда пришёл к ней со своими извинениями, но теперь он смотрел на их отношения даже не спокойно и без подозрения, а с каким-то боязливым любопытством, с каким смотрят маленькие дети на всегда запертую дверь в тёмный чулан, в который взрослые строго-настрого под страхом наказания и большой беды запретили заходить. И жутко, и непонятно, а непонятное манит ещё больше.        Вот и сейчас он сидел рядом с ней, поглядывая на её безмятежный профиль, и не знал, стоит ли пытаться продолжать беседу или уместнее будет уйти. Его общество Алису вроде и не тяготило, но и нужды в нём она не выказывала. Спокойная и самодостаточная одиночка.       Стас вернулся к себе и украдкой со своего места продолжал разглядывать девушку. Кажется, она и не заметила его отсутствия. Она всё смотрела на танец снежинок за окном и думала о чем-то своем. Даже когда дрёма и усталость уже почти смежили его веки, он видел, что Алиса не спит. Стас не заметил, сколько места она исподволь заняла в его мыслях, получается, он думал перед сном именно о ней: "Может, так не уснёт до приезда? Что ей видится в этих снежных вихрях?"       Тот странный день, который вроде бы и начинался дважды – когда полусонные музыканты во главе с Алисой, поеживаясь от холода, заселились в гостиницу под утро и когда после отвоеванного наконец сна в нормальной постели подъем пришелся почти в полдень – не задался внезапно и с самого начала. Едва лишь Алиса спустила ноги с постели на паркет гостиничного номера, её словно придавила бетонная плита, голова закружилась, из глаз посыпались искры. Отдышавшись и помассировав плечи и шею, она попыталась встать на ноги, но чуть не упала, как будто бы кто-то сзади ударил её под колени. Она снова присела на кровать, посчитала пульс. Он был нормальным, не мутило, не болела голова, отражение в зеркале выглядело вполне здоровым. Зато появилось чувство безотчетной тревоги. "Нет, это не давление. Надо вставать, и чаю мне, чаю. Самое лучшее лекарство от всех болезней - тёплый сладкий чай". Алиса поспешно оделась, не тратя времени на макияж, растрепала свои короткие пружинистые кудри пальцами и спустилась завтракать по лестнице. Связываться с лифтом несмотря на это странное недомогание все-таки не хотелось.       Музыканты расслабленно попивали поздний утренний кофе и перебрасывались каламбурами, настроение было у них отличное. Оно и понятно почему: день в городе выдался погожий, до самого саундчека запланировано дел не было, можно было и погулять. Алиса молча жевала свой безвкусный бутерброд и запивала безвкусным же чаем, пыталась прислушаться к своим ощущениям. Это полезно - слушать своё тело, дружить с собственным здоровьем, физическим и душевным. – Лиса, что с тобой? Земля вызывает Алису! – окликнул её в который раз Марат. – А? – она встрепенулась. – Ты задумалась что ли? – С улыбкой спросил Эдмунд. – Или влюбилась, – подмигнул Игорь. – Или заболела. Что в общем-то, одно и то же. Посмотрите, она же ничего не ест: несчастные какие-то два бутерброда и все. Где фирменный аппетит? – отметил Леонид. – Да, простите, я задумалась. Вы что-то спрашивали? – отреагировала она наконец. – Гулять пойдёшь? В кремль? Он тут красивый, – снова спросил басист.       "А проветрить голову было бы кстати. Не в номере же киснуть, прогуляюсь в хорошей компании, подышу морозным воздухом". – Пойду. Постучите мне в дверь, когда будете выходить, – сказала она и положив надкушенный бутерброд и отставив чашку, вышла из-за стола, хотя никто ещё вставал, и поднялась к себе.       Едва девушка скрылась, Эдмунд покачал головой ей вслед. – Что-то прямо не узнать резвую Лису, – опять подметил Марат с ним унисон и многозначительно посмотрел на Стаса. Ответом ему был недоуменный взгляд клавишника.        Алиса вернулась в номер и занялась поисками непонятно чего, проверила все сегодняшние пункты в ежедневнике, проверила почту, заглянула в сейф, из которого ничего не пропало, ещё раз рассмотрела себя в зеркале, позвонила родным, бодро отчитавшись о прибытии и своих планах, но все равно было как-то муторно и тревожно. В оцепенении она просидела в комнате ещё сколько-то времени, пока в дверь номера не постучали. Схватив с вешалки свое шерстяное длинное пальто и платок, она натянула сапоги, засунула на ходу телефон в сумочку и вышла, Марат ждал ее. В холле музыканты встретились и вышли на прогулку в центр города.       Марат вёл её неспешно под руку, иногда что-то рассказывал, но вопросами, к счастью, не докучал, иначе она снова отвечала бы невпопад. Впереди небольшой стайкой держались остальные участники.        "И чего это я сегодня в каком-то разобранном состоянии? Казалось бы, ничего не болит, ни с кем не поцапалась, всё в штатном режиме происходит, даже погода, и та радует: солнышко светит, что совсем не характерно для начала зимы. Кавалер приятный, весёлый и галантный: и принц, и белый конь в одном лице. А у меня будто кошки на душе скребут. Даже не кошки - тигры".       Глаза Алисы меланхолично скользили по пейзажам старинного города, лицо ласкали лучики солнца, в последний раз в этом году, видимо, такого щедрого. Она вздохнула, остановилась, завидев впереди большой старый храм. – Маратик, ты извини, иди дальше без меня, встретимся в гостинице уже, – внезапно сказала она. – Может, мне с тобой пойти? – Нет, не нужно. И не звони, я не потеряюсь, – решительно отказала девушка и быстрыми шагами направилась к церкви.       С каждым шагом в памяти всплывали слова выученных с детства молитв, даже в голове стало проясняться. Она шагнула в теплый ладанный покой храма, мерцающий огоньками лампад и редких свечей, отражённых с позолоте. Здесь время замедлилось, а душа, не покидая тела, будто встала на цыпочки и потянулась ввысь, чтобы коснуться небес под сводом купола. Время потекло тягуче и спокойно.        Алиса отряхнула с себя оцепенение, словно тяжелую мокрую шубу. Она стояла перед ликом Богоматери, губы шептали молитву, а по лицу катились слезы. На душе стало легко, тревога ушла, там, где она расцарапала сердце, теперь было тепло. Девушка еще раз перекрестилась, положила земной поклон и вышла из церкви, на улице и без того короткий день уже клонился к закату. Она посмотрела на часы: через час саундчек, пора возвращаться в отель и приниматься за работу.       Вернувшись к номер, она привела себя в порядок и бодро зашагала к Маэстро с планшетом и прочими орудиями своего труда под мышкой. Эдмунд встретил её слегка озабоченным и, положив руки на плечи, внимательно заглядывал в её лицо. – Ты какая-то сегодня сама не своя. У тебя что-то случилось? Заставляешь ты меня волноваться, – ласково, как отец дочку, спросил он. – Нет, у меня всё хорошо. Волноваться – это моя забота, – ровно ответила она. – Тогда пойдём. Все внизу.       Настройка сегодня шла гладко, до концерта оставалось два часа. Из светового и звукового оборудования в пути ничего не пропало и не поломалось, что уже отлично. Заранее сверенные райдеры не обнаружили никаких нестыковок или недочётов, да и с этим организатором работали уже не в первый раз. И вместе с тем к Алисе возвращалось утреннее смутное чувство тревоги, с подмешанным к нему страхом. "Неужели я что-то очень важное упустила, не дай Бог! "       Она уже исходила все лабиринты коридоров не по одному разу, обходила здание, вокруг которого уже слонялась публика, снаружи, проверяла расстановку охраны вместе с организатором и пожарную сигнализацию с инженерами, даже зашла в оружейную комнату и, набравшись наглости, потребовала раздать охране боевые патроны, которые отправили в магазины в её же присутствии. Больше уже прибавить было нечего. Что-то всё равно тянуло жилы, выкручивало и сматывало нервы.       Она вернулась в зал и рассеяно поболталась у пульта звукорежиссёра, потом побрела за кулису. Все инструменты стояли на своих местах, в гримёрке дожидалась одевания очередная живая виолончель, но Алиса медлила идти помогать ей. "Что-то гложет, обжигает замогильным холодом внутри, колет иголками... Но что?" Она мягкой походкой прошлась по сцене, поглядела в зал глазами Эдмунда и Марата. Зал как зал. Завершила круг и вернулась за кулису. Слева стоял Стас у клавишных и ноутбука. "Всё на своих местах. Все на своих местах".        В ушах зазвенело, и, повинуясь необъяснимому желанию, Алиса подбежала с Стасу, схватила его за руки и выдернула прочь со сцены за занавес. – Ты чего?! – ошарашенно глядя на неё крикнул он и влетел за ней за кулису, от неожиданности он забыл даже сопротивляться этому насилию.       Через несколько секунд на место, где он только что стоял, на синтезаторы и ноутбук, рухнула с грохотом и звоном ферма с осветительным оборудованием. В наступившей после обрушения тишине стали слышны звуки голосов. – Твою мать! – Что... б.... вообще происходит?!...       Алиса поняла, что уже с минуту прижимает к себе Стаса, хотя он и не думал вырываться. Она отпустила его, отошла на шаг. Он молча и широко раскрыв глаза смотрел на нее. Теперь уже он взял её за руку, и они вдвоём, чуть неуверенно крадучись, вернулись на сцену, чтобы понять что же произошло. К сыну подбежал Эдмунд и крепко обнял – нет ничего более естественного в эту секунду. Уже подоспели Леонид и Марат, наперебой выспрашивая, что случилось и все ли живы. – Аська... Алиса... Ты.. Ты как? - осторожно держал за руки и спрашивал её Маэстро. – Нормально, не задело. И Стаса тоже, – спокойно с улыбкой отвечала она. Теперь уже точно спокойно, из сердца выдернули иглу, лопнули обручи, сдавливавшие голову и грудь. Тяжесть спала с её плеч и рассыпалась вместе с мороком. – Капец Роланду, – заключил Стас и машинально достал сигарету, разглядывая останки инструмента. – Похоже, концерт сегодня придётся отменять, – сказал Мастер то ли себе, то ли ему, то ли Алисе. – Нет, концерт состоится. Роланд мы арендуем, время ещё есть, а больше здесь сегодня ничего ниоткуда не упадет, – твёрдо произнесла Алиса. Она собралась и решительно зашагала со сцены к гримеркам. Она должна была в очередной раз доказать самой себе, что чего-то стоит, и на неё можно положиться.       После всех сегодняшних треволнений и потрясений Алисе необходимо было побыть одной и отвлечься, к счастью, Эдмунд это понимал и отпустил ее после концерта раньше, чем закончилась сборка. Ей стало казаться, что он вообще лучше всех понимает ее, даже без слов, с одного лишь короткого взгляда, а порой даже и без взглядов. Видимо, в том, что ей вечером никто не докучал вопросами о произошедшем и не приходил справиться о здоровье, была его заслуга. Она устроилась с кружкой горячего чая и книгой на диване в своем номере, чтоб наконец отдохнуть, когда в дверь постучали. "Так, я сплю, идите лесом, хватит на сегодня. А вдруг что-то важное?" – Кто там? – спросила девушка и все-таки поднялась, чтобы пойти открыть. – Стас, – только и ответили из-за двери. "Ах, потерпевший! Валерьянки ему накапаю, пусть идёт с миром" – подумала Алиса. – Заходи, – она впустила его и пошла за второй кружкой, чтобы предложить ему чаю.       Он зашел в ее небольшую комнату, согретую мягким жёлтым светом ламп. Опять в воздухе был разлит горький, слегка колючий запах ее духов. – Как твое самочувствие? – обратилась Алиса к гостю первой, чтобы как-то начать разговор, пока он осматривается. – Я хотел у тебя спросить то же самое, – в свою очередь ответил Стас. – Как видишь, нормально, – непринуждённо сказала она и жестом предложила сесть. – Тебе нужно что-то успокоительное? Помимо чая, – продолжила девушка. – Нет, чая мне вполне достаточно, он у тебя и правда чудесный. Скажи, а как ты поняла или... – парень замешался, – почувствовала, наверное, что произойдет? Ведь конструкция обрушилась, когда я под ней уже не стоял. И я теперь твой должник. – Да, я именно почувствовала, ты правильно сказал. Считай, что это моя обостренная интуиция. Я не могу это иначе объяснить. Насчет долга – пустое, мне ничего не надо, я как раз за этим здесь, – осторожно отвечала Алиса. "Смышлёный. Верно вопрос задал. Но тебе много знать не надо, многие знания - многие печали. Достаточно того, что Эдмунд знает обо мне все, что ему и мне нужно". Она возилась с чайником, не глядя в глаза собеседнику, а потом и вовсе повернулась спиной и вышла в маленькую прихожую своего номера, чтобы на всякий случай все-таки достать из чемодана аптечку, где хранились универсальные лекарства первой необходимости. – И часто она себя проявляет? Случалось уже, что так помогала? Или это впервые? – продолжал прощупывать ее Стас, когда она вернулась. – Проявляется какими-то чувствами нечасто, и правильно понимать, интерпретировать эти ощущения я научилась совсем недавно, – ответила по-прежнему расплывчато девушка, – и продолжаю учиться. – А этому можно научиться, что для этого нужно? – он оказался любопытен. "Ты пытаешься понять непонятное и требуешь от меня объяснить необъяснимое. Что я могу тебе сказать? " – Алиса надолго задумалась. – Прежде всего не врать. В первую очередь, себе. – девушка опять надолго замолчала. Стас терпеливо внимал, жадно ловя каждое слово. – И молитва. Она помогает услышать то, что пытается сказать Вселенная. Всевышний, Абсолют, Бог – как тебе нравится. Ты же христианин? Он кивнул. – И я тоже. Хоть мы и крестимся по-разному. На том и порешим, – поставила точку Алиса и подлила чаю себе и ему.        Она решила сменить тему, и без того сложный день не стоило завершать погружением в метафизические глубины, и тем более нагружать себя и собеседника схоластическими спорами. – Я упорно тренировалась на гитаре, у меня стало лучше получаться, мне кажется, –задорно похвасталась Алиса. – Споешь мне? Что хочешь. Пожалуйста, – попросил Стас.       Алиса подошла к притаившейся в углу комнаты гитаре и расстегнула чехол, освобождая ее. — Что же тебе спеть и сыграть? Я не так много разучила... – говорила девушка вслух будто сама с собой.       "Романсы? "Не уходи побудь со мной" – о, Боже, нет, только не в этих обстоятельствах! "Под лаской плюшевого пледа" – пожалуй, тоже. А русский рок мой любимый зачастую вгоняет в депрессию, это ему сейчас не на пользу, наоборот, нужно отвлечь".       Она задумалась, тронула струны и начала играть. Льются слова, утекают в песок, Крутится мельницы колесо. Все перемелется, вытечет сок, Ничего не изменится. Пламя без воздуха, день ото дня Бьются старания на камнях, Выросли листья на памяти пнях, Под ноги стелются. Под ноги стелются. Ноги весенним исколоты льдом, Там, на другом берегу, твой дом, Ярко горело - не будем о том, Все возвращается. Свет впереди различим едва, Рану проверю на вкус - жива. Если беду отведут слова, Пусть не кончаются. Пусть не кончаются. Льются слова, утекают в песок, Крутится мельницы колесо. Все перемелется, вытечет сок, Ничего не меняется. Свет впереди различим едва, Рану проверю на вкус - жива, Если беду отведут слова, Пусть не кончаются. Пусть не кончаются. (Канцлер Ги - Льются слова) – Это тоже Мельница? Не узнаю что-то, – спросил он. – О, нет. Тебя смутило слово "мельница", я так понимаю? Это песня моей знакомой, она талантливый музыкант и поэтесса, у нее уже есть своя аудитория, и, я думаю, ты еще о ней услышишь. Да, стиль немного похож, но у нее своя ниша и свои сильные стороны, во многом она вполне может превзойти Хелавису. – Я написал недавно кое-что, хочешь послушать? – неуверенно и словно невзначай проговорил Стас. Он действительно в тот вечер, когда взялся подучить Алису играть на гитаре, вернувшись к себе, после долгих месяцев затишья почувствовал непреодолимую тягу писать стихи. Он схватил тогда первые попавшие под руку листки и какой-то неточенный карандаш и быстрым размашистым почерком набросал строки. Потом зачеркивал, комкал листки, снова начинал, хватался за гитару, чтоб сразу подобрать мелодию, исправлял снова, и очнулся от угара внезапного вдохновения только когда за окном рассвело. "Ах, вот в чем дело, мой юный любопытный товарищ. Тебе нужен слушатель, но не Марат, не Лёня, и тем более не отец. Посторонний и непрофессиональный, тот, на которого ты рассчитываешь в будущем. Типа меня". — Ты хочешь, чтобы я побыла твоим критиком? Я не претендую на эту роль, но мне приятно, что ты решил поделиться со мной, – отозвалась Алиса. — Ты же упрекнула меня в отсутствии таланта и самобытности, - ответил Стас. Девушка переменилась в лице, она встала и подошла к окну, чтобы он не заметил этого. — Мне казалось, мы зарыли топор войны... - проговорила она.       "А ты тщеславен. И жесток. В общем-то, это понятно: тебя уязвляет сравнение с отцом, но ты очень долгие годы будешь его слышать, а, может быть, и всю жизнь. Прежде чем выработаешь к нему иммунитет. Но родителей не выбирают, а тебе скорее повезло, чем наоборот. Даже очень, сколько возможностей влиться в нужное русло, научиться и обрести правильные связи практически с детства. И всё равно ты жаждешь признания, доказываешь свою инаковость". — Извини, Алиса, - замялся он. — Играй уже, — повелительно бросила девица через плечо. Стас взял гитару в свои руки и начал. По берегу несётся волна, Ей ни тебя не жалко, ни меня. И на дыбы встать грозится она, И камень поднять со дна. Ну кто вас просил являться сюда, Кто разбудил слепые ветра. Неведомый страх вас ждет впереди, Но нет больше сил обратно идти. И выпадет дождь и град из камней. И парус сорвет владыка морей. И в пене морской завязнут они. Сирены поют, топя корабли. Ну кто вас просил являться сюда, Кто разбудил слепые ветра. Неведомый страх вас ждет впереди, Но нет больше сил обратно идти. И мимо пройти не может никто. И море хрипит, уводит на дно. И так много лет устало молчать. Забудьте дорогу, их незачем ждать.       Алиса слушала и смотрела в окно на засыпаемый снегом ночной город. Но видела перед собой черные вздымающиеся волны грозного Балтийского моря. "Да, ты знаешь, о чем пишешь, это у тебя в крови, глубже, чем в подсознании, прописано. В сердце всех петербуржцев вечно шумит море, а в крови - морская вода. Шум волн, спрятанный глубоко в сердце то убаюкивает белыми ночами и серыми днями, то затягивает какой-то пасмурной неизбывной тоской, а порой неистово бушует, как шторм на Балтике. Оттого и характеры такие - своенравные, неуправляемые, непредсказуемые, как сама стихия. Просто само это суровое холодное море бурлит в ваших жилах, и только тот из приезжих по-настоящему приживается тут, у кого в груди зашумит оно. Или храбрый моряк дед Мечислав Феликсович протянул к тебе эту невидимую прочную ниточку. Песня и правда прекрасная, и совсем непохожа на репертуар "Пикника", это точно. Метафизика Эдмунда тебе и не к лицу, и не к голосу, он вообще такой единственный, Странник во Вселенной, как у Стругацких. Видимо, название и правда не случайность. А твой лирический герой более земной, более чувственный, нежный, по-хорошему слабый что ли, подверженный страстям человеческим. Интересно, как ты доведешь до ума музыку, но уже можно считать, что новый автор появился, самостоятельный, талантливый. Можно поздравить"       Стас ждал её оценки, Алиса стояла всё ещё спиной к нему и лицом к ночному окну. – Что скажешь? – не стерпел таки он и спросил. – Мне нравится. Хорошо, очень хорошо. А впрочем, – она повернулась к нему и с язвительным лукавством продолжила, – что в самом деле может значить моё мнение. Я всего лишь глупая и не очень искушенная девица, а не критик, и от музыки примерно так же далека, как ты – от сельского хозяйства, – она не упустила возможности вернуть ему "шпильку".       "Не чересчур, нет? Ничего, это полезно, дифирамбов ещё наслушается. Хотя, наверное, стоило сегодня с ним поласковее, и так он на нерве. И почему мне хочется время от времени ему наговорить грубостей, что за черт толкает?" – Чаю ещё хочешь? –сгладила Алиса острый угол. Он покачал отрицательно головой и передал ей обратно гитару. – Лучше ещё сама сыграй и спой. – Так. Шахерезада расскажет последнюю на сегодня сказку, а потом пойдёшь к себе, баиньки, ну или к папе, если один спать боишься. – Алиса взяла несколько аккордов и начала петь, как всегда, страстно, немного болезненно. Разложила девка тpяпки на полy, Раскидала каpты-кpести по yглам, Потеpяла девка pадость по весне, Позабыла сеpьги-бyсы по гостям. По глазам колючей пылью белый свет, По yшам фальшивой тpелью белый стих, По полям дыpявой шалью белый снег, По yтpам yсталой молью белый сон. Развеpнyлась бабской пpавдою стена, Разpевелась-pаскачалась тишина. По чyжим пpостым словам, как по pyкам, По подставленным ногам — по головам. А в потpесканном стакане стаpый чай, Hе хватило для pазлётy стаpых дел. Фотогpафии — там звёздочки и сны. Как же сделать, чтоб всем было хоpошо. Всё что было — всё, что помнила сама Смёл котейка с подоконника хвостом. Пpиносили женихи коньячок, Объясняли женихи — что почём. Кто под фоpточкой сидит — отгоняй, Hочью холод pазогнался с Оби, Вспоминай почаще солнышко своё То не ветеp веткy клонит Hе дyбpавyшка шyмит… (Янка Дягилева - Норкина песня) – Спасибо. Любишь Янку? – сказал Стас. – Конечно. И СашБаша, как их не любить? Истинные скоморохи, как юродивые, плоть от плоти русского слова, сама соль земли. В каждой песне – душа наизнанку. Слушаешь и как будто катарсис переживаешь снова и снова. Такие вообще редко рождаются, а если и пришли на эту землю, то очень быстро сгорают, выкрикивают своё откровение и уходят туда же, откуда пришли. Вот нет на них похожих, какие-то невероятные и абсолютно понятные оба. Нет сейчас никого такого же по масштабам и уникальности.       Стас молчал с каким-то потухшим взглядом, он размышлял над её словами. – Кроме твоего отца, пожалуй, – внезапно подытожила она и вывела его из задумчивости. – Тогда по твоей оценке, он, получается, зажился на белом свете? – недоверчиво и невесело сказал он. – Просто он из другого теста, у него другая дорога, а еще его очень оберегают те, кто его любит, – слегка улыбнулась Алиса.       Стас по-прежнему сидел какой-то смурной.       "Да, придётся все-таки успокоительного дать. А то ещё бессоница замучает и глупые всякие мысли в депрессию вгонят".       Она вернула ему гитару, обошла его сзади и выудила из аптечки на туалетном столике пузырёк с валерьянкой. Пока гость перебирал струны и тихонько мычал какую-то мелодию, девушка накапала лекарство в стакан и разбавила глотком воды. – На, выпей, – протянула она Стасу стакан. – Клофелин, – лукаво полуспросил-полуподдел Алису он. – Идиот! Так, я вижу тебе совсем полегчало!? Тогда попрошу на выход! Душеспасительная терапия на сегодня окончена! Я знаешь ли очень устала и хочу спать! Нянчить ещё тебя и пестовать у меня нет сил и настроения. Давай, вали к себе, потерпевший! – вспылила она. Девушка, сверкнув очами, резко указала на дверь. – Прости, я же не со зла, я пошутил, – начал с примирительной застенчивой улыбкой он. – А я – нет! Я сегодня заколебалась больше, чем ты думаешь, и с чувством юмора у меня не очень сейчас. Хочешь развеяться и снять стресс – спустись в бар и бахни вискаря, только будь осторожен, девки-клофелинщицы орудуют в дорогих отелях. Да, привет родителям! – Алиса буквально за шиворот вытянула шутливо и неловко извиняющегося и делающего попытки защититься от её цепких сильных рук Стаса из кресла и почти пинками прогнала за дверь.       Она уже наедине в собой посмотрела на своё рассерженное отражение в зеркале до тех пор, пока вспышка гнева не стихла и её не накрыла такая опустошающая усталость, что девушка плюхнулась на нерасстеленную кровать, не раздеваясь, и мгновенно уснула, кажется ещё раньше, чем веки закрылись и голова достигла подушки.