Ab igne ignem

Околдован чарами

Не хотел отчаянно ты

попасться на крючок.

Что стоишь, как вкопанный?

Нету краше локона,

Чем у неё.

Не подходи ближе…

А в глазах сомнение —

Лишь прикосновение снимет жар.

И туман рассеется,

Под ногами стелется,

Как пожар.

Не подходи ближе…

От любви до ярости —

В ней ни капли жалости нет — и не жди.

Мелом круг очерченный

Не спасёт доверчивых —

И не проси.

Не подходи ближе…

Видение — Инкогнито.

Декабрь 2012, Россия.       Передышка закончилась, нужно было вновь собираться в тур. Снова самолеты-поезда-автобусы-гостиницы-залы… Мама по привычке волновалась и суетилась, глядя на собирающую чемоданы Алису, она инстинктивно боялась перелётов. — Мама, это же воля случая, её не предугадаешь. Можно всю жизнь летать, как пилоты или стюардессы, для них это ежедневная работа, и ничего с тобой не случится, а можно пойти на концерт или спектакль, ни о чем не подозревая, и там тебя расстреляют террористы, — уговаривала маму Алиса и на последних словах прикусила язык. «Лучше б молчала, так только хуже сделаешь! И будут родители как на иголках весь тур, батя вон до сих пор недоумевает, какого ляда я там буду делать, да ещё в такой сомнительной компании. Sex, drugs & rock'n'roll на много лет вперёд сделали рекламу». — Всё будет хорошо, давай посидим на дорожку, — девушка обняла растревожившуюся маму.        Через полтора часа уходил Сапсан с Ленинградского вокзала. «Она всегда будет тревожиться, разве можно винить родителей в том, что я всегда буду для них ребёнком, сколько бы лет мне ни было».       Впереди четыре часа покоя, мелькаюших как в быстрой перемотке пленки пейзажей, ненавязчивого эмбиента в наушниках. Отличный видеоряд и саунтрек для размышлений.        «А я ведь даже успела по всем вам соскучиться, черти полосатые! Уже привязалась, но надолго ли?» Её опять неприятно кольнуло воспоминание о разговоре со Стасом по возвращении в Питер. «Казалось бы, плюнуть да забыть, «Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу», и вообще я не червонец, чтоб всем нравиться, но осадочек, как говорится, остался. От обоюдной «перестрелки». Да ладно я, мне доверять ты не обязан и думать можешь всё, что хочешь, но за что же ты папку-то так, а? Как ты мог в нем усомниться или до такой степени неприязнь ко мне заслонила твой разум и веру? Ты же его кровь, продолжение и отражение всего лучшего, что есть в нём, как такое могло случиться?».       Накануне отъезда она проверила электронную почту и отзвонилась всем участникам и директору, напомнила график и справилась о здоровье: все были в порядке и готовы к марш-броску, Эдмунд отвечал совершенно спокойно и невозмутимо, впрочем, это его стандартное состояние. Марат же фонтанировал жизнелюбием, узнав, что первый отрезок пути нужно будет преодолеть на поезде, он пришёл в восторг: «Ммм, опять чай в подстаканниках, кура в фольге, романтика! Да, Аська, с тебя — кура!» И положил трубку.       «Нет, бабулина питерская квартира становится уже даже не перевалочной базой, а черт знает чем! Пойду вечером выбирать самую лучшую куру, королеву красоты среди курей, чтоб сделать вам приятное, мужики. И попробуйте только не впасть в экстаз от моих кулинарных талантов».       Алиса закрыла глаза и переключила в плеере трек: хотелось выбросить все эти хлопоты из головы, побыть в мире фантазий. «Хорошо, что есть «Модель для сборки», так и поезд долетит скорее».       С раннего утра Алиса уже была на базе Пикника и отработанными движениями собрала все гастрольное оборудование по заученному наизусть списку в кофры и кейсы и дожидалась машину для загрузки. От скуки и безделья ее спас Эдмунд, он никогда не опаздывал и чаще всего приходил заранее, как сегодня, чтобы забрать концертную белую гитару, ее он всегда возил сам, не позволяя свою любимицу сдавать в багаж.       Пока она как заведенный волчок носилась по студии, он не приронил ни слова, и у нее нет-нет да появлялось смутное подозрение, что патрон ею недоволен. Алиса всерьез задумалась о неприятных последствиях ссоры со Стасом. –У меня все готово, — бодро отрапортовала она. — Хорошо. Присядь, — приказал Эдмунд. Она послушно устроилась на стуле напротив него. — Ну как тебе в группе, не жалеешь, что пришла? — спросил он. — О, нет! Мне все нравится и работать с вами для меня и большая честь и огромное удовольствие, — расцвела она. — Не обижают? Не тяжело для девушки с этим всем возиться? — полушутя-полусерьезно сказал Эдмунд. — Нет, Вы же знаете, что меня этим не напугать, а обидеть не так-то просто, — улыбнулась Алиса. — Тогда снова в путь? Посидим перед дорогой. Кофе пока хочешь? — подмигнул он ей. — Конечно. Я сама сделаю, и Вам тоже! — Алиса, окрыленная вниманием и заботой Мастера, вскочила со стула и побежала в холл студии, игравший роль прихожей, к кофемашине.        Едва она успела смолоть кофе, хлопнула входная дверь — вошел Марат. Группа начинала подтягиваться, хотя по грустным заспанным глазам, почти потерявшимся на лице басиста, можно было сказать, что он бы с радостью никуда не поехал, а послал бы к черту всю эту музыку и остался досыпать в своей кровати. — Привет! Тебе тоже кофе, я вижу, — послала шалунья воздушный поцелуй коллеге. — Ну если ты сегодня еще и бариста… — проворчал он. — А как же, кто-то же должен уметь все. Ты — басист, я — барист, — щебетала девушка, орудуя рожком и темпером.       Пока божественный напиток еще варился, Алиса пыталась поделиться с товарищем своим прекрасным настроением и сочиняла на ходу новые каламбуры. — Ты-то за каким ляхом сюда в такую рань притащилась, — Марат отхлебнул свежего эспрессо из поданного девушкой стаканчика и уже начал просыпаться. — Вот за этим, — она с хулиганской гримаской кивнула на стоящего в дверях Эдмунда. И тут поняла, что сейчас ее будут бить, может быть, даже ногами. Мастер скрестил руки на груди и молча испытующе смотрел на помощницу сквозь очки. На ее счастье пикнул телефон — это пришла смска о том, что подъехала машина для погрузки. Алиса, по-детски виновато хмуря бровки, подала Мастеру его стакан с кофе и шмыгнула на улицу. — Надавать бы ей по жопе… — после паузы произнес Эдмунд. — да она не так поймёт. Оторва, — закончил Марат, — но согласись, хорошо же с ней стало. Как-то неуловимо, как будто кошку дома завел: и мыши пойманы, и душа радуется, когда она приходит, а если мурлычет, так и вовсе на сердце рай. Словно всегда была или словно именно ее и не хватало, — добавил он.       Эдмунд лишь загадочно покачал головой, перебирая какие-то мысли. Пока помощница, которая подозревала, что оставшиеся в студии музыканты обсуждают ее, командовала погрузкой, подъехали остальные участники.       Алиса от греха подальше поехала на вокзал в грузовой машине рядом с водителем, музыкатов же повёз микроавтобус Мерседес.       Поезд тронулся, можно было расслабиться на несколько часов. Алиса расположилась в своём СВ, вымыла руки и достала большой сверток: «Ну, настало твоё время, чикуля!». И отправилась в соседнее купе, где, судя по смеху и болтовне, уже собралась вся группа коротать дорогу вместе. Постучала и вошла. Да, так и есть: за столом Эд, Марат, Леонид, Стас, Игорь. Травили байку. — Итак, по заказу трудящихся национальное железнодорожное блюдо. Лисичка принесла курочку, — доложила Алиса. Коллеги переглянулись.       Эдмунд удивлённо обратился ко всем и к Алисе в частности: — А кто заказывал?       Алиса перевела вопрошающий взгляд на басиста: — Марат?.. — Да я ж пошутил, ты что? Есть же вагон-ресторан. А ты прямо серьёзно так восприняла? Эд вообще мяса не ест, — невинно улыбнулся он. — Так! Значит, я, вся измученная с Московского вокзала помчалась на Сытный рынок, чтоб выбрать эту птицу… — начала, постепенно закипая в притворном гневе, девушка. — Ну, Лиса… — прервал было её примирительно Леонид. — Я не закончила! Ручками своими нежными наманикюренными её потрошила, может быть, даже травму психологическую получила, разделывая несчастную скотину, потом ещё полночи мордовалась у плиты, переживая о том, как же мои любимые музыканты и художники останутся голодными, да ещё не свет ни заря после этого мчалась на базу за техникой и документами, а он, видите ли, пошутил! Вы намерены вместо моих домашних, приготовленых заботливо и с любовью деликатесов есть какую-то неведомую отраву в вагоне-ресторане? — она картинными жестами сопроводила своё артистическое выступление, окончательно превратившись не то в итальянскую жену, не то в еврейскую маму.       У музыкантов наблюдался спектр эмоций от смеха, как у Эда и Леонида, до досады и смятения, как у Марата и Игоря. Похоже, проделка опять была идеей этих двоих. — В общем, если вы всё не съедите, вы меня смертельно оскорбите. Выбирайте, кому тут что и расчленяйте. Кто тут среди вас специалист по ножкам, кто — по бедрышкам… — Лиса, Лиса, не обижайся, мы всё съедим, нам твоя забота дорога, — примирительно загудели коллеги. Она раскрыла фольгу и чистым ножом стала делить тушку. — То-то же. На гузку претенденты имеются? — спросила она строго. — Гузку мне, — подал голос Леонид. — Как вы можете это есть… То есть, я хотела сказать, приятного аппетита, — Алиса положила кусок на тарелку. — Ты просто ничего не понимаешь, — буркнул он в ответ.       К тарелкам с румяным мясом потянулись волосатые мужские руки, послышался ропот одобрения. «А, проголодались все-таки, черти. В поезде всегда хочется есть, как только садишься, это непреложный закон мироздания, пока неразгаданный наукой» — она довольно улыбалась, оглядывая их. Даже Эдмунд Мечиславович что-то откусил. — А, совсем забыла, грудку мне, — Алиса хищным движением оторвала рукой кусок белого мяса и взяла тарелку, чтобы отправиться есть свой обед в тишине в своём купе. — Правильно, съешь и своя вырастет, — брякнул Игорь и тут же заслужил тычок в бок локтем от Марата. Лиса бросила на него надменный взгляд, коллеги притихли, ожидая перепалки. — Я в следующий раз куплю моржа и запеку его целиком, на вертеле, а ты сможешь выбрать всё, чего тебе не хватает. Приятного аппетита, — она совершенно обворожительно улыбнулась под взрыв хохота соратников и удалилась из купе. — Да не пытайся ты, она за словом в карман не лезет, — смеялся Эд, обращаясь к Игорю.       Полпути уже было позади, музыканты в своих купе болтали и пили чай или, наскучив этим занятием, меланхолично смотрели в окно, от героини дня остался лишь обглоданный скелетик. Покой Алисы никто не тревожил, и она погрузилась в чтение в своем СВ. В дверь постучал, а потом вошел Марат. — Съели? Все довольны? — спросила сразу девушка. — Да, спасибо. Очень понравилось. Ты извини, что тебе пришлось мордоваться у плиты из-за меня. Не думал, что ты во второй раз попадешься на удочку, — ответил басист. — Ох, да я и не мордовалась, я от этого дела вообще кайфую, — опустила книжку на грудь и ответствовала невозмутимо Алиса, — Но еще одна такая шутка и я тебя, коня, самого приготовлю. Сделаю плов. Или холодец. Понял? — грозно сдвинув брови, добавила она и сразу рассмеялась. Она совершенно не могла на него злиться. С ним всегда было легко. — Значит, ты лиса одомашненная, готовить любишь? — продолжал раскручивать беседу Марат. — В меру. И в меру — дикая. Так что гляди: ежели что — покусаю. А зимой так просто песец, в смысле полярный, — развеселилась Алиса. — Кстати, у нас перестали пропадать декорации и техника, когда ты пришла. Раньше не было тура, чтоб по дороге чего-нибудь не сперли или не сломали, особенно при перелетах. Как тебе это удается? Тоже грозишь всем грузчикам, что покусаешь, если будут халтурить? — Марат вошел во вкус от беседы в этом стиле. — О, нет. Все гораздо проще: я говорю всем грузчикам, техникам и водителям, что если с нашим реквизитом что-то случится, то Маэстро лично придет ночью к каждому и выпьет всю кровь. Многие верят, — серьёзно ответила девица.       Марат удивился, а потом от души захохотал. Алиса продолжала сохранять невозмутимое выражение лица, но в конце концов не сдержалась и тоже засмеялась вместе с ним, до того заразительным и безудержным был смех басиста. — И… И… И как… И как мы раньше сами до этого не догадались! — уже сквозь текущие по щекам от смеха слезы выдавил он.       Музыканты невольно раззадорили в ней поутихший с годами интерес к игре на гитаре, и она захватила с собой в этот раз повидавшую виды и потрепанную в походах на шашлыки и на картошку Кремону, на которой в свое развеселое время бренчали и батя, и брат, и она сама. Все расположились с ее расторопной помощью по приезде на ночлег по своим номерам, и Алиса уже приготовилась сесть наконец в кресло и поиграть, как в дверь номера постучали. Пришлось отложить гитару и идти открывать. В дверях стоял Стас. — Привет, — только и сказал он. — Виделись уже. Тебе что-то нужно? — сухо спросила Алиса. — У меня в номере вот что лежало, — он протянул небольшую коробку прекрасных шоколадных конфет явно ручной работы — комплемент от отеля, конечно же. Их часто оставляли отельеры в люксах для музыкантов. — И что, ты боишься, что они отравлены? Хочешь, чтобы я проверила это? — съязвила Алиса. — Я вообще-то извиниться пришел, — раздосадованно ответил он. — Так извиняйся. Или откупиться конфетками решил? Дешево, — уколола она ещё раз. — Коньяк в твоём мини-баре ещё остался? — вступил уже в эту дуэль Стас. — Нет, вылакала уже, –не дала сделать выпад девица, — Шутка. Коньяка не будет, иначе уж слишком двусмысленным выглядит твой визит: коньячок, шоколад… Чаю заварю, настоящего. Я всегда с собой вожу листовой и завариваю хорошо.       Пока девушка ловко орудовала чайником и фильтр-прессом, Стас огляделся. В комнате приглушенно светили настольные и настенные лампы, терпко пахло какими-то горько-смолистыми духами, будто запах костра в ночной летней степи или ведьминого зелья ворвался гостиничный номер в центре большого города поздней промозглой осенью. Рядом с разбросанными блокнотами с аккордами и ежедневниками лежала в кресле простенькая акустическая гитара, на прикроватном столике лежало несколько книжек; он заинтересовался обложками: «Степной волк» Германа Гессе, «Пикник на обочине» — он невольно улыбнулся, поэзия, Гумилёв, нет, не тот Гумилёв, Лев Николаевич, «от Руси к России». Он обернулся на Алису, которая неслышно подкралась и наблюдала это за его спиной.        Она поймала его взгляд и усмехнулась: — Что? Ты что-то другое там ожидал увидеть? «Завтрак у Тиффани»? «Есть, молиться, любить»? «50 оттенков серого»? — Ну, не до такой степени, — слегка улыбнулся он. Девушка поставила на столик фильтр-пресс и чашки. — Можешь начинать извиняться, — приказала Алиса строго и холодно, грациозно устраиваясь в свободном кресле. Стас даже замер, разглядывая ее, как она преобразилась: «Разгневанная королева мечей из колоды карт таро? Жрица кровожадного языческого божества? Жестокая принцесса Турандот, казнившая несчастных женихов, не сумевших разгадать ее загадки?»                   Горделивая посадка головы, ледяной взгляд острым клинком направлен на него, длинное чёрное закрытое платье, из-под которого выглядывала ножка в чёрном чулке, мягко обволакивало стройную фигуру с царской осанкой, длинные пальцы тонких рук, унизанные множеством серебряных колец, покоятся на подлокотниках кресла, будто это трон.       Стас остался стоять перед ней, второе кресло были занято гитарой, Алиса нарочно не стала её убирать: «Чем менее ему комфортно, тем лучше». Пауза затянулась. — Ну? — взглянула она на него жёстко. — Ах, да… я за этим пришёл. Прости меня, пожалуйста, за то, что я тебе наговорил в Питере, тогда, у тебя дома, — мялся он, — Я потом разговаривал с отцом… — Это хорошо. Даже взрослые дети должны время от времени общаться с родителями, — надменно перебила Стаса девушка, — Достаточно. Дальше меня не касается.       Он выглядел явно смущенным и растерянным, как провинившийся школьник перед директрисой, а не взрослый парень перед девчонкой, которая вдруг с чего-то взяла нид ним такую власть. Повисшее комнате повисло неловкое молчание начало тяготить. Тишина и время стали тягучими и липкими, как патока. Полумрак комнаты казался гнетущим, а не мягким, в свете ламп чудились сполохи языков огня. Взгляд Алисы не отпускал, и в то же время смотреть ей в глаза не хотелось — было почти больно. — Прости. Я пойду, — прервал он болезненную паузу. «Что ж, он достаточно уже наказан и унижен, можно прекратить пытку» — подумала Алиса. — Ты тоже прости меня, если можешь. Я от обиды сказала очень много лишнего, и я на самом деле так не думаю, — уже мягче отвечала она, — садись, чай готов. Открывай свою взятку, — наваждение исчезло, осталась опять бойкая весёлая девица, по-кошачьи скользящая по комнате.       Когда он устроился в кресле и взял в руки гитару, крепкий темно-янтарный эликсир уже разливался по чашкам алисиными руками. За окном комнаты сходила с ума погода — обычное для поздней осени дело, холодный мокрый ветер с дождём и снегом пытался выдавить стекла в окне и ворваться в уютный кокон, сооружённый теплым светом ламп и горячим по-домашнему душистым чаем вокруг этих двоих. — Ты умеешь играть на гитаре? — попытался Стас начать непринужденную беседу. — Нет. Я могла бы сказать, что умею, но умение брать несколько блатных аккордов в твоём понимании, конечно, игрой назвать нельзя. Поэтому нет. Училась когда-то дворовым песням на чем попало, да и давно это было, — грустно улыбнулась девушка. — Ты же, кажется, закончила музыкальную школу? — спросил он, перебирая струны. — Да, но по классу фортепиано, как и полагается благовоспитанной барышне. А гитара — это подростковый протест, антипод академическому музыкальному образованию: «Не хочу этюды и гаммы, хочу Кино и Сектор газа». В целом, довольно типичная история. — Сыграешь что-нибудь? — Посмеяться хочешь надо мной? — горько усмехнулась она. — Вовсе нет. Мне интересно. И порой приятнее наконец послушать, чем играть самому, — протянул он инструмент Алисе.       Она с сомнением посмотрела на него, но гитару взяла и начала изящным жестом поочерёдно снимать звонкие кольца, складывая их на стеклянном столике. Пальцы тронули струны, и она запела: страстно, вкрадчиво. Долго слушала молитвы горьких трав, Долго плакала, свивала нитью дым; Покачу теперь клубочек по мхам, по пням, да по корням, по теням лесным, И сама пойду за ним. Ровно десять лет я не смыкала глаз, Десять лет ты спал спокойным сном, мой князь; Но в ночь гнева всё не так: И жена не жена, и душа не мила, И когтей летучих стая развернула крыла. Княже мой, княже, Шёлкова пряжа. До ворот твоих мне дорогой легла; Враже мой, враже, Грозна твоя стража, Что ж от меня-то не уберегла? Чёрной бронзою окованы холмы, Через сердце прорастают тени тьмы; Тени-оборотни, тёмно-серый мех — Ох, Господи, не введи во грех — Я ударюсь оземь, да рассыплюсь в прах, Но я знаю — тебе неведом страх!.. Княже мой, княже, Шёлкова пряжа До ворот твоих мне дорогой легла; Враже мой, враже, Грозна твоя стража, Что ж от меня-то не уберегла? Через семь смертей к тебе я шла — мой князь, И заклятья сеть тебе ткала — мой враг, Наконец-то я тебя нашла — проснись И взгляни на меня! …ночь гнева темна… Я пришла бедой, дождевой водой, Горькою слезой, слепой грозой, Так напейся меня и умойся мной —Осыпается время за спиной; Что мне делать с собой, князь мой, враг мой, Моя боль, мой свет, если жизни нет, Если ночь темна, велика цена, Мне не уйти — ты прости, прости, прости, прости мне …Княже мой, княже, Шёлкова пряжа До ворот твоих мне дорогой легла; Враже мой, враже, Грозна твоя стража, Что ж от меня-то не уберегла?       Стас положил голову на согнутую в локте руку и слушал внимательно, не отрывая взгляда от нее. Голос у Алисы был приятный, хоть и не сильный. Глубокий, грудной, с обертонами. — Узнал? — спросила Алиса после недолгого молчания. — Конечно. Хелависа, — улыбнулся Стас, все так же расслабленно опираясь на руку и склонив чуть голову, — Ты хорошо поёшь. — Спасибо, — ответила на комплимент Алиса, хоть и не поверила, — а играю плохо, я знаю. — У тебя просто баррэ не очень получается. Видимо, с непривычки. Так руки быстро устают, а звук хуже извлекается. Я могу помочь, показать, а ты потом потренируешься, — предложил он и суетливо подобрался ближе к столу и сидящей напротив него Алисе. — Безвозмездно дашь мне несколько уроков игры на гитаре? — прищурилась по-лисьи девушка. — То есть даром. — Не откажусь, — она кивнула, соглашаясь, и через стол передала гитару Стасу.        Он, взял в руки инструмент, привычным жестом зажал несколько аккордов, правой рукой наигрывая арпеджио. Струны отозвались чисто и звонко. — Тебе бы гитару получше, если честно. Дело пошло бы быстрее, — бросил он, разглядывая инструмент, — одолжить тебе мой Гибсон? — Нет. Я буду играть на своей, — сухо ответила она и сцепила руки на груди — жест, явно сигнализировавший о том, что разговор стал ей неприятен. — Зачем ты так? Я хотел помочь, — Стас заметил эту перемену. Отказ его обескуражил. — Я верю. Меня жизнь научила никогда не брать взаймы, особенно если нечего предложить взамен, рассчитывать только на себя и пользоваться тем, что заработала собственным трудом. Не вставать позу просящего. Твой Гибсон в несколько раз дороже моей Кремоны, а если я ненароком его сломаю… — Ты ведь не сделаешь этого, а даже если и так, я и не думал тебя попрекнуть этим. — И тем не менее. Для тебя, это, возможно, мелочь, но не для меня, — твердо сказала она.       Стас вернул Алисе гитару и присел на корточки напротив неё. Она обхватила гриф и вопросительно посмотрела на него. Он поправил постановку руки девушки, прижал её пальцы своими, нежно прозвенели струны. — Видишь, в чем разница? Попробуй сама, — Стас посмотрел в её глаза, совсем близко. Они были уже не такими, как каких-то полчаса назад: острого блеска металла не было и следа, что-то знакомое и текуче-спокойное было в них. «Как вода в Неве» — спонтанно родился образ в его голове.       Алиса мучила непривычные к струнам, слишком нежные пальчики. Она ловила себя на мысли, что у неё сейчас примерно такое же дурацкое лицо, как когда она красит ресницы тушью. — Да нет, не так! Смотри ещё раз, — нетерпеливо начал переставлять её пальцы своими руками Стас, — ты неправильно обхватываешь рукой гриф.       Девушка отчего-то смутилась и неловко дёрнула кистью, оцарапав его недлинными, но всё же острыми коготками. — Ой, извини! Девчачий маникюр — он такой, бессмысленный и беспощадный. Я обещаю укоротить, — рассмеялась Алиса, она спрятала за смехом и неловкость, и свой взгляд. — Да уж, это осложняет дело! Когтистым кошкам играть совсем неудобно, — посмеялся вместе с ней Стас.       Он сёл рядом с нею На подлокотник ее кресла, зажал баррэ на грифе на соседнем ладу своей рукой, подождал пока она точно повторит его жест и провёл пальцами правой руки по мелодично отозвавшимся струнам. — Вот так, слышишь? — он внимательно посмотрел на ученицу, — Поняла? Такой захват немного снижает скорость перемещения руки по грифу, но для баррэ он надёжнее.       Алиса кивнула, не поднимая глаз от ладов. — Да. Спасибо. Я потренируюсь, –еле слышно проговорила она.              Стас отпустил гитару и вернулся в своё кресло. Алиса так же, косясь на лады, продолжала зажимать аккорды. Оба замолчали, только негромкий говор струн звучал в полумраке комнаты. Чай в чашках совсем остыл, конфеты бы нетронуты, темы для разговоров не приходили. Стас понял, что на сегодня урок окончен, и ему стоит убираться восвояси. — Ну я пойду. Поздно. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — эхом отозвалась Алиса, — и ещё раз спасибо.       Дверь захлопнулась за гостем, Алиса отправила в рот конфетку, зачем-то рассмотрела свои руки с одной и с другой стороны, положила в рот ещё одну конфетку, рассмотрела коробочку и приложенную к ней записку, отставила гитару на пол и прочла ее.       «Блин, он еще и чужие конфеты принёс, не иначе как у Вадима Самойлова спер!» Девушка снова съела конфету и запила чаем, подняла опять гитару, положила руку на гриф, как показывал Стас и отрывисто взяла несколько аккордов.       «Спокойная ночь. Какая она нафиг спокойная! Сейчас бы помедитировать. Интересно, есть ли тут " Объект» вроде московского. В таком городе — не может же не быть, оружейная столица! Да вряд ли он всё равно работает так поздно, почти ночь на дворе, придётся ждать утра, а никакого сна ни в одном глазу! «.       Алиса во время учебы в институте занималась в секции пулевой стрельбы и даже входила в институтскую сборную, лучшего способа достичь своего личного дзена, чем пострелять из пистолета или винтовки, на худой конец — из лука или арбалета для неё с тех пор не существовало: только она и цель, а оружие — продолжение руки и мысли. Покой и хладнокровие. А пока, очевидно, придётся коротать ночь с баррэ, пока не одолеет наконец сон.       К завтраку Алиса пришла позже всех помятой, невыспавшейся и оттого, видимо, рассеянно невесть сколько времени сидела и смотрела в меню. Она заслужила долгий и внимательный взгляд Эдмунда вместе с приветствием и многозначительную улыбку заговорщика — от Марата. — Что это вы так на меня смотрите? — она спросила первой. — Опаздываешь. Сегодня же у нас интервью? — заметил Мастер. — И Стасик не приходил, — вставил вдруг Леонид. — Да. Заспался что-то ребёнок, — в тон ему протянул Марат.       Алиса непонимающе пожала плечами и позвала официанта. «Вот прицепились. Что я, нянька что ли вашему ребенку».