Ab igne ignem

      Все решится потом.

Для одних он никто,

Для меня — господин.

Я стою в темноте.

Для одних я как тень,

Для других невидим.

Пикник — Я невидим.

Октябрь–ноябрь 2012, Россия.

             Гастроли шли своим чередом, несколько концертов уже были позади, а вместе с ними и неуверенность Алисы в своих силах и настороженность к ней учасников. О времени и точке сбора все были заранее оповещены, поэтому девушка не спешила и не суетилась, билеты на поезд она заранее раздала. Всё оборудование накануне тоже было собрано, проверено ею лично и опечатано и направлялось в грузовом вагоне в следующий город тура Пикника, где она же его и встретит. «Дело идёт в верном фарватере. И как я так быстро втянулась, ничего же не было понятно, сама удивляюсь. Как будто всегда только этим и занималась. Сафронов — мастер натаскивать легавую на дичь, спасибо ему.» — рассуждала она.       Лёгкой кошачьей походкой добралась до нужного пути, где уже ждали и курили на перроне музыканты. Торопиться было ни к чему, лучше с удовольствием надышаться прохладным пряным осенним воздухом, особенно когда впереди несколько часов в душном тесном вагоне, пусть даже в СВ и в гордом одиночестве. «Я же одна тут девочка, должны у меня быть преференции?» — решила она, заказывая билеты на группу и себя в том числе. — Еле дотолкала такой баул с нарядами? — ехидно осведомился Леонид, указывая на её огромный жёсткий чемодан на колёсиках. — Это моя косметичка, наряды я загрузила в контейнер и отправила товарняком, — Алиса за словом в карман не лезла.       В самом деле, к чему разъяснять, что больше половины её багажа занимают деловые бумаги для работы с организаторами, билеты на группу, планшет, ежедневник, запасные комплекты струн и всевозможных барабанных палочек, книжки для отдыха после работы, паяльник и припой — мало ли что случится с техникой, а инженер всегда остаётся инженером -, несколько аптечек на все возможные случаи, составленные ею после деликатного допроса директора на каждого из участников. Порой некогда дожидаться даже бригаду скорой, а Алиса как дочь медсестры многое умела сама, она не могла допустить, чтобы с кем-нибудь случилось как с Сергеем Ворониным. В конце концов, это тоже её зона ответственности.       Хорошо ехать в поезде осенним сумеречным днём: на столе уютно позвякивает стакан в подстаканнике, под убаюкивающий перестук колёс мелькают блеклые пейзажи за окошком. А с хорошей книжкой — и вовсе блаженство. Полёты на самолетах Алиса любила не меньше, но это удовольствие совсем другого рода. Посещение аэропорта и полёт оставляли ощущение чего-то строгого и волнительно- торжественного, как посещение балета или оперы, поездки же на поездах были сродни каникулам на деревне у бабушки с их неспешными разговорами под жёлтыми светом лампы с абажуром, шелестом листвы за окнами, тёплой печкой и душитым чаем из пузатого чайника. «Вот как сейчас, только я одна, мама и папа сейчас далеко, а бабули уже давно нет, и вместо тихого журчания беседы у меня стук колес и книжка». Всякий раз при воспоминании о бабушке на неё накатывала светлая щемящая грусть, девушка отложила Лескова и закрыла глаза.       Из полудремы ее выдернул стук в дверь купе. — Войдите, не заперто. На пороге стоял Марат. — Не разбудил? Пойдём покурим? — Я не спала. И я не курю. Поэтому не пойду, мне сигаретный дым вообще неприятен. Алиса заслужила одобрительный взгляд басиста. — Да что ты тут одна, пойдем что ли к нам в купе, — продолжил зазывать он. — Ты думаешь, это будет уместно? — спросила девица. — Ты все-таки затаила обиду, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Марат. — Вовсе нет, я же сказала. Я сама пошутить люблю, порой на грани, вы и меня тогда повеселили, так что с моей стороны было бы глупо обижаться. Просто я понимаю, что вы не привыкли к постоянному присутствию женщины среди вас, и я буду вас смущать. Я работала в мужских коллективах и раньше и понимаю, что вам придётся сдерживаться и в выражениях, и в темах для разговоров, а вам бы хотелось за время этого тайм-аута расслабиться. И потом — я не одна, — она кивнула на книгу. — С ума сойти, двадцать первый век на дворе, а ты носишь эти тяжести, есть же электронные, тем более это как-то странно для современного инженера, ты ведь радиоэлектронщик по профессии, Эд говорил. — Радиотехник, — поправила она, — ну вот такой я неправильный инженер, с браком. Я люблю аналоговые книги и бумажные ежедневники и блокноты, чтоб страницы шелестели, чтоб запах бумаги и чернил, чтоб погладить по корешку и по развороту, а файлы в электронных книгах — как призраки, мёртвые, — улыбнулась Алиса. — Да ладно, пойдём! Будешь не смущать, а украшать, — буквально потащил он за руку девушку из купе.       «В самом деле, ещё ехать и ехать, спать ни к чему, делать звонки «связным» принимающей стороны пока рано, да и связь неустойчивая, а посидеть коллегами и присмотреться к ним будет и полезно, и интересно».       В одном СВ-купе сидела сразу вся группа: Эдмунд, Марат, Леонид, Стас плюс Алиса. Она забилась в уголок и из него наблюдала за товарищами. Текло время в пути, текла размеренная беседа, в которую она не встревала, изредка отвечая односложно, когда обращались к ней. Нить разговора она не удерживала — она почти не слушала. Попивая крепкий чай и стараясь быть незаметной, девушка разглядывала и разгадывала собеседников. Ей пришла в голову очередная фантазия, игра в ассоциации.        «А вот если представить каждого из них, например, как напиток, то какой? Марат — если алкогольный, то пиратский ром или задорная текила, и коктейлей вкусных можно кучу навертеть, от которых тянет на приключения, и похмелье лёгкое. Он точно такой, заводной, лёгкий, но крепкий. И открыт компромиссам. Леонид… Тут одновременно и сложнее, и проще, поэтому или пиво, или водка. Да, никаких тебе коктейлей, никаких выкрутасов, принимай как есть и даже не начинай. Попутаешь берега — отхватишь так, что мало не покажется, будешь относиться уважительно и не забудешь меру — ждёт тебя катарсис и откровение. Эдмунд. Мастер. Мэтр. Ох, как трудно, не формулируется. Такое не пьют. И не едят. Ни разбавив, ни в чистом виде, просто захлебнешься. Ртуть? Да ну, ртуть токсичная, а он — нет, ртуть быстрая, quick silver, а он умеренный, уравновешенный. Какая-то алхимическая смесь, ещё не описанная и не полученная, потому что не открыты ещё те химические элементы и нет даже знаков, чтобы записать формулу. Что-то невозможное, ирреальное. Пожалуй, невозможность определить и была бы самым точным определением. Стас. Тёмная лошадка. Не получается, не представляю ничего». Алиса прикрыла длинными ресницами глаза, расфокусировала зрение, попробовала рассмотреть его отстранённо, будто сквозь толщу пространства. «Нет. Ничего. Будто стена, закрытый. Странно, даже с Эдмундом легче, его я понять не могу, но чувствую — вот ведь парадокс, а сына вообще не разберу. Шибко мудреные вы, панове. А если как книгу? Как автомобиль? Нет, тоже не получается. Марат — любая из Жюля Верна, или Майн Рида, или Рея Бредбери. Леонид — постмодернистский роман, Курта Воннегута или Набокова, например. Эдмунд — он сам всё сказал, лучше и не придумаешь, «стершийся иероглиф», поэма на каком-то давно забытом языке исчезнувшей цивилизации. Стас — опять ничего, не ухватить. Марат — классический мерседес-седан из 70х, Леонид — японский внедорожник типа Nissan Patrol или Toyota Outlander. Эдмунд — только DeLorean, и именно тот, что путешествует во времени. Стас? Что же ты такое? Ускользает. Он или выстроил такую защиту, которую мне пока не пробить, или он просто конфетка без начинки. Ясно, ты мне раскрываться не собираешься, Интроверт Интровертыч. Жаль, стало бы проще. Но я подожду, время само всё расставляет.      Интересно, а кто тогда я? Кем или чем меня можно представить? Конечно, это решать не мне. Но было бы любопытно спросить».       От игры ума её отвлёк будильник на телефоне, до прибытия оставался час, нужно было делать контрольные звонки, сверяясь с ежедневником. Алиса встала и направилась к двери. — Ася, ты куда? — откликнул было ее Марат. — Извините, мне пора работать, — сухо ответила она и вышла.       При переключении на рабочий режим она вообще становилась максимально собранной и холодной, как камень. «Каменная баба», камень не разобьешь и не сомнешь, но он может выбить искры. Лишь разместив всë и всех на положенных местах, она выдохнула и вновь стала похожа на себя веселую и непринуждённую, будто в сказке: три раза обернись через левое плечо да и станешь опять девицей-красавицей. А коли уж стала, то не грех и развеяться немного, тем более, что концерт только завтра.       В ресторане играла живая музыка, удивительно, притом что ресторан был отнюдь не чопорный, но трио из пианиста, скрипача и виолончелистки играло прекрасно, даже в уме язык не поворачивался назвать их лабухами. Не очень тихо, и не настолько громко, чтоб мешать вести застольные разговоры — так, как нужно. Инструменты были прекрасно настроены, мелодии были узнаваемыми и приятными, классика и киноклассика. Алиса мысленно поблагодарила здешних музыкантов за то, что они не играли «Пикник» — то ли потому что были в неведении, кто ужинает у них, то ли потому что были деликатными и тактичным людьми. Излишнее внимание коллег бы утомило, тем более они пришли, чтобы расслабиться.        Марат, кажется, упорно пытался взвалить на себя ношу не то отца, не то старшего брата по отношению к Алисе, заботясь о том, чтобы она не забывала закусывать, потому что Игорь подливал и подливал ей вина, а она и не отказывалась, ведь вино было прекрасным: тягучим, густым, терпким, самое то для промозглого осеннего вечера. Леонид и Эдмунд смотрели на это с умилением.       Трио заиграло вальс Шопена, и девушка невольно покачала головой в такт музыке, прикрыв глаза от удовольствия. Когда она открыла их, то с удивлением обнаружила, что Эдмунд встал с места и подходит к ней, протягивая руку в изящном жесте. Алиса даже не сразу поняла, что происходит.             «Боже, да Маэстро же ангажирует меня на танец! Сколько же лет я не танцевала вальс? С последнего звонка в школе, похоже. Я, наверное, совсем разучилась».       Она подала руку и поднялась со стула, принимая приглашение. Положила вторую ему на плечо и наконец подняла глаза, встречаясь взглядом с его глазами сквозь почти бесцветные сейчас линзы очков.             «Зелёные, непроницаемые» — заметила про себя она.       Шаг. Раз-два-три. Они закружились. Зря Алиса волновалась, что разучилась танцевать. Эдмунд оказался прекрасным партнёром, он вел уверенно и ненавязчиво. И всё, что оставалось партнёрше, это не сопротивляться, а отдаться его воле и только порхать, едва касаясь пола носочками туфель, наслаждаться танцем.       «С таким можно вообще не уметь танцевать, и всё получится» — думала она.       У девушки закружилась голова. От танца или от вина, а, может, от того, что она уже забыла каково это оказаться в сильных и бережных мужских руках.       «Конечно, от вина. И кружения. И от одуряющего запаха его роскошного одеколона. Лиса, успокойся. Держи себя в руках. Легко сказать, когда в руках меня держит он» — кружились и мысли в её голове.        Коллеги из-за стола наблюдали пару с любопытством и, кажется, одобрением. Хотя Стас бросал на неё колючие взгляды. Музыканты доиграли вальс, и Мастер с лёгкой улыбкой отпустил девушку, поцеловав её руку. Кровь бросилась Алисе в голову, и она кивнула, пряча смущение.       «А когда в последний раз мне целовали руки? Примерно… никогда».       Нужно было запить волнение. Краснеют и от красного вина тоже. Вечер обещал ещё сюрпризы.       Мы в ответе за тех, кого напоили. Первым делом, просыпаясь после весёлой пьянки, удостоверься, что все твои вчерашние собутыльники живы и здоровы. Алиса поворочалась в пышной гостиничной постели. «Раздета» — отметила она. Разлепила глаза, поморгала ресницами. «Смыла макияж» — золотое правило выполнено. «Нет, я в пижаме. Я вообще молодец» — похвалила она себя и потянулась. — Марат? — ммм? — Марат, ты как? — мммм… — опять промычал собеседник на том конце провода. — Ты говорить вообще можешь? — забеспокоилась Алиса. — Могу, — хрипло отозвался в телефонную трубку басист, — почти нормально, но могло быть и лучше. Чего вчера было-то? — а ты не помнишь? — спросила девушка. — почему, помню, но не всё. Можно подумать, ты всё помнишь, — буркнул он в трубку. — Конечно. Я всегда всё помню. Просто я свою меру знаю, — съехидничала Алиса, — ну, вчера сначала все было очень прилично, мы все отужинали в том вкусном ресторане, а потом поступило предложение продолжить культурный отдых в менее формальной обстановке, и вы с Леонидом и Игорем, захватив в охапку меня, видимо, опять для украшения стола, поехали в паб, «Зенит» играл вчера… — это я помню, — перебил Марат. — «Зенит» выиграл. А как поехали потом в караоке помнишь? Как орали там «Мурку»? — Да ладно? — Или " Чубчик кучерявый», он тебе особенно удался, — посмеялась лукаво Алиса, — кстати, там в пабе тебя фанатка очень настойчивая срисовала и начала клеить, не переживай, я тебя успешно отбила. — Спасибо. — М-да, ты не очень сейчас? Хочешь, я тебя прокапаю, я это предусмотрела, собираясь на гастроли с рок-звездами, у меня всё с собой, аскорбинки-витаминки… — Ой, давай. Только Эдику ничего рассказывать не будем. — Маратик, да падлой буду! — Лиса, ты минут через 15 зайди, не могу же я встречать тебя в неглиже.       Алиса быстро привела себя в порядок, захватила систему, стерильные перчатки, флаконы с растворами и таблетки и направилась в номер к басисту. — Скорая похмельная помощь, — весело поприветствовала она открывшего дверь коллегу. — Да ты прямо как ни в чем не бывало, — позавидовал Марат. Он не заметил, что уже после двух стаканов сухого она пила только воду маленькими глотками. — Я ж говорила, я просто больше, чем нужно, не выпиваю, — девушка ловко собрала систему, натянула перчатки и подготовилась обрабатывать сгиб локтя, — Может, ты боишься? У меня мама операционная медсестра, я эти манипуляции с её подачи делаю с закрытыми глазами. Надеюсь, ты от вида иголки не потеряешь сознание? А то, я вас, мужиков, знаю: с виду прямо бесстрашный викинг, а как придётся кровь из пальчика сдавать — сразу в обморок ложится, — подразнила она. — Давай, — ответил басист, закатывая рукав. — Вот и молодцом, сейчас я тебе ещё витамины дам, и к саундчеку будешь как новенький. Леониду звонил, как он, его починить не надо? Игорь в норме? — спросила Алиса. — Ой, я тебе с Леней сейчас связываться не советую, если у него скверное самочувствие после вчерашнего, он так может… В общем, юной нежной деве лучше это не слушать. — Ну так сам позвони, спроси, а я, если потребуется, починю, — ответила дева.       Она, конечно, от трёхэтажного не испытала бы шока, но зачем объяснять, что ты выросла в одном из самых криминальных районов Москвы, с пацанами прыгала по гаражам, а лето проводила у бабушки в деревне в компании колхозной молодёжи, и тебя ничем не проймешь, если можно оставаться нежной феей. «Лучше пусть мужики держат себя в руках в обществе дамы».       Марат взял свободной рукой телефон и набрал ударника. По его лицу во время непродолжительной этой беседы можно было понять, что даже если коллега немного и нездоров, то не настолько, чтобы просить содействия, скорее, наоборот. — Ну, в двух словах — обойдётся без посторонней помощи, — перевёл Марат, положив трубку. — Кстати, а как сложился вчерашний вечер у панов Шклярских, ведь их с нами не было, не знаешь? — вспомнила она. — Эд не пьёт, вот прям чтоб столько, точно. Стас — не знаю, решил, видимо, побыть с родителем. Или тебя видеть не хочет. — Да, я не нравлюсь ему очень, я заметила. — А по-моему, наоборот, ты ему очень нравишься, и то ли из-за упрямства, то ли в силу других причин, он это скрывает, — заметил Марат. — Ну, юноша из классики вынес кое-что полезное, Пушкина запомнил: «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей», — попыталась сгладить неловкость девица. «Да ну, когда испытывают интерес, увиваются, типа «случайно» оказываясь в тех же местах, что и пассия. Смотрят на девушку, пока она не видит, а когда заметит — глаза прячут. Он же в упор смотрит, и не скрывая неприязни, а вообще — избегает».       Звонок Игорю Васильеву выявил очередного страждущего, и Алиса, подхватив свой неприметный кейс с аптечкой, покинула басиста: — Как закончит капать, перекрой и позвони мне, я приду снять иголку. Не кисни, скоро полегчает, — ободрительно сказала на ходу она и направилась к другому коллеге.       Попрощавшись, она вышла в коридор отеля. И как назло, навстречу ей шёл именно Стас. «Да, смотрит в глаза, безразлично и даже нагло, взгляд не прячет. Ошибаешься ты, Марат. Интересно, удостоит ли он меня приветствием. Вообще-то в случае встречи равных по возрасту первым здоровается с женщиной мужчина». — Привет, — бросил он, когда они уже поравнялись, не замедлив шага. — Доброе утро, — благодушно ответила Алиса.       «Некогда ни рефлексировать, ни анализировать». Нужно еще починить товарища, быстро позавтракать самой и переключаться в рабочий режим, до самого концерта у неё полно дел, тем более на площадке Алиса должна быть раньше всех, ещё до саундчека. — Кому-то херовато? — лучезарно улыбнулась фея с порога бессменному «шаману» Пикника. — Да не так чтоб очень, — развёл руками Игорь, — но вот немного недоперепил. — «Кому-то херовато» — это по-японски «неотложная скорая помощь», — каламбурила красотка. — Один-один. Лиса, ты извини, что так вот мы покуражились в первый вечер в туре… Это была моя идея, но мы ничего дурного не хотели… — Слушай, ты вчера полночи публично извинялся, если продолжишь в том же духе, я тебе не капельницу, а клизму поставлю! — гневно рявкнула Лиса. По трубочке в вену полился живительный соленый раствор. — Позвони мне, когда откапает. Немного в уборную побегаешь, но через час-два будешь снова готов камлать, — закончив манипуляции, сказала она, собираясь. — Мы ещё пошаманим! Спасибо, Лиса, — его жизнерадостность была неистощимой.       Попрощавшись, она вышла в коридор отеля. «Сейчас бы бич-пакет заварить или хотя бы шаурмы, а ещё правильнее — кислых щей, но где ж их утром тут возьмёшь, — посетовала она, — Но правда ж, работа мечты! "       Старания Алисы не прошли даром, и к началу приготовлений к концерту все участники вчерашних безобразий были бодры и полны сил. Шёл саундчек, актеры ждали своего выхода по сценарию, Алиса курсировала между пультом, сценой и гримеркой, держа в голове сотню пунктиков.       Юная «живая виолончель» заметно волновалась, ей ещё не приходилось выходить на сцену с такими корифеями. Нужно было отрепетировать её номер с музыкой и в костюме. — Я туго тебя затягивать не буду, а то от волнения ты ещё сознание потеряешь. Я выведу тебя сама за кулису, в нужный момент ты выйдешь прямо на отмеченное для тебя на сцене место, луч прожектора тебя найдёт, и больше не двигайся, иначе ты можешь помешать Маэстро, смотри прямо перед собой, дыши ровно. Главное, когда он закончит играть, сразу никуда не убегай, стой так же ровно до конца песни. И не дрожи ты как осиновый лист, Эдмунд Мечиславович не пьёт кровь юных дев и не ест младенцев, щупать он тебя тоже не станет, он будет прикасаться только к струне, — напутствовала Алиса модель, — Ну, пойдём порепетируем, потом я сниму с тебя эти доспехи, а то до выхода ты успеешь устать.       Молоденькая прелестная курносая девушка с огромными глазами оленёнка застенчиво кивнула и побрела за ней на сцену.       Алиса разглядывала как Маэстро лихо извлекает мелодию из одной-единственной струны, натянутой на девушке, на ходу подстраивая её. Сколько раз уже она видела это представление, но по-прежнему не переставала удивляться простоте и художественной выразительности этого образа. «Мастер Эдмунд наш поистине гений. Как невероятно это красиво и эротично, но без грамма пошлости: он — музыкант, она — виолончель. Он играет на ней, освобождает скрытую в ней музыку, какой синтез творца и его творения! И оба наслаждаются, раскрывают и окрыляют друг друга, а поодиночке они не имеют ни смысла, ни цели. Мужчина и женщина, единство противоположных начал». Она залюбовалась точной игрой его танцующих рук. «Так, стоп! Это что такое? Пуговка висит на ниточке. Непорядок! Наш Мэтр должен быть безупречен во всем! Закончит репетировать — исправим это». — Мастер, у Вас на венгерке надо пуговицы подкрепить, позвольте мне? — обратилась Алиса к Эдмунду, они вернулись в гримерку после саундчека. Он, кажется, немного смутился такой заботой, но мундир снял и подал помощнице. Она достала из несессера нитки и иглу и взялась за работу. — И мне, и мне, — подскочил Марат, — у меня вот тоже пуговица болтается, за мной тоже надо поухаживать. — Так! Сейчас начнётся: тому портки постирай, этому шнурки погладь, — вспылила Алиса. — Ладно, давай, пришью, — сменила она сразу гнев на милость, — но только то, что я девочка не значит, что я нанималась вот за этим. Она поворчала для приличия, хотя в глубине души нисколько не сердилась, ведь от пробежавшей поначалу между нею и ее новыми коллегами черной кошки недоверия теперь не осталось и тени, и ей было приятно и необременительно позаботиться о них.