Красная нить судьбы. Часть 5. ПРЕДКИ! ТЕПЕРЬКИ! ПОТОМКИ!

             В принципе Кентрис и так собирался домой — с работы, когда ему позвонил Хестан и наиграно радостным голосом поздравил, что друг — наконец-то!!! — стал отцом. Кентрис сначала ни хрена не понял, но потом Хестан уже нормально пояснил, что его супруг родил без всяческого вмешательства врачей. Сам. В их с Кентрисом комнате. Один!       Кентрис тут же рванул домой, по пути чуть не сбив коллег, а когда сел в машину, то и вовсе чуть не вписался в стену. Осталось ещё супруга вдовцом из-за торопливости оставить… Но на этом его полоса несчастий не закончилась: уже паркуясь возле особняка, он всё-таки наехал на маленький заборчик цветов, свалив его, помяв цветы и поцарапав машину. Дальше больше: галопом вбежав в особняк, он споткнулся на ведущей на второй этаж лестнице и со всего маху шибанулся лицом о верхние ступеньки, разбивая нос и губы. Этим он так напугал Хвостика, что тот заорал, будто его режут, да ещё и рванул из объятий Оливия, ненамеренно его оцарапав, и, конечно же, ребёнок от боли и испуга принялся громко плакать, предпринимая неуклюжие попытки подняться: валялись в обнимку с котом на полу, а тут папаша сумасшедший.       — Ничиво себе, — протянул Лаимм.       — Не муж, а катастрофа, — Олимп бросился к сыну, помогая подняться, морщась на кровавые полосы на тонких ручонках ребёнка.       — Памажайте-памажайте, — Лаимм замахал руками на Духов земли, и те без споров бросились исцелять ребёнка. — Ты дурачок, — крякнул Лаимм, просеменив мимо Кентриса, даже не думая ему помогать: сам дурак, вот пусть сам и справляется!       Лаимм усеменил в столовую, где плодоносящие готовили подношения Великим Духам. Лаимм удовлетворённо покивал: молодцы какие! Он даже горделиво выпятил грудь: ишь, приучил друзей! Погрозив мужу кулачком, Лаимм усеменил на кухню. Хестан так и не понял, за что ему досталось. Ничего же не сделал! За это и досталось: вцепился в сына — как в родного! — и ничего не делает.       Хестан никак не мог понять этой фразы любимого Пиражуни «как в родного!». Так он и так же родной! Почему КАК в родного-то?! Он же родной! По всем параметрам! Ох уж этот вредный Пиражуня!..       — Подержи, — Сяо, не дожидаясь ответа Хестана, вручил ему Саарна; Маркус с Кристофером на руках стоял в сторонке, чтобы не мешаться.       Хестан так охренел, что даже не нашёлся, что на такую наглую наглость сказать. И у него чуть сердце не ухнуло вниз — он даже вперёд дёрнулся, — заметив, что Айкен выпускает Стива из рук. Для Хестана младенец просто повис в воздухе.       — Ты чего? — удивлённо округлил глаза Айкен.       — Думал, ты его кинуть решил, — нервно кашлянул Хестан.       — Я, по-твоему, какой-то сумасшедший? — вздохнул Айкен.       — Я их не всегда вижу! — тихо возмутился Хестан.       — Дык твои проблемы! — заявил протоптавший мимо Лаимм. — Ишь! — и он погрозил мужу кулачком.       — Сам такой! — Хестан, забавляя всё ещё стоящего рядом Сяо, показал спине супруга язык.       Само собой Лаимму о шалости мужа нашептали Духи — они продолжали летать по столовой и кухне в форме бабочек, радуя и отвлекая смотрящих на них детишек. Лаимм, развернувшись, с вселенским подозрением глянул на своего Кисяндрия, а тот с видом «меня тут нет!» утопал к столу и, отодвинув стул, присел. Лаимм снова погрозил мужу кулачком и посеменил к алтарю, где уже собрались Сяо, Айкен, Кристан и Вэйлан — Маркус подсел к Хестану, а Волкан и Карас уехали на работу, чтобы помочь Тайнару разобраться с проблемами.       Ну и Кентрис с Олимпом всё ещё находились на втором этаже. Бедный Олимп не знал, за кого первого хвататься: за ребёнка, который, успокоившись, пытался гоняться за игриво настроенным Хвостиком. За мужа с его разбитым лицом — сначала отругать! Или за себя любимого, потому что после родов надо бы и помыться, а то область подхвостья в крови. Или за постель, потому что, опять же, после родов с постельным бельём легче распрощаться — сжечь на праведном костре! — чем отстирывать. В итоге взялся за мужа, обрабатывал раны и отчитывал.       Кентрис всё пытался за озорно смеющимся сыном последить, а не дают! Кентрис не мог не заметить, что Оливий взял от обоих папуль. Глаза зелёные, а разрез, как у мапы. Волосы кудрявые, как у мапули, но рыжие, как у отца. И круп больше не рыжеватый, как у мапули, а больше коричневый, как у отца. Но то, что он в большей степени в мапу, тут вообще не поспорить — оленёнок же, к тому же плодоносящий. Красивенький такой! Кентриса это вообще нисколько не задело, он из тех, кому фиолетово, какого пола его ребёнок. Без лишних бзиков!       — Если ты ещё хоть раз дёрнешься, я тебе этой палочкой в глаз ткну! — пригрозил Олимп, не выдержав, когда муж снова повернулся к хихикающему сыну: поймав Хвостика, что привычно растёкся сосиской по плечу, Оливий его наглаживал, наслаждаясь громким мелодичным мурчанием. И даже не вспоминает, что именно этот кот его поцарапал. Никто не устоит перед нежульковым Хвостиком с его плюшевой шкуркой. Мосичкой так ткнулся и мягонько-мягонько! А если ещё и после сна, то совсем мягонько! И тёпленько!       — Мне просто хочется последить за сыночком! — прохныкал Кентрис.       — А вот не будь ты таким торопыгой, то сейчас бы игрался с Оливием, а я принимал душ, потому что весь в крови, — пожурил Олимп.       — Мать Природа! — воскликнул Кентрис, а Олимп порадовался, что в этот момент он не тыкал ватной палочкой, смоченной в мази для обработки ссадин. — Как ты себя чувствуешь?!       — О-о-о, — красноречиво протянул Олимп, и Кентрису стало безумно стыдно. — Только дошло, да?       — Прости, пожалуйста!       — Да ладно, — вздохнул Олимп. — Тебе повезло, что у меня прошло всё гладко и быстро. В другом случае я бы тебя поколотил. Я же тоже планировал, что ты поприсутствуешь на родах и подержишь меня за руку. Вот только Оливий решил, что ждать он не будет, — он покосился на сына: Оливий, точно копируя мапулю, быстро-быстро вихляя хвостиком встал передними копытами на стул, вытягиваясь сосиской, чтобы дотянуться до полки, где нагло раздвинув книги и статуэтки разлёгся весь из себя такой довольный Хвостик. А малышу же хочется котика потискать! А тот взял и убежал.       — Ма! — не то плаксиво, не то обвиняюще выдал Оливий и, указывая на кота пальчиком, обернулся на родителей.       А Хвостик, морда его хитрая, чуть-чуть свесился и как давай о палец моськой тереться. Оливий тут же забыл о родителях и снова потянулся к котику, чтобы обнять, а тот опять голову втянул и не достать его!       — Ма! — на этот раз в интонации Оливия послышалось недовольство. Удивляя родителей, он полностью забрался на стул и всё-таки сцапал замурчавшего трактором кота. Оливий даже передумал на него злюкаться и, ловко спрыгнув на пол, прижал кота к себе.       — И в кого он такой умелый, — Кентрис глянул на супруга, а тот с видом «меня тут нет!» отвернулся. Просто Олимп тоже в детстве пугал родителей подобными выкрутасами.       — Ма! — подскочив к родителям, Оливий показал кота.       — Какой молодец! — похвалил Кентрис, погладив сына по голове.       — Мапа! — Олимп указал пальцем на себя, а потом указал на мужа: — Папа!       Оливий большими глазами посмотрел на одного, потом на другого и, вытянув руки с котом, выдал уверенное:       — Ма!       — Первое слово, — рассмеялся Кентрис.       — Ну ладно тебе, чего слово сразу, — не согласился Олимп. — Звук!       — Слог? — предположил Кентрис.       Оливию разговор мапы с папой казался не таким уж и интересным, поэтому пару раз прыгнув на месте он покрепче прижал к себе Хвостика и в один прыжок запрыгнул на круп отца: они с Олимпом сидели на краю кровати, так что высота в целом была приемлема. Потоптавшись по ошарашенно вылупившемуся отцу, Оливий прилёг, поджав под себя ножки.       — Вот это поворот! — восхитился Кентрис, а потом заговорщицки шепнул супругу: — Точно весь в тебя!       — Как будто это что-то плохое! — Надулся недовольной букой Олимп. — Зато какой активненький!       — А я пропустил, как он на ножки встал, — грустненько вздохнул Кентрис.       — А нечего было посреди дня на работу ехать, — припечатал Олимп.       — Так это же ты в декрете сидишь, а не я, — кашлянул Кентрис, нервно почесав нос пальцем.       — То есть ещё я и виноват остался! — Олимп хлопнул мужа по лбу ладонью.       — Я тебя ни в чём не обвинял! — заверил Кентрис, сжимая руки супруга и смотря с вселенской любовью, чем даже смутил. — Спасибо за нашего милого малыша!       А милый малыш, точно поняв, что о нём речь, поднялся на ножки: Хвостик в этот момент сначала спрыгнул на Кентриса, а потом запрыгнул на круп ребёнчишки. Оливий, цепляясь за волосы и уши отца руками, приподнялся, встал на задние ножки и, положив голову на голову отца, заулыбался радостным солнышком.       — Матушка Природа! До чего хорошенький! — восхитился Олимп и, не удержавшись, ткнул его пальчиком в нос.       — Правда, — сдержанно прохныкал Кентрис, — он очень больно согнул мне ухо!       — Да как он мог это сделать? У него же такие маленькие и тоненькие пальчики!       — Мне ухо сломали!       — Да не неси ты ерунду!       — Ма! — задорно крикнул Оливий и ловко спрыгнул на пол. Вместе с Хвостиком, который принялся утробно и крайне недовольно ворчать, что ему поспать не дают, а он ведь так удобно сосисочкой вытянулся! Ну, это больше напоминало багеточку, потому кот оказался длиннее, чем длина крупа маленького оленёнка.       — Вы што тутава застряли?! — в комнату не стучась весь из себя такой недовольный зашёл Лаимм. Правильно, они там уже все помолились, детей накормили, пелёнки сменили, жопки помыли, на стол накрыли, а этого маленького кентавравского стада всё нет и нет. А на стол уже всё поставлено. А их нет! Даже парни с работы вернулись! А этих опять нет!       — Раны мужу обрабатываю, — оправдался Олимп.       — А пашто ребёнок ещё не умытый?! — возмущенски возмутился Лаимм. — Это што тако деица?! Ребёнок рОдился, а не умытый! Ты мапка или што тутава?! — Лаимм сурово свёл брови к переносице.       — Не кричи на меня! — надулся Олимп.       — Буду кичать! — Лаимм погрозил другу кулачком, а потом хвать Оливия и в ванну потащил, откуда крикнул: — Тыблачко, быренька иди умывай ребёнчишку! И сам жопку мой! Чё деица-та, чё деица! — причитая, Лаимм с Хвостиком на руках вышел из ванны, погрозил кентаврам пальчиком и вышел в коридор, откуда крикнул: — Я позвоню Вреднуличке! А то што это тако? Ребёнок рОдился, а мы Вреднуличку не предупредили? Ругаца будет. Опять я виноватый акажуся! Как так-то!       — Ты пока иди к Айкену сходи, глядишь, поможет исцелением, — Олимп нехотя поднялся и заторопился в ванную, где обнаружил замершего истуканчиком сына прямо в ванне, стоящим на заботливо подстеленном широком мягком полотенце, чтобы копыта не разъезжались по скользкой поверхности. Завидев мапу, Оливий, точно пёс, дождавшийся своего хозяина, радостно завилял хвостиком, да так, что аж жопка заходила ходуном. При этом мордашка настолько обрадованная, что описать сложно! Это как будто если бы ему подарили игрушку, кою он просил очень давно и так же давно ждал. Олимп не удержал весёлого смеха и поспешил к сынуле.       Кентрис осторожно заглянул в ванную — одним глазком! И сам не удержался от широченной улыбки, смотря, как парочка самых любимых оленят в мире крутит вентили и таращится на лейку, из которой потекла вода. Ну, больше любопытства проявлял Оливий по понятным причинам — для него всё в новинку! А потом он как давай ржать и топтаться, стоило тёплым потокам воды упасть на его круп. И какой же неописуемый детский восторг появился в его глазах от геля для душа! Гель ведь вон как мылится! Пены полно! А Олимп ещё играться вздумал, и ну из пены делать всякое. Оливий не удержался и тоже давай чего-то лепить. Правда, как у более ловкого и сообразительного мапули, у него ничего не получалось, но он не унывал и старательно старался. Играться с мапой это же так здорово! Если что не получится, он поможет и всё сделает!       Посмеиваясь Кентрис без особого желания оторвался от такого увлекательного занятия, как подглядывание за супругом и сыном, и прежде чем спуститься к остальным, собрал грязное постельное бельё, скинув его в пустую корзину для белья, и прихватил с собой. В идеале ещё бы матрас проверить, но это ладно. Было у Кентриса стойкое ощущение, что если он задержится ещё немного, придёт яростный маленький миленький лесной эльфёнок! То есть Лаимм.       — Давай сюды! — выхватив корзину из рук друга, Лаимм ему зарядил пендаля. — За опоздание! — он уставился на Кентриса с видом «что-то сказать хочешь?!», но Кентрис благоразумно промолчал и добежал до Айкена.       — Что такое? — шёпотом спросил тот, покосившись на кентавра.       — Поможешь? — Кентрис указал на своё лицо.       — Вообще без проблем, — рассмеялся Айкен. — Не пыхти мне в цветок! — поругал он сунувшегося к нему Тима, отодвинув его подальше. — Пыхтит он мне тут!       — Так вдруг супруга украдут, — делано ужаснулся Тим.       — Мне чужого не нужно! — с важным видом сказал Кентрис.       — Всё, прекратите! — отмахнулся от парней Айкен и положил руки на лицо кентавра.       Пока ребята занимались исцелением, а остальные изнывали от того, что им не давали начать жрать, потому что у них опоздуны — особенно страдал Хестан, перед которым стояла глубокая тарелка, полная его любимого мяса в подливе — Лаимм загрузил испачканное в крови постельное бельё в машинку, насыпал всякого-разного и запустил крутиться. К этому моменту спустились умытые и одетые оленята.       — Ма! — выкрикнул Оливий, поднимая ручишки над головой.       — Дида! — заявил Лаимм, указывая на себя пальчиком.       — Дидя, — протянул Оливий.       — Какого?! — Олимпа чуть не разорвало от возмущенского недовольства. — То есть «мапа» было сказать сложно, а «дида» нет?!       — Ты што на ребёнка кичишь? — Лаимм неодобрительно сощурился.       — Я не кричал! — обиделся Олимп.       — Ну лана тебе, Тыблачко, всё жи хорошо! — Лаимм отвёл обиженно сопящего друга к его месту, а потом сцапал и Оливия. — Дя? — Лаимм глянул на ребёнчишку.       — Ма! — обрадовался Оливий просияв солнышком.       — Пашто «ма»? Дида!       — Дидя! — Оливий принялся прыгать козликом вокруг Лаимма.       — И тест не нужен, — не удержался от смешка Кентрис.