Красная нить судьбы. Часть 5. ПРЕДКИ! ТЕПЕРЬКИ! ПОТОМКИ!

             Элон даже расслабиться не успел, а тайфунчик в лице милого лесного эльфа вернулся. Он уходил, но обещал вернуться… А Элон только-только ножки вытянул, на кровати удобно устроился. Детей обратно в смотровую вернул — ну как вернул, их Тод понёс, осмотреть-то надо, — и теперь пытался спать. Поспал, называется.       А Лаимм как понял, что детей нет, так глаза страшнюче вылупил. Элон реально испугался. Просеменив до кровати, Лаимм в лёгкую на неё забрался и на четвереньках подполз выше. Он замер, оказавшись ровно своей моськой над лицом вжавшегося в подушку Элона. Опустившись максимально низко, отчего Элону показалось, будто он почуял запах скошенной травы, Лаимм замогильно прошептал:       — Ты куды дитёв дел, ирад?       Бедный несчастный ангел с этим эльфёнком хлебнул львиную дозу стресса.       — На осмотр отдал, — страшась реакции друга, прохрипел Элон: довёл!       А Лаимм как насупился! Как надулся колобочком недовольным! Плюхнулся с краю кровати на жопку, ножки свесил, ручишки на груди скрестил и как давай возмущенски возмущаться:       — Да как дитё своё можа отдать?! Как нипанятна, што с ним всё хорошо?! Да што за мапка такой, што ребёнчишку своего вот так адаваит! Ребёнчишку надо к груди прижать! Расцеловать! Аурой своей поделиться! А он што! Зял и адал! Это де тако видано?! Ребёнчишкам надобно с мапкой быть, штобы чувствовать себя хорошо! А он чиво?! Зял и адал! Как так можа?!       Элон стойко вытерпел весь этот обвиняющий моноложище, и когда Лаимм притих немного перевести дух — устал ругаться! — вставил свои «пять копеек»:       — А ты что вообще пришёл-то?       — Дык, — Лаимм резко сменил гнев на милость, сделавшись милашкой-скромняшкой, — мне маиво рибёнка адай.       — Ты же его забрал, — удивился Элон, не сразу сообразив, о ком друг говорит. — Ещё и чужих прихватил, — ворчливо добавил он.       — Дык, как чужих-то? — удивился Лаимм. — Это сё своё! Родное! Поле! Небо голубое! Огородик и картошка! Вот оно! Моё немношка!       Элон сначала слушал внимательно, а потом от удивления округлил глаза. Спрашивается: что это было? Вроде о детях начал, а закончил всё стихами непонятного сочинения. Нет, явно это эльфёнок сам только что придумал. Но зачем? Зачем озвучивать эту странность вот так внезапно? Вроде такая серьёзная тема — больше спор — а тут стихи. То ли стихи, то ли песенка. А ещё после этого Лаимм с выпученными глазами застыл, смотря куда-то в пространство. Призрака, что ли, увидел?       — Ты что замер-то? — сев, Элон осторожно покачал эльфёнка, положив руку на его плечо.       — Ой! — встрепенувшись воробушком, Лаимм повернулся к ангелу. — Адавай ребёнкав! — снова надулся он, сжимая кулачки.       — Он имеет в виду Кристана, — пояснил замерший в проёме Хестан.       — Ну! — покивал Лаимм. — Агурачка исчё лечится, а Иличка сопит сопелкой! Не стал его будить. Они так миленько с Рычалочкой уснули! — Лаимм умилительно захихикал, прижимая ручишки к щёчкам, забавно их приподнимая, отчего они стали казаться больше, чем есть на самом деле. Такой миленький! Даже Хестан умилился своему Пиражочку.       — Точно, — вспомнил Элон, — Кристана же к выписке готовили, а я должен был справки подписать.       — Ню, — Лаимм забавно шмыгнул носом и спрыгнул на пол. — Дык адавай!       — Вот надоедливый! — не удержался от полного возмущения восклика Элон.       — Ну, Вриднуличка-а-а! — заканючил Лаимм, забираясь обратно на кровать и укладываясь толстеньким червячком рядом с всё больше охреневающим ангелом. — Ну адавай ребёночка моего, да я пойду! Мы се уйдём, а ты будешь отдыхать! Я тебе там стока сиво скуснава передал! М! И пелемешеньки! И мантишеньки! И беляшочки! И блинчики с рыбанькой, как обещал! И не тока с рыбанькой! Там всякого-всякого! Много! Надолго хватит! И соленьецев дал! — Лаимм невинно захлопал ресничками. — Много банок! В прохладу поставить и их надолго хватит! Я тебе там вареничков с вишенкой поклал! — демоном искусителем прошептал он.       — А ты откуда знаешь, что это мои любимые? — опешил Элон, хотя понимание откуда пришло вместе с вернувшимся Тодом. — Сдал меня, да?       — Есть немного, — хитро подмигнул Тод, просачиваясь в палату мимо ни на миллиметр не отодвинувшегося Хестана. — Шеф, ты чего, дверью подрабатываешь? Встал так неудобно!       — Широкий? Не пролезаешь? — хмыкнул Хестан.       — Ща как откормлюсь на Лаиммкиной стряпне! — Тод похлопал по животу. — Кстати! — он протянул вытащенный из-за пазухи файлик с несколькими документами, вместе с ручкой передавая их супругу. — Чтобы наши дражайшие друзья тут не задерживались, — широченно улыбнулся он, демонстрируя ровные ряды клыков.       — Здесява! — Лаимм спрыгнул и замер возле кровати, прижав сжатые в кулачки руки к груди. — Быренько пиши, што там надо и мы почапали домой! Я сиводня уже помолился! Трижды! Дары оставил и их приняли! Я маладэц! — упирая кулачки в бока, Лаимм горделиво выпятил грудь. — Ну атпущай, а?       — Грехи отпустить? — у Элона с поведения эльфёнка появилось стойкое ощущение повторения: как будто он это далеко не в первый раз переживает. Так ведь так и есть!       — Я безгрешный, — шепнул Лаимм. — Иначе Великие Духи бы мне не откликались, — и он опять забавно шмыгнул носом. А потом как заорёт! — Атпущай нас давай! Подписывай бумажульки свои! Я домой хочу! Там Риваська! Там уборочка! Там всё! — завозмущался он. — Быренько! — и Лаимм пальчиком потыкал в бумаги.       А Элон как застыл с открытым ртом, так и сидел. Что ни день, то потрясения! И когда они закончатся? Судя по всему, тогда, когда вот этот маленький и на вид невинный лесной эльф куда-нибудь денется. А куда он денется? Никуда! Хестан его от себя точно никуда не отпустит. Нет чтобы на своего супружика повлиять хоть как-нибудь, стоит и подхихикивает! Ехидненько так. Правильно, не всё же Хестану «страдать» от налётов своего любимого Пиражуньки.       — Отомри! — Лаимм пальчиком потыкал Вреднуличку в нос.       — Как же ты меня достал! — от всей души возмутился Элон.       — Што злой такой? — надулся Лаимм. — Быренько подписывай, да я пошёл! — а потом, точно ему озарение пришло: — А я и так пошёл! — И он посеменил на выход. Правильно! Что он растерялся-то? Младенцев вон как нагло украл, ни на кого не посмотрел. И сейчас так же сделает! Кто его остановит? Никто! Поэтому сейчас заберёт своего Касатуничку и погонят они домой! На Хестана с Маркусом как-то по фигу, главное ребёнка домой вернуть.       — Никак не пойму, что у него в голове творится, — покачав головой, Элон взялся подписывать справки.       — В голове у него забота об окружающих, в первую очередь, — рассмеялся Хестан, следя за своим споренько усеменившим по коридору Пиражунькой.       — А как же эти его лошадки? — спросил Тод.       — Удивишься, но это вторично. Он всех своих лошадей отдаст, если это потребуется, — Хестан посмотрел на что-то усердно расписывающего в листке ангела. — Ты и правда нас так отпустишь?       — Идите уже все отсюда, — Элон протянул один лист Хестану, остальные Тоду. — Это отдашь в регистратуре и на этом всё. Никто меня так не выматывал, как ваше семейство. Уйдите уже отсюда.       — Понял! Принял! — Хестан отдал честь и не прощаясь вышел из палаты.       — Очень надеюсь, что больше они не вернутся, — устало вздохнул Элон, расслабляясь. — Ближайшую пару сотен лет!       — Так, — растерялся Тод, — а где мы тогда вкусную еду брать будем?       Только улёгшийся Элон приподнялся на локтях, уставившись на мужа как на идиота. Его так и подмывало спросить: ты серьёзно? Магазины же никто не отменял! Но! Надо признать, таких соленьицев, как у Лаиммки, нет ни в одном магазине!       — Айдате домой! — Лаимм зайчиком запрыгнул в палату Кристана. — Я сё уладил! — он продемонстрировал ладошки, делая важнючий вид.       — Чего ты там всё уладил? — Хестан стукнул любимку по носу пальцем. — Заполни, распишись и в регистратуру сдай, — он протянул листок сыну, и тот вылупился на него так, будто не знал, что делать.       — Сё я уладил! Я жи договорился! Я маладэц! — не согласился с мужем Лаимм.       — Как солёный огурец, — хмыкнул Хестан, подхватывая Пиражуню на руки.       — Манюня, заполни, пожалуйста! — Кристан протянул справку мужу.       — А сам? — улыбнулся Маркус.       — У тебя почерк красивый, а у меня не очень! Ну заполни! А я пока оденусь! — упрашивал Кристан, и Маркус сдался. Как не пойти навстречу такой милой просительной мордочке? Ещё и губками так мило шевелит. Чмокнув мужа в щёку в благодарность, Кристан заметался по палате, переодеваясь и спихивая в рюкзачок снятую одежду.       Хестан предусмотрительно отвернулся, а то сын чуть ли не полуголым рассекает. Зачем ему на сына в неглиже смотреть, когда на руках лежит вон какой Пирожочек. Пирожочек, корчащий странные рожицы. Лаимм то щеки раздул и страшно-страшно нахмурился, пуча глаза. То наоборот, поморщился так, словно в палате воняло чем-то ужасно. То заулыбался дурачком, сделав глаза сумасшедшего: того и гляди набросится и отлупит. А потом сделался задумчивым-презадумчивым, ещё так забавно ножку на ножку закинул и покачал верхней.       — Что ты делаешь? — не удержался от вопроса Хестан.       — Великие думы думаю! — с важным видом поведал Лаимм.       — Что ещё за думы? — Хестан вопросительно изогнул брови.       — А мы успеем в магазинчик за тортиком заехать? — шёпотом спросил Лаимм и вылупился на мужа в ожидании ответа. Конечно же, положительного.       Хестан не сходу сообразил, о чём речь. Вроде бы при чём тут торт? Как бы роды тут, младенцы, кормление, все дела… А тут торт! И тут как-то само вспомнилось, что любимый Пиражуня тот ещё сластёна, а дома торты кончились, и даже пирожных нет. И шоколадок. И конфеток. И мармеладок. В доме такое кончалось удивительно быстро!       — Даже не знаю, что тебе на это ответить! — честно сознался Хестан.       — Правду! — драматично выдал Лаимм, сжимаясь в слезливый комочек. — Руби правду-матку! — сдавленно прошептал он, сжимая кулачки. — Я готов к ужасам реалий этого мира! Пусть их мрак пройдёт стороной! Пусть не тронет он меня! Я справлюсь!       — А теперь я не знаю, чему удивляться: твоему актёрскому мастерству или фантазии, — кашлянул Хестан.       — Ты не удивляйся, а про тортишечку лучше скажи! — хлопнул его в лоб Лаимм.       — Ну какой тебе торт, когда у тебя младенцев куча. Странно, что никто не звонит и панику не поднимает.       — Дык чё её поднимать? — Лаимм развёл лапками. — Я дитёв накормил и спать паклал! Сё, чиво исё нада?       — Ничиво ни нада! — передразнил Хестан любимку, и тот хихикнул.       — Я готов! — отрапортовал Кристан: а у самого вид такой воинственный, будто он в рейд собрался, а не из больницы выписываться.       — За тортом поедем? — спросил Хестан, первым покидая палату.       — За каким тортом? — удивился Кристан.       — Кругленько сладеньким! С пудингом! И с много-много-много фруктами! Чтобы коржики мягкие-мягкие! Скусные-скусные! Штобы ты его так кусь! А он тебе по языку кремушком растекался! И стало так сладко-сладко! И ты весь такой скукожился, патамушто скусна! М! МанифиГ! — Лаимм, пока описывал вкусный тортик, реально в комочек сжался, глаза зажмурил и сжал кулачок, вторую руку прижав к груди.       — Мне от одного описания сладко стало и чувство, будто жопа слиплась, — Хестана от всей этой приторности передёрнуло.       — Мне что-то тоже как-то сладко стало, — протянул Маркус: ему стало любопытно, это из-за того, что Лаимм так страстно описывала любимые сладости, или из-за его ауры? Скорее от всего и сразу. И эти восторженные интонации!       — Мапуличка так вкусно описывает, что мне тоже тортик захотелось, — насупился Кристан.       — Дома дети! — строго сказал Хестан.       Маркус с его ревнивых ноток, кои демон старался скрыть под недовольством, чуть не расхохотался в голос. Интересно, он к тортику приревновал или нет?       — И чё? — не понял Лаимм. — Купим тартиночку и домой обратно!       — Пиражунь, ну какой тебе торт?! Нельзя же!       — Да пашто низя-то?! Пашто?!       — Да потому что у тебя грудное кормление!       — И чиво?       Копируя мапу, Кристан сделал круглые глаза, а потом сделал шажочек назад, чтобы идти наравне с мужем, а не перед ним, и шёпотом спросил:       — А что, когда грудью кормишь, нельзя сладкого?       — Не рекомендуется, так же, как и при беременности, чтобы у ребёнка, у которого иммунная система слабее, чем у взрослых, не появились какие-либо осложнения, — пояснил Маркус. — Как говорят многие врачи: можно всё, но в разумных пределах.       — А где они, эти разумные пределы? — растерялся Кристан.       — А! Заколебали! — возмущенски завопил Лаимм, замахав всеми конечностями, чуть не прибив мужа. — Сладкавая скуснасть идёт в сердечко! В сердечко! А не в животик! Она полезная! Полезная! Патамушта поднимает настроеньице!       — Так всё равно в желудок падает! — в ответ заорал Хестан. — А потом там переваривается, и твоя сладковая вкусность из жопы какашкой вываливается!       Лаимм резко застыл и уставился на мужа огромными глазами, в которых так и читалось: предатель!       Почуяв, что маленькая бомба в лице лесного эльфёнка сейчас взорвётся от переполняемого недовольства, Маркус покрепче схватил Кристана за руку и потянул на выход. В конце концов, им ещё справку сдавать! А эти пусть сами разбираются.       Маркус как в воду глядел:       — ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ ТАК КОЩУНСТВОВАТЬ?! — раздался разъярённый боевой писк Лаимма на всю больницу. Нельзя вставать между Лаиммом и сладостями, а особенно между ним и лошадками…