"Тёмный феникс"

      Усянь открыл глаза. Рядом с кроватью на стуле, восседая на нем словно на троне, с идеально прямой спиной читал мужчина. Темный открыл уже было рот, чтобы его окликнуть, но на пару мгновений замешкался, не сразу решив, каким именем назвать.       — Хэ? — наконец прошептал он. Мужчина обернулся, и серые поблекшие глаза встретились с впалыми золотыми.       Второе имя, что крутилось на языке, растаяло, как и образ его носителя в голове Усяня. Хэ Сюань пересел со стула на край кровати и дотронулся до запястья темного, считывая пульс. Удовлетворенно хмыкнув, он ободряюще похлопал по руке и поднял глаза на ее хозяина. Черновод заметил, как тот следит за ним и мягко улыбнулся. А если быть точным, просто приподнял уголки губ.       — Хэ, как?.. — Усянь попытался привстать на локтях, но хозяин дома надавил легонько на плечо, давая понять, что тому лучше полежать.       — Почему ты так неуважительно к нему обращаешься? — раздался знакомый голос откуда-то из противоположного угла, — Он так о тебе печется, помогает тебе с самого начала, а ты? Зовешь его по фамилии, — из полумрака вышла высокая фигура в красном одеянии.       Господин Градоначальник или — как его называл Вэй Усянь — послушник храма Водных каштанов сегодня был при параде: на груди украшение с бабочками из серебра; на сапогах цепочки, мелодично звенящие при ходьбе; на руках резные наручи из все того же белого металла, с изображением кленовых листьев, бабочек и хищных животных. Длинные черные волосы непревзойдённого свободно струились по плечам, украшенные косичкой с заплетенной в нее красной лентой.       — О, господин Хуа Чен. Неужели вы так принарядились, чтобы поприветствовать меня? — оживился Феникс, совершивший новую попытку приподняться и преуспевший в этот раз. Хэ Сюань ничего не сказал, только скосил глаза на гостя в красном, помогая Усяню и поднимая подушки.       — Еще чего, — фыркнул Хуа Чен, складывая руки на груди, — Я пришел поговорить с Хэ Сюанем, а тут ты… Так что ты скажешь в свое оправдание?       — Хуа Чен, — Чернорвод тихо окликнул князя гуев. Можно было подумать, что это жалкая попытка его остановить, если бы не металл в голосе и заледеневшее золото глаз.       — Вы ошибаетесь, господин Хуа Чен, — Усянь опередил Искателя цветов под кровавым дождем, который уже было открыл рот. Сам же темный поднял глаза на Хэ Сюаня, словно отвечает ему, — Каждый раз называя его по фамилии, я благодарю брата Сюаня за все.       — Какой-то изощренный способ благодарить, — скривился Хуа Чен, но при этом задумчиво вглядываясь в лицо Усяня. То, что он обратился к нему как положенно заставило господина Градоначальника нервничать.       — Ну мы и сами не вполне нормальные, — Усянь улыбнулся Хэ Сюаню, — А вы, господин послушник храма Водяных каштанов, так сильно переживаете за поруганную гордость своего друга?       Хэ Сюань, не убиравший руку от запястья темного, снова дотронулся до него, сильнее сжав пальцы. Усянь заметил его смягчившийся взгляд. Неужели он так рад услышать объяснение по поводу своей фамилии? Темный на мгновение задумался, а видел ли он до этого такой взгляд у хозяина Черных вод?       Кажется, нет. Что же изменилось? Вспомнилось произошедшее у горы Дафань. С какой стати он оказался там? Раньше, помнится, ему было все равно, куда ушел Феникс. И сколько бы тот не пропадал, Черновод никогда не задавал вопросов, как и не делал попыток вмешаться.       — А вы, господин Темный феникс, смотрю, пришли в себя, — довольно ухмыляясь, Хуа Чен шагнул в сторону двери, — Что ж, мне пора.       — Вы же пришли поговорить с братом Сюанем, можете сделать это. Я хотел бы еще полежать, отдохнуть, — Усянь кивнул Черноводу, а затем усмехнулся своим словам. В свете своей нынешней сущности слова об отдыхе были ни к месту.       — Это так. Изначально я пришел к Хэ Сюаню посекретничать, — Хуа Чен хитро взглянул на Усяня, — Пришел, дома никого, двери нараспашку — заходи, кто хочет. Хотел уже уйти, а тут хозяин объявился с тобой на руках. Вы заноза во многих задницах, господин Феникс, вы знали?       — Догадывался, — ехидно оскалился Усянь в ответ могую в красном, а затем повернулся обратно к Хэ Сюаню, — Так получается, я провалялся всего ничего? Не день, не неделю? То-то чувствую себя волом, вспахавшим рисовое поле, — плюнув на попытки казаться сильным, он упал на подушки и закрыл глаза. Такой усталости темный, кажется, не испытывал давно. В этой жизни такого точно не бывало.       — Своим появлением вы взбудоражили все три мира, подняли на уши Небеса, нарушаете покой непревзойденного. Да еще и являетесь великой загадкой. Хотите секрет? — Хуа Чен загадочно прищурился, ожидая ответа. Феникс же повернул к нему голову, изобразил мученическое лицо и буркнул: «Нет», на что господин Градоначальник фыркнул, — Всем интересно, что это за сила, текущая в ваших меридианах? Такого отродясь никто не видел.       — Тц. И это все? — Усянь грустно хохотнул, вспоминая, как получил свои силы, — Тоже мне, секрет, — буркнул он, отворачиваясь.       Разыгравшееся было шутливое настроение улетучилось в мгновение ока и на могуя накатила тоска, от которой сжималось сердце и хотелось умереть. Такое происходило довольно часто, намного чаще, чем им овладевал гнев. И в такие моменты Усянь ощущал себя лишним…       Везде. В мире людей, демонов, про небожителей и говорить-то не приходится. Хотя он там никогда не был. Поставив себе зарубку посетить Небеса, Усянь погрузился в размышления о том, что ожил по ошибке. Не зная причины, он чувствовал себя недостойным жить.       И тут же вспоминал, что происходящее с ним сейчас и жизнью-то не назвать. Ни жив, ни мертв. Вместе с тоской, как обычно, накатила усталость. Не физическая — душевная. Опять же, не помня ничего, он ощущал на себе груз ответственности. Хотя скорее даже вины. Усянь пожалел, что променял воспоминания. Возможно, если бы он все помнил, не было бы так тяжело? А с другой стороны, не потому ли он от них избавился, что помнить было невыносимо?       Заметили перемену в настроении Феникса и его коллеги по статусу. Хэ Сюань довольно доходчиво зыркнул на Хуа Чена, и тот, заметив это, фыркнул и раздраженно ухмыльнулся. А затем, пожав плечами, вышел вон из комнаты. Черновод, до сих пор не выпускавший руку Усяня, снова сосредоточился на его пульсе, опасаясь, что темный перейдет в фазу гнева. Но на удивление, в отличие от самого Усяня, который без сомнения впал в уныние, сила в его меридианах пребывала в беспокойстве и смятении, словно была отдельным живым организмом. Такое могуй видел впервые за все свое существование.       Это заставило задуматься над словами Хуа Чена о том, что все заинтригованы природой силы Темного феникса. Сам Черновод тоже иногда думал об этом. Особенно в первое время, когда темный вернулся с Тунлу. Сила от него ощущалась, но не понятно было, что она из себя представляла. В редкие моменты, когда Хэ Сюань с Усянем предавались праздным разговорам за жизнь, второй жаловался, что не может выполнять заклинания, доступные любому гую или небожителю. Но прекрасно управлял жизненной темной энергией нежити и тварей.       Да и сам Черновод стал однажды жертвой этого умения. Именно это заставило его начать интересоваться возможностями своего новоявленного коллеги. Опыт был довольно неприятным, и непревзойденный вспоминал его с содроганием. Конечно, он знал, что сущность у него и небожителя совершенно разная. Если у второго она светлая — янская, то у него темная — иньская. Добро и зло, черное и белое. Хотя кто там еще оказывался добром или злом, можно было поспорить.       Мысли об этом возвращали к воспоминаниям о своей человеческой жизни и о той несправедливости, что с ним случилась, поднимая вроде бы успокоившийся гнев на Ши Уду. А как эти «святоши» с Небес поступили со своим же собратом, Се Лянем? Осознание этого заставило Хуа Чена отказаться от вознесения и предпочесть переродиться в могуя. Было больше примеров жестокости и беспощадности небожителей, заставившей людей становиться нежитью, одержимой гневом и местью.       — Брат Сюань? — хозяин Черных вод вздрогнул и, очнувшись от морока дум, поднял глаза на лежащего на кровати могуя.       Задумавшись, он совершенно забыл, где находится. Как и о том, что держит в руках запястье Вэй Усяня, которое сжал со всей силы, вспоминая о несправедливости. Если бы темный был еще жив, на его руке остались бы следы. Сейчас там все побелело, а когда Черновод отпустил и осторожно положил руку рядом с Усянем, след принял первоначальный сероватый оттенок.       — Что это? Оно живое, — Хэ Сюань дотронулся снова до запястья, и темный понял, о чем тот говорил.       — Ну, в какой-то степени это так и есть, — печально усмехнулся Усянь, — Ты никогда не интересовался тем, что произошло со мной в Медной печи. Что изменилось?       — Это не значит, что мне не было любопытно, — пожал плечами Хэ Сюань, — Я думал, ты не хочешь об этом говорить, потому и не спрашивал. Но интерес был. И никогда не пропадал.       — Ну, ты прав, брат Сюань. Она живая… Раньше по-крайней мере была, — Усянь снова усмехнулся и, подняв глаза на Черновода, заметил на его лице растерянность вкупе с любопытством, — Это души людей, которые попали в ловушку Медной печи. Когда-то они были подданными какого-то императора Уюн, он вроде еще небожителем был. Я не вдавался в эти дебри. Сопереживание с обиженными мертвыми это то еще удовольствие, — темный скривился, словно откусил незрелую вяжущую хурму.       — Цзюнь У? — прошептал Хэ Сюань, всматриваясь в лицо Усяня, словно ища там чего-то, — Но как?       — Я занимался подобным будучи живым, — Усянь сказал это так просто, словно говорил о чем-то обыденном.       Лицо повелителя Черных вод вытянулось в удивлении. Он вспомнил, что когда еще был простым могуем, сразу после перерождения искавшим того, кто явился ему за мгновение до человеческого конца, слышал о подобном. Были люди, точнее заклинатели, которые шли по противному всему миру темному пути зла. Они повелевали душами умерших, могли создавать марионеток, разрывали могилы и использовали трупы в своих зловещих ритуалах.       Неужели Усянь занимался подобным? Каким образом он смог добиться перерождения? Да еще и стать непревзойденным? Простой могуй — все, на что он мог рассчитывать при своем-то ремесле. Желание узнать о человеческой жизни Усяня захватило Хэ Сюаня и он с сожалением взглянул на лежащего темного.       — Дальше ты слушать не будешь? — удивился Усянь, когда Хэ Сюань встал с кровати с явным намерением покинуть комнату.       — А что это не все, что есть в тебе? — Черновод плюхнулся назад с широко раскрытыми глазами.       — О, во мне много всего, — хохотнул Феникс, но заметив серьезный взгляд золотых глаз, тяжко вздохнул, — Болезнь и Смерть — мои крылья, Старость — основа моей силы, — плечи Хэ Сюаня поникли, словно он взвалил на себя непосильную ношу. Он не сразу понял, о ком говорит Усянь. Но с каждым новым именем в голове всплывал рассказ Хуа Чена о произошедшем в прошлое пробуждение Тунлу. О трех движущихся горах. А между тем Усянь продолжал, — Он объединил мою человеческую энергию, которая, как ни странно, не ушла со смертью, с душами из Медной печи. Человеческая энергия позволяет мне подчинять себе людей, существ, предметы. Души Уюн способны сами становиться предметами, оружием, существом. Способность забирать у других их жизненную энергию и уничтожать, вероятно, осталась тоже со времен человеческой жизни. Единственное мое воспоминание оттуда — как я получил свою силу.       Хэ Сюань вспомнил, как в первый день появления темного у него дома, они отправились на Луанцзан (так вроде называлась та гора). Вэй Усянь называл ее так же Курганы смерти. Он говорил, что подчинил себе их. Черновод быстро сложил все факты и с еще большим удивлением, граничащим с восхищением, взглянул на своего коллегу.       — О. Кажется, ты понял, о чем я. Курганы смерти — Луанцзан — мой дом, моя вторая родина, можно сказать, — Усянь зловеще засмеялся, а затем затих.       Он вспомнил. Тысячи искаженных, жаждущих мести, справедливости и сочувствия душ ринулись к нему в желании уничтожить его и присоединить к себе. Но вместо этого, взглянув в его душу, приняли решение служить ему, в обмен на обещание воздать за несправедливость. Конечно, наказать их обидчиков он не имел возможности — они все были сотни лет как мертвы. Но он имел возможность отплатить за несправедливость, что творилась в данный момент. И он согласился.       Феникс не помнил, почему он согласился. Но помнил ощущение боли и потери, что раздирало его тело и душу. Помнил, что не раздумывал ни мгновения, так сильно было его желание воспользоваться тем, что предлагали ему духи, заключенные в ловушке Луанцзан.       — Они заняли мои пустые меридианы, — Усянь смотрел в никуда, полностью погруженный в воспоминания и ощущения того дня (или дней), — Было ощущение, что тело раздирают на части или прокалывают тысячами игл. Они проникали везде. Изучали, лечили, заполняли. Я потерялся во времени. В какой-то момент мне даже показалось, что я умер и меня терзают демоны диюя. В Медной печи, казалось, меня выжгли изнутри, — Усянь хохотнул, — В первый раз убили все, что было живое, а во второй раз выжгли все для верности…       Темный замолк и некоторое время так и смотрел в никуда, словно видел сквозь преграды и стены. А потом закрыл глаза и тяжело вздохнул, хотя дышать ему и не требовалось. Ощущение вселенской усталости снова легло на плечи. А вместе с ней пришло и ощущение, что он лишний. В себя привело легкое прикосновение холодной руки к лицу. Длинные пальцы провели от лба по виску, словно убирали волосы. Усянь приоткрыл глаза.       Непривычно теплые золотые глаза смотрели на него. Они были полны сочувствия, боли и чего-то еще, что отзывалось в груди частым сокращением мертвого сердца. Вызывая в памяти неясные очертания пещеры и человека в светлых одеждах, что-то бормочущего тихим голосом, полного мольбы и надежды.       Жар в меридианах вырвал могуя из омута воспоминаний. Усянь вцепился в одеяло, как зацепился в обрывок памяти, желая расслышать слова, разглядеть человека шепчущего их. Проиграв в схватке с жадными духами Медной печи, могуй провалился в темноту, потеряв сознание.