Thorns

— Чёртов Дамблдор, — девушка прошипела сквозь сжатые плотно зубы, в очередной раз спотыкаясь о какой-то корень. Она шла, практически ползла, еле-еле волоча ногами, её длинные кожаные сапоги по щиколотку утопали в грязи. Хлюпающие звуки нарушали мёртвую тишину Запретного леса, оповещая каждого вполне разумного и нет обитателя сего жуткого места об её приближении. Просто замечательно. Она, конечно, заранее перед путешествием наложила на свою обувь заглушающие чары, не подумайте о ней дурно, однако грязь, лужи, лужи грязи и грязевые лужи нельзя было заглушить все и сразу на таком огромном пространстве. В теории, наверное, можно, но на проверку не оставалось ни сил, ни времени. Ей нужно было успеть до рассвета оказаться в замке в подобающем виде. Подол юбки уже давно был испачкан смешанной с дождевой водой землёй и изодран колючими ветками низкорослых кустарников. «Я отдала за эту юбку десять галлеонов, черт возьми, я сожгу этот лес, если очищающие чары с этим не справятся». В её правой руке находилась палочка. Абсолютно новая. Непривычная. Не её. Оставалось около месяца, и за это время она была обязана окончательно настроить её под себя. Пихтовое дерево, к счастью, не имело репутацию непослушного материала, но доверие любой палочки сначала нужно было заслужить. Мысль о том, что у её декана была такая же древесина, слегка успокаивала и внушала уверенность. Ей казалось, что она ходит кругами, что лес заманивал её в ловушку, обрекая на вечные поиски выхода, но заклинание ориентации работало исправно, мягко подталкивая её полутвёрдыми импульсами в спину в сторону Хогвартса. Частота пульсации медленно, но верно росла, что указывало на приближение к месту назначения. Снова зацепившись длинной юбкой о сучок какого-то деревца, девушка резко втянула воздух в себя, не решаясь лишний раз открывать свой рот и извергать проклятья в таком чувствительном к любым всплескам месте. По этой же причине она не стала использовать люмос, это могло с большей вероятностью привлечь к ней внимание... всякого. Словно в наказание за её прошлые ругательства, где-то вдалеке на северо-западе послышался протяжный вой, который заставил её в одночасье замереть на месте и пркрыться невидимой ледяной корочкой животного дикого ужаса. Лишь глаза устремились в небо, стараясь сквозь кроны деревьев увидеть фазу луны и развеять худшие подозрения. «Растущая. Хоть в чем-то мне повезло». Заклинание направления не обращало внимания на её короткий эпизод страха и упрямо толкало в сторону школы. Поддавшись порыву, девушка продолжила идти, молча надеясь, что судьба избавит её от встречи с оборотнем ночью в Запретном лесу и неосвоенной палочкой. Это была бы катастрофа. И она бы провалила миссию ещё до её непосредственного начала. Оборотни редко бывали особо агрессивными вне полнолуния, а их инстинкты и органы чувств теряли силу. Это немного успокаивало, её разум всё ещё способен думать. Деревья окружали со всех сторон и давили на неё. Темные, скрюченные и обвешанные паутиной ветви закрывали обзор. Корни здесь торчали будто бы в абсолютно случайной, но раздражающей выборке, из-за чего девушка не раз падала и тут же сканировала лодыжки, боясь перелома. Вылечить это она, конечно бы, смогла, но заниматься исцелением в такой обстановке было опасно, всегда существуовала вероятность неправильно срастить кости. Её тело обязано быть в своей наилучшей форме, если она хотела хоть чего-то достичь. Лишняя травма могла в любой момент обернуться фатальной ошибкой. Туман лишь ещё больше затруднял передвижение по грязи и корням, он стелился повсюду, обволкаивая пространство и будто бы искривляя саму природу вокруг неё. Этот лес одновременно ощущался и проклятым, и священным, путая её и без того жалкую интуицию. Внутреннее чутье никогда не было её сильной стороной. В горле давным давно пересохло, а лёгкие горели адским пламенем, шумное дыхание вырывалось сквозь губы, но не заглушало оглушающий и отвратительный перестук её сердца. Двигаться было тяжело, ноги вязли словно в болоте, отказываясь подчиняться и лишь утопая глубже. Она не знала, как долго ещё сможет продолжать идти. Возможно, её сил хватит на час ходьбы без остановки. Казалось, что как только она остановится и решит передохнуть, наступит конец для неё. Казалось, удача благоволила ей, ибо уже через четверть часа девушка доковыляла до опушки леса и увидела пред собой такой родной, но причиняющий боль её сердцу вид. Хогвартс ещё не был разрушен огнём; его стены не впитали в себя дикий смрад смерти, крови и слёз; хижина Хагрида ещё не была построена, но на её месте и не оказалось пепелища; теплиц было даже больше, чем она помнила в её времени, а Гремучая Ива явно выглядела более дружелюбно. Тишина и покой. Настолько хорошо, что даже плохо. Почему такое место досталось именно ему? «13-ого июня следующего года ситуация должна будет измениться, но я постараюсь этому помешать.»

***

В купе было отвратительно жарко. Горячий воздух циркулировал по замкнутому пространству и смешивался с ароматом сразу нескольих одеколонов, создавая тошнотворную и душную атмосферу. Пусть официально лето и почти закончилось, солнце всё ещё светило необычайно ярко и грело чертовски сильно по сравнению с типично прохладной погодой в Шотландии в это время года. Том Реддл в который раз жалел о том, что в его компании находилось столько людей. Мало того, что они нагревали воздух своим дыханием и шумели, даже их разговоры на бессмысленные по большей части темы из каждого угла выводили его из себя, но он упорно игнорировал растущее раздражение. Так продолжалось до тех пор, пока беседа, наконец, его не заинтересовала. — Я слышал от своего отца, что у нас появится новый преподаватель по ЗОТИ. Бабка Галатея в кои-то веки решилась уйти на пенсию, — Роберт Лестрейндж облокотился на спинку дивана позади него и с интересом оглядел всех присутствующих. Большинство удивлённо смотрели на него с лёгким раздражением, вызванным этой переменой. Даже Том Реддл оторвал свой взгляд от книги и задумчиво потёр переносицу. Никто не удивился тому, что это известно Лестрейнджу, ведь его отец являлся главой Министерства образования. Ему было положено знать такие вещи. Нет, любопытной стала столь резкая замена, ведь ещё несколько месяцев назад об отставке Галатеи Вилкост не было и речи, старушка на удивление бойко держалась за своё место. — Что ей мешало решиться на это уже после нашего выпуска? Новый преподаватель звучит так проблематично, — пробормотал Абраксас Малфой, до этого игравший в шахматы с Долоховым. Он охотно решил поддержать новость и развить тему, отвлекая внимание соперника от своего очень вероятного проигрыша. На кону стояло желание. Абраксас драматично вздохнул, ведь, зная Антонина, рассчитывать на помилование не стоило. Сам виноват. — Есть ли дополнительная информация? Ваш отец смог что-нибудь выяснить? — Роберт всем своим телом ощутил, как глаза Тома Реддла впились в него раскалёнными иголками, подталкивая рассказать всё, что было известно. Если бы Роберт Лестрейндж знал о существовании препарирования трупов, он бы точно заметил сходство между маггловской практикой и собственными ощущениями, когда на него смотрели эти глаза. Лестрейндж задумчиво нахмурился и покачал головой с явным сожалением: — Информации крайне мало. Знаю только то, что она женщина. Молодая женщина. И имечко у неё какое-то странное. Скорее всего, она иностранка. — Негусто, приятель, — Долохов гадко ухмыльнулся то ли Малфою, то ли Лестрейнджу и сделал следующий ход. — Шах и мат.

***

Девушка всеми силами старалась не демонстрировать свою нервозность. Благо, окклюменционные щиты были на месте, иначе бы по её лицу каждый в Большом зале понял бы, насколько ей сейчас было некомфортно. Конечно, она по воле судьбы довольно часто попадала в опасные ситуации и рисковала своей жизнью по несколько раз за день, но вот неловкие моменты девушка на дух не переносила. Излишняя тревога съедала её изнутри, но лицо оставалось равнодушным. Как и следовало. Первое впечатление было очень важным в её миссии. Сотни глаз смотрели на неё и выносили оценку. Его глаза якобы незаинтересованно, но пристально наблюдали за ней и нечитаемо сканировали. Было холодно. Было жарко. Хотелось аппарировать, расщепиться где-то в Индонезии и умереть на песчаном берегу под тёплым солнышком. Ученики всех факультетов шептались о ней, пытались сделать какие-то выводы и прояснить обстановку. Преподаватели слегка неодобрительно поджимали губы, глядя на такую молодую новую коллегу. Это было ожидаемо. Дамблдор задумчиво и по-старому меланхолично находился в своём собственном мире, но ощущал всех вокруг себя абсолютно ясно. «Ему всегда всё ясно.» Короче говоря, она ненавидела всеобщее внимание. Вот и сейчас, к своему сожалению, ей приходилось стоять за профессорским столом, ожидая, пока директор Диппет закончит её представлять. «Худшее, однако, позади», — девушка пробежалась взглядом по столам факультетов и уже обнаружила несколько знакомых (лично и нет) лиц. Лёгкая волна скорби нахлынула на неё вновь, подкидывая давно забытые воспоминания. Она не дала этому себя поглотить. Не могла. Не здесь. Не перед ним. Дождавшись окончания речи, девушка со вздохом села на своё место рядом с профессором Слагхорном. Мужчина выглядел моложе, но его живые и любопытные глаза главного сплетника оставались с ним сквозь время. — Мисс Гилберт, не стесняйтесь ознакомиться с местной кухней. Не знаю, какая она у вас там в Америке, но уверяю, что не хуже нашей, — профессор озороно подмигнул ей и быстро оглядел зал, уделив особое внимание своему факультету, на секунду удостоверившись, что поведение его подопечных как всегда на высшем уровне. Стол Слизерина неизменно отличался дисциплиной. Раньше она наивно предполагала, что это объяснялось в основном влиянием профессора Снейпа, но, как оказалось, даже в этом времени они были образцом для подражания. Заслуга их чистокровного воспитания, конечно же, но не похвалить это нельзя. Как профессор, она могла только в мечтах надеяться на подобную атмосферу на её занятиях. Её возраст и пол не давали особой веры. — Это миссис Гилберт или же миссис Гермиона, сэр, я замужем, — она мягко улыбнулась профессору, чувствуя поддержку в когда-то знакомом лице. Приятно было видеть, что некоторые вещи не менялись. — Мерлинова борода, поздравляю, миссис Гилберт, поздравляю. И кто же этот счастливчик? — профессор лукаво подмигнул и отпил красного вина. Гермиона прекрасно понимала, чем именно сейчас пытался заняться Слагхорн: он хотел выяснить о ней как можно больше информации и вынести вердикт. «Это мне как раз и нужно». В распространении своей легенды она заранее решила использовать профессора Слагхорна. Он был слишком любопытен, слишком социальноориентирован и слишком любил делиться информацией со своими любимчиками. И это тройное «слишком» было как нельзя для неё кстати. Гермиона Гилберт. Родилась в Америке, в семье двух чистокровных волшебников знатного, но обедневшего рода. Отучилась в Ильверморни на факультете Рогатого Змея. Там же познакомилась со своим нынешним мужем, Лукасом Гилбертом, будущим преподавателем Истории Магии, который прямо сейчас находился в постоянных экспедициях для повышения квалификации. Просто и сердито, но с толикой романтики, как он и хотел. Разговор шёл плавно, профессор Слагхорн был мастером своего дела, смело, но не назойливо выуживал из неё как можно больше информации и поддерживал лёгкую беседу, которую он иногда время от времени разбавлял анекдотами. Казалось, она начинала завоёвывать его расположение, выслушав несколько скандальных и не очень сплетен о нынешнем профессорском составе Хогвартса. «Честно говоря, некоторые из этих секретов я предпочла бы не знать», — подумала Гермиона, когда услышала, что однажды преподаватель травологии, Герберт Бири, был застукан абсолютно пьяным и пытающимся поцеловать статую Гондолины Олифант. Мерзость. — Есть ли здесь ученики, которым нужно уделить особое внимание? У нас в Ильверморни любили давать дополнительные задания или задания повышенной сложности для тех, кто преуспевал, я бы хотела продолжить эту практику и здесь, если, конечно, это будет уместно, — Гермиона уже знала ответ на свой вопрос, однако она не могла слишком интересоваться им, поэтому решила зайти издалека. Глаза профессора Слагхорна радостно заискрились подобно шампанскому, его лицо тут же расплылось в улыбке. Это был очень правильный вопрос. Существовала только одна вещь, которую коллекционер любил больше самого процесса поиска и приобретения нового. И эта вещь хвастовство.