Первое лето, когда мы...

***

Мы поехали обратно на мойку. Я снова был за рулём. Руки Арса обнимали уже очень робко, дистанцированно, слабо. Я чувствовал это в разы отчётливее теперь, замечал каждый жест, силу нажима, касания его корпуса моей спины, интимность всего этого… Её больше не было. Она казалась мне совершенно иной, сухой и холодной. Мы вернули мотик, сели на велики и поехали домой. Ехали как-то поодаль, не разговаривая. У меня не было настроения, во всем теле появилась какая-то слабость, неуверенность, холодная дрожь. И нарастающее волнение. В животе. Я смотрел на хмурое лицо Арса, его задумчивость, и гадал, о чем он сейчас размышляет. Когда озвучит свою реакцию, скажет мне о чём-то?.. Я не хотел говорить ни слова, чтобы всё это отведенное время он хорошо обдумал мое признание и наши новые отношения, как нам теперь быть. Что он захочет изменить, возможно, или какие вопросы мне задать. Головой я понимал, что Арсений мой лучший друг и моя ориентация не будет влиять на то, какой я в дружбе с ним, нам просто весело и классно в компании друг друга. Он не откажется от меня, он меня знает, любит и дорожит мной. Я знаю, так и есть. Я не сомневался в нём… Догадывается ли он о моих к нему чувствах?.. Он знает, что лучший друг гея не обязательно парень, в которого он тайно влюблен, но у нас это именно так. Я знаю много таких историй, читал об этом. Я даже смотрел блогеров из других стран, читал форумы, и это довольно частая проблема. Настолько частая, что мне кажется, что даже Арс за год в Канаде мог вполне познакомиться с ещё одним таким человеком и даже не знать об этом. Он точно меня поддержит. Но он явно думает о чем-то большем, касаемо этой темы… Я чувствовал, что в его мыслях скрыто что-то большое и важное. Для него самого. За ужином я ловил с его стороны робкие извиняющиеся любопытные взгляды. Спрашивающие меня «Как ты? Ты не сильно обиделся? Ты вообще со мной разговариваешь? Ты переживаешь? Ты дышишь вообще?» Но я старался дистанцироваться на время этих раздумий. Хотя именно после ужина, когда Попов уже вовсю отвечал на вопросы Ба о мойке и его впечатлениях от деревенских машин, мне показалось, что Арсений уже ни о чём не думает. То есть, он уже бросил эти размышления и что-то решил. Просто не хотел говорить мне. Оттягивал этот момент. Мне было неприятно так думать. Он ведь тянул из меня нервы. И пропасть между нами неумолимо росла, буквально с каждой минутой этого вечера, с каждым приближением сумерек, с каждым холодным касанием, с каждой сухой и тихой фразой во время мытья посуды и уборки со стола… К вечеру выяснилось, что сегодня у нас ночует Олеся. Как же они с бабушкой любили поболтать, посмотреть эти свои сериалы… Потом Леся измеряла Нине Ивановне давление, распределяла её новые лекарства по делениям таблетницы, что я ей подарил когда-то давно, нахваливала её травяной чай, жаловалась на личную жизнь, трудную работу, а потом они дотемна обсуждали всех местных как курочки и ложились спать. Леся очень хорошая. Во многом нам помогала. С готовкой, закрутками, урожаем, уборкой. Мы с Арсом в основном по каким-то тяжестям, электрике или строительству, починке шлангов, колодцев, полочек, лестниц и сараев… Ба очень не хватало такого общения, как она ни пыталась вовлечь в такие откровенные девчачьи посиделки Викторию. Вздыхала над ней, над её рваными джинсами в облипку, одергивала ей футболку ниже поясницы, приглаживала кичку на затылке, всё норовя заплести косы, и, качая головой, желала найти путевого жениха раньше, чем разбитую голову… Знаю, наверное, как и все бабушки, она хотела видеть в ней прилежную нежную внучку, в платьице, с косичками, ведь она до безумия была похожа на неё в юности. Такими печальными и полными тоски порой были глаза Ба. В те годы из-за войны и послевоенного периода она, наверное, многое упустила и не смогла воплотить свои мечты… Лесю к нам привез Дима, а заодно и первую починенную раскладушку, на которой ночевал он, сама Олеся, когда гостила, и Арс на каникулах здесь. Мы, разумеется, отдали её ей, в маленькую комнату. Уже которую ночь деля старенький диван на двоих… Когда стемнело, мне даже стало холодно, хотя на улице было за двадцать градусов. Все разошлись и наступила какая-то угнетающая тишина. Я понимал, что не усну сегодня, не получив какой-то ответ от Арсения. Разговор не закончился на чем-то стабильном и понятном мне, поэтому я ощущал недосказанность и тревогу. У меня было странное незнакомое чувство отрицания, я не верил, что мой лучший друг может так со мной поступить и думать так долго, прежде чем сказать, как хочет изменить дружбу со мной после моего признания. Я смотрел на него, разбирающего пледы, подушки и диван для сна, и теперь сам не узнавал в нём его. Это я в своих переживаниях придумал этот образ. — Тебе не жёстко с этой стороны спать? В обычном его бытовом вопросе я уже слышал намёк на отстранение от контакта со мной. Но Попов вёл себя непринужденно. Если он решил просто забыть, замять эту историю, и не знает, как реагировать и что мне сказать, не хочет обидеть, а хочет продолжать дальше просто дружить, не вспоминая о том, что его лучший друг гей, я готов его понять и я уважаю его право на такое избегание и страх. Я знал, что многие в окружении таких как я так реагируют и им так проще. — Мне норм… Я тоже по началу пытался это игнорировать и избегать. Не вышло. И… До сей поры мне казалось, что я полностью принял себя и мне всё равно, что думают другие на этот счёт. Но теперь меня захлестнуло новое негативное чувство. Неуверенность в себе рядом с близким мне человеком. Ведь отношения с ним — такая же большая часть меня, которую я должен проработать. Выяснить всё. И только тогда я почувствую целостность, гармонию и свободу. Смогу ли я принять себя, зная, что меня не принимают близкие? Смогу ли приблизиться и сделать этот огромный шаг к полноценности и благополучию своего «Я» и всех моих социальных ролей? Я должен его спросить. Я не хочу больше чувствовать себя взаперти. Рядом с тем, с кем всегда ощущал свободу во всем. В том, кто я есть. — Арс… — я хотел было тихо начать наш разговор снова, заключительную его часть, разворачивая простыню, но в зал зашла бабушка с горой свежего белья. — Вот, сладенькие мои, настирала ваши пижамки… В комнату сразу впорхнуло теплое и мягкое облачко заботы и запах чистоты, когда маленькие старенькие тапочки прошаркали по дощатому полу на ковер около дивана. На подушку Арсения бабушка положила стопку нашей одежды, наглаженной и чистой. Потрудились с Олесей, тоже готовятся ко сну. За окном около бани зажёгся фонарь. Девушка пошла умываться, накинув на плечо полотенце в цветочек и осторожно ступая сланцами в сумерках по тропинке. — Ты про поле?.. — тихо уточнил Арсений, чтобы Ба не обратила внимания. — Да… — я поник с самым печальным своим видом. Значит, он всё-таки услышал и готов мне что-то сказать. — Ложитесь спать с богом… — Нина Ивановна незаметно быстро перекрестила наши фигуры около дивана с порога и побрела, покачиваясь, в свою спальню. — Спасибо. Спокойной ночи, — я слабо улыбнулся бабушке через плечо, желая добрых снов. Так, мы наедине, и кто начнет первый? Я или он? Не буду же я навязываться, давить на него и выпрашивать. Да, мне было страшно и я волновался. Арс больше ничего не говорил, молча и задумчиво убирая свою пижаму в шкаф. Их мы договорились взять так, для антуража ночёвок и ночных посиделок. Спать в них сейчас было жарко. Я хотел, чтобы что-то здесь напоминало Арсу его дом в Ванкувере и традиции американских подростковых культур, которые он изучает. Вместо пижамы с длинными рукавами Арсений достал другую спальную тонкую футболку, в которую хотел переодеться. Он начал расшнуровывать шорты и от переживаний у меня снова подступил словарный понос. — Если хочешь, я выйду или отвернусь, пока ты переоденешься, и там, вся фигня, — мой взгляд упал на тумбу с его зарядкой, телефоном, наушниками и кремом. Вдруг ему теперь будет не комфортно… — Шаст… — тон голоса друга показался мне супер-тяжёлым и серьезным, я тут же его испугался, хоть он и был довольно тихим. — И насчёт тесноты на диване не переживай, мне норм и у себя, кровать не сильно скрипит, если её не шатать, я пойду… — Ша-аст… — парень устало опустил глаза и сделал вкрадчивый шаг ко мне, обходя диван. Что я молол… Я знаю, он пытался меня перебить. Я слышал, но меня пугало предугадывание того, что он мог мне сейчас сказать. — А насчёт этой моей хуйни, забей. Я уже забыл… — Да, Шаст, блин! — эта акцентная фраза и взгляд в глаза меня встряхнули. И меня заколотило. Я был очень неправдоподобен. Прям вот очень. Я чуть не плакал от собственной жалости. Думаю, это было видно. У меня здорово накопилось. Но я знаю, что накопилось бы сильнее и больнее, если бы я не вернулся к этой теме в этот же день. А Арсений почему-то улыбался, рассматривая мое болезненное лицо… Будто я милый котенок, который измазался в торте и не понимает, что вся его серьезная грозная моська сейчас в сливочном креме… Чего он на меня так смотрит? И молчит. Мне уже реально страшно. Арс взял меня за руку. И успокаивающе погладил тыльную сторону ладони большим пальцем. Он со мной. Я чувствовал сейчас только это. В тот момент… Он, наконец, решил, что следует мне ответить. Он решил, чтобы я сделал это сам. — …Поцелуй меня. Арсений улыбнулся легче и шире, теплее. Роднее. И вспомнил тот наш неловкий первый поцелуй на ромашковом поле… — Ещё раз. Я не верил… Я что, сплю? Я уснул, пока Арс чистил зубы, ожидая своей очереди на неразобранном диване? Весь этот день мне приснился и мой друг на самом деле не будил меня чудесным завтраком в постель? Неужели он правда этого хочет? Снова. Чтобы мы снова это сделали. Намеренно. Осознанно. Вместе. — Ты серьезно? Я не узнал свой голос. Кажется, так звучат мои истинные чувства. Моя безбашенная влюбленность. Он шагнул ближе. — Мгм… Я видел по его губам, что он хочет. По его пристальному взгляду неописуемо красивых синих глаз при теплом свете деревенской люстры над нашими головами. По нескончаемому теплу, которое сейчас, как и тогда, в поле, в жаркий летний день, обволакивало каждую частичку моего тела, ласково и осторожно касалось кожи и моего трепещущего сердца. Арсений снова так близко ко мне. И больше я не думал ни о чем. Я закрыл глаза и слегка подался вперёд. В этот раз меньше, неувереннее, медленнее, чтобы запомнить каждую секундочку, которая ощущалась как час наслаждения временем рядом с ним. Наши губы снова соприкоснулись, а в руках загорелось тепло. Тепло наших взаимных чувств. Моя ладошка в его руке уже была влажной, но я знал, что Арс привык к этому и не испытывает неприязни. Я чувствовал полное принятие с его стороны. Любовь к каждой моей особенности, ко мне в своем личном пространстве, ко мне рядом с ним. Этот поцелуй вышел не лучшим, как технически, так и с точки зрения погружения в него — я был просто поглощён бурей эмоций и не мог отключить голову, как в порыве в том поле. На этот раз я был напряжён. И отстранился первый. Улыбка просто сковала моё лицо, а из сердца рвалось невероятное счастье. Я хотел посмотреть другу в глаза, услышать его голос. Теперь. Когда больше ничего не боялся и готов был вывернуть ему душу наизнанку. Такую же смеющуюся довольную лыбу я увидел и перед собой. Та-ак, та-ак, мистер притаившийся геюга номер два, ну и что мы здесь имеем? Давай же, скажи что-нибудь, теперь твоя очередь… — Значит, ты что, стало быть, любишь целоваться с лучшими друзьями или я чего-то не знаю? — я, конечно же, всё понял и просто перешёл на лёгкий язык шуток, чтобы настроить друга на доверительный и комфортный разговор. С таким же, как и он, понимающим и добрым. — Да, ты очень многого не знаешь. — Арс закатил глаза, подыгрывая тем же тоном, и проследовал к дивану позади меня. Я, кажется, его смутил, более того, я узнал в его смущении что-то своё, знакомое. Я знаю, каково ему будет говорить на эту тему. Но как же на самом деле нам будет легко, ведь она у нас общая. Мы оба переместились на диван и сели с краю, плечом к плечу, слегка касаясь. Это немного отвлекало меня, ведь не прошло и минуты, как я снова захотел поцеловаться. Кажется, это теперь займет всю мою голову, меня будет не оторвать от него. Интересно, любит ли Арс целоваться часто или пока не готов делать это лишний раз? А первый ли это его раз? Был ли у него уже опыт? Умеет ли он это делать? А он всё-таки хитрец, умело вышел из этой ситуации, просто заставив меня повторить собственный «каминг-аут». — Прости, что раньше не сказал тебе об этом. Я хотел. — по началу Арсений тяжело вздохнул и поделился со мной переживаниями куда более важными и серьезными. — Просто не ожидал и не подготовился. И прости, что заставил тебя думать, что я перестану с тобой дружить из-за этого. Я сжал пальцы в замок. Надеюсь, он не ждёт, что я скажу ему то же, ведь я… Никогда не хотел говорить об этом кому-либо на всем белом свете. С ним у меня случился этот момент потери контроля. Точка невозврата. Не сосчитать, сколько раз я уже был близок к ней. В бане, при нашей первой встрече, когда он приехал. Много раз… Но я знал, что это будет катастрофа, если он узнает. Если узнает кто-либо. Если этот секрет станет ещё чьим-то кроме меня. …Вика догадалась сама. Она самый чуткий и мудрый человек для меня из всех, кого я знаю. Она даже не заставляла меня признаться, подтвердить, как-то ответить, рассказать подробности. И мне было спокойно от того, что она… Просто знала. А ещё знал наш дворовый кот с улицы, Коршун. Он единственный всегда выслушивал меня, когда я приходил домой со школы и задерживался на площадке или на скамейке, боясь предстать перед мамой с плохими оценками. Пожалуй, это и всё. У Арса же могла быть совершенно другая история. — Я знал, что ты не гомофоб, но… Потом начал понимать, что ты мне, кажется, нравишься… — парень смущённо улыбнулся. — Ты тоже мне нравился, мы поэтому и дружим, — я слегка подтолкнул его плечом, подбадривая, хотя и сам сейчас ужасно стеснялся. Кажется, мы только что признались друг другу во взаимной симпатии. В новом статусе. — Да, но это совсем другое, — по его жутко зажатым плечам я понял, что Арсений ещё не готов говорить на эту тему. Тему влечения и симпатии другого уровня. — У меня в окружении знают не многие, — Попов сменил тему и начал свой рассказ. — Моя сестра, мой друг из Ванкувера, Александр. Виталик из театрального. И вот, теперь ты. — перечислил Арс, раздумывая недолго. Я понял, что могу рассказать про себя в ответ. Это будет честно. — А у меня знает только Вика. И соседский кот. — я на миг ощутил себя Карлсоном, в существование которого никто не верит, который сейчас делится своей болью и одиночеством с Малышом. — М-м, соседский кто, «кот»? А он ничего? — этот козел начал паясничать, узнав, что я общаюсь с животными о своей ориентации. А не с другими парнями. — А твой Александр из страны Клинового Сиропа? — в ответ передразнил его я. Мы вели себя как дети. Посмеявшись вместе с другом, я на секунду всё же почувствовал что-то похожее на ревность. Я только хотел знать… — …У тебя с ним что-то было? — но по стихшему тону моего голоса можно было догадаться, что для меня это правда важно. Наверное, ещё рано о таком спрашивать, я ведь мог нарушить его границы, мы ведь даже не встречаемся… — Нет, мы просто говорили об этом и… Он считает, что он бисексуал. — Арс даже об этом страшном и мутном для меня вопросе рассуждал как милый персонаж в круглых очках из любого подросткового сериала, умничая и приводя интересные факты. — Он ещё разбирается в себе. — А ты как разобрался? — я перешёл на более личное. И готов был выслушать эту, я точно знаю, долгую и полную тяжёлых мыслей и чувств историю принятия себя. — А я, Шаст, понял это сразу. — в голосе Попова я слышал гораздо больше уверенности и спокойствия, чем у себя внутри, когда я думал о том, кто я и кем оказался неожиданно для самого себя. — Я начал замечать отличия своего мышления и понятий нормы от других очень рано. Я воспользовался паузой, пообещав себе осторожно вставлять юмор там, где это будет уместно, чтобы подбодрить его и разрядить обстановку. — Ты с первого класса был ботаном… Попов усмехнулся. Сработало. У меня разливалось тепло в груди, когда я смотрел на его улыбку. — Я начал изучать этот вопрос и мою особенность с двенадцати лет, думал, что у меня какое-то нарушение мышления или психики, что я мыслю не так, как все нормальные, если считаю, что двое мужчин или две женщины тоже могут любить друг друга и быть парой, пожениться и стать семьёй, если они ладят и хорошие друзья. Я даже думал так про нас с тобой, ведь ты был моим лучшим другом, я думал, что никто не удивится, если мы с тобой вырастим и станем парой, будем жить вдвоем в каком-нибудь доме, ездить на машинах на работу, покупать чипсы… — Многие думают так в детстве про своих друзей, — я немного опустил глаза и понимающе улыбнулся. Это звучало довольно мило и наивно, почти так же, как если бы мальчик считал, что женится на своей маме, когда вырастит, и будет любить только ее. Я читал подобные истории других, про их пусть осознания, сравнения их мышления с окружающими. — А когда узнал про ориентации, начал гуглить, читать лет с тринадцати, но сначала ничего не понял, боялся. А потом нашел больше инфы на специальных сайтах и открыл для себя целый мир. После чего быстро понял и принял это. По словам Арса, ему далось всё быстрее, чем мне. Он никогда не страдал внутренней гомофобией. И мог жить в толерантной среде и общаться с кем-то, кто его поддерживает и понимает. — Родителям не рассказывал? — тихо уточнил я, ковыряя край простыни на диване между нашими коленями. — Они не поймут, к сожалению, их восприятие уже сформировано нетолерантно под влиянием советского общества и для них будет тяжелее за один день понять, что такое гомосексуальность, почему это не плохо и что их сын к ней напрямую причастен. — Арс пожал плечами, говоря очень уверенно и отлаженно. Думаю, он проговаривал это уже не первый раз, учитывая его опыт общения с единомышленниками. — Мне даже кажется, что им было бы легче узнать в один момент, что я встречаюсь с парнем и хочу стать его партнёром, уехать и вместе жить. — Просто поставишь перед фактом, — мы говорили будто нам уже по тридцать и мы планируем мигрировать в Европу. Но сейчас куда важнее было поговорить о нашем опыте и принятии по отдельности, нежели о наших отношениях и их возможном зарождении. То, что он попросил меня поцеловать его, могло значить лишь то, что ему в принципе приятно получить поцелуй от парня и почему бы им не мог быть я? — Я знаю, что мама не ненавидит ЛГБТ-сообщество, просто жалеет их, если они живут в России и не могут уехать туда, где есть такие же, как они, и где безопасно. Позиция мамы Арса была довольно лояльной, несмотря на советское воспитание. Она всегда добра к людям, кем бы они ни были в её глазах. — А папа, — парень озадаченно вздохнул. — он думает, что это просто глупость и какая-то отклоняющаяся сексуальная культура, по типу субкультур его молодости. У них же там тоже было «секс, наркотики и рок-н-ролл», «Тату», всякое такое… — Арсений глянул на меня, как бы переспрашивая, такая же ли логика и у моих родителей, ведь, как известно, на родительских собраниях и современных мероприятиях они всегда хорошо общаются. Я расплывчато покивал. Не знаю, что на этот счёт думает моя мама. Я никогда не спрашивал её об отношении к другим… — Вообще, мой папа думает, что я ещё просто не испытываю ничего к девушкам, типа не отвлекаюсь от учебы, — Попов сунул ладони под бедра и заболтал ногами в носках. — Ну, знаешь, типа это наоборот хорошо. Что у меня не будет соблазнов и проблем, поводов или препятствий, не позволяющих мне достичь вершин в карьере или в жизни до определенного возраста. Что я не связываюсь с какими-нибудь распущенными девчонками, не тусуюсь по клубам. — Арс очень смешно его пародировал, я ведь прекрасно знал, что он и всё это — абсолютно не пересекающиеся по определению вещи. Зря Сергей Александрович так переживает о нем. — По его мнению, о жене нужно заботиться уже после всего, после лет тридцати, и справиться с этим за один подход. Сделать детей, всех обеспечить и снова развиваться. Он у меня такой. — Попов глянул на меня. — Мама хочет, чтобы я жил за границей. А вот это уже было неожиданностью. С чего бы, если она не знает о его ориентации?.. — Ну а ты? Давно понял? Я снова собрался с мыслями, отбросив половину из отрепетированной подготовленной речи, и вздохнул. — Может, года два назад. Когда у меня началось… — по моему беглому взгляду вниз и прижатому к груди подбородку, думаю, Арсу было понятно, о чем я. И как именно я почувствовал, что другой. — Я-ясно… Наверное, хорошо, что он ещё не готов к этой теме. Мне не придется выкладывать все подробности моего изучения своего организма и его реакции на гей-порно. И на Арсения рядом со мной. Но после паузы парень положил голову на плечо и выглянул из-под челочки на меня своими щенячьими глазами. — Тебе было тяжело? Я не хотел вспоминать об этом периоде. И думать о том, как теперь изменится моя жизнь, когда наша с Арсом дружба… Изменится тоже. Как мы будем себя вести. И сможем ли скрывать это от всех. Наше общее «тяжело» у нас ещё впереди. Но сейчас не об этом. — Хуево было, — шумно и грузно выдохнул я от души, засутулившись. — Но я послал чужое мнение нахер, — у меня всегда половина слов съедалась матами в такие моменты. Мы смотрели друг на друга. А потом под ноги. Через минуту я снова нарушил тишину. — …Ты правда хотел бы уехать? — Да, — кивнул своему ответу Арсений. — Не только из-за этого. Мне действительно нравится в Европе. И в Канаде, там много возможностей и крутых людей. — Арс настолько расслабился в разговоре со мной, что не думал о проблемах с этим переездом, о дружбе на расстоянии, о наших отношениях… Он просто поделился со мной своей мечтой. И я точно не хочу быть тем, кто встанет на пути к её достижению. Мне казалось, что уехать из родной страны, родного дома, это невероятно тяжело. Я бы никогда не смог. Мне непривычно и неуютно даже за пределами Воронежа и нашей деревни. — Но почему бы мне не утащить тебя с собой… — Попов вдруг хитро и очаровательно замялся, подкрадываясь пальцами к моей ноге в шортах. Он ещё стеснялся флиртовать, как взрослый крутой маскулиный парень, с тем, на кого запал. Но меня это гипнотизировало… Меня никто никогда не клеил. Интересно, он думал обо мне?.. В этом смысле… — Антоня-я, гасите свет! — забарабанившие по нашему окну ноготки проходящей мимо по улице Олеси заставили меня подскочить на месте. Черт, а мы с Арсом уже почти что поцеловались… — Да-да!.. — я проследил, как девушка в халатике в цветочек прошла мимо нашей комнаты и погасила свет у себя. Пришлось ленивым шагом и мне дойти до выключателя. Дом погрузился в темноту и тишину. Я обернулся — Арс быстро перепрыгнул в свои спальные вещи и ждал меня на диване, романтично едва освещаемый неярким теплым светом фонаря с улицы, с поджатыми плечами, такой уютный и красивый. Кажется, мы теперь вряд ли сможем уснуть. Я думал о том, как расскажу ему о всех своих «моментах» касаемо его. Когда он касался меня… Это будет безумно стыдно, но… Приятно одновременно. Мой новый любимый коктейль из чувств. — Всё-таки ты сдался первый, — когда я вернулся на свою половинку нашей «кровати», Арс качнулся в мою сторону, намекая на тот поцелуй и мою несдержанность в поле. Вот козел. — Трудно было сдержаться, когда ты весь день меня бесил, — улыбнулся я, подыгрывая его очаровательному щенячьему флирту, расправляя лёгкое одеяло. Мы сегодня собираемся спать или нет? — Это не значит, что надо набрасываться! — Мальчики, спокойной ночи! Это был предупреждающий строгий Олесин тон. Она выработала его за год с первоклассниками просто блестяще. Её учительский, фирменный. — Ты дурак, — шепотом заключил улыбающийся Арсений, смотря на меня снизу вверх, обернувшись со своей половины дивана. Укрывшись пледом, мы оба несговариваясь улеглись лицами друг к другу и придвинулись ближе, на самую середину. Где провал между полотнами разложенного дивана заставлял тесно и тепло прижиматься. Теперь мы могли устроиться суперуютно, как кролики, касаться друг друга и долго смотреть. Было очень темно, поэтому мы не так сильно смущались и могли ещё немного пообщаться и пообжиматься. Довольные, как пара щенков, которых после дня бесячества и озорства пустили к хозяевам в постель. — Ты должен мне ещё один поцелуй. Перед сном Арса вообще понесло на приставания и очень активный флирт. Когда как я больше действительно был сонным и очень устал от всего, что произошло за сегодня, от измотавших меня эмоций, того скутера, жары, краски, шума мойки и переживаний обо всем. — Сначала научись это делать… — смешно шепнул я с уже закрытыми глазами, обыгрывая его в этом виде флирта. — Что?! — громко возмутился Попов, скорчив в темноте до жути смешную злую рожу, которую я случайно увидел и не смог сдержать смех. Попов в возмущении прижался и придавил локтем мою руку, отдернув которую, я чуть не заехал ему в нос. — Да тихо!.. Блять, дурак… На что он тоже заржал не своим голосом в подушку. А через секунду тишины, не переставая таращиться на меня щенячьими глазами, снова активировался со своими шуточками, уже не в силах перестать меня изводить. — Как будто ты у нас крутой недевственник… — Да, — крякнул я вполголоса для большей комичности контраста наших интонаций, сам провоцируя его на спор, при этом, искусно играя желающего поскорее уснуть взрослого серьезного человека. — …Я видел, как ты смотрел на меня в бане, извращенец. — Да ну всё, Арс, тихо… — это у меня от внутреннего подступающего ржача и стыда получилось сказать только в голос, который своей дрожью все эти чувства и выдал как на тарелке. Я ещё и локтем в покрывале запутался, позволив этому козлу нагло проникнуть пальцем в образовавшийся карман и ловко и быстро ткнуть меня в торчащие ребра. — Да блять!.. — от неожиданности я дернулся, не рассчитав свои габариты, и всё-таки заехал предплечьем Арсению по носу. Но не больно. Нас разрывало просто до слёз, ещё немного, и они точно польются уже из ушей. Я изо всех сил зажал Попову его как ни кстати громко хохочущий рот и пыхтящий от абсурда всей этой ситуации нос, и придавил к дивану, чтобы не вырывался и ещё за что-нибудь меня не пощекотал своей козлиной мордой. — Тихо… Прости, — сквозь заканчивающийся в лёгких воздух выдал я и, разжав ладони на арсовом носу, чтобы тот дышал, обнял ими наощупь его обе щеки и прильнул губами куда-то к области губ. Так целовать его мне было совсем не страшно. Я чувствовал, что мы свободны и нас никто не видит, даже мы сами. Чтобы стесняться или как-то это объяснять. — …Ещё, — меж моих ладоней по-детски шепнул капризно Попов, только лишь я отстранился, чтобы разглядеть черты его лица привыкшими к темноте глазами. Я уже знал, что если сделаю это снова и пойду у него на поводу, он забалуется и попросит больше, и мы в итоге вообще сегодня не уснем. Но я действительно устал и хотел побыть наедине со своими мыслями и обдумать всё произошедшее. И вдоволь помечтать, без страха ощущая тепло и прикосновения любимого человека, спящего рядом со мной. У меня уже скулы сводило от улыбки, а лицо, наверное, покраснело в цвет ковра на стене. А этот мудила ещё и смущает меня, аж становится жарко… — Ну всё, отвали, — я поерзал, уже призрачно ощущая его руки, подстерегающие меня, повсюду. Не известно — с целью ли защекотать, достать или соблазнить и полапать под видом дурачества и игры… — Ты спать? — точно по-щенячьи переспросил Арс, как золотистый ретривер, которому больше не кидают палочку в парке. — Да, — я был с ним притворственно строг, потому что на самом деле очень хотел подорваться на этот флирт и «поиграться» ещё, как сказала бы Ба, с ним сейчас в такой приятной обстановке. Но без моего ежедневного ритуала подведения итогов и размышлений в голове я просто не усну и следущий день не наступит. — Какой же ты дед… — эта коза со сбитыми часовым поясами и ванкуверским режимом ещё долго не могла уняться, рассматривая мои закрытые глаза. — Ладно, спокойной ночи. — Спокойной. Попов на какое-то время притих, ожидая, что ещё я ему скажу. Или что сдамся и просто засмеюсь, что на самом деле спать я не собирался. Знаю, нам многое хотелось наверстать. Всё и сразу. Мы только обрели друг друга и открыли свои чувства, перешли в новые отношения, в которых нам теперь столько всего доступно и предстоит вместе исследовать. Мне было хорошо от этих мыслей. Я быстро засыпал. Если бы только не эта сопящая тощая дереза напротив… — Не прижимайся… — Ну мне так тепло!.. — А мне жарко! Наш шепот был похож на перебранку деревенской пары старика и старухи из какого-нибудь анекдота или эпизод из «Деревни дураков». — Не щекочи мою ногу… В любом случае, мне было весело и приятно лишний раз сказать ему что-то или подвинуть в шутку, ощущая разгорающийся внутри костёр эмоций. Нам будто снова по десять лет и мы впервые на совместной ночевке. Убесившиеся в футбол, стрелялки из водных пистолетов, обруганные дядей Димой, в одном спальнике на двоих, а на кухне наши мамы и другие взрослые за поздними душевными разговорами за столом… И впереди у нас — целая жизнь. И её новые яркие краски.