Жила-была девочка, золотистые косы.

Прим. Автора: песня под которую танцуют наши — Sail — AWOLNATION напоминаю, что в тг спойлеры, эстетика и платьюшки: https://t.me/magdalenanaizmene       Астория всегда считала, что страдать нужно непременно красиво. Так, как описывается в самых лучших романах, в которых главные героини могут даже умереть от тоски, а главные герои всю жизнь корят себя за то, что уделяли недостаточно внимания, что не уберегли. Чтобы красиво страдать, нужен талант и художественное чутье. А оно у Астории, по ее скромному мнению, было феноменальное. Честно говоря, она начала готовиться к любовной драме, будучи маленькой девочкой. В ее фантазиях она наказывала своей печалью обидчика, а он непременно должен был раскаяться в содеянном и искупить свою вину. Но Астория никак не могла предугадать то, что на деле все будет совсем, совершенно, диаметрально противоположно. Что никто не страдает красиво, если страдает искренне. Что опухшее, от вовсе не картинных рыданий лицо, совсем не привлекательно, а наутро, после бессонной ночи, с трудом удается открыть глаза. Что боль в груди — вовсе не красивое выражение, а истина. Что сердце, действительно умеет плакать, даже когда высыхают обыкновенные слезы.       После того, как она вернулась обратно в покои сестры, она сразу же нырнула в кровать, чтобы Мерцелла не смогла заподозрить ее в том, что она куда-то могла отлучиться. Но она так и не вернулась обратно, а Астории оставалось только и делать, что всю ночь, прижимая ладонь ко рту, кусая ладонь до крови, беззвучно плакать. От более опытных подруг на Гексосе Астория слышала, что некоторые парни могут поступать жестоко. Что получить от девушки то, чего больше всего хочется, иногда бывает сродни спортивному интересу. Что достигнув желаемого, с легкостью могут втоптать в грязь. Но она даже не могла предположить, что такое может случиться с ней.       Искаженное злобой лицо Лайса стоит у нее перед глазами, даже когда она со всей силы их зажмуривает. Зажмуривает их до белых точек. За собственными переживаниями она даже не беспокоится о том, что Мерцеллы нет до утра. Не сомкнув глаз, она смотрит в окно, по которому крупными каплями бьет дождь, будто бы желая прорваться к ней. Затопить все вокруг, чтобы она могла утонуть. Утро настигает ее стуком в дверь и обеспокоенными лицами прислуги. О том, что они вчера видели ее позорное бегство, Астория предпочитает не думать. Леди Мерцелла просила Вас поторопиться. Она уже ждет в джете. Ваши вещи будут отосланы позже уже другим джетом.       У них под глазами темные круги, а лица, наверное, впервые за то время, что Астория с ними знакома, не выражают ехидства или плохо скрываемого презрения. Она не понимает, к чему такая спешка, но про себя решает, что так будет лучше. Где-то внутри уязвленное самолюбие кричит ей о том, что не по статусу убегать с позором, словно напуганная мышь. Астория глушит в себе все чувства. Если сестра решила так, значит, она ее послушается. Мерцелла всегда-всегда лучше знает что делать. Астория накидывает на плечи плащ, и ей кажется, что он сделан из камня. Ей нестерпимо хочется скрючиться, спрятаться. Капюшон прикрывает лицо. Она быстрыми шагами следует за сестрами, стараясь не смотреть по сторонам. Про себя она напевает глупую детскую считалочку, лишь бы заглушить собственные мысли и звук бешено стучащего сердца. Она так не хочет его видеть. Она так хочет, чтобы он смотрел на нее. Их, похоже, не провожают. Астория запинается об камень и летит вперед, пока ее не ловит охранник Мерцеллы, с каменным лицом ставя ее на землю. Словно она какой-то предмет интерьера. Она оборачивается к дому Атрау, сейчас особенно похожему на клык. Но за пеленой дождя не видит ничего. Ничего страшного. Она забудет о всем, что случилось здесь, так же быстро, как обычно. Она не позволит себе больше плакать из-за таких пустяков. Все точно будет хорошо.

***

      — Милочка, я никак не могу понять, что с тобой случилось? В твоих работах ранее чувствовалась легкость, воздушность, тонкое восприятие картины мира. А что сейчас? Сплошные темные тона и размытые очертания. А эти везде повторяющиеся глаза, которые ты добавляешь практически в каждый свой набросок? Это уже больше похоже на какую-то одержимость! Мне категорически не нравятся изменение направления в твоем творчестве. Я предлагаю тебе сделать паузу. Возможно, съездить на пленэр и писать какое-то время только природу.       Мадам де Лорен в разговоре отчаянно жестикулирует, ходит по помещению размашистыми шагами, громко вздыхает. Астория, которой раньше было не наплевать на ее мнение, сейчас сидит и отстраненным видом смотрит в окно. Сегодня на Гексосе солнечно. Впрочем, почти как всегда. Вот только Астория привезла туманы Церерры с собой прямо в сердце. Настроение никак не хотело выравниваться. Не помогали ни привычнее развлечения, ни попытки сменить обстановку, ни встречи с подругами, у которых за время ее отсутствие накопилось достаточное количество сплетен. Старая Астория — однозначно поделилась бы теми приключениями, что произошли с ней. Новая Астория — ни с кем не хотела делиться своими переживаньями. Она чувствовала, что стоит ей только рассказать о том, что с ней произошло, все станет реальным. А она не хотела, чтобы ее реальностью была яростная отчужденность Лайса. Его жестокие слова и ненависть к ней. Она ругала себя за то, что, кажется, находила в своем сердце место для оправдания его поступка. Ругала себя за то, что внутренний голос нашептывал о том, что во всем виновата была она сама. Ее навязчивость, напористость могли быть восприняты как проявление вульгарности и легкодоступности. Может быть, поэтому он так себя повел? Посчитал ее шлюхой. А разве шлюхи достойны любви? В голову Астории, за всем самобичеванием никак не могла прийти истинная причина его поведения. Винить себя намного легче, чем винить человека, в которого ты так глупо и безнадежно отчего-то влюбилась. Астория была не права в своих убеждениях. Но пока просто об этом не знала. Никакие увещевания ее наставницы, никакое беспокойство матери не могли вывести ее из состояния, в которое она добровольно себя загнала. Ей самой начало казаться, что те дни, которые она провела вдали от дома, могли сделать с ней то, что не мог сделать никто до этого, заставили ее повзрослеть. А ей совсем не нравилось быть взрослой.              Мерцелла отдалилась от нее и практически не показывалась из своих покоев вот уже почти декаду, как они находились здесь. Астории никак не удавалось пробиться за скорлупу ее отчуждения. С ней тоже было что-то не так, но Астория никак не хотела разбираться еще и с чужим разбитым сердцем, эгоистично пытаясь залатать свои душевные дыры.       — Ну ничего, Милочка, ты точно отвлечешься. Во втором секторе столько всего прекрасного, будет, чем вдохновиться и подпитаться, — Астория только сейчас снова ловит нить разговора, поворачиваясь к Мадам де Лорен.       — Второй сектор?       — Да, Милочка.       Астория привычно морщится. Ну почему всем так необходимо давать ей какие-то прозвища?       — Твоя матушка упоминала то, что в конце декады вы все вместе отбываете на какой-то важный прием. Ты разве не помнишь? Это же было только вчера.       Астория не помнит. Вчера ей всю ночь снился преследующий ее волк с черной шерстью и темными глазами. Всю ночь она просыпалась от того, что чувствовала, как острые клыки впиваются ее беззащитную плоть. От того, что сбитые и израненные ноги от бега босиком страшно ныли. Кошмар никак не хотел заканчиваться, вновь и вновь гоняя ее по кругу. Весь вчерашний день она была разбита и хотела спать, но боялась закрывать глаза. Новость о том, что они так скоро снова двинутся в путь, немного встряхнула ее. Возможно, ей и правда удастся отвлечься. Да. Ей точно удастся отвлечься.

***

      Когда Астория была маленькой, она со страшной силой завидовала Мерцелле, потому что была влюблена в Мейо. Такой красивый, статный, умный и воспитанный. А еще живущей на самой прекрасной планете из всех двадцати двух секторов — Энцелад. Не смотря на любовь к родному дому, Астория мечтала бы жить именно на нем. Он так ей подходил. И Мейо. Мейо тоже подходил ей больше. Будучи десятилетней, она была в этом убеждена. Мейо всегда относился к ней с должной обходительностью и вниманием. Рядом с ним, она чувствовала себя безумно взрослой и важной. А он, не старался убедить ее в обратном. Конечно, со временем влюбленность сошла на нет, и теперь уже Астории начало казаться, что лучшей парой для Мерцеллы не сыскать. Они оба были расчетливыми и хитрыми. У них были общие стремления и желания. А еще. Еще, Астория видела, как он смотрит на нее в моменты, когда она не видит. Влюбленность в Ланмея ушла, но влюбленность в Энцелад она сохранила. В сердце.       Ступая по белоснежному саду, слушая пение птиц и журчание искусственных фонтанчиков, Астория впервые за долгое время почувствовала умиротворение в душе. Ей было легко и спокойно. Мерцелла шла рядом, но также молчала.       Астория удивилась выбору ее сегодняшнего наряда. Слишком мрачный. Совсем как ее жених. Черная рука держала ее за горло, будто удавка. Сама же она была одета в пышное воздушное платье с длинным шлейфом, но коротким передним подолом, из-под которого кокетливо выглядывали плотные чулки с алыми подвязками. Не смотря на ее настроение, она не могла себе позволить плохо выглядеть.       Их с сестрой молчание было комфортным. Оно не давило, тем более говорить совершенно не хотелось.       — Мерцелла! — Астория тоже обернулась на голос. Сзади их стремительно догонял Мейо. Его лицо, сначала радостное, быстро сменило несколько эмоций, одной из которых было брезгливое недовольство. Видимо, он тоже не оценил ее платье.       — Астория, здравствуй. Мне бы хотелось поговорить наедине с твоей сестрой. Не могла бы ты оставить нас. Тем более, там как раз начинаются танцы. Я знаю, ты их любишь.       Она хотела бы исправить его. Сказать, что любила их, но лишь вежливо кивает в ответ. Мерцелла не выглядит воодушевленной разговором, но им действительно это нужно. Возможно, у него получится ее растрясти.       Астория покидает их, возвращаясь к громкой музыке и шуму. Приемы у Ланмеев поражают свой грандиозностью и красотой. Она даже ахает, когда видит посреди огромной залы искусственно сделанный пруд с живыми лебедями в нем. Вокруг везде белые цветы, от их запаха кружится голова. Астория и сама кружится на месте, восторженно хлопая в ладоши, забывшись. Ей даже не нужен партнер для танца, она готова танцевать сама по себе, поэтому отказывает прим-доминусу третьего сектора, не смотря на всю его настойчивость. А потом, она видит на противоположном конце зала Айена Атрау. Его вид еще более мрачный, чем в предыдущие их встречи. Он выглядит болезненно, с заострившимися скулами и блеклым взглядом. Стоит в тени, сложив руки на груди, обводя взглядом зал, явно ища кого-то. Астория прекрасно знает, кого именно. Если он здесь, то может быть и… Нет, только не это! Она не хотела бы сбегать, но ноги сами несут ее вперед. Спрятаться! Сделать что угодно лишь бы ее не видели.       — Астория!       Девушка оборачивается на знакомый голос и нервно поправляет подол пышного платья. Сбежать видимо не вышло.       — Что? Астория? Не Тортик? Не Барашек? — Её голос дрожит, хотя она хотела бы быть смелой. Такой, какой никогда не была.       Лайс не похож на себя. В наглухо застегнутом черном костюме, который, кажется, даже делает его взрослее. Без пирсинга на лице. Это что еще за загадочное преображение? Он тянет вперед руку, будто хочет схватить ее, но тут же отпускает обратно. Его лицо искажает неестественная ухмылка. Веселье не достигает его глаз.       — Тебе бы хотелось, чтобы я назвал тебя Тортик?       Астория возмущенно надувает щеки, чтобы ответить что-то колкое. Да как он вообще посмел к ней обратиться? Совсем совесть потерял. Под потоком негодования исчезают все остальные чувства. Но она не успевает сказать и слова, когда оркестр заводит новую песню, а Лайс в своей обычной, варварской манере, дергает ее на себя. Хриплый голос певца начинают песню. А Лайс подхватив ее за талию, будто она вообще ничего не весит, кружит вокруг себя. Ее ноги не касаются пола. Она смотрит прямо ему в глаза. При таком освещении ей кажется, что у него вовсе нет зрачков. Когда Астория понимает, что происходит, она бьет его ладонью по плечу, но он даже не морщится.       — Твои удары, Тортик, как комарик укусил. Не трать силы, — он смеется над ней.       — А-ну поставь меня на землю! На нас же смотрят, дурья твоя башка! Какой позор!       Музыка продолжает играть. Сердце Астории продолжает отбивать бешенный ритм. Где касаются его ладони будто наливаются жаром. Она и сама словно огонь в его руках. Он резко наклоняет ее над полом, так что его лицо в жалких дюймах от его, а потом быстро кусает ее за кончик носа.       — Идиот!       Танец заканчивается, и она наконец оказывается на полу, но он ставит ее на свои ботинки. Злость наконец пробивает выход наружу. Он решил до конца уничтожить ее репутацию? Теперь она бьет по лицу. Но не ладонью, а кулаком. Вкладывает всю ярость, на которую была способна. Разбивает губу. Из нее течет кровь, стекает по подбородку.       — Волчонок, — в его голосе столько умиления и тоски, что сердце щемит.       — Не смей больше меня трогать. Никогда! Ты понял?       Но она не собирается дожидаться его ответа. Бежит от него так, что приходится придерживать подол платья. Так, что не замечает, как наступает на него и летит прямо в воду. В пруд, которым она так восхищалась. Ах, Астория! Разве только Лайс тебя позорит? Вода тут же принимает в свои объятья. Платье намокает и тянет на дно. Она барахтается, но уходит под воду. Сколько глубина этой лужи? Метра два? Астории хватит. А потом слышит плеск воды и чувствует крепкие руки на своей талии. Всплывая на поверхность, она отплевывается, смотрит в лицо своему спасителю.       — Ох, опять ты! Но он не дает ей возможность сказать что-то еще. Крепко прижимается губами к губам. Дерзко проталкивает язык внутрь рта. Астории кажется, что она потеряет сознание. Сопротивляться просто нет сил. Или нет желания? Царапает ногтями шею. Посасывает его язык. Ногами обвивая его, как мартышка под водой. Все смотрят на них, а ей все равно. Все равно пока она не слышит полный ярости голос отца:       — Ты что тут устроила?