Взрослая пора школьной жизни

      Стальной скрежет монетки оцарапал сознание и разнёсся в голове болезненным эхом. Питер наклонился за бутылкой, которая с гулким стуком упала в окно выдачи, и почувствовал, как подкатывает тошнота. Он облизал пересохшие губы и с жадностью припал к горлышку. Лимонная вода стремительным потоком понеслась по пищеводу, обжигая холодом, и упала в пустой, раздражённый желудок. Питер облегченно выдохнул и вытер рот тыльной стороной руки. Первые лучи солнца едва появились над горизонтом, и студенты медленно плелись, сонные, словно мухи осенним днём. Хесус, нестерпимо громкий в такую рань, жизнерадостно подгонял их, размахивая руками и вставляя фразочки на испанском. Каждый его возглас отдавался раздражающим гулом в висках, едва достигал ушей. Питер допил воду парой крупных глотков, швырнул пустую бутылку в урну и поспешил к автобусу, испускающему клубы темных выхлопных газов под мерное гудение двигателя.       — Что, хорошо вчера провёл время? — спросил Хесус, улыбаясь во весь рот, и похлопал его по спине.       Воспоминания о минувшей ночи нахлынули вместе с тошнотой и неприятно кольнули куда-то в область совести, стыда и сожалений. Питер в ответ промычал что-то нечленораздельное и поднялся в автобус по обшарпанным ступеням. В салоне царила сонная, унылая атмосфера, словно они ехали не к океану, а на казнь. Обычно шумные студенты были на удивление тихими и спокойными, лишь некоторые, самые бодрые, обменивались короткими фразами о предстоящей поездке, убавив громкость голоса до едва различимого шёпота. Остальные пытались отыскать удобное положение на старых, жёстких креслах, чтобы урвать ещё немного сна. Весь тренерский состав выглядел мрачно и так же помято, как и сам Питер. Похоже, не ему одному придется расплачиваться за решения вчерашнего себя. Да, напиться в баре накануне поездки было отличной идеей. Просто, блядь, гениальной.       Питер вздохнул, пытаясь подавить очередной рвотный позыв, и медленно двинулся по узкому проходу в поисках свободного места. Мир вокруг неприятно покачивался при каждом шаге и повороте головы, то и дело напоминая о страстном желании его желудка продемонстрировать окружающим свой внутренний мир. Единственное пустое место было, конечно же, рядом с Романом. Разве могло быть иначе? Естественно, нет. Питер замер, чувствуя, как жар приливает к щекам вместе с назойливыми воспоминаниями о ночных приключениях. Потребовалось приложить нечеловеческие усилия, чтобы заставить себя шагнуть вперёд и закинуть сумку на багажную полку. Роман на его появление никак не отреагировал, даже не повернул голову в его сторону. Хотя нельзя было точно сказать, куда направлен его взгляд, скрытый за непроницаемым стеклом тёмных солнцезащитных очков. Впрочем, оно было к лучшему, ведь смотреть Годфри в глаза Питер точно был не готов. Удушающий стыд наполнял тело, заставляя ноги тяжелеть, а руки — покрываться тонкой влажной плёнкой.       Дверь громко хлопнула, и автобус тронулся с резким рывком, гулко тарахтя и покачиваясь. От неожиданного движения Питер, пытавшийся в тот момент сеть, пошатнулся, потерял равновесие и завалился на Романа, уткнувшись носом в его шею. Тонкий запах знакомого парфюма тут же забрался внутрь, подстегнул воспоминания с новой силой, вырисовывая подробности жирными мазками. Питер шумно выдохнул, стараясь избавиться от похабных картинок в голове и совладать с нахлынувшими эмоциями. «Прости», — пробурчал он и перекатился на своё место, поспешно освободившись из объятий Романа, который успел его подхватить и смягчить падение. Не получив никакой ответной реакции, Питер постарался последовать примеру студентов: занять удобное положение и заснуть, чтобы хоть как-то пережить неизбежную поездку. Но и эта задача оказалась не из простых: жесткое сидение не давало расслабиться, а дрожащий, трясущийся автобус, грозящий развалиться в любой момент, только усложнял процесс. Пришлось смириться и тупо пялиться в спинку кресла перед собой, разглядывая пятна и разводы на выцветшей, потёртой обшивке. Повернуться к окну и вновь коснуться Годфри взглядом решимости не хватало.       — Ты уже поговорил с Ди? — вдруг спросил Роман, когда автобус выехал из мирно дремлющего города, а за окном показались поля и леса.       Питер замер. Кажется, даже перестал дышать на пару-тройку секунд. Вопрос застал его врасплох. В мозгах начали хаотично выстраиваться причинно-следственные связи между случившимся ночью и необходимостью поговорить с Дестини. Наконец, Питер ответил, стараясь звучать как можно непринуждённее, хотя выходило у него из рук вон плохо:       — З-зачем?       — Она вчера не смогла до тебя дозвониться, а я заметил пропущенные и сообщение, когда ты уже… — Роман замолчал, потом скрестил руки на груди и снова отвернулся к окну. — В общем, не заставляй её волноваться.       — Д-да, наберу ей, когда доберёмся до места.       Питер принялся судорожно думать, пытаясь вспомнить, звонил ли его телефон, пока он… Голову тут же заполнили красочные картины, густые и маслянистые, слишком живые и яркие для сознания, накачанного алкоголем. Обнажённое тело, дрожащее от ледяного душа и возбуждения, светлая кожа, казавшаяся тёмной на белоснежных простынях, пальцы, путающиеся в его волосах, то и дело касаясь кончиков ушей, запах Романа, его вкус, хриплые стоны и протяжное «Питер». Живот свело, а к лицу снова прилил жар, и Питер поспешил спрятаться за ладонями, чувствуя, как заливается краской до самых кончиков ушей. «Или ты и правда настолько хорош?». На лице невольно заиграла улыбка. Что ж, даже если Роман ничего не забыл, то Питер, по крайней мере, не ударил в грязь лицом. Да, его навыки значительно подросли с того раза.              Он как сейчас помнил тёмную кладовку в спортзале, сваленный вокруг инвентарь, пыльные маты, на которых горделиво восседал Годфри и оценивающе смотрел на него сверху вниз, чертовски соблазнительный в своей школьной форме. Волосы растрепались, рубашка выбилась из брюк, ослабленный галстук топорщился, извивался как змея. Но даже такой, измученный долгой игрой в баскетбол в совершенно неподходящий для этого одежде, запыхавшийся и усталый, Роман сохранял ауру превосходства. Он то и дело отпускал колкие шуточки и комментарии по поводу неумелости и неловкости Питера, который от волнения с трудом справился с пуговицей на ширинке и пряжкой ремня. Поведение Романа, его издевательский тон, самодовольная ухмылка, чертовски бесили, и когда Питер уже готов был послать его и уйти, несмотря на проигранное пари, Годфри наклонился вперёд, взял его за подбородок и провёл большим пальцем по губам. «Просто делай то, что понравилось бы тебе», — прошептал он и нетерпеливо облизнулся, и Питер окончательно понял, что никуда он не уйдёт. И дело вовсе не в глупом пари. Он сам нестерпимо хотел прикоснуться к этому мудаку.       Весь процесс занял всего пару минут, но тогда они казались вечностью, да и воспоминания хранили слишком много деталей, поддерживая иллюзию продолжительности момента. Чертовски странные и непривычные ощущения, боль в горле, рвущийся наружу кашель, который никак не удавалось сдержать, слезящиеся глаза. Даже сейчас ему было стыдно от того, насколько неуклюжим было каждое его движение. Как нелепо он, должно быть, тогда выглядел. Питер бросил на Романа осторожный взгляд сквозь пальцы. Тот продолжал смотреть в окно, словно там показывали что-то крайне увлекательное, хотя пейзаж, казалось, не менялся совсем. Интересно, как много воспоминай с тех лет осталось у него? Питер откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Бессмысленно забивать голову вопросами, на которые он никогда не узнает ответа. Вскоре он провалился в пучину тревожного сна.

***

      Питер неохотно открыл глаза, когда почувствовал, как кто-то мягко коснулся его плеча и осторожно встряхнул. Он лениво поморгал, пытаясь привыкнуть к яркому свету и понять, что вообще происходит. Кругом переговаривались люди, доставали вещи с полок, толпились в проходе. Сквозь шум и гомон голосов можно было расслышать, как Хесус раздаёт указания. Было жарко и чертовски хотелось пить. Питер потёр глаза и зевнул.       — Поднимайся, — сухо сказал Роман, и Питер вдруг осознал, что всё это время спал, удобно устроившись на его плече.       Он резко выпрямился, отчего в висках ударила тупая боль. Тошнота снова напомнила о себе. Чёртово похмелье. Сколько же он вчера в себя влил, чтобы было так паршиво? И почему память работала против него? Вопрос, конечно, риторический, ведь он сам работал против себя, очевидно. Каким идиотом нужно быть, чтобы вытворить подобное? Ах, да, Питером, блядь, Руманчеком. А вообще во всём виноват Годфри. Сначала он врывается в твою жизнь, не спросив разрешения, потом втирается в доверие со своей заботой и неуместными шуточками, забирается под самую кожу, соблазнительно облизывает свои пухлые губы, смотрит щенячьим взглядом, и вот ты уже на коленях, готовый на…       — Ну? — настойчивый голос выдернул его из размышлений. — Долго ещё будешь так сидеть?       Автобус опустел практически полностью, только пара студентов плелись по проходу. Питер подскочил на ноги, старательно игнорируя все сопротивления организма в отношении любых движений, стянул сумку с полки и поспешил на выход. Роман молча пошёл следом.       После пропахшего бензином автобуса свежий, напитавшийся влагой воздух был самым настоящим даром богов. Казалось, даже головная боль немного отступила. Пока студенты под бодрым командованием Хесуса (нет, серьёзно, откуда у него столько энергии?) выгружали из багажного отделения всё необходимое для их прибывания в диких условиях, Питер отошёл от автобуса, пытаясь найти место, где связь хоть сколько-то ловила. Пару минут он ходил туда-сюда, взбирался на все возможные возвышенности, которые мог найти, пока не загорелись желанные полоски, возвещавшие о появлении сигнала. Гудки тянулись томительно долго. Ди наверняка была в гневе.       — Питер, твою ж мать! — да, она в гневе. — Какого чёрта?! Ты хоть представляешь, как я волновалась?!       — Прости, забыл включить звук после тренировки.       И это была правда. Он действительно забыл. Как и предыдущие несколько дней. Он вообще почти не включал звук, пока был здесь, в Мексике. Ответил бы он, если бы телефон зазвонил в… процессе? Нет, однозначно нет. Но он бы проверил потом и перезвонил. Так что во всём виноват беззвучный режим. Да, именно так.       — Ну, хоть кто-то из вас, придурков, заглядывает в телефон. Если бы Роман мне не ответил, то я бы вообще сошла с ума.       Питер похлопал себя по карманам. Пусто. Отлично, он забыл сигареты. Не самое удачное время, чтобы бросить.       — Как хорошо, что он поехал с тобой.       — Ага, просто, блядь, замечательно.       — Что?       — Что? — повторил Питер, сверля завистливым взглядом Романа, который спокойно курил, удобно устроившись на одной из сумок, пока он сам стоял на краю огромного булыжника, стараясь балансировать чуть ли ни на одной ноге. Спасибо операторам сотовой связи.       — У вас всё в порядке? Что-то случилось? — в её голосе сквозило беспокойство, и Питеру сразу стало не по себе. Проницательность Ди, как всегда, пугала.       — Всё… нормально.       Ну да, нормально во вселенной идиотских решений.       — Питер…       — Я в порядке, правда. Слушай, мы выбрались к океану, будем два дня жить в палатках. И связь тут ни к чёрту, так что не теряй.       — Ясно. Позвони, как вернёшься.       — Ага, счастливо.       — И Питер?       — Да?       — Расскажи ему уже.       Он хотел что-то возразить, даже открыл рот, чтобы разразиться тирадой на десяток авторских листов, но Ди предусмотрительно положила трубку. Что ж, у их доверительных отношений определённо были минусы. И зачем он только рассказал ей всё. Почти всё. Часть подробностей естественно осталась за рамками банальной истории о подростковых страданиях. Впрочем, она бы всё равно что-то заподозрила, когда он встретил Романа снова, и пришлось бы рассказать. Рано или поздно. В его случае получилось рано. И, возможно, рано было лучше. А возможно — нет. Питер ещё раз бросил взгляд на Романа, сглотнул желание попросить у того закурить, и спрыгнул с неровного булыжника, тут же прикрыв рот рукой, чтобы сдержать накативший рвотный позыв. Это будет тяжёлый день.       Тем временем с багажом было покончено, и автобус, тарахтя и извергая кубы едкого дыма, двинулся прочь, назад к цивилизации. Он вернётся за ними лишь в понедельник утром, а значит целых два дня и две ночи их весёлая компания из студентов и тренеров (и Романа) будет один на один с природой. Потрясающая перспектива. Питер устало вздохнул — ужасно хотелось курить — и подошёл к куче сумок. Хесус тут же нагрузил его парой тяжёлых палаток. Отчего-то его жизнерадостная улыбка этим утром только раздражала. Как только с распределением груза было покончено (этой участи не избежал даже Годфри), мексиканец повёл их за собой, явно наслаждаясь ролью главнокомандующего.       Они свернули с грунтовой дороги на узкую тропинку, которая петляла в зарослях травы и кустарника, кишащего назойливо гудящими насекомыми. Минут через пятнадцать показалась долгожданная голубая полоска океана. Ноги больше не путались в траве и не запинались о корни, но утопали в мелком светлом песке, отчего идти стало лишь сложнее. Зато на открытом пространстве приятно обдувал солоноватый ветер, и никакие мелкие гады не норовили куснуть в самое неподходящее место. Вскоре Хесус командовал стоять: место для лагеря было определено. Питер скинул сумки и почувствовал, что вся спина покрылась неприятным липким потом. Хотелось принять прохладный душ и выпить холодного пива, развалившись на шезлонге или в кресле, но подобные услуги тут, к сожалению, предусмотрены не были.       Хесус удивительно легко поддался на уговоры и согласился, что стоит искупаться, прежде чем приступать к установке палаток и прочим насущным делам. Решение было встречено всеобщим ликованием. Все радостно побросали ненавистный груз и рванули к воде. Пустынный берег тут же оживился, наполнившись криками и смехом. Питер неохотно разделся, оставшись в одних плавательных шортах, и поплёлся к воде. Быстро окунувшись с головой, чтобы хоть немного смыть с себя пот и пыль, он сел на влажный песок у самой кромки воды. Волны с тихим рокотом разбивались о берег, усыпляя, пенились, щекотали стопы. Воздух пропитался запахом соли и водорослей. Лень растекалась по телу, двигаться совсем не хотелось. Как было бы чудесно сидеть вот так весь день, просто смотреть в бескрайнюю даль, чувствуя себя ничтожно маленьким перед огромным, необъятным океаном и бесконечным небом, понимать, как незначительны и глупы твои проблемы в контексте мира.       И всё же его главная проблема была сейчас прямо перед ним. И весьма успешно доказывала свою значимость, пусть не в масштабах планеты, но в рамках его личной маленькой вселенной. Роман, мать его, Годфри вышел из морской пены, как чёртова Афродита. Такой же преступно совершенный. Его подтянутое тело блестело, покрытое мелкой россыпью капель, которые то и дело стекали по рельефу мышц, оставляя тонкие, влажные дорожки. Роман оточенным движением зачесал волосы назад, словно позировал для глянцевого журнала, и направился к нему. Сердце пропустило удар, когда они поравнялись, но Годфри прошёл мимо, так и не удостоив Питера даже взглядом. Вид его практически полностью обнажённого тела заставлял воспоминания хаотично всплывать в голове, и без того воспалённой и больной от похмелья. Питер почувствовал, как по телу прошла дрожь, несмотря на удушающий жар окружающего воздуха.       Вскоре радостные возгласы сменились недовольным бормотанием: Хесус принялся выгонять всех из воды. Небо, затянутое тяжёлыми тучами, грозило вот-вот разразиться ливнем, который, как это водится в сезон дождей, не стихнет до обеда. Нужно было торопиться и ставить палатки. Питер с трудом заставил себя подняться и вернулся со всеми к месту будущего лагеря. Тут же закипела жизнь. Кто-то рылся в сумках в поисках полотенца или других вдруг потребовавшихся вещей, бутылки с водой передавались из рук в руки, все о чём-то оживлённо переговаривались, и рокот океана стремительно потонул в гомоне голосов. Хесус настойчиво заставлял всех обмазаться солнцезащитным кремом, несмотря на густые облака, попутно читая занудную лекцию о вреде ультрафиолета. Теперь они походили на большую стаю мартышек, которые вместо того, чтобы выбирать из меха друг друга насекомых, мазали свои бесшёрстные тела кремом. Взгляд снова невольно зацепился за Романа, который даже такую банальную задачу умудрялся выполнять так, что невольно привлекал всеобщее внимание. Он медленно проводил по влажной коже длинными пальцами, старательно втирая белый крем, чтобы не осталось разводов, и это простое действие в его исполнении выглядело отчего-то чертовски соблазнительно. Настолько, что, казалась, температура воздуха резко поднялась на несколько градусов. Питер облизал пересохшие губы и уже хотел отвернуться, чтобы не усугублять своё и без того плачевное состояние, но тут к Роману подошёл один из их студентов. Томми. Единственный из команды, кто ходил на лекции Годфри. Единственный, если не считать Питера, с кем Годфри был знаком ещё до поездки. Они обменились парой фраз, и, к великому удивлению, Роман даже улыбнулся этому пацану, хотя всё утро был мрачнее тучи. Потом он выдавил крем на руку Томми, повернулся к нему спиной, и тот с готовностью приступил к делу. Маловероятно, что у него были какие-то скрытые мотивы. Питер прекрасно знал, что у Томми есть девушка. Хорошенькая, слегка пухлая шатенка, милая и доброжелательная. Но всё же видеть, как чужие ладони скользят по голой разгорячённой коже, поглаживают крылья лопаток, сползают вдоль позвоночника, касаются изогнутой линии поясницы и медленно возвращаются вверх, было невыносимо. В груди неприятно защемило. Всё естество изнывало, требуя немедленно убрать руки от его Романа.       Его? С чего бы? Кто он вообще Роману? Питер и сам до сих пор не знал, какие между ними отношения. Друзья? Можно ли считать их друзьями? Он не мог дать ответ. Да, несмотря на всего его старания держаться от Годфри как можно дальше, каким-то невообразимым образом они проводили вместе всё больше времени. У них даже образовалась своя маленькая компания из четырёх человек, хотя чаще они оставались вдвоём, потому что Ди и Шелли постоянно куда-то ускользали. Странно, но Дестини сильно привязалась к этой девчонке, и с удовольствием проводила с ней время. Дни стекались в недели, недели сливались в месяцы, и Питер сам не заметил, как его подхватил стремительный поток, как он снова стал доверять Роману, делиться с ним своими проблемами, смеяться над его шутками. Он всякий раз напоминал себе, чем всё обернулось в прошлый раз, но стоило увидеть Романа, его самодовольную ухмылку, блеск зелёных глаз, и все дурные мысли и воспоминания тут же рассеивались. Ему просто было легко рядом, ему нравилось смотреть на Романа, нравилось его внимание, его неуместные комментарии и постоянные подколы, их долгие разговоры за баночкой пива, случайные касания и…       «Расскажи ему уже».       Как будто это было так просто. Такая глупая, нелепая ложь. Маленький фарс, который слишком затянулся и вышел из-под контроля. Незаметно обман достиг той стадии, когда сама возможность его раскрытия казалась чем-то непосильным и из ряда вон выходящим. Сейчас Питер и сам бы предпочёл всё рассказать ещё тогда, в самом начале. Объяснить, что всё это выдумка, притворство, потому что так проще, так меньше вопросов, меньше ненужного внимания. Да и на работу берут охотнее. Но тогда он боялся. Боялся подпустить Романа слишком близко. И отчаянно использовал Ди как щит. Щит от собственных чувств, от собственных желаний, от глупых необдуманных поступков. Да, таких, как минувшей ночью. Проклятье, Питер, ну какого чёрта ты натворил? Теперь их и без того запутанные отношения стали вдруг в разы сложнее, а вопрос, друзья ли они, и вовсе перекочевал куда-то в область открытых математических проблем, за решение которых можно отхватить миллион долларов. И что дальше? Притворяться, что ничего не случилось? Что он ничего не помнит? Вести себя как ни в чём не бывало? Оставить всё в рамках дружбы? Питер сомневался, что справится. Он уже не справился.       Если подумать, то Роман ни разу не пытался перешагнуть черту их условной дружбы с той новогодней ночи. И больше не пытался заговорить о прошлом. Хотя иногда в его взгляде, в том, как он брал Питера за руку, как касался его волос, сквозило лёгкое, едва заметное желание, совсем как в их школьные годы. Но что если Питер ошибался? Если ничего такого не было? Если он видел эти намёки только потому, что… сам того хотел. А Роману всего лишь нужен был друг или хотя бы приятель. Кто-то, кому не было дела до его положения или денег, кто не хотел забраться к нему в постель, купившись на слащавую мордашку. Кто-то, кому он мог доверять, с кем мог расслабиться и быть собой. И вчера Питер только всё испортил. Лишил их обоих возможности наконец обзавестись хоть одним настоящим другом. О, ну, мы можем быть друзьями с привилегиями. Ха-ха… Питер горько усмехнулся и поднял взгляд на Романа. Тот размазывал крем по спине Томми. Внутри всё перевернулось.

***

      День, несмотря на изнурительную духоту и ужасное похмелье, пронёсся стремительно, словно гонщик формулы один, оставив позади лишь дымный шлейф и следы шин на уставшем теле. Всё утро они возились с палатками и шатром. Колышки легко утопали в рыхлом песке и так же легко заваливались на бок, отказываясь держать натянутые тросы. Пришлось изрядно повозиться и побегать в поисках камней, чтобы хоть как-то закрепить тенты. Не успели они разбиться по палаткам, как небо обрушилось ливнем, и работа продолжилась под непроглядной стеной дождя. Организация полевой кухни и приготовление обеда, подготовка временного туалета и умывальника — за нескончаемым потоком дел время утекало незаметно. После полудня пришло время тренировок, которые тоже никто не отменял. Хотя бегать по песку под палящим солнцем скорее было чем-то из перечня адских пыток. Питеру так и хотелось накинуть Томми пару лишних кругов по какой-нибудь надуманной причине, которую бы он нашёл без особого труда, но он сдержался. В конце концов парень был ни в чём не виноват. Неуместная ревность Питера, проснувшаяся так не кстати, была исключительно его проблемой и ничьей больше.       А вот что его по-настоящему беспокоило, так это поведение Романа. Весь день Годфри старательно его избегал. Стоило им оказаться рядом, как он тут же всё бросал и мчался заниматься любым другим делом, пусть и самым неблагодарным. Он бегал за камнями по всему пляжу, ходил к ручью за пресной водой для кухни и умывальника, продираясь через заросли кустарника и тучи мошкары, даже копал яму для туалета. Все, от студентов до тренеров, изрядно удивились, с какой лёгкостью Годфри с его холёными руками и идеальным маникюром брался за всю грязную и тяжёлую работу. А когда жеребьёвкой распределяли места в палатке, он уговорил Хесуса поменяться, чтобы не спать рядом с Питером. Как бы Питер ни старался убедить себя, что он всё надумывает, у него не получалось. Он ни слова не слышал от Романа с тех пор, как они вышли из автобуса. Да и взглядом они пересекались всего пару раз, и Годфри тут же отводил глаза. Хотя с другими он общался вполне нормально. Возможно, даже был дружелюбнее обычного. Или так только казалось на фоне его нарочитой холодности в отношении Питера.       Вот и за ужином он отсел от тренеров и увлечённо о чём-то болтал с Томми. Склизкое, тягостное чувство разливалось по телу, заполняя каждую клеточку. Что ж, можно считать это кармой. Ведь всю неделю Питер сам старательно бегал от Романа, пытаясь свести их общение к минимуму. Ну, во-первых, он действительно был чертовски занят тренировками и решением разного рода вопросов. Всё-таки ответственность за студентов и их пребывание в чужой стране лежала только на нём. А во-вторых… После ужасного перелёта, на который он осмелился только каким-то чудом (ага, чудом по имени Роман), Питер вдруг осознал, что его броня не просто треснула, но напоминала уже скорее решето. Он и сам не заметил, как сильно стал доверять Годфри, как сильно полагался на него, как сильно нуждался в нём. Понимание наступило внезапно и резко, буквально выбивая почву из-под ног. И пугало до ужаса. Поэтому всю неделю Питер упорно доказывал себе, что сам способен справиться со своими проблемами, что Роман вовсе не стал неотъемлемой частью его жизни, без которой эту самую жизнь уже и не представить. Подавлял всякое желание провести время вместе, обратиться за помощью, да просто поболтать на отвлечённые темы. А потом в планы влился алкоголь и смешал ему все карты. Роман казался таким беззащитным, таким уязвимым, и Питер, ни секунды не раздумывая, с головой бросился «спасать друга», который об этом даже не просил. Что, хотел доказать свою важность? Свою нужность? Показать, что Роману ты необходим ни чуть не меньше, чем он тебе? О, отлично вышло. Теперь вы даже не разговариваете. Молодец. Держи награду в виде бесконечных сожалений. И похмелье бонусом.       После ужина все разбрелись кто куда. Многие лениво валялись на остывающем песке, видимо, стараясь накопить энергии для следующего дня. Хесус принялся готовить место для костра, а пара ребят поживее вызвались добыть дрова в лесу. Небольшая группа, человек шесть, не больше, у которых каким-то невероятным образом ещё остались силы, решила искупаться перед сном. Питер отправился с ними. Не то чтобы он горел желанием поплавать, шевелиться хотелось ещё меньше, чем утром, но он надеялся, что холодная вода поможет успокоить нервы и прочистить голову. Не обращая внимания на ломоту в теле и бьющие в лицо волны, он поплыл вперёд, подальше от всех. Вскоре ребята, задорно дурачащиеся у самого берега, остались позади. Когда их весёлые крики стали едва различимы в густеющем вечернем воздухе, Питер лёг на спину и позволил океану мерно качать себя, полностью отдаваясь его воле и власти. Он заставил себя не думать ни о чём, избавиться от любых мыслей. Только смотреть на бескрайнее, чернеющее небо, где постепенно зажигались звёзды, становясь всё ярче и ниже. Питер не мог сказать точно, сколько времени он провёл там, но когда он вернулся, у воды уже никого не было, а солнце окончательно исчезло за горизонтом.       Лагерь заметно опустел. Почти все разошлись по палаткам и улеглись спать, только несколько человек сидели у костра: Хесус, который по-прежнему был полон жизни (нет, у него точно батарейка в заднем проходе), пара студентов из его команды, Чарли, тренер ребят из Техаса, Роман и Томми. Питер бы предпочёл упасть и забыться тяжёлым сном, но решил задержаться у огня: нужно было хоть немного обсохнуть, ведь перспектива спать в мокром спальнике казалась крайне непривлекательной. Едва завидев его, Хесус дружелюбно замахал руками и громко затараторил на смеси английского и испанского, приглашая сесть рядом. Питер принял приглашение.       — Ну как водичка? Хороша? — спросил мексиканец и с оглушительным шлепком хлопнул его по мокрой спине.       — Угу, — выдавил из себя Питер и закашлялся от неожиданного удара.       Хесус рассмеялся и продолжил разговаривать с Чарили. У Питера совсем не осталось сил на социальное взаимодействие, и он молча уставился на огонь перед собой, такой живой и спокойный. Яркое оранжевое пламя подрагивало, извивалось под треск горящего дерева, тихий шелест голосов и раскатистый рокот волн. Его жар приятно лизал голую, мокрую кожу, отчего на душе становилось тепло и как-то спокойно. Питер не сразу заметил, что сквозь завесу огня смотрит прямо на Романа, который сидел как раз напротив, зажав сигарету в зубах и молча слушая Томми, болтавшего без умолку.       — Эй, Годфри, а ты что преподаёшь? — вдруг спросил Чарли.       Роман поднял глаза, на мгновение их взгляды встретились, но Питер тут же отвернулся.       — Экономику, — быстро ответил Томми. — Его лекции очень популярны, особенно среди девчонок.       — Не сомневаюсь, — ухмыльнулся Чарли. — И как тебя тогда занесло сюда, на спортивные сборы?       — Спроси лучше у Питера, — в голосе Романа сквозило неприкрытое раздражение, хотя вряд ли кто-то ещё смог его уловить.       — Так вы друзья или типа того?       — Скажи, Питер, мы друзья или типа того?       Все вдруг замолкли, и пять пар глаз уставились на него одного, но Питер молчал. Он уставился на горящее полено, не решаясь поднять головы. Сердце оглушительно стучало в ушах. Он не знал, что ответить. Повисла неловкая, гнетущая пауза. Роман резко поднялся на ноги, бросил недокуренную сигарету в костёр и направился прочь от лагеря, оставив после себя тяжёлую атмосферу растерянности.       — Больная темя, да? — прервал молчание Чарли и похлопал Питера по плечу. — Прости, неловко вышло.       — Ничего, не бери в голову, — отозвался он, всматриваясь в темноту.       — Я схожу за ним, — подскочил Томми, подозрительно радостный.       — Не надо, — тут же остановил его Питер. Тёмное, скользкое чувство снова зашевелилось внутри. — Я сам.       Томми начал было спорить, но Питер не слушал его. Пара шагов, и вот он уже сорвался на бег, цепляясь взглядом за удаляющуюся фигуру, едва заметную на фоне чернеющего вдоль берега леса. Ноги утопали в рыхлом, ещё тёплом песке и казались ватными от усталости. Морской бриз холодил кожу, трепал мокрые волосы. Дыхание быстро сбилось, но он продолжал бежать, не обращая внимания на острые ракушки и редкие камни, больно впивающиеся в голые стопы. К счастью, Роман не успел далеко уйти: Питер нагнал его метрах в ста от лагеря, где неровные полосы больших острых булыжников рассекали пляж, словно уродливые шрамы, и врезались в воду. Он окрикнул Романа несколько раз, но голос потонул в оглушительном рокоте волн, которые шипели и бурлили среди камней. Сделав последнее усилие, Питер рванул вперёд, ухватил Романа за плечо и потянул, чтобы остановить.       — Не трогай меня, — рыкнул Годфри и так резко вырвал руку, что Питер едва устоял на ногах.       — Какого чёрта?!       — Какого? И правда! — даже в темноте было видно, как его глаза искрились смесью злости и негодования. — Ничего же, блядь, не случилось!       Питер зажмурился, недовольно морща нос. Между бровей залегла глубокая морщинка. Хотелось провалиться под землю. Да, его зыбкие надежды на то, что Роман ни черта не вспомнит, всё-таки не оправдались. Глупо было на это рассчитывать, учитывая, как Годфри вёл себя весь день. Конечно, он всё помнил. Зачем только было бежать за ним? Мог бы оттянуть этот разговор ещё на пару дней. Проклятье…       — Окей, вчера я немного перестарался…       — Немного?!       — Слушай, я был пьян и хотел помочь… — Питер неловко почесал затылок и потупил взгляд, словно провинившийся ребёнок, — И не придумал ничего лучше. Ты помог мне в самолёте, а я тебе с… твоей проблемой. Считай это ответной услугой.       — Ого, вот так, да? Ну охренеть. И как часто ты оказываешь такие «ответные услуги»? — Роман говорил резко, отрывисто, и двигался так же, активно жестикулируя, размахивая руками.       — А это уже тебя не касается, — процедил Питер, чувствуя, как сам начинает раздражаться в ответ.       — О, ну куда мне, ты же даже друзьями нас не считаешь!       — Хватит…       — Интересно, Ди вообще в курсе твоих развлечений?!       — Роман… — попытался утихомирить его Питер, но тщетно.       — А то вы с ней такая идеальная семейная пара! — градус ехидства в его тоне стремительно рос, губы искривились в язвительной ухмылке. — Только что-то ты не возражал, когда в баре на тебя вешалась какая-то девка!       — Роман!.. — позвал Питер громче и настойчивее.       — Может, у вас свободные отношения?!       — Да нет у нас отношений!!! — прокричал Питер всё горло, поддавшись бурлящему внутри раздражению.       Роман застыл с выражением полнейшего замешательства на лице. Рот его по-прежнему был открыт. Питер прикрыл глаза и выдохнул, потом задумчиво почесал щетину и уже спокойнее добавил:       — Дестини не моя жена, она моя кузина.       — Что, прости?       — Я соврал, что женат, чтобы было проще получить работу. И так всегда есть благовидный предлог лишний раз не встречаться с коллегами. Ди… просто подыграла. Ей пришлось, когда вы всё-таки затащили меня на новогоднюю вечеринку. А потом всё как-то затянулось, запуталось… И я… я просто не знал, как рассказать.       — Ты-ы… — протянул Роман, медленно сгибая пальцы на поднятой руке, словно не мог решить, в какой жест они должны сложиться. Его губы приоткрылись и снова плотно сомкнулись. Так повторилось несколько раз, пока он не закрыл лицо руками и не прокричал что-то невнятное и отчаянно протяжное.       — Прости, глупо получилось… нужно было сразу рассказать…       — Лучше держись от меня подальше, потому что я ещё не решил, что хочу сильнее: прибить тебя или…       — Или? — спросил Питер, вопросительно приподняв одну бровь.       Роман опустил руки — в темноте его глаза сверкнули хищным блеском — и шагнул вперёд, мгновенно сократив расстояние между ними до нуля. Прикосновение его губ было лёгким, мимолётным, едва ощутимым, и всё же желудок, вопреки всем законам биологии, сделал сальто. Питер инстинктивно подался навстречу, не желая разрывать поцелуй. Холодные пальцы скользнули по его обнаженной шее, запутались в волосах, потянули, заставляя слегка откинуть голову назад. Кожа моментально ощетинилась, покрылась мурашами. Питер послушно открыл рот, позволяя горячему языку скользнуть внутрь. Из робкого поцелуй быстро стал напористым, жадным, голодным. Мир вокруг рушился, рассыпался, земля уходила из-под ног, и Питер отчаянно цеплялся за Романа, за его расстёгнутую рубашку, ставшую единственной опорой в удушающей темноте. Внутренности сводило от волнения и нетерпения. Где-то на задворках сознания здравый смысл вопил, что это ужасная, кошмарная ошибка, но Питер не слышал его в шуме волн и оглушительном стуке сердца. Стоя там, на краю океана под бескрайним южным небом, утопая ступнями в едва остывшем песке, сложно было снова перенестись в тот промозглый весенний день, восстановить в памяти холодный воздух, подтаявший снег, просачивающийся в тонкие кроссовки. Пламя внутри оказалось сильнее. Сильнее тяжёлых воспоминай, сильнее самоконтроля, сильнее рассудка. Оно одержало безоговорочную победу, пусть не в войне, но в этом сражении точно.       — Чёрт, — прошептал Роман, разорвав поцелуй. Он был так близко, что его горячее, влажное дыхание обжигало кожу.       — Чёрт, — повторил Питер.       Они молчали, не решаясь пошевелиться или прервать тишину словами, такими глупыми и ненужными сейчас. Только океан продолжал громко петь ночные песни. Питер чувствовал, как морской ветер обдаёт его своим дыханием, треплет его мокрые волосы, но совсем не ощущал холода — внутри всё нестерпимо горело. Тревожные мысли то и дело заползали в голову, но терялись среди суматохи, творившейся там, раздавленные тяжёлым, тягучим возбуждением. Тонкая ткань плавательных шорт предательски топорщилась, не в силах скрыть рельеф набухшего желания. Оставалось лишь надеяться, что темнота справлялась с этой задачей куда лучше.       — Надо возвращаться, — наконец сказал Питер и неохотно разжал пальцы, с трудом подавив порыв повалить Годфри на песок и… — Пока нас не отправились искать.       Роман согласно кивнул и выпрямился, отстранившись от Питера. Расстояние между ними вернулось в рамки приличия, но отчего-то стало только более неловко. Смотреть в глаза было страшно и волнительно, поэтому он быстро развернулся и поспешил уйти, но не успел сделать и пары шагов, как Роман схватил его за руку, останавливая. Вторая ладонь мягко легла не его щёку, заставляя повернуться, вновь соприкоснуться губами. Поцелуй был быстрым, осторожным, но даже так Питер ощутил сквозившее в нём желание.       — Так, просто решил убедиться, — коротко объяснил Роман, заметив растерянность в его глазах, и пошёл к лагерю, продолжая сжимать его руку.       Сердце гудело в ушах, во рту пересохло, ладони взмокли от волнения. Ужасно хотелось курить, но Питер не решался заговорить. Роман тоже шёл молча, и Питер был ему благодарен, потому что совершенно не представлял, что сказать. Да и как вообще им теперь общаться. Кто они друг другу? Друзья? Или… нечто иное? Но так ли надо придумывать какое-то название их отношениям? Разве нельзя всё оставить, как есть? Может, стоит расслабиться и плыть по течению? Не забивать голову лишними вопросами? В прошлый раз он установил целый список правил, и что в итоге? Ни друзья, ни любовники, шаткий союз, основанный на взаимном влечении…       — О, вернулись, наконец!       Жизнерадостный возглас Хесуса выдернул Питера из размышлений резко и неожиданно, словно кто-то окатил его ледяной водой. Он тут же разжал пальцы и быстро выдернул руку из цепкой хватки Романа, надеясь, что никто не успел заметить.       — А Томми? — спросил Хесус, когда они подошли ближе к костру.       — Томми? — непонимающе повторил Роман.       — Вы где-то разминулись? Он ушёл сразу за Питером.