Стаями

Спайт мечется по уже выученным улицам, стараясь успеть. Луканис снова стал слишком мало спать, снова не слушает, – не слушает! – что Спайт почти нашёл след – там, внутри, в сонных городах есть проход, который их соединяет. Ему нужно только успеть добежать туда, прошмыгнуть на шаткий мостик до того, как настоящий мир развеет, заменит призрачный город. Спайт ни разу не приходил к мосту с другой стороны. Ему нужно время, чтобы найти ту точку. Там были вишни на пустыре. Спайт идёт на запах моря с грозой. На шум прибоя в доках. На визгливый шакалий лай-плач: «Больно! Не трогай! Больно!» Иногда ему кажется, что он припадает носом к земле, как собака, иногда – что взлетает вороном над крышами, срезая уже пройденный путь к предыдущей точке, где Луканис проснулся. Не важно! Не то! Спайту помогает Эммерик, давший Луканису успокаивающие травы. «Мой друг, вам необходимо спать. И вашему… спутнику тоже это необходимо. Мы сделаем всё, чтобы найти Рук. Мы постараемся её найти. Помогите нам в этом – сделайте так, чтобы нам больше не нужно было думать о… ни о чём другом. Отдохните. Вы понадобитесь нам, когда мы найдём её». Три моста, резкий спуск вниз, повернуть налево, дом с лепниной дракона на стене… Где-то, где-то рядом плещется тёмная вода, где-то близко должны быть опоры верёвочных перил. То ли ветер сменился, то ли лай тоже становится ближе: «Больно! Вейсхаупт, Стражи – больно!» Спайт не останавливается, когда под ногами, скрывшаяся под лепестками, хрустит каменная крошка, перемешанная с ракушками. Успевает заметить покосившуюся створку открытых ворот сбоку. Мост пружинит, когда Спайт перепрыгивает сломанные доски. Нашёл! «Город – больно, больно! Змей – больно!» Спайт чувствует, как город позади исчезает с рваным вздохом –Луканис проснулся, – Спайт на секунду останавливается, чтобы удержаться здесь, не метнуться назад, чувствуя, как становится более настоящим связывающий их поводок. Тень искажает пространство, сон обманывает сознание, позволяя переместиться в недостижимые дали, не покидая своей комнаты. Главное об этом помнить. Резко зажмуривается, делает несколько шагов по памяти и снова срывается на бег. Закоулок с ящиками и разбитый кувшин – то, про что так и не рассказал Луканис, но где вздрогнул, когда они проходили мимо, а Рук это заметила. «Не тревожь, не трогай, больно!» В городе льёт дождь. Тот самый ливень, огромными каплями, и тучи настолько плотные, что не пропускают свет. Погасшие окна, потухшие фонари. Изредка в тенях мелькают сиреневыми отсветами шакальи глаза, но чаще всего не успевают, а если и могли бы успеть – не решаются броситься. Лиловый призрачный огонь кормится лаем, разгораясь всё ярче: «Каждое движение в рёбрах больно, больно, замри! Не ходи, не двигайся, не шевелись! Больно!» Спайт пробегает город насквозь, но не находит ничего. Останавливается на пляже перед морем. Понимает, что в запале потерял след, пропустил момент, когда лай вновь стал удаляться: «Беллара – больно!» Выдыхает сквозь сжатые зубы. Потеряешь контроль – поводок дёрнется, нельзя, чтобы поводок дёрнулся! Возвращается на центральную площадь, кружит. Найти точку, где морской запах разделился, найти грозу. И яблоки. Корицу. Найти Рук. «Хардинг – больно, больно! Больно! Не приближайся! Беда! Больно! Всем больно! Из-за тебя!» Город с одной стороны выглядит разрушающимся. Спайт рычит, злясь на себя –Идиот, не заметил!– присматривается, ища проход между обломков стен и громадных камней. Чует запах – нужный и ещё один, тот, что был в ничьей комнате, тот, что иногда ходил следом за Рук. – Правильно бежишь. Поторапливайся. И второго поторопи, – Спайт слышит добрую усмешку в голосе, вскидывается ответить, огрызнуться, но дух, чужой дух, растворяется в не-воздухе быстрее. «Варрик, Варрик, Варрик! Умер! Знали! Все знали, но не ты! Больно!» Разлом пересекает пустырь, – Спайту кажется, что раньше здесь были дома… а, может быть, он никогда не заходил в эту часть, – на другой стороне местность скорее напоминает Маяк висящими осколками земли и дрейфующими вокруг них камнями. Спайт видит каменную фигуру на самом краю – такую же, как осталась в том месте, где была настоящая Рук в прошлый раз. Шакалий гвалт нарастает где-то наверху. Крылья полыхают, распахиваясь, и приносят на ту сторону ветер, проламывая невидимую грань. Ливень идёт следом за Спайтом, отбивая, присоединяя, превращая обратно то, что стало чуждым. Спайт взлетает на верхнюю площадку, уворачиваясь от обломков падающих статуй. Шакалы всё ещё осторожничают, но с каждым разом бросаются всё смелей, всё ближе, рвут клоки одежды, хватают сапоги, посох… – Не сметь! Трогать! Наше! Лай срывается в визг, сменяется скулежом, когда лиловое пламя злостью опаляет их шкуры, раскидывая в стороны от лежащей на камнях, сжавшейся в клубок фигуры. Спайт наконец-то понимает, чем ему так не нравились шакалы – они были чужие, они не пахли городом Рук. – Молодец, успел. Запомни место. Картинка троится. Спайт видит, как разбегаются прочь шакалы от крыльев, укрывающих Рук. Спайт видит, как две тени – Рук и того гнома, – медленно поднимаются по ступеням. Спайт видит место, настоящее место, в которое упирается призрачная лестница другой стороны. И натянутый до предела поводок обжигает, скользя по коже, выдёргивая его обратно на Маяк, к Луканису, в комнату, так пугавшую их когда-то раньше, где холодный голубой свет играет бликами на полу, где колышутся и скользят тени рыб…где который день больше никого нет.

***

Луканис влетает в библиотеку резко, спрыгивает вниз, минуя лестницу, взметая сквозняком расчёты со стола. Эммерик видит вспыхивающие вокруг него искры и горящие лихорадочным огнём глаза. Это могло бы напугать, если бы не очень собранный ровный голос – обычный, а не отстранённо-потерянный, почти отсутствующий, но готовый в любой момент сорваться на крик, к которому они начали привыкать после… битвы: – Я знаю, где Рук. – Вы уверены? Но откуда…? – Луканис оборачивается уже на лестнице, ведущей к элувиану, переводит взгляд с профессора на застывшую в дверях Тааш и обратно и повторяет, в конце явно уступая Спайту: –Мы знаем, где Рук. Поторопитесь. Быстрее!

***

Когда они вытаскивают Рук из Тени, Спайт чувствует себя… уставшим. Чувствует, как осторожно, медленно ослабляется натянутая до предела струна. Когда эта струна почти провисает, вернувшись в нормальное положение, Спайту наконец-то перестаёт быть страшно. Так чувствовал себя Луканис, и продолжал закрывать их обоих в Оссуари, боясь, что струна когда-то лопнет. Теперь Спайт знает, каково это. Первый раз Спайт не понял, что они были на краю – тогда, после Зары, когда Илларио забрал их – его! – последний удар. В тот раз их отбросила хлёсткая, нечестная, но неожиданно спасительная магия крови, потому что Луканис почти потерял контроль. Второй раз, в зале, полном Воронов, Спайт сумел осознать, ощутить тень того, чем они снова сумели не стать. С опозданием, подтащив их опасно-близко, но… Луканис нашёл выход, как аккуратно сделать шаг назад, поймать равновесие. Луканис смог удержать контроль. В этот раз, третий, они танцевали на грани, а бездна обдавала их холодом, как штормовая волна. Это был даже не край, это был канат. И Спайту стало страшно, потому что в какой-то момент Луканис контроль отпустил. Они поменялись местами. Спайт искал Рук не потому, что Рук была важна для Луканиса, не потому, что её перемешанный город нравился самому Спайту, не потому, что она была зачем-то всем нужна… но потому что Рук вдруг оказалась необходимым условием их существования. Спайт впервые рад, чувствуя, что другой конец поводка держат. Спайт хочет спать. Он едва дожидается, когда Луканис подойдёт к двери комнаты, откроет и не вздрогнет от открывшегося вида, потому что вода и рыбы будут не важными – потому что в комнате будет тот, кто должен был там быть. …Спайт уснёт, убаюканный мерцанием теней и бликов, не услышав окончания разговора. Спайт подумает: «Нужно найти новый трос для верёвочного моста между сонных городов». И почувствует, как Луканис ответит: «Ты прав. Спасибо. Мы постараемся».