Манипуляции

      Завтрак пролетает в одночасье. Вот, кажется, я только сажусь за небольшой столик у окна, беря в руки приборы и разглядывая затейливо украшенную зеленью яичницу. А вот уже проглатываю последний кусочек, бездумно таращась в столешницу.       Не то чтобы было супер-вкусно, яичница по-прежнему не была моим любимым блюдом… Просто мысли о неожиданно открывшихся гранях способности поглотили моë внимание целиком — я даже не заметила, как запихала в себя эту клятую глазунью.       — Всë в порядке? — тихий и спокойный голос Фушигуро на контрасте с тем, как мы поговорили от силы час назад, кажется ненастоящим.       — А? Да, — ответ выходит заторможенно, пусть я и стараюсь не сильно палиться в проявлениях каких-то странностей.       Сложно было не проявлять тех самых странностей. Я отчëтливо чувствовала отголоски поверхностных эмоций Тоджи, сидящего напротив: злорадное веселье, лëгкое раздражение вкупе с любопытством и где-то совсем внутри застарелая ярость, но даже не на меня и не к сегодняшнему дню, а просто перманентно.       В соседнем номере кто-то явно чего-то с нетерпением ждал, возбуждённый ажиотаж против воли оттягивал в ту сторону внимание, как навязчивая щекотка. И я раз за разом вынуждена была встряхивать головой, чтобы выпасть из заворожённой концентрации на том человеке и его чувствах.       В том, что эмоции принадлежали другому человеку, я уже даже не сомневалась. Поначалу были сомнения. Поначалу я даже решила, что окончательно сошла с ума, и все эти улавливаемые чужие эмоции, а иногда и мысли — не более, чем плод моего воображения. Но потом принятие всё же случилось. По коридору со стороны лифтов проплыла двойная острая страсть, помноженная на кучу сопутствующих эмоций, и вскоре где-то совсем рядом, пусть и не в соседнем номере, звучно хлопнула дверь. Фушигуро за столом напротив заухмылялся чему-то, а я через пару минут отдалённо расслышала весьма характерные женские крикливые стоны.       Сложнее всего было эти самые чужие эмоции от собственного сознания отдирать. И я, размазывая жидкий желток по тарелке, судорожно сжимала бёдра, пытаясь убедить себя, что желание залезть на гору мускулов за столом напротив — не моя больная идея. Мы с ним вообще полчаса назад друг друга чуть не поубивали.       И вот сижу я, стараясь игнорировать и насмешливый взгляд тёмных глаз напротив, и отдалённые вскрики в коридоре, и явную и неуместную влагу между ног. Учитывая, как насмешливо глядел Тоджи, потеряв всякий интерес к прежде увлекавшему его спортивному каналу, для него это секретом тоже не осталось. И уж после этого осознания, даже не будучи ханжой, я отчëтливо почувствовала, как заливает краснотой лицо.       — Что-то не так? — от насмешливого тона, буквально скандирующего, что он в курсе отвратительной ситуации, хочется провалиться сквозь пол, и желательно куда-нибудь пониже, до самой преисподней.       Жар с щёк переползает на шею и уши, и я буквально чувствую, как пульсирует кожа с прилившей в неё кровью. Отчаянно хочется перестать уметь дышать.       Мозг продолжает улавливать чужой фейерверк эмоций, утаскивающих на дно самообладание, и брошенный на Фушигуро раздражённый взгляд слегка меняет оттенок против моей на то воли.       Тоджи гнёт брови, заинтригованно следя за всеми изменениями в моём лице, и чему-то задумчиво хмыкает.       — Чувствуешь их даже лучше моего, а? — с наигранно неправдоподобным сочувствием тянет он, взглядом сканируя от лица до пояса всë, что не мешает разглядеть столешница, под которой я судорожно и зло сжимаю кулаки.       Как же чертовски унизительно.       Особенно — когда тонкие губы со шрамом в уголке изгибаются в надменной глумливой усмешке.       — Нужна помощь? — и всë с таким искренним участием, что отстранённо я даже удивляюсь, почему в своё время Фушигуро не решил податься в большое кино. Лицедейство даётся ему на удивление хорошо.       — Можешь их там порешить, чтоб не фонили своими эмоциями? — сквозь зубы выцеживаю я, исподлобья сверля переносицу мужчины взглядом.       Тоджи довольно смеётся, низким басовитым смехом лишь усугубляя ситуацию. События в чужом номере, кажется, набирают обороты, потому что сердце моë подскакивает куда-то к горлу, принимаясь заполошно колотить в гланды.       Я вот понять не могу, меня реально возбуждением накрывает или просто тошнит?       — Я могу помочь по-другому, — с явным, пиздецки легко считывающимся намёком благосклонно предлагает мужчина, и я понимаю, что от переизбытка наваливающихся чувств и судорожно мечущихся мыслей в голове у меня вот-вот может случиться ментальная перегрузка.       Его, очевидно, совсем не смущает, что моей тушке даже восемнадцати нет. И что мы совсем недавно были на ножах… Хотя — ах да, я же решила удалить у него это воспоминание.       — Ну, или можешь вернуться в душ, — откровенно потешается он, пока я мысленно перебираю варианты развития событий.       Накинуть на него ступор, как часом ранее, и хорошенько отхерачить его по самодовольному хлебалу. А потом снова стереть память… Интересно, заметит неладное?       Отголоски чужой страсти почти полностью заглушают восприятие всех остальных эмоций в округе. Бескомпромиссно перетягивают на себя всë внимание, и я бессильно хватаю ртом воздух, понимая, что это скорее пугает, чем вовлекает. Разница с тем, если бы возбуждение принадлежало мне, такая же, как между взаимными обжималками с симпатичным парнем и сальными приставаниями какого-нибудь страшненького, неприятного тебе мужика. Выворачивает наизнанку, так и хочется спрятаться под стол. И злорадство сидящего напротив Фушигуро отнюдь не спасает ситуацию.       Внизу живота болезненно сводит, и я краем сознания отмечаю, как шумно втягивает воздух сидящий рядом мужчина.       — Тебе нужно перевести фокус внимания на собственные ощущения и эмоции, — уже значительно серьёзней и спокойнее предлагает он, с живым научным интересом изучая моё скорченное в недовольстве и раздражении лицо.       — Легко тебе сказать — от них фонит, как от электробудки.       Тоджи фыркает, закатывая глаза под моим возмущённым взглядом, а потом крупная рука тянется через маленький разделяющий нас стол и пребольно щипает за плечо, вынуждая меня подскочить и взвизгнуть от неожиданности и боли.       — Совсем ошалел?! — вскакивая на ноги, возмущаюсь я, внутренне готовясь к новому столкновению.       Что у него сегодня за потребность больно мне делать? Уже второй раз за одно утро. Отвратительная тенденция.       — Ну, как теперь с навязчивыми ощущениями? — довольно скалится этот крокодил, ни капли не смущаясь тому, что я теперь вроде как воинственно возвышаюсь совсем рядом с ним.       — Очень хочется тебя придушить, — признание выходит с рыком. Аж связки режет от количества вложенного в голос гнева.       — Не фанат таких практик, — Тоджи довольно лыбится, с интересом наблюдая за мной снизу вверх. — Но если ты настаиваешь…       Откровенная подначка в голосе, словах и общем поведении этого засранца пробирает. Рука сама тянется к широкой шее с остро выступающим на ней кадыком. Я почти уверена, что вот сейчас по кисти прилетит хлëсткий удар, отбивающий наглое посягательство на чужое дыхание, но Фушигуро лишь скалится сильнее, а когда между моей растопыренной для хватки ладонью и его шеей остаются считанные сантиметры — сам подаётся вперёд, позволяя пальцам прикоснуться к горячей коже, а ладони ощутить мерный спокойный пульс.       — Душат обычно двумя руками, — тихо, на пару тонов ниже, чем говорил всë время до этого, и я понимаю, что всë прежнее дерзкое и смелое из меня вышибает пинком.       Если я не сплю и не брежу, Фушигуро, кажется, сейчас на полном серьёзе со мной… Флиртует? От собственного предположения смешок сам рвётся с губ, и я отнимаю пальцы от горячей кожи, собираясь убрать руку и самой убраться подальше, только вот кисть сжимают чужие чуть шершавые пальцы и настойчиво прижимают обратно. Аккурат под острой линией челюсти. И пульс снова взлетает до критической отметки, грозя мне скорым инфарктом.       — Нужна вторая рука, — хриплым баритоном вкрадчиво наставляет он, попутно обхватывая другую мою руку и кладя её рядом с первой. Вынуждая попытаться обхватить мужскую шею и шагнуть ближе.       Хочется то ли заплакать, то ли разораться. Судорожный эмоциональный писк зарождался в груди дрожью, напрочь лишая способности дышать.       Сейчас же попытаться втолковать идиоту, что мне семнадцать. Что домогаться до школьницы отвратительно. Что мы с ним не в блядской дораме, чтобы он прыскал флюидами во все стороны и смотрел этим пробирающим до костей взглядом из-под чёлки и длинных ресниц.       Только мысли никак не могут переродиться в слова, так и погибая в перехваченном эмоциями горле.       — Дыши, девочка, — фыркает он, скользнув руками от кистей к предплечьям, удостоверившись, что и без его удерживающей хватки я продолжаю держать руки там, куда он их положил.       Первое прикосновение к внешним сторонам бёдер запускает въедливые мурашки по всему телу и новую волну дрожи в подвздошье. А ещё с трудом, но возвращает способность говорить:       — Ты забываешься, — хрипло, а оттого едва различимо бормочу я, продолжая неотрывно глядеть в гипнотизирующие глаза.       — В самом деле? — он медленно проводит по бедрам сверху вниз, давя пальцами под коленями и вынуждая сделать ещё один шаг ближе. Впритык к мужскому бедру. — И что ты сделаешь?       Для начала суметь бы нормально дышать, без перерывов и задерживаемого от волнения дыхания.       Держаться за чужую шею закостеневшими пальцами сложно, потому что сил в пальцах с каждой секундой становится всё меньше. Да и отчаянно потеющие ладошки хочется поскорее спрятать — укутанные в тёмно-серую толстовку плечи подходят для этого почти идеально. С той лишь оговоркой, что вид моих узких бледных рук на широких мужских плечах лишь сильнее скрадывает и без того неверное дыхание.       Тревожно и волнительно, и эта внутренняя слабость пугает сверх всякой меры.       Терпеть не могу терять контроль…       — Хватит, — насилу отрывая свои руки от чужих плеч, я решительно шагаю назад, пытаясь понять, что буду делать, если Фушигуро примется настаивать.       Но он не настаивает. Покорно выпускает из ненавязчивых недообъятий, напоследок мазнув кончиками пальцев по ногам, и даже тонкая ткань спортивных леггинсов не скрыла проникновенности этого невесомого прикосновения.       — Никогда так больше не делай, — строго чеканю я, неуютно морщась от неприятной влаги, пропитавшей белье.       Лёгкое предвкушающее волнение ещё приподнимает волоски на руках мурашками, но едва ли этого достаточно, чтобы отключить с таким трудом вернувшееся самообладание.       К тому же…       Открывшиеся новые пределы возможностей дали кое-что понять — Тоджи откровенно заигрывал, подначивал и побуждал, только вот внутри у него всё время этой незатейливой игры не было ничего, кроме лёгкого щекочущего любопытства и азарта. И очень-очень глубоко спрятавшегося напряжения, отнюдь не относящегося к интимным переживаниям.       Для чего бы он на самом деле не затеял эту странную провокацию, это было отнюдь не потому, что ему хотелось уложить меня на лопатки. И это было первым, что отрезвило в момент осознания, позволяя вернуть себе ясность мыслей.       — Уверена? — голос Фушигуро снова насмешливый, без капли порочного соблазнения, и я в ответ позволяю себе только фыркнуть, прежде чем почти бегом спрятаться в ванной.       Привести себя в порядок не занимает много времени. И смывая с тела следы собственной слабости, я думала о том, как именно можно использовать новые способности, как научиться абстрагироваться, а главное — что за странная проверка была от Фушигуро.       Когда я второй раз за утро покидаю ванную комнату, Тоджи снова сидит напротив включённого телека, скучающе подперев голову рукой, и на моё появление как будто даже не обращает внимания.       — Собирайся, — тихо командую я, проходя в сторону спальни.       Первым делом по выходу из гостиницы я направляю стопы в сторону ближайшей ювелирки, путь к которой услужливо объяснила одна из работниц отеля.       Наверное, продать ювелирному магазину бриллианты, пусть и не самые редкие на рынке, задача не из лёгких, но всё значительно упрощается, когда собеседники по одной твоей прихоти теряют способность говорить тебе «нет». Правда, для этого пришлось вызывать самого директора заведения и заполнять кучу бумаг. Скорее всего, даже это не спасёт дядьку от потери должности, но меня такие тонкости волновали чуть меньше, чем нифига. В конце концов, я не просто выношу из магазина чужие деньги.       Следующим пунктом назначения стал банк с целью обменять полученные деньги, впрочем, где-то на полпути мне надоело строить обиженную невинность.       — Я могу выплатить тебе твой гонорар долларами или йенами, если хочешь, — тихо предлагаю я, когда машина, пойманная мной у ювелирки, притормаживает на светофоре недалеко от ближайшего банка.       — В этой стране эти валюты используются? — Фушигуро вздëргивает бровь, всем видом передавая мнение об озвученном предложении.       — Нет.       — Тогда на кой чëрт они мне сейчас сдались? — фыркает он, отворачиваясь обратно к окну со своей стороны.       — Типа, заплатить тебе рублями? — недоверчиво переспрашиваю я, но ответа так и не дожидаюсь. Видимо, выше его достоинства отвечать на очевидные вопросы. — И куда ты их тут собрался тратить? Ты даже языка местного не знаешь.       — Разве это твоя забота, куда я потрачу свои деньги? — с явным намёком поскорее закрыть рот и перестать совать нос в чужие дела, спрашивает он, ненадолго повернув ко мне голову и обратив взгляд.       Говнюк. Вот почему непонятную хрень с распусканием рук и непристойными предложениями отчебучил он, а стыдно и некомфортно мне?!       Неспособность выдержать его прямой взгляд разозлила, и я уставилась в своё окно с таким зверским выражением лица, что женщина, подходящая к пешеходному переходу, встретившись со мной случайным взглядом, круто развернулась и потопала в обратную сторону.       Может, забыла чего?...       — Как ты вообще справлялся в прошлый свой визит сюда без знания языка? — продолжая прятать взгляд в проносящихся за окном пейзажах, уточняю я. — А, дядь, нам к банку больше не надо. Знаете в городе клинику, такую трехэтажную, в серой облицовке, где-то в южной стороне города…       Водитель задумчиво возвёл глаза к потолку, ненадолго отведя взгляд от моего отражения в зеркале заднего вида.       — Да, кажется, припоминаю такой.       — Нам туда, пожалуйста.       — Принято.       Фушигуро общение с водителем пережидает спокойно и даже охотно. А ещё после пяти минут воцарившейся в салоне тишины я понимаю, что на вопрос он решил не отвечать. И больше всего мне хочется посильнее задрать нос и врубить ответный игнор, только вот несмотря на задетую гордость, я так же прекрасно понимала умом, что это не вариант.       А потому зарылась рукой в портфель. В магазине было не так уж много налички, которую можно было в одночасье вынести после заключения сделки. Разменять на деньги удалось всего два бриллианта. Каждый по пятьдесят шесть с лишним тысяч долларов. В переводе на рубли и вовсе вышло больше трёх лямов. Шесть красивых пачек с оранжевыми пятитысячными купюрами приятно отягчали вес рюкзака.       Так, что он там говорил? Триста тысяч за каждую неделю, плюс по пятьсот за спасение от каждого покушения? Или речь шла о пятистах за каждую голову противника?... Интересно, а в случае со стычкой на квартире торгаша, там каждый воротила в отдельности считается? Чëрт возьми, какая дорогая дядя!       — В квартире Соломона ты за каждого наёмника намерен получить или уступишь даме, и возьмём в расчёт самого Соломона, как инициатора? — понимая, что прояснить этот момент всë-таки нужно, недовольно бурчу я, упрямо глядя в сторону лобового стекла. Там как раз показались весьма знакомые дворы.       — А ты как думаешь? — судя по нахальному довольству в голосе, в джентльмена этот хрен моржовый играть не намерен.       Ну и хер с ним.       Итак. Мордоворотов, присланных Соломоном, было шестеро, вместе со стариком — семь человек. Плюс покушение с подрывом тоже формально можно записать туда же, в выполнение работы… Или нет? По моей логике скорее нет, но этот ведь и удавить за зажатую монетку может, так что хрен с ним. Надолго так на его услуги мне не хватит, но грызться с ним в попытках торговаться я тоже не хочу.       Калькулятор на телефоне поначалу пестрит количеством цифр в получающихся числах, но если учесть, что курс доллара к йене, в которых Тоджи изначально озвучивал расценки, сто двадцать два к одному, то выходит… За прошедшие две недели и несколько стычек я должна ему около тридцати семи тысяч семьсот пять долларов, что в рублях…       — Эй, дядь, а сколько у нас доллар к рублю? — снова наклоняясь в сторону водилы, задумчиво спрашиваю я, надеясь, что мои знания математики не подводят меня в данную минуту.       — Двадцать семь рублей пятьдесят одна копейка, — как-то чересчур радостно отзывается водила, притормаживая возле нужного мне исследовательского центра.       — Круть. Вы забудете, что возили нас, и что-то слышали в своей машине, — выпархивая на тротуар с портфелем в руках, быстро приказала я напоследок.       Итак, если помножить на рубли, то выходит… Мать моя женщина…       — Я должна тебе один миллион тридцать семь тысяч двести шестьдесят… три рубля, — округлила я последние цифры, плечом толкая входную дверь в научный центр и запихивая телефон в карман кожанки.       — Звучит солидно, — довольно отзывается шагающий следом мужчина, с интересом осматриваясь в холле.       Там, на стойке охраны, медленно поднимался крепкого телосложения мужчина, ошарашенно распахивая глаза. Да, судя по всему, что-то ему по поводу моего вероятного появления передали. Вопрос только в том, Герт ли выставил меня возможной угрозой, — уж больно характерно неизвестного дядьку сейчас перекосило, — или это очередной привет от Сената.       Вот и пришло время проверить, что за чудо-чудное случилось в номере.       Попытка прочувствовать чужие эмоции далась по наитию легко. Тянущийся куда-то к телефонам мужик пребывал в неподдельном ужасе. В таком, от которого обмирает и проваливается всë внутри. Словно уже заранее готовился умереть… Странно.       Попытка отдать приказ невербально тоже даётся весьма легко — мужик замирает, так и не нажав тревожную кнопку. Любопытно, но о мотивах его действий мне тоже стало известно ещë до того, как я дошагала до его рабочего места, заглядывая внутрь островка. Телефон, монитор с выведенными изображениями с наружных камер и в нескольких помещениях где-то внутри здания, и кнопка, что должна была заблокировать лифт и выходы с первого этажа на эвакуационные лестницы. Любопытненько…       — Кто приказал меня задержать? — тихо интересуюсь я, стоит мужику покорно поднять на меня глаза в ожидании дальнейших распоряжений.       — Пару дней назад здесь были люди Сената. Отдали ваши ориентировки всему персоналу, провели инструктаж о действиях в случае вашего появления.       — В здании ведь есть ещё одна комната охраны, верно? — озвучивая собственное предположение, спрашиваю я, поднимая взгляд к потолку.       Видимо, этого делать не стоило… Сирена, взвывшая на всë здание, стала весьма красноречивым ответом.       Чëрт.       — Какие у вас были инструкции?       — Заблокировать внутри на первом этаже, не дать уйти, пока не прибудет группа реагирования, — безропотно отчитывается мужик, заторможенно хлопая стеклянными глазами.       Топтать тот рот…       — Фушигуро, идём.       Дверь, в которую мы не так давно вошли, уже была заблокирована, несмотря на отсутствие видимых замков и засовов. Интересно, магнитные, что ли?       — Мы просто уйдём? — недоверчиво и оттого нешибко довольно уточняет Тоджи, замирая за моим плечом, пока я на глаз пытаюсь определить толщину железа в дверях. А они были именно что железными, а не типичным пластиком, как на большинстве подобных зданий в моём мире и времени.       — Не-а. Открой, пожалуйста, нам дверь, — отступая в сторонку, весьма вежливо прошу я.       Вход на эвакуационную лестницу есть и на первом этаже, но там нужно пройти через подвальное помещение, а это потеря времени, либо изматывающий марш-бросок. Любопытно, сколько времени пройдёт до прибытия группы поддержки?       Дверь наружу почти вылетает с петель, когда Тоджи от всей богатырской душеньки пинает по ней, и я тут же тороплюсь выскочить на улицу, быстрым шагом устремляясь к углу здания. И уже поворачивая, боковым зрением вижу, что на парковке круто тормозят три чёрных тонированных вкруг внедорожника, в распахнувшихся дверях которых виднеются тёмные фигуры с оружием наперевес.       Ха… Трижды «ха-ха».       — Задержи их, но постарайся никого не убивать, — не уверена, что последнюю просьбу он слышал — из поля зрения Тоджи исчез сразу, стоило мне озвучить первую просьбу.       Что ж, надеюсь, мы успеем до того, как прибудет следующая волна противников.       Неприметная дверца, сливающаяся с наружной облицовкой здания, была устроена хитро. Просто потому, что совсем рядом, в нескольких метрах возвышалось небольшое крыльцо, ведущее к обычной, пластиковой двери. Но именно за спрятанным входом я отчётливо различала чью-то осторожность и плохо подавленный страх.       Я представила, как скапливаю в центре груди спокойствие и чувство безопасности, а потом прицельной концентрированной волной тепла запускаю еë в ту сторону, где с каждым мгновением скапливалось всë больше и больше источников страха и желания спастись. Чужая опаска гасла не сразу и неохотно, но всë-таки гасла. А потом я сконцентрировалась на остром, непреодолимом желании открыть дверь, превращая это в навязчивую одержимость. Глубже в здании за дверью кто-то явно забеспокоился, успел испугаться — вероятно, не все спешащие к потайному выходу успели попасть под мою прессованную атаку успокоения, но у меня не было времени пытаться перехватить забеспокоившихся людей и их паникующие умы.       Дверь отчётливо пшикнула, снятая с магнитного замка, и совершенно бесшумно отворилась в мою сторону, являя моему взгляду несколько лиц. Стоящие друг за другом учёные, мужчина и женщина, а за их спинами ещё около десятка людей, и, судя по шумному отдаляющемуся топоту, кто-то таки успел почувствовать неладное и дать дëру.       Протискиваясь мимо попавших под влияние, я намеренно концентрировалась на том, чтобы все вокруг успокоились и замерли. Недлинный коридор привёл к лестнице, наверху которой несколько раз отчётливо стукнула дверь, и вскоре вся лестница потонула в тишине. Интересно… По ощущениям, в гостинице радиус захвата был чуть больше, но да ладно.       Не думаю, что Герт сегодня на работе. Две недели назад, когда случилось злополучное покушение, он должен был вроде как ждать меня на какой-то даче в пригороде Москвы. Возможно, конечно, что на самом деле ни на какой даче меня никто не ждал изначально, но всë-таки сделаем скидку, что некоторые сенаторы действительно не сразу решились на объявление мне войны. По сути, здесь я, скорее, рассчитываю миленько побеседовать с той очаровательной секретуткой, строившей глазки Лисанцеву в наше первое посещение центра.       Добраться до верхнего этажа, на котором в своë время я провела чудесные часы за исследованиями собственных способностей, много времени не составило. Хотя, признаться честно, дыхание сбилось, и это заставило неприязненно поморщиться: Фушигуро прав, и мне не помешает озаботиться собственной физической подготовкой.       Дверь, ведущая с лестницы на этаж с офисами и лабораториями, разумеется, была закрыта. И в небольшое окошко было прекрасно всё видно…       — Не пытайся войти! — судорожно заверещал мужчина с пистолетом в вытянутых руках. Направленных, разумеется, в мою сторону. — Именем Сената!       Забавно. Впрочем, рисковать и оставаться светить лицом в небольшое оконце я всë-таки не рискнула, нырнув за дверной проём.       — Спокойней, дядя! Я с миром!       — С миром! Тогда почему твой прихвостень положил всех мэмбиков?!       Бля, чё?...       Непонятное слово отвлекло, затирая общий накал эмоций напряжения, и я непонимающе скривилась, таращась в сторону лестничного пролëта.       — Дядь…       Договаривать я не стала. Надоело, если честно, играть по чужим правилам и щадить чужие чувства.       Так что я просто прибегла к уже почти отточенному фокусу с распространением навязчивого желания отворить мне двери и убраться с дороги. Потребовалось десять секунд — я засекла, и замок на дверях по левую руку призывно щëлкнул, позволяя мне беспрепятственно дёрнуть створку на себя.       Раскрасневшееся лицо охранника, обильно потеющего и таращащего глаза, так и хотелось потрепать по щеке.       Любопытно, но некоторые индивиды под внушением сохраняли самосознание чуть лучше остальных. Вот и у этого, несмотря на покорность, глаза оставались перепуганными, а внутри удушающе пульсировал ужас.       — Да не ссы, дядя, я ненадолго. И никого даже не убью, — обещаю я ему, опасливо разглядывая коридор с кабинетами за его спиной. — Там ведь по-любому кто-то ещё с пушками запрятался, правда?       Олег, судя по маленькой нашивке на кармане, заторможенно, через силу кивнул, крепче стискивая табельное в побелевшем от напряжения кулаке.       Понятно. Значит, из-за его фигуры сейчас выходить нецелесообразно… Лады.       Новое усилие с попытками прощупать пространство вокруг далось уже чуть сложнее. Казалось, что что-то периодически будто… Смахивает отправляемую мною волну. Чисто навскидку — хватало максимум метров на десять. Я смогла нащупать около двух десятков сотрудников, в ужасе забившихся в кабинетах по углам. Нашла ещё одного охрандоса, притаившегося за дверью почти на границе доступной мне дальности, готового вот-вот выскочить и открыть стрельбу без предупредительного в воздух. Боже, знала бы, каким монстром они меня на самом деле воспринимают… Давно бы перестала пытаться понравиться окружающим. Некоторые в шаге от того, чтобы штанишки обмочить.       На то, чтобы переписать чужие чувства в доступном радиусе, хватает пары вздохов и посланных в пространство «желаний». И вот уже люди с разной степенью осознанности в глазах расслабленно выруливают из кабинетов, а я, перестав быть единственной целью в коридоре, пробираюсь дальше, прекрасно понимая, что сотрудников должно быть значительно больше.       Их пятьдесят четыре, включая различных уборщиц и только-только устроившихся стажёров. И нет, Герта среди них нет. Зато я достаточно быстро отыскиваю Людочку, пучащую на меня слезящиеся покрасневшие глаза.       — Расслабьтесь, мамзель, не то отъедете… Где Герт? — замирая перед слегка потрёпанной ужасом красоткой, вкрадчиво интересуюсь я в идеальной тишине подчинëнного этажа.       Люди шеренгами стоят вдоль стеночек, не имея ни сил, ни возможности воспротивиться сковавшей их разумы воле.       И эта власть по-настоящему пьянит. Куда сильнее, чем прежде, потому что теперь не нужно перехватывать чужие взгляды, не нужно проговаривать всё вплоть до мелких действий, чтобы они это исполняли. Иногда начинает казаться, словно я думаю в их головах, а их тела всего лишь претворяют мои мысли в жизнь.       Вот и сейчас стоящий рядом с Людмилой высокий сухопарый очкарик покладисто стягивает с переносицы очки, чтобы убрать их в карман белоснежного халата и, сведя глаза в кучу, попытаться дотянуться кончиком языка до носа.       Изумительно…       — Игнатий Ибрагимович отстранён от управления решением Сената, — дрожащим голоском блеет секретарша, ещë не отошедшая от слезливой истерики, разразившейся до того, как моя воля подавила все еë страхи.       «Я хочу кричать, но не могу… Меня словно связали по рукам и ногам».       — Как давно?       — П-почти два месяца назад, тогда еще-е… ещё приезжали представители ММБК, расспрашивали о тебе.       Людмила судорожно всхлипывает, но это остаточное — внутри неё уже царит непроницаемое спокойствие, подавляющее все остальные чувства.       Забавно выходит. Значит, Герта приняли за моего потенциального пособника или за подчинённого моему внушению? Интересно, если бы не подрыв машины, меня правда довезли бы до его дачи, или никакой дачи с Гертом в том сценарии изначально не предполагалось?       — Понятно. Где дача у Герта? И где основное место жительства?       Людмила покладисто распахивает рот, готовая выдать всë как на духу, когда я решаю провести очередной эксперимент. Мысленно приказываю ей сойти с места у стены и отправиться к своему рабочему месту. И девушка, что не может не радовать, покорно выполняет неозвученную команду, звонко цокая каблучками по полу.       Ещë через пару томительных минут в тишине, способной сойти за неуютную в полном народу коридоре, мне в руку опускается отрывной стикер с тремя адресами, известными Людмиле как принадлежащие Герту.       «Всё бессмысленно… Я просто марионетка». «Боже, пожалуйста, пусть она уйдет… Мамочка, пожалуйста…»       Что интересно — два из трëх адресов в Москве.       Я снова пробую отдать приказ невербально, на голой силе мысли, и довольно скалюсь крокодильей улыбкой, когда Людмила, замершая рядом, торопливо заговаривает:       «Где ММБК?!» — чужая мысль показалась такой странной, что я даже отвлеклась от лица Людмилы, обращая взгляд на замершего в отдалении хипповатого стажëра.       — В основном живёт в Москве, здесь бывает только для консультации по редким случаям магического дара, вроде вашей ситуации, — сбивчивый ответ женщины отвлёк от бездумного изучения лица неизвестного парня, возвращая меня к допросу.       Полный. Восторг.       Не улыбаться во всю ширь улыбки просто-напросто не выходит. Я киваю и, оставляя Людмилу позади, шагаю дальше, боковым зрением отмечая, как из шеренги подчинённых людей вышагивает один из охранников.       На то, чтобы подтереть записи внутри здания за последний час, уходит не больше пяти минут. Не нужно даже ничего говорить — лишь думать о конкретных задачах для взятых под контроль людей, игнорировать прорывающиеся с той стороны мысли да следить, чтобы исполняли, приходя в неописуемый восторг от неукоснительной покорности.       А потом где-то со стороны коридора доносится странный, смутно узнаваемый звук. Низкий, вибрирующий рокот, заставивший стёкла в окнах незапертых кабинетов задребезжать.       Да ладно? Серьёзно?!       Михаил, откликнувшийся на мысленный призыв затереть записи камер, торопливо двинулся в сторону всë той же лестницы, с которой я проникла на этаж, и я напоследок обернулась у самого выхода, следя, как люди сползают по стенам, друг за другом закрывая глаза. Если моя техника сработает исправно, никто из них по пробуждению не сможет ничего вспомнить и рассказать. Надеюсь только, что неозвученный приказ о стирании памяти сработает так же хорошо, как до этого работали приказы на действия и покорность, но сейчас нет времени разбираться с этим дерьмом.       Чтобы оказаться на крыше, приходится подняться по неудобной чердачной лестнице. Охранник, пробравшийся первым, уже открыл все закрытые на подвесные замки двери, и к моменту, когда я выползаю на крышу, он уже должен вернуться вниз на этаж и благополучно уснуть там, теряя воспоминания о моём здесь нахождении.       Если на допросе следователь выяснял, как я покинула страну, им, скорее всего, неизвестно доподлинно, что у меня на руках ковëр-самолëт. Осталось убедиться, что вокруг нет камер.       Ну и да, мне не показалось. Над крышей, метрах в ста, кружил блядский вертолёт. А на парковке, стоило мне подойти к краю крыши, обнаружилось около двадцати людей, одетых в бронежилеты и с валяющимся тут и там оружием. И да…       — Я же сказала их не убивать…       Тоджи стремительным прыжком без труда преодолел высоту в три грёбанных этажа, замерев на парапете крыши в позе курицы-наседки. В руках зажат смутно знакомый клинок, в глазах мерцает азарт психопата-убийцы.       — Да я просто проверял, используешь ты свои способности или пока не рискуешь здоровьем, — с весёлым ажиотажем отозвался мужчина, хищно следя за кружащей сверху вертушкой.       — Поздравляю, долбоëб, теперь мы точно в списке преступников.       «Внимание! Вы окружены сотрудниками Министерства Магической Безопасности и Контроля! — загудело по громкоговорителю над головой. — Положите оружие и артефакты, руки на виду, взгляд вниз!» — и после короткой паузы ледяным тоном неназвавшийся некто добавил: «Это последнее предупреждение! Сдавайтесь немедленно!».       Странно. По логике, после двадцати окровавленных тел на парковке рядом никаких предупреждений больше быть не должно… Или я что-то плохо понимаю в работе правоохранительных органов? Да и окружены… Пока что всего один вертолёт…       Правда, думать об этом долго не вышло, готовящегося сорваться в прыжок Фушигуро пришлось перехватывать. Пока, правда, словесно:       — Подожди, притормози ненадолго.       Но он подпрыгнул. Судя по тому, как резко и сильно вильнул вертолёт в воздухе, даже то ли пнул, то ли просто шуганул пилота, я не успевала уследить за событиями на такой скорости.       А потом стало не до слежки — совсем рядом, разрывая кровельный материал крыши, врезались пули, вынуждая отскочить подальше и зажать голову руками. Удар при падении выбил воздух из лёгких, но мне хватило самообладания перевернуться, чтобы рывком броситься поближе к дверям, ведущим обратно на чердак. Не то чтобы мы сбегаем…       — Если собираешься сохранить им жизнь, сейчас самое время продемонстрировать фокусы, — насмешливо замечает Тоджи, приземляясь рядом и опуская зажатый в руке клинок.       Каким чудом я не принудила его вскрыть самому себе глотку, я не знаю, но подозреваю, взгляд у меня был крайне бешенным, судя по его довольному смешку.       — Не зыркай так, малышка. Просто проверка на вшивость, — он довольно скалится, перекручивая в руке клинок на обратный хват и вставая так, чтобы оказаться на траектории возможного выстрела в меня.       А потом, совместно с зазвучавшим острым стрекотом, его руки превратились… В вентилятор. Я — чëрт знает, как ещë описать смазанные силуэты мужских конечностей, но суть была в том, что ни один из пулемётных выстрелов так и не достиг ни меня, ни самого Фушигуро.       Расстояние с зависшим в воздухе над нами вертолётом было больше, чем то, что мне требовалось в здании для захвата сознания прячущихся там сотрудников… Но едва ли у меня был выбор, если я не хотела увеличивать уже принесённые жертвы.       А потому пришлось поднапрячься. До отчётливой пульсации крови в висках. До вспыхивающего алого марева под судорожно сжатыми веками.       Сложнее всего было абстрагироваться от близкого шума сбиваемых пуль, рикошетом прошивающих бетон и жестяную облицовку крыши. Не слышать, не вздрагивать в испуге, когда шум раздавался особенно близко. Доверить Фушигуро собственную жизнь и постараться раскинуть собственную силу так далеко, как не удавалось прежде, чтобы спасти уже их жизни.       Сначала я вновь почувствовала тех, что остались в здании под нами. Целый этаж беззаботно спящих людей. Двумя этажами ниже те, кого я решила пропустить в целенаправленном продвижении в поисках Герта — перепуганные, злящиеся, жаждущие, чтобы меня не просто задержали — чтобы стёрли с лица земли, потому что я самое худшее, что происходило в их жизни…       Что-то мешало рваться волей высоко в вверх. Сдувало, жадно проглатывало всё, что я вкладывала в эти прощупывающие волны. И что-то у меня такое подозрение, будто я наконец на собственной шкуре ощутила действие Полога.       А потом я услышала отдалённый и уже узнаваемый рокот откуда-то со стороны, сильно издалека. Дающий понять, что к одной вертушке мчится другая, и, вполне возможно, скоро может стать сложнее сдерживать кровожадные порывы Фушигуро. И вспыхнувшей фейерверком злости хватило, чтобы сделать волевой рывок. Чтобы вложить чуть больше сил в очередную энергетическую волну, устремившуюся высоко вверх.       Их было пятеро. Пилот, стреляющий из портативного пулемёта, и ещë трое в салоне, готовые вступить в бой, если потребуется пойти на сближение и десантироваться. Все собранные, не в пример более уверенные, чем давешние охранники, оставшиеся в центре внизу. Совершенно не боящиеся меня.       Давить их волю оказалось сложнее, чем подчинять несколько десятков перепуганных учëных разом.       Пальба прекратилась, и я нашла в себе силы поднять дрожащую руку, чтобы постучать замершего Фушигуро по плечу, привлекая внимание.       — Можешь переместить нас на вон ту крышу? — пальцем тыча в сторону возвышающейся в стороне жилой девятиэтажки, попросила я слегка охрипшим голосом.       — Будет неприятно, — совсем не сочувствующе предупреждает мужчина, прежде чем оказаться рядом и одним рывком, не давая времени приготовиться, подхватить на руки.       Только вот взял не как принцессу…       — Обхвати меня ногами и спрячь голову на плече, — крепко прижимая меня к торсу, деловито командует Фушигуро, кладя горячую пятерню между лопаток. — Советую вцепиться покрепче и не дёргаться, снизит риск травм.       Я не успела ничего спросить или сделать. Слава богу…       Стоило мне обхватить чужую шею руками и спрятать лицо в этом объятии, худо-бедно скрестив лодыжки за спиной мужчины, как на спину обрушился удар. Всë произошло так стремительно, что я даже не успела вдохнуть. Мир взорвался вихрем, и я потеряла всякое ощущение пространства.       Я зажмурилась, инстинктивно пытаясь защититься от этого немыслимого рывка. Казалось, будто желудок оказался где-то в торчащей вперёд заднице. Тело сжалось до предела, словно меня пытались запихнуть в бутылку. Каждый мускул взвыл от напряжения, дыхание перехватило, будто я сиганула в ледяную воду. Внутренности встряхнуло, а кости заныли от резкой перегрузки. Казалось, что на короткое мгновение меня разорвало на мелкие куски.       Это длилось не дольше секунды. Вот меня пережевало и перекрутило, а в следующее мгновение, пока оглохшая и дезориентированная я пыталась научиться дышать заново, Тоджи уже настойчиво отлепил меня от собственной монолитной тушки, ставя на ноги.       Правда, сделал он это явно зря. Голова кружилась, в ушах звенело от скорости, а желудок, сообразив, видимо, что тоже подвергся стрессу, запоздало решил избавиться от собственного содержимого. Я пошатнулась, неловко завалившись в сторону, и резко согнулась вперёд, выплëвывая полупереваренное месиво.       — Жива? — судя по довольному голосу, для Фушиугро подобные нагрузки не были ни обременительными, ни непривычными.       Мне же казалось, что в висках поселился дятел, истерично пытающийся достучаться до содержимого черепушки, а мышцы, и самое ужасное — кости, скручивало так, как не скручивало даже после самых лютых тренировок и болезней. Я чувствовала себя, словно меня избили в драке, пережевали и высрали. Всё болело, и оставаться в устойчивом вертикальном положении получалось только благодаря руке Тоджи, небрежно поддерживающего под локоть.       — Не уве… — новый спазм тошноты скрутил с новой силой, прерывая мою вялую попытку оставить отзыв данному средству передвижения.       В этот раз выходила только желчь и обильное количество слюны. Ну и слëзы, судорожно и обильно бегущие по щекам из-за болезненных рвотных позывов, продирающих глотку, будто наждачкой.       — Выплевëвай-выплëвывай, — небрежные хлопки меж лопаток пошатнули и без того неустойчивое положение. Если бы Тоджи не перехватил меня за шкирку, я бы завалилась вперёд. — Потом привыкнешь.       — Нет! — вышло жалко, потому что торопливо и испуганно. — Пожалуйста.       — Почему именно на эту крышу?       Заставить себя выпрямиться и поймать равновесие на слабых ногах было непросто. Но я смогла. Правда, на колени свалилась так, что по ощущениям раздробила себе обе коленные чашечки.       — Не расправишь тряпочку? — едва ворочая языком, жалобно попросила я, приподняв скомканную скатерть, с трудом вытащенную со дна рюкзака из-под нескольких пухлых пачек денег.       Тоджи благосклонно вытянул волшебную тряпицу из моих рук, звучно хлопнув ею над головой, расправляя совсем рядом.       Слава богу, распечатывание свëрнутого рулона ковра не заняло много времени. Но вот тело, лежащее рядом со свëрнутым ковром-самолëтом, уже порядком утомляло.       — Оттащи пассажира, мы его тут оставим, — стараясь справиться с очередным приступом тошноты, жалобно промямлила я, глядя в бледное лицо отсечëнной головы.       М-да. Теперь нам точно не светят мирные переговоры. Куча перебитых магов на парковке и притащенный из Японии труп, — вряд ли поспособствуют радушному отношению со стороны соотечественников.