Манипуляции

      Сугуру чувствует, как пережимает воздух где-то глубоко в груди, и чёрные точки принимаются кружить хороводы. Лопатки обжигает холодом стены даже сквозь плотную ткань толстовки, но он лишь сильнее вжимается в бетон, глубоко затягиваясь горьким дымом.              В здании, за парой-тройкой дверей, Иеири отчаянно пытается собрать по кусочкам растерзанное тело Хайбары и при этом не потерять чудом сохранившийся пульс. Как Юу умудрялся цепляться за жизнь с разворошенной грудной клеткой и почти вывалившимися кишками, никто из них не понимал. Ни Сёко, вливающая прорву проклятой энергии в обратную технику, ни перепачканный своей и чужой кровью Нанами, чудом не разделивший судьбу напарника, ни Годжо, бледнее полотна подпирающий стену по другую сторону от входа. Именно Сатору меньше двадцати минут назад умудрился вытащить перваков из лап особого уровня. Каким местом учуял, что те вообще в помощи нуждаются — одному Годжо и известно.              Гето косит взгляд в сторону белобрысого, медленно выпуская сигаретный дым через ноздри. Пульс ещё частил, но первое ошеломление уже отпускало, и, поди разбери, то ли действительно эта никотиновая дрянь помогает от нервов, то ли дело просто в самовнушении. Но да, мозги заработали, и с тем вместе остро и громко задребезжали в черепушке мысли. Много-много разных мыслей…              Он жадно втягивает остатки с тлеющего к фильтру табака, прежде чем щелчком сбить уголёк на асфальт и прицельно запустить бычок в темнеющую в стороне урну. Взгляд карих глаз уже в который раз за вечер устремляется к светловолосой макушке, утомлённо елозящей по шершавому бетону стены.              — Ты так себе весь скальп сотрёшь, — выходит хрипловато, и Сугуру торопится прочистить горло кажущимся слишком громким в этой тишине кашлем.              Сатору опускает взгляд от потемневшего небосвода, расчерченного оранжевыми, подсвеченными городом облаками, и минуты полторы в глазах его ни намёка на осознанность. Сугуру тяжело сглатывает, пристально следя, как в узких зрачках зарождается осмысленность, и только потом понимает, что всё это время и не дышит вовсе, затаившись в ожидании ответа.              — И чёрт бы с ним, — отстранённо тянет наконец белобрысый, дёргая уголком губ в легкой, совершенно не подходящей моменту улыбке.              Неказистый пустой диалог прерывается, когда двери распахиваются, скрывая их друг от друга. Только вот, в отличие от Сатору, стоящего за створкой, Сугуру прекрасно видит лицо Кенто. Бескровное и абсолютно пустое. Брызги крови парень старательно смыл с бледной кожи и блондинистой чёлки, но Сугуру всё-таки отчётливо различал, куда на чёрной ткани формы попала и впиталась кровь.              — Как там… — Годжо, вышагнувший из-за двери, смотрит на Кенто прямо и спокойно, взглядом своих уникальных глаз буквально препарируя на месте.              — Иеири-сан говорит — выкарабкается, — надломлено обещает Нанами, с трудом выталкивая звуки из перехваченного испугом горла.              Они с Сатору синхронно облегченно выдыхают, и, пока Годжо с силой растирает лицо обеими ладонями, Сугуру пытается подавить соблазн в очередной раз схватиться за пачку сигарет.              — Что вам сказали перед миссией? — голос у Сатору спокойный, обыденный и как будто скучающий, но Сугуру знал его давно, поэтому осознавал, что эта собранность и серьёзность со стороны друга не значит ничего хорошего.              — Сказали, что на месте будет второй с половиной уровень, управляющий восприятием времени, что вдвоём с Хайбарой нам хоть и придётся повозиться, но мы справимся, — сбивчиво, словно всё ещё не в силах отдышаться после изнурительного боя, бросает слова Нанами.              — Кто именно сообщал вам о миссии? — продолжает Годжо, заставляя Сугуру подобраться.              В голове против воли всплывают слова Мики, сказанные несколько недель назад. Пульсируют где-то в висках девичьим голосом, медленно искажаясь в звучании во что-то воющее и скрежещущее, словно неизбежный приговор.              — Поначалу просто сообщение на телефоны о факте задания и ожидающей машине, а потом Тошиба-сан по дороге объяснил, чего стоит ждать.              Сугуру фыркает, склоняя голову и разглядывая носки ботинок.              Может, это обсуждали Мика с Сатору? И именно после таких разговоров Годжо приходил словно к смертной казни приговорённый… Хотя, зная белобрысого, — думал Сугуру — после таких разговоров тот скорее злился бы. Злился и скрывал, что злится. Но скрытая ярость Годжо — она вот, прямо сейчас перед глазами. Застывший шальной взгляд, за обманчивым блеском которого кроется буря; подрагивающие уголки губ, словно он правда с трудом сдерживает улыбку, но там скорее выйдет оскал, если Годжо с собой всё-таки не совладает. И периодически пропадающая из глаз осознанность, словно их обладатель проваливался куда-то очень глубоко в свои мысли.              После одного из последних разговоров с девушкой Сатору вернулся растерянным и непривычно испуганным. И Гето долгое время не мог поверить, что то странное, промелькнувшее в обращённых к нему голубых глазах, было именно страхом. А когда поверил, уже не смог просто забыть и отпустить, и невольно перехватывал каждый обращённый к нему взгляд друга. В надежде понять…              — Может, объяснишь, как сумел вовремя среагировать? — прерывая слишком надолго повисшее молчание, тихо спрашивает Сугуру наконец.              — Может быть, — Годжо встряхивает головой, насмешливо кривя уголки губ, но напускная бравада в чертах тает так же быстро, как сахарная вата под проливным дождём. — Вернусь поздно, не теряйте.              Он прощально взмахивает ладонью одновременно с тем, как Сугуру отталкивается лопатками от стены, совершая первый шаг. Гето перехватывает друга почти сразу, с силой сжимая чужое плечо в чёрной ткани униформы.              — Не торопись, — не просит, почти приказывает, и сам же невольно морщится, слыша свой тон. — Для начала потолкуем.       — Это не может подождать? — Годжо фыркает пренебрежительно-насмешливо, но Гето давно научился слышать притворство друга, а кроющемуся и легко угадываемому под этим раздражению он даже не удивляется.              — Что-то мне подсказывает, будто лучше не затягивать, — произнёс мягче, чем до этого, чтобы не спровоцировать ненужной сейчас свары.              — И что ты хочешь узнать? — Сатору улыбается, без труда возвращаясь к привычному амплуа — хитрющая улыбка да блики на чёрном стекле очков.              — Что ты про всё это на самом деле думаешь и что собираешься делать? — в лоб, но как же ему осточертело плясать вокруг да около.              — Что систематически неверные вводные данные перед миссиями либо чья-то хитроумная подстава, либо где-то в системе что-то конкретно поломалось. Вопрос: имеют ли старики к этому отношение? — беззаботная беспечность, щедро отмеренная в тон голоса Сатору, неуместна, но Гето сейчас даже сил нет призывать друга к порядку и приличию.              — Думаешь, там такие кретины сидят? — Гето морщится, когда голову посещает мысль, странная и в контексте личности — несуразная: Сатору будто пытался оправдать чёртову верхушку за отнюдь не первый проёб. И это разозлило уже его. — Ситуация с Рико, когда целая шпионская система шаманов умудрилась проморгать активное взаимодействие поехавшей секты и отбитого наёмника, невосприимчивого к барьерам. Кто он там? Зенинский выкормыш? И никто про него чудесным образом даже не подумал. Теперь вот перваки, которых кидают на особый уровень…              — Тормозни, — в какой момент Годжо скидывает маску макаки-улыбаки, Гето не замечает, запальчиво выплёвывая слова как гнилые орехи. И потому похолодевшему, выцветшему на эмоции отстраненному тону голоса удивляется неслабо. — Тормозни и подумай. История про то, что Старикам мы, конкуренты их детишек у кормушки, не шибко нужны — неплоха. Только есть одно "но": перебей всех безродных собак - и на войну придётся отправлять своих дражайших наследников.              Он бесцветно усмехается под хмурым взглядом Сугуру, пока тот пытается понять, куда вообще клонит Шестиглазый.              — Я согласен с Микой — я им не шибко нужен, да и ты, наверняка, тоже. Но не пешки. Если они начнут целенаправленно сорить пешками, рано или поздно те кончатся, и в ход пойдут слоны, кони и ферзи. А этого они хотят в последнюю очередь. Так что что-то в этой истории не бьётся с логикой нашего общества. И мне очень интересно — вся эта халатность намеренная или нет?              — Да брось, — он не выдерживает, морщится под пристальным пытливым взглядом голубых глаз. — Хочешь сказать, что даже если они не при делах, до сих пор ничего не заметили и не попытались вмешаться?              — Регулярное кровосмешение — не залог высокого наследственного интеллекта, — Сатору подмигивает, стряхивая с себя и всей беседы прежний накал эмоций. — Я не отрицаю, что кто-то из стариков может быть причастен, — тут же торопится уточнить Сатору, снова обаятельно улыбаясь под скептическим взглядом. — Но я не верю, что это осознанная порука — потому что итог у этого попустительства не выгоден кланам, и, поверь мне, если происходит что-то, что им не выгодно, значит, это не их решение и приказы.              — Ты сам говоришь, что там могут сидеть законченные полудурки, — Сугуру вздыхает тяжело, в тщетной попытке вытолкнуть напряжение вместе с воздухом. — Им может быть просто плевать.              — Скорее всего, так и есть, — Годжо хмыкает, вальяжно потягиваясь под тяжелым взглядом друга. — Именно поэтому я думаю, что систему нужно менять. Но разобраться, что происходит, нужно как можно скорее.

***

      — Эй, просыпайся, спящая красавица…       Незнакомый женский голос пробивается сквозь пучину забытья, и я с трудом раскрываю глаза, подслеповато щурясь после сна на склонившееся ко мне лицо.       — О, славно! — столь же незнакомое, как и голос, лицо довольно улыбается в ответ на мой соловый взгляд и, наконец, отдаляется, когда незнакомка выпрямляется в полный рост. — Как себя чувствуешь?       — Кто ты такая?       Голос неожиданно показался слишком грубым. Да что там, хриплый мужской баритон, раздавшийся, стоило открыть рот, вообще едва ли мог принадлежать мне. Даже с лютейшего бодуна не ломался настолько сильно.       Непонимающе хмурясь, я схватилась за шею, и первые странности привлекли внимание практически сразу — рыхлая мягкая кожа, собирающаяся в складки, была явно не моей.       Взгляд заметался по рывком вытянутым перед собой рукам с короткими толстыми пальцами, по широким и крупным пластинкам ногтей. По слишком пухлым предплечьям, натянувшим тёмную ткань куртки. И, пока в мыслях вертелось паническое: «Какого хера?!», я продолжала разглядывать ставшими совершенно незнакомыми руки и судорожно хватала воздух мелкими глотками.       — Ну тише, тише, не паникуй, это ненадолго, — увещевательный тон голоса вкупе с осторожным прикосновением к плечу вырвал из панического ступора. — Ты неплохо справилась, молодец.       Я рванулась в сторону, выставляя перед собой ладони и во все глаза разглядывая незнакомку, оказавшуюся с меня ростом. По крайней мере новую меня. Длинноволосая, смутно знакомая, она внимательно разглядывала моё лицо и вежливо улыбалась, и во всём её облике легко угадывалось какое-то странное предвкушение.       — Кто ты такая? — непривычно низкий тембр вызвал неприятные мурашки вдоль позвоночника, но я уже пришла в себя достаточно, чтобы понять, что присутствие незнакомки слишком подозрительно, чтобы отвлекаться на самоощущение.       Она говорила обо мне в женском лице, хотя голос мой, как и пухлые руки, скорее намекали на мужской облик. И она вела себя как человек, абсолютно уверенный в ситуации. Как человек, контролирующий эту ситуацию.       — Я? — она манерно ткнула в себя указательным пальцем, на короткое мгновение состроив неправдоподобно-недоумевающую гримасу. — Это, честно говоря, не так уж важно. Пока что… если хочешь знать — я твоя главная фанатка.       — Где мы?       Я только сейчас заметила, что находимся мы в каком-то парке в окружении слабо подсвеченных редкими фонарями деревьев. Я сижу на лавке, а вот подозрительная мадам сложноопределимого возраста безмятежно возвышается напротив, замерев в паре шагов от меня.       В длинном светлом пальто, не застёгнутом, несмотря на весьма ощутимую прохладу. В аккуратных полусапожках на низком широком каблуке, в тёмных классических брюках и такой же непроницаемо-чёрной шёлковой сорочке, заправленной в брюки. И аккуратно уложенные русые волосы, скручивающиеся в мягкие волны, лишь усиливали общее впечатление нарочитости образа. Как и густо подведенные черным глаза…       — Мы? Честно говоря, я даже не знаю, как называется это захолустье, — она нервно и будто даже как-то раздражённо фыркает, с преувеличенным интересом оглядывая окрестности, пока я изучаю её саму. — Не захотелось заморачиваться с поднятием инфы, да и нам это не пригодится.       — Да неужели?! — рыкнула я, чувствуя, как вскипает в груди острое недовольство. — Вернёмся к прежнему вопросу: кто ты, нахрен, такая?!       — Чёрт возьми, ты знаешь, это непередаваемое ощущение! — с непонятным и совершенно неуместным восторгом вдруг признаётся она, шагнув ближе и вынудив меня откинуться на спинку скамьи. — Разговаривать с тобой вживую, смотреть в глаза… Глаза, правда, пока другие, но тут уж выбор небольшой…       — Что ты несёшь? Почему мой голос и моё тело… — я невольно опустила взгляд на туловище, обращая внимание на то, что прежде умудрилась проигнорировать — огромное пузо, напоминающее здоровенную бочку, спрятанную под одой. — Почему я вдруг стала пузатым мужиком?       Возможно, глупо высказывать такие вещи при совершенно незнакомом человеке, но она тоже вменяемостью поведения похвастаться не могла.       Ещё пару десятков минут назад я обустраивалась в снятом номере отеля, распрощавшись с шагнувшим в соседний номер Фушигуро. Размышляла о прошедшем разговоре с Соломоном, с чувством тревоги прикидывала, каких ещё сюрпризов ждать от тех, кто уже подсылал заминированную тачку. И вдруг открыла глаза здесь. В незнакомом месте и незнакомом теле. Я не ложилась спать, даже не присаживалась на диван или кресла, выставленные в гостиной зале номера. Просто, мать его, неведомым чудом оказалась тут, отвернувшись от запертой двери.       Девушка закатила глаза, манерно вздыхая в ответ на шквал моих вопросов, а я окончательно поняла для себя, что, кем бы она ни оказалась по итогу — мне она совершенно не нравится.       — Потому что есть пара моментов, которые нужно решить в срочном порядке. Чтобы не дёргать тебя полноценно, я решила несколько упростить задачу, — она неуверенно обвела ладонью силуэт моего тела, нервно дёрнув уголками губ. — Ка-ароче, давай ты немного ускоришь процесс принятия, и мы перейдём к действиям?       — Чё?       Успевать, да и в целом понимать смысл излагаемого девушкой бреда попросту не получалось.       — В чёпало, чтоб не чёкало, — огрызнулась она, теряя весь прежний энтузиазм и напускное дружелюбие. — Ладно, давай я внесу чутка ясности в качестве залога к долгой и продуктивной дружбе — на досуге я подумала и решила, что ты, родная, малость безответственна. И слишком легко спихиваешь на окружающих необходимость принимать важные решения.       Она замолчала, с интересом вглядываясь в меня в ожидании какой-то реакции. Но я вдруг решила для досмотреть этот спектакль безынициативно настолько долго, насколько это возможно.       — А посему — было бы неплохо, разнообразия ради, разок вынудить тебя саму принимать решения. Судьбоносные. Заставить, так сказать, взять ответственность, — последнее она буквально пропела, щуря глаза от непонятного мне пока довольства. — Идём.       Она кивает куда-то в сторону, уже готовясь развернуться, когда я всё же решаю прояснить свою позицию.       — Я с тобой никуда не пойду, пока ты не ответишь на мои вопросы, — тихо, уверенно и в исполнении мужского баса это звучало даже солидно.       — Правда, что ли? — участливая улыбка на её лице не нравится мне совершенно.       И интуиция не подводит — в следующее мгновение тело скручивает такой болью, что я тороплюсь прижаться к коленям, насколько позволяет грузное тело, в наивной надежде задавить боль внутри. Но она буквально везде: в коже, в костях, в грудине и в животе. В каждой клеточке тела.       Это не длится долго, буквально на короткое мгновение обжигая все нервы в теле горячей болью, которая тут же отступает. Правда, не совсем бесследно, и я ещё несколько минут содрогаюсь от эха пережитых ощущений, непонимающе глядя снизу вверх на, очевидно, представительницу магов.       — А теперь?       Она улыбается, бегая взглядом по моему лицу, и этот мечущийся, изучающий взгляд насквозь пропитан чем-то до мурашек пугающим.       — Отвали, — это выходит машинально — в брошенное слово вкладывается прорва энергии. Точнее, мне кажется, что, несмотря на изменившееся тело, я умудряюсь напитать приказ силой: ощущение те же. Только вот результат совершенно иной: девушка передо мной расплывается в издевательской улыбке, в следующее мгновение принимаясь хохотать во всё горло.       С ближайших деревьев и кустов срываются птахи, в ночной тишине шумно хлопая крыльями, а сумасшедшая продолжает ухохатываться, придерживая себя за живот и качая головой.       — Господи, знала бы ты, ха-ха-ха… Какое, кха… Нелепое лицо у этой тушки в мо, эхе-хе-хе… Моменты, когда ты применяешь технику, — сквозь смех выдавливает она полузадушенно, всё ещё прерываясь на судорожные смешки и тихое хихиканье. — Прости, — она шумно выдыхает воздух, сведя губы трубочкой, и только тогда наконец успокаивается. — За попытку зачёт — значит, применение техники начинает врастать в рефлексы, а это полезно.       Она замолкает, самозабвенно вытирая кончиками пальцев в уголках накрашенных глаз, неотрывно глядя на меня сверху вниз. Во влажно блестящих глазах мне мерещится странное, абсолютно неуместное умиление.       — Ну да ладно, у нас на самом деле не так много времени, как ты думаешь, потому поднимай эту задницу и пошли, — она даже додумывается поторапливающе похлопать ладонями у меня над головой. — Давай, Викуш, время — деньги.       — Ты знаешь меня…       И, судя по всему, знает она очень много. Вплоть до того, что за ситуация происходит прямо в этот момент. Знает, что сейчас я не в своём теле… Кто она, топтать ей рот, такая?       Хочется огрызнуться снова, но память о боли, отнюдь не эфемерной, ещё свежа. И понимание, что передо мной отнюдь не дружелюбно настроенное лицо, закрывало рот надежнее скотча.       — Ну вот, — следя, как я медленно поднимаюсь на слабые дрожащие ноги, с трудом справляясь с координацией в неудобном и непривычном теле, хвалит она, даже заботливо придерживая под руку, когда я неуверенно выпрямляюсь в полный рост. — Всегда знала, что боль — лучший учитель, пусть и не самый гуманный. Идём-идём. Когда прибудем на место, многие твои вопросы отпадут сами собой.       Она снова широко улыбается, а я, разглядывая в общем-то приятное лицо, отчаянно пытаюсь понять, почему оно кажется мне таким знакомым. А ещё с содроганием понимаю, что за ароматы улавливаю от рассыпавшимся по её плечам волос — ладан, пчелиный воск и сырая земля. И от осознания того, с чем ассоциируются эти запахи, меня пробивает на дрожь.       — Может, хоть представишься? — осторожно спрашиваю я, стоит девушке уверенно шагнуть дальше по парковой дорожке, выпуская мой-не-мой локоть из цепкой хватки.       — Хм… Стоило бы, пожалуй, — будто сама с собой бормочет она, даже не оборачиваясь, чтобы проверить, иду ли я за ней.       А я решаю, что идти будет правильно. Если она правда знает о том, что тело не моё, то, может, знает и о том, как я в нём очутилась. Или хотя бы догадывается. Или она является причиной, и, если так, то мне точно стоит узнать о ней как можно больше. И раз уж внушение на неё не работает, — хотя, вероятно, оно просто не работает в этом теле — то какое-то время послушно поиграть по её правилам единственный выход.       — Ладно, допустим, это, наверное, мало что изменит, — всё так же будто сама с собой, бормочет полоумная. — Мы тёзки — я тоже Вика.       — Откуда ты обо мне знаешь? И как много? — тут же задаю я следующие вопросы, воодушевлённая налаженным хоть каким-то контактом.       Парк заканчивается слишком резко: впереди показались проезжая часть за тротуаром и невысокие частные домики, очень уж нехарактерные архитектурой для родины.       — Где мы? — я даже встала, разглядывая один из домов через дорогу, утопающий в зелени разросшегося сада и окружённого невысоким бетонным забором.       — В где-то, — снова недовольно откликается спутница, вертя головой по сторонам. — Так, ну, допустим, пусть будут в этом.       Палец с длинным заострённым ногтем ткнул в сторону третьего слева от нас дома, и не успела я вдоволь изучить выбранное здание, а странная девица уже пошагала напрямую к нему.       Тишина окраины нервирует, как и бодро шагающая впереди девушка, и, направившись следом, я отчаянно пытаюсь обдумать происходящее. Только вот, с какой стороны ни возьмись, обдумываться ситуация не желает.       Когда тёзка замирает напротив одного из окон ранее обозначенного дома, где-то в его глубине слышится взрыв смеха нескольких людей. А стоит оказаться рядом, как и моему взгляду становятся видны жильцы.       Это странно — подсматривать за чужой жизнью, не имея представления, для чего ты это делаешь. Семья внутри кажется обычной, если не задумываться о том, что все они явно представители азиатской расы. Высокий сухопарый мужчина с короткими тёмными волосами самозабвенно щекочет женщину с рыжевато-каштановыми волосами, пока та смеется в его объятиях, невольно хватаясь за мужские плечи. И две девочки едва ли старше шести лет с широкими улыбками наблюдают за баловством взрослых.       — Узнаёшь? — тихий вопрос Виктории рядом, о которой я на короткое мгновение успела забыть, наблюдая за чужим беззаботным вечером.       Её лицо, когда я невольно оборачиваюсь на голос, спокойное. Даже какое-то… Сложно описать словами то, что я невольно улавливаю, взглянув на незваную спутницу. Но на мгновение мне кажется, что за расслабленной отстранённой маской чужого лица мелькает что-то надменное. Снисходительное.       И я вновь возвращаю взгляд к чужой на первый взгляд семье. Сначала я уверена, что вижу этих людей впервые. Женщина и мужчина кажутся совершенно незнакомыми. Они что-то оживленно вещают двум девочкам, прерываясь на смех и замолкая, когда те о чём-то спрашивают. А потом я чисто случайно обращаю внимание на одну из поразительно похожих между собой девчонок. С карамельным цветом волос ровно остриженного каре. И на её темноволосую сестру. И что-то глубоко внутри начинает очень нехорошо ёкать в такт ускоряющемуся сердцебиению.       — Я немного ускорю момент осознания, — боковым зрением я вижу, что спутница теперь внимательно смотрит на меня, привалившись боком к ровной поверхности каменного забора. — Это Нанако и Мимико, многострадальные двигательницы сюжета. Те самые, из-за которых твой очаровательный Сугуру поедет шифером.       — Что, прости?       — Фто профти, а, бэ, — насмешливо передразнивает она, демонстративно закатывая глаза под моим непонимающим взглядом. — Это они. Те самые девочки, что станут переломным моментом. В не столь далёком будущем.       Пока в голове на репите проигрывается простой факт, только что озвученный новой знакомой, взгляд снова прикипает к семье за стеклом, беззаботно проводящей вечер в кругу близких. К их смеющимся лицам, к забавным и непонятным с нашего места пантомимам.       — Кто ты такая?       — Неучтенный двигатель прогресса, — охотно и торопливо откликается она, пока я продолжаю невидяще следить за людьми, о которых ничего толком не знала.       — И чего ты хочешь?       За стеклом одна из девочек звонко смеется, указывая на сестру пальцем и вскакивая на ноги на диване, и так воодушевлённо что-то рассказывает родителям, даже не догадываясь о сторонних наблюдателях. А меня медленно и верно наполняет ужас. Такой, какого раньше никогда не доводилось ощущать. Когда в груди медленно разливается противный холодок, когда начинает спотыкаться торопливо стучащее сердце, а волоски на руках и шее ощутимо встают дыбом.       — Я хочу, чтобы ты приняла решение, — вкрадчивый шёпот, зазвучавший у самого уха, пробирает до въедливых мурашек и холодка вдоль шеи вниз, до самой поясницы.       Жуткая спутница оказывается слишком близко, но несмотря на откровенный испуг, который я даже не старалась скрыть, я не пыталась отодвинуться от пахнущей смертью девицы.       — Какое? — мужской голос, вырывающийся из новообретённого горла, отчётливо дрожит на гласных, но я ничего не могу поделать с той жутью, что сковывает тело от ощущения этого странного диалога.       — Важное, — она пропускает смешок, теплом опаляющий моё ухо. — Сейчас ты должна решить, что будет с девочками дальше.       — Прости?       Я не знаю от чего, но у меня вдруг находятся силы пошевелиться, оторвав взгляд от окна. Хватает ресурса сдвинуться, выходя из дискомфортной близости с девушкой, и развернуться к ней лицом, непонимающе хмурясь в ответ на наигранно-участливый взгляд.       — Пройдет пара лет, и с этими людьми что-то случится, — она отворачивается в сторону окна, завороженно вглядываясь в происходящее в гостиной. — Взрослых не станет, чтобы защитить детей от жителей этого маленького городка. И девочек обвинят в чём-то, запрут в клетке, и именно там их найдет Гето.       Жёлтый свет из дома, падающий на окружающий дом, маленький сад и наши лица за забором, подсвечивает радужку моей новой знакомой желтизной, и я невольно вздрагиваю, с трудом убедив себя, что это лишь неверная игра света и общая атмосфера разговора.       — И чего ты хочешь от меня?       Когда она оборачивается, наши взгляды встречаются. Я понятия не имею, как теперь выглядит моё лицо и что читается в глазах, но в её отчётливо горит нездоровое предвкушение.       — Я хочу, чтобы ты решила, — тихо и медленно проговаривает она небольшими, аккуратно подведёнными губами, — чтобы прямо сейчас ты приняла решение о том, чтобы та злополучная встреча никогда не состоялась.       Подходящих слов не нашлось. Я даже не уверена была, о чём хочу спросить дальше.       — Я не понимаю, — честно призналась я после нескольких минут бесплодных попыток выдавить что-то связное и осмысленное.       — Нет тела — нет дела, — безмятежно пожала плечами девушка, вновь опираясь боком на забор.       — Прости, ты хочешь, чтобы я их убила?! — крика сдержать не вышло, и я понятия не имею, почему после громогласного ора в доме не прекратилось самозабвенное веселье беззаботной семьи.       — Ну, скорее уж, чтобы приняла решение, — Вика утрировано-вежливо улыбнулась, но улыбка эта не продержалась и пары секунд. — Ну же, не усложняй задачу, тебе просто нужно принять решение.       — Я не понимаю…       — Что тут понимать? — она вспыхнула моментом, всплёскивая руками и порывисто шагая ближе. — Всем будет лучше и проще, если девочек не станет. Всё, что тебе нужно — принять это решение! Сказать: да, будет лучше, если их не будет! Только и всего!!! Ну же, простые семь слов, мать твою!       Шаг назад вышел машинально, второй — был осознанным и желанным. Я пятилась, неверяще глядя в лицо, прежде казавшееся миловидным. Но теперь стал различим и хищный прищур, и недружелюбно опущенные вниз уголки губ. И требовательный, бескомпромиссно давящий взгляд.       — Нет.       — Нет? — нервно улыбаясь, переспросила девушка, снова сократив расстояние между нами ближе. — Боюсь, ты не понимаешь: что-то сделать тебе всё равно придётся.       — Я уже сделала…       — О да, сделала! — она насмешливо всплеснула руками, устремляя иронично-издевающийся взгляд к ночному небу. — Рассказала шестнадцатилетнему пацану, что в недалёком будущем его лучший друг сойдёт с ума. Ты така-а-ая молодец! Прям вот медальку бы тебе… Поглубже в глотку, чтоб подавилась. Гордишься собой?       Она также прерывисто шагнула ещё ближе, уловив, что я невольно начала пятиться, и в следующее мгновение схватилась за ворот моей куртки.       — Раньше мне казалось, что твоя позиция «моя хата с краю» в какой-то степени интересная и прозаична, но теперь меня это бесит, потому умыть руки не выйдет, дорогуша. И прямо сейчас ты примешь судьбоносное решение хотя бы в этом дерьме.       — Иначе что? — вспышка злости вышла почти долгожданной, потому что придала наконец смелости и сил.       И, схватившись за тонкое запястье, я дёрнула психопатку на себя, требовательно заглядывая в оказавшиеся зелёными глаза.       — Иначе будет больно. Очень-очень больно.       Я не сумела высмеять её угрозы. Хотя хотела. Была готова. Даже растянула губы в насмешливой улыбке и открыла рот, чтобы высказать мнение о попытках устрашить. Была уверена, что успею схватиться за чужую тонкую шею, чтобы рассказать о своих условиях дальнейшего взаимодействия.       Боль смела эти убеждения и мысли в мгновение ока. Я не успела даже набрать полную грудь воздуха.       Не знаю, с чем сравнить то, что происходило в следующие минуты. Я даже не знаю, сколько суммарно длился этот кошмар. Я просто знаю, что в какой-то момент держалась за женское запястье, непримиримо глядя в лицо новой знакомой, готовясь диктовать свои условия, а в следующее мгновение обнаружила себя лежащей на асфальте тротуара. С чудовищной тяжестью в каждой клеточке тела. С абсолютной пустотой в мыслях. С полным непониманием где я, когда, и кто.       — Ну что? — голос, звучащий где-то над головой, даже не сразу пробивается сквозь вакуум, царящий в голове. И далеко не сразу мне удается понять, что этот звук — голос, что принадлежит он новой неприятной знакомой, и что она только что, кажется, стала причиной моей боли.       На все это требуется долгие несколько минут, в которые я собираюсь с мыслями и возвращаю контроль хотя бы над речевым аппаратом.       — Иди… Нахрен…       — Серьёзно? Дубль два?.. — насмешливо уточнил этот самый голос, звуча ближе.       — Мы не… Ведём переговоры… С террористами.       — Ха! Что-то знакомое… В каком фильме это было? — она явно веселится, и это на удивление тоже причиняет вполне осязаемую боль. Пусть и не такую яркую и всепоглощающую как прежде. — Да ладно, зачем этот дешёвый пафос? Понимаю, что весь твой образ строится на посредственной эффектности, но давай начистоту: вечно строить морду кирпичом и при том сливаться в самый ответственный момент — недолговечная стратегия. И сейчас как раз тот случай, когда этот сценарий тебя подвёл, свалить не выйдет. И ты либо принимаешь решение, либо умираешь…       Где-то совсем рядом слишком шумно для ночной улицы глухой окраины прорычал мотор промчавшейся мимо машины, на короткое мгновение высвечивая склонившуюся надо мной фигуру.       Но машина не остановилась. Фигура вновь потемнела, лишь отчасти подсвеченная жёлтым светом горящего за её спиной окна.       — Гори в аду.       — Фу, какое клише, — судя по отдалившемуся голосу, она отстранилась. А застучавшие в сторону звуки шагов и вовсе дали понять, что отошла. — Ладно. Значит, ты по-прежнему выбираешь бездействие и невмешательство?       Не думаю, что с ней вообще имеет смысл разговаривать.       Глухой перестук чужой поступи раздался совсем рядом, а потом где-то над головой зашуршала одежда.       — Хорошо. Давай предположим, что иногда бездействие и молчание тоже ответ. Видишь ли, в этот раз соскочить не выйдет — ты отказываешься, значит, я решаю за тебя.       — Нет!       Когда я рывком обернулась к ней, Вика улыбалась. Довольно и насмешливо.       — Нет. Если надо, уж лучше подчинить себе всю деревню, внушить людям не трогать девочек, — торопливо проговорила я, опасаясь, что завуалированные угрозы не просто блеф. — Но для этого мне нужно моё тело.       Она поскучнела. И даже слабое освещение, скудно падающее из окна гостиной, не могло спрятать этой отчётливой скуки, разлившейся по женскому лицу и сделавшей его откровенно снисходительным.       — Нет, оно не нужно. Всё, что нужно, ты уже сделала, — тяжёлый вздох вкупе с её пристальным разочарованным взглядом перехватывал уже моё дыхание. — Молодчинка. Купи себе пряник. И да, маленький совет — если хочешь разобраться с историей Тревеевых поскорее, найди Горчина и расспроси о причинах нелюбви к деду оккупированного тобой тела, Максимке. Ба-а-ай.       Мне показалось, что я упала. Куда-то ниже асфальта, на котором лежала всё время отвратительного по своему содержанию разговора. Просто взяла и провалилась под землю. А потом открыла глаза, непонимающе уставившись на телек, транслирующий охоту гепарда на безмятежно жующую траву антилопу. Рогатая, правда, в самый последний момент сорвалась в бег, стремясь избежать смерти, но я едва ли сконцентрировалась на этом дольше, чем на пару мгновений.       Что это только что было?!       Вокруг явно знакомый антураж снятого номера, и руки с аккуратными тонкими пальцами тоже знакомы до боли. Ни светлого камня забора, ни окна, ни знакомой-незнакомой семьи, веселящейся за стеклом. Ни кажущегося знакомым незнакомого лица рядом, вещающего странные, безумные вещи.       Может, я просто уснула? А было ли это просто сном? Потому что в памяти настойчиво всплывает давний разговор с Ильёй. И информация, что на просторах Необъятной есть большая разновидность менталистов. Магов, способных воздействовать на сознание самыми разнообразными способами. И вот вопрос: кто и, главное, зачем решил показать мне увлекательное путешествие в японскую глухомань к девочкам, с которыми я не планировала вообще в ближайшее время взаимодействовать. А главное — как много в этой навеянной иллюзии, если это была она, неизвестная смогла вытащить из моей головы?