Манипуляции

      Дорога до Смоленска проходит без проблем. Они начинаются при попытках вспомнить, в какой вообще стороне находится квартира того торгаша.       Почти три дня мы бродили по городу в спальных районах восточной стороны города. Как бы я ни старалась, вспомнить дорогу от аэропорта не удавалось – слишком большой стресс довелось испытать в той поездке. Так что мы просто гуляли, внимательно осматриваясь в каждом дворе. И все они, как это заведено, были неуловимо похожи друг на друга.       Фушигуро начал коситься уже к середине второго дня, многозначительно поглядывая на мою растерянную физиономию. Утром третьего дня предложил попробовать задействовать серое вещество в черепной коробке и всю дальнейшую дорогу едко уточнял, не перепутала ли я прогулку с поисками.       И когда показалось, что удача наконец улыбнулась нам, нас ждало новое разочарование. В найденной квартире в нужном доме, нужном подъезде и на нужном этаже не оказалось никого. На продолжительную долбëжку в дверь выглядывала разве что соседка напротив, старушка крайне преклонного возраста, возмущëнно брюзжащая о создаваемом нами шуме и о том, что она вот-вот вызовет милицию, если мы не уберëмся по-хорошему. Пришлось брать женщину под внушение, что не особо решало основную проблему — Соломона внутри, по заверениям хорошо слышащего Тоджи, не было. И никто из соседей, по словам Нины Васильевны из квартиры напротив, понятия не имел, где может находиться старик, и как с ним связаться.       — Проберëмся внутрь? — спрашиваю я по истечению получаса мрачного ожидания под дверью.       — Можно попробовать. Возможно, у него даже есть сигналки, — кивает Фушигуро, щелчком выкидывая окурок в пролëт ниже.       Мы оба давно подустали от вынужденного скитания по городу и торчания под дверью пустой квартиры, и у обоих в голосах сквозило раздражение с усталостью.       — А если придëт не он? — уточняю я, вспоминая, что в начале двухтысячных нечестные на руку торгаши нередко прибегали к помощи так называемой «крыши». Да и позднее были весьма популярны услуги частных охранных компаний.       Едва ли старик, опасающийся возможных взломщиков, будет пытаться разобраться с ними сам.       — В любом случае будет возможность выйти на твоего торговца, — пожимая плечами, заключает мужчина, подходя к интересующей нас двери.       А потом одним сильным коротким толчком плеча эту самую дверь, казалось бы, без особого труда выносит. Я даже глазом моргнуть не успела, как мгновение назад запертая, она приглашающе распахивается, открывая вид на тëмный длинный коридор.       — Дамы вперëд, — насмешливо склоняет голову Тоджи, освобождая проход.       За глумливую улыбочку тут же хочется треснуть хорошенько, но я сдержала порыв.       Коридор, тускло освещëнный из заставленной всяким хламом комнаты справа, вызывал странную, почти иррациональную жуть. И меньше всего на свете хотелось соваться туда — квартира магического контрабандиста вполне могла охраняться всевозможными магическими же ловушками.       Прямо напротив, в конце коридора, виднелись две двери и на них, справа и слева также падало тусклое освещение — на улице сегодня было крайне пасмурно.       Осторожно перешагнув порог, я с опаской прислушалась к окружению и самой себе, пытаясь определить, чувствую ли какое-то магическое воздействие. Но было тихо и спокойно, не считая назревающего внутри волнения.       В пару шагов преодолев расстояние до большой комнаты, я замерла на еë пороге, снова осматривая горы хлама, загромождающего пространство. За спиной тихо стукнула прикрытая Фушигуро дверь, что теперь с куда меньшей опаской дошагал до меня, замершей на проходе, и сунулся внутрь.       Вальяжно прохаживаясь среди гор хлама, он с любопытством осматривал каждую вещь, что-то едва слышно порой комментируя. Я не стала вникать и интересоваться предлагаемым товаром – первый флëр очарования настоящей магической лавки, пусть и не такой волшебной, как описывали всевозможные сказки и фантазии, прошëл. Куда больше меня привлекал хозяин всего этого богатства — без него в кучу явно магических предметов соваться лично мне было попросту страшно.       В конце коридора две двери скрывали за собой обычную маленькую ванную с крохотной раковиной и такой же небольшой душевой кабинкой. За соседней дверью прятался не самый чисто убранный и приятно пахнущий туалет. В этой части удушливо пахло старостью, и я сморщилась, с любопытством заглядывая в маленькую спаленку слева. Тут были большой стеллаж с книгами, занимающий всю стену, узкая длинная кровать напротив, такой же небольшой стол, приткнувшийся в углу слева от двери, и деревянный стул с высокой спинкой из резных растрескавшихся реек.       Щëлкнув выключателем, я с интересом пролистала две толстые тетради на том самом столе, но вскоре разочарованно вернула их на место — это явно были записи об осуществлëнных продажах, но все четыре столбца были заполнены безликими цифрами, и угадать в них, что было суммами, что номерами товаров, а где обозначались покупатели, если обозначались вообще, было нереально. Разве что даты, разбитые точками, были опознаны мною без труда в самом первом столбце.       Книги на полках были самой обычной художественной литературой: многочисленные сборники классиков, фантасты советских времëн, что-то из научной и эзотерической литературы, по корешкам с названиями которых я пробежала взглядом лишь мельком.       — Нашла что-нибудь? — за спиной раздаётся голос Фушигуро, заставляя дрогнуть и рывком обернуться к нему.       Поразительная способность передвигаться бесшумно для его габаритов.       Он крутит на пальце какую-то подвеску из чьих-то переплетённых мелких косточек, оглядывает комнату из-под свисающей на глаза чëлки. Фыркает чему-то тихо под нос, возвращая ко мне изучающий взгляд тëмно-зелëных глаз.       А я вдруг понимаю, что ему правда интересно. Под всем тем толстым слоем выработавшегося по жизни пофигизма, под всем напускным профессиональным равнодушием тлеет простое, почти звериное любопытство.       Ему крайне интересно всë это. И нет даже близко той опаски, которая раздирает меня на части в полном магических предметов доме.       И это поражает меня почти до глубины души, пока я вдруг не понимаю, что он едва ли сильно старше меня. Точнее, моего настоящего возраста.       — Сколько тебе лет? — срывается с губ против воли, пока я с новым интересом оглядываю его лицо, рост, фигуру.       Фушигуро приосанивается под моим оценивающим взглядом, кривит шрамированный уголок рта в колкой усмешке.       — К чему вопрос? — совершенно невоспитанно отвечает вопросом на вопрос он, шагая ближе и нависая сверху угрюмо-угрожающей горой мышц.       Это у всех переполненных тестостероном членоносцев любимый приëм, габаритами на психику пытаться давить, или мне просто так по жизни везёт их встречать?       — Любопытно просто, — я старательно-равнодушно жму плечом, стоически оставаясь на месте и спокойно встречая взгляд глаз-буравчиков. Вообще-то было крайне неуютно, но нельзя было этого показывать, как нельзя бежать от лающих бездомных собак.       — Тридцать уже скоро, — он усмехается шире, почти оскаливается, отчего-то с интересом рыская взглядом по моему лицу. — Подходит?       Не знаю, на что именно он пытается намекнуть последним едким вопросом. Даже спрашивать не собираюсь, отворачиваясь от него обратно к комнате, полной книг и читающегося меж строк одиночества. Ещë раз оглядываю оставленные на столе учётные журналы, прежде чем падаю на стул и подтягиваю их к себе снова, чтобы с большей внимательностью заглянуть внутрь.       Тоджи приваливается плечом к косяку, и я боковым зрением вижу, как крутящая подвеску рука ныряет в карман вместе с незатейливой игрушкой. Не улыбнуться этому нахальному присваиванию чужих вещей не выходит, хотя где-то внутри и скребëтся желание сделать замечание.       Я снова открываю тетрадь с датами этого года, пролистывая к самой последней записи, и начинаю отслеживать периодичность. Но системы нет, между свершаемыми сделками иногда не проходит и пары дней, а иногда перерыв отмеряет больше месяца. Загадочные числа в других столбцах интригуют сверх всякой меры, и я не выдерживаю, рывком поднимаясь на ноги и выскакивая в коридор. Невольно отераюсь о Фушигуро, занявшего практически весь проход, но сейчас это волнует меньше всего.       По пути отмечаю, что напротив маленькой спаленки и по совместительству кабинета темнеет сумрачным освещением пасмурной погоды за окном обычная тесная кухонька, но я не останавливаюсь, едва не бегом добираясь до большой залы.       Здесь всë так же, как я помню, и как бегло отметила, только войдя сюда сегодня. Горы хлама на первый взгляд, таящие в себе непростую силу. Белые и чëрные символы по стенам под самым потолком в этот раз в глаза бросаются почти первыми, и я снова медлю у серванта с мелочëвкой, стараясь справиться с нервным напряжением.       Это ощущается примерно, как вхождение в заминированную комнату. Ты знаешь, что где-то тут тикает таймером детонации опасная сила, способная если не убить тебя, то знатно навредить. От ассоциации со взрывом, пронесшейся в мыслях, неуютные мурашки прокатываются по спине к загривку, даря малоприятное ощущение приподнимающихся дыбом волосков.       Но проходит секунда, другая. За спиной отчëтливо скрипит половица, и, обернувшись, я замечаю пришедшего следом Тоджи, следящего за моей нерешительностью.       — Боишься? — вполголоса спрашивает он, этим тихим вопросом лишь раздувая иррациональный страх.       — Опасаюсь, — вполголоса соглашаюсь я, возвращая взгляд к стойке с холодным оружием позапрошлой эпохи.       — А сердце колотится так, словно вот-вот выскочит, — насмешливо бросает он, наконец отводя пытливый взгляд.       — У меня повышенная тревожность. И, если ты не испытываешь тревоги в комнате, полной магических артефактов, не имея понятия, как они работают — я тебе одновременно сочувствую и завидую.       Фушигуро вопросительно гнëт бровь, но пояснять я не тороплюсь. Короткий обмен едкими любезностями поразительно быстро помог. Тревога — да что там — страх отступает, оставляя только острое желание разобраться.       Я помню, что в дальней части комнаты должен быть стол. А ещë на том же столе был рукописный каталог товаров, и, если не ошибаюсь, каждому товару был присвоен свой номер в нëм.       Нужная тетрадочка находится не сразу. Я обшариваю все три ящика во встроенной в стол тумбе, простукиваю столешницу и стенки ящиков, но едва ли слышу разницу в звуке.       Журнал с каталогом находит Фушигуро. Я даже не сразу понимаю, с какой целью он ошивается рядом с ближайшими полками со сваленными рулончиками свитков и скатанной бересты, когда он вдруг кулаком разбивает стену у самого шкафа, тут же вытаскивая что-то из образовавшейся круглой дыры. И пока я растерянно хлопаю глазами, он осматривает тетрадь в своих руках, бегло пролистывая исписанные страницы, и в следующее мгновение тянет еë в мою сторону с самым самодовольным выражением наглой морды, которую только можно вообразить.       И уже когда я выруливаю из залы, чтобы вернуться в спальню и свериться с учëтным журналом, происходит несколько вещей одновременно: меня хватают за шкирку и немилосердно отшвыривают обратно в комнату, да так удачно, что я влетаю спиной в стойку с посохами и опрокидываю еë, создавая невообразимый шум. А дверь в квартиру в очередной раз ударяется о стену коридора, снесëнная чьим-то мощным ударом.       Я не вижу, что творится там, в подъезде и коридоре. Лишь отдалённо слышу глухие, похожие на удары звуки, чьи-то вскрики и странный треск, напоминающий гул трансформаторной будки.       Выкарабкаться из кучи деревянных палок удаётся с трудом. По большей части из-за боли, пробирающей спину при каждом движении в попытке встать. И самое странное — ощущения, будто на спине ожог, а не синяк, долженствующий выступить после падения на неровные деревянные предметы.       Картинка перед глазами покачивается с приступом очередной боли, а когда чëткость зрения возвращается, я вижу, как вываливается на пол коридора чьё-то незнакомое тело. Молодой мужчина с длинными, по подбородок, волосами опирается на локти, таращась куда-то перед собой, и на щеке виднеются кровь и краснота от удара, стремительно темнеющая в синяк. Он вздрагивает, когда где-то за ним, всë ещë у дверей гремит очередная схватка, а поворачивая голову в ту сторону, замирает, заметив меня.       Он не успевает ничего предпринять, как и я, стоящая в окружении раскиданных палок и посохов — в поле зрения появляется Тоджи, хватая безымянного косплеера Кобейна за длинные волосы, чтобы в следующее мгновение ребром свободной руки садануть парня по шее.       Воцаряется тишина, кажущая нереальной после устроенного шума.       Я схожу с места, чувствуя, как от движения ткань кофты начинает неприятно задевать пекущую на спине кожу. Неприятно почти до слëз и перехватывающего дыхания, но привычной реакции на боль нет. Я не злюсь, не раздражаюсь — лишь поразительно легко отмахиваюсь от этого чувства, обдающего спину, и подхожу к дверям комнаты, чтобы выглянуть и оценить ситуацию.       Тоджи деловито поднимает одно из четырëх тел, валяющихся на лестничной клетке в подъезде, за кофту на спине, чтобы затащить в квартирку и небрежно бросить на полу за порогом. Возвращается за вторым, потом за третьим, и всë это время я молчаливо и терпеливо жду окончания приборки, с интересом изучая лица бессознательных людей.       — Кто-то из них? — невозмутимо уточняет наконец Фушигуро, нарушая повисшую тишину в квартире.       Я не сразу соображаю о контексте вопроса. Но потом доходит, и я качаю головой в отрицании. Торгаша здесь нет, как я и думала в самом начале. Хотя…       — Ты ведь быстрый? И зоркий… — неуверенно тяну я, всë ещë разглядывая сваленные в кучу тела мужчин. Они дышат, но разглядывать явно помятые и побитые физиономии всë равно дико до дискомфорта. – Мне кажется, старик может быть где-то рядом. Ждать, когда эти вернутся с докладом или не вернутся…       Тоджи кивает согласно, а потом словно тает в воздухе, только дверь в который уже раз за день ударяется об стену. И, прислушиваясь к едва слышному сопению бессознательных тел, я молилась про себя неведомо чему, чтобы Фушигуро нашёл. Чтобы данный этап клятого пути наконец подошел к концу. Чтобы старик действительно был где-нибудь внизу, чтобы Тоджи без труда сцапал его, чтобы появилось хоть какое-то понимание, что делать дальше.

***

      Сугуру отстранённо следит за тем, как Сатору накладывает купол, снова прокручивая в мыслях задание, озвученное Ягой. Семьдесят шесть проклятий, разобраться с которыми нужно быстро, чëтко и без лишних разрушений. Элитный спальный район, куча богатеньких жителей, сейчас спокойно коротающих вечер в своих дорогих квартирках. Не было даже эвакуации, клятое управление отказалось давать ложное объявление об утечке газа, а им теперь предстояла филигранная работа по вылавливанию всех засевших в районе тварей.       Хотя, по-хорошему, для обоих — пустяковое задание. Уж для Годжо, почти вошедшего в полную силу после злополучного провала, так и вовсе развлечение на двадцать минут неспешного досуга. Да и Гето —призвать орду и пустить по следу труда никакого составить не должно.       Он в общем-то так и подумал, когда первый раз услышал от Яги задание. И немало удивился, когда через полчаса, готовый выдвигаться с территорий техникума, столкнулся у торий с другом, собирающимся отправиться вместе с ним.       Третий раз за прошедший месяц, словно ему нечем было заняться.       Сугуру знал — было чем. Старейшины, пронюхавшие, что в городе не так давно снова появлялась Мика, готовы были волосы на голове рвать. Причём не только себе. Буча поднялась такая, что перепало даже Яге, которого долго и скрупулёзно допрашивали на вопрос предательства. Его, Сугуру, тоже допрашивали. Цедили вопросы из-за полупрозрачных папирусных ширм, пытаясь уличить в лояльности к гайдзинке, устроившей переполох среди «не-магических гражданских».       Когда они с Сатору узнали, долго сидели в растерянном молчании на территории Киотского храма, пытаясь осмыслить услышанное: Мика умудрилась стравить между собой два Токийских клана якудза. Больше полусотни погибших в массовых столкновениях, ещё больше пострадавших и все, кроме редких мелких единиц, – под стражей. И поразительная для таких разборок неприкосновенность простых жителей, в другие времена нередко страдающих от разборок бандитов. Более того — додумалась их грабануть. И поди разбери, кто ещё в курсе был о еë новообретëнном богатстве.       Сатору ругался, шипел растревоженным котом или даже коброй, бессмысленно вопрошал у неба, почему сложно было попросить финансовой помощи у него, если было так нужно.       Гето тогда выкурил около шести сигарет друг за другом, чувствуя, как в груди теснятся растерянность, злость и что-то вроде страха. Но злость была сильнее. Потому что у Тревеевой вырабатывался почерк. Как у серийных маньяков. И почерк этот Сугуру решительно не нравился. Она, к слову, сама по себе, когда тихо сидела и не отсвечивала, вполне себе нравилась. Просто по-человечески. А вот еë выкрутасы – нет. И думать о том, что ещë она могла учудить там, у себя на Родине, не хотелось до изжоги. А не думать не выходило.       Так что да, после вскрывшейся правды, когда они всеми правдами и неправдами отстаивали, пытались убедить в том, что не имеют к ней и еë делам отношения, ситуация накалилась. Задания посыпались как из рога изобилия. Словно кто-то открыл дамбу, пуская сносящий с ног шквал заданий и командировок.       Сугуру подозревал, что проклятий то больше не стало. Что-то внутри точило сомнением — не пытаются ли их утопить? Пространные рассуждения Мики легли на благодатную почву, и он думал, и думал, и думал. А ещё невольно обращал внимание на Сатору.       Почти переставшего придуриваться. Часто забывающего о беззаботных улыбках, в прежние времена бывших такими частыми гостями на его лице. Не отходящего от него практически ни на шаг во всевозможных командировках даже за пределами города.       — Что происходит? — тихо интересуется Гето, когда завеса окончательно развёртывается, укрывая надёжным куполом от остальной части города.       Годжо оборачивается неторопливо, лениво, будто неуверенный, что вопрос был обращён к нему. И так правдоподобно-недоумëнно гнёт светлые брови, что можно было бы даже поверить в искренность непонимания.       — Миссия, надо полагать, — наконец откликается он, понимая, что Сугуру пилить требовательным взглядом не прекращает.       И очень старается звучать и выглядеть невозмутимо. Только вот Гето его не первый день знает, выучил уже достаточно.       — С каких пор ты записался в мои няньки? — устало выдыхает Сугуру, понимая, что внутренних сил на пререкания и хождения вокруг важной темы нет.       Закончились. Задолго до того, как Сатору решил превратиться в его тень.       — В няньки? — Годжо насмешливо фыркает, в два размашистых шага подходя ближе. Иронично кривится, клоня голову к плечу, и получается натурально. Сугуру бы даже поверил, при других обстоятельствах. — Просто мне скучно. И раз уж выдаваемых мне заданий недостаточно, чтобы развеять скуку… Тебе что, жалко поделиться?       Он звучит беззаботно, корчит из себя капризного ребёнка. Как, в общем-то, делает всегда.       Гето морщится, чувствуя раздражение от упоминания возросших сил друга. Не потому, конечно, что завидует. Просто знает, что не дотягивает. Теперь — совершенно не дотягивает, и это больно царапает изнутри, отравляя с каждым днëм всë сильнее. Всë глубже закапывая наивную фантазию, что он вообще на что-то может повлиять, раз уж в благородном шаманском происхождении ему при рождении было отказано.       Сугуру выдыхает под пытливым требовательным взглядом заклятого друга. Растирает подëргивающееся веко — тики последнее время стали частыми гостями.       — Делай, что хочешь, — выдыхает наконец, понимая, что на большее его попросту не хватает.