Манипуляции

      — Что такое «Окасус дженерис»?       Лисанцев едва не давится кофе, поднимая на меня глаза от газеты на своих коленях, да так и застывает: остановившаяся у губ чашка кофе, приподнятые в удивлении брови и странная настороженность во взгляде, словно я спросила, как синтезировать в домашних условиях «Сибирскую язву».       — Откуда ты об этом услышала? — вопросом на вопрос откликается мужчина, отставляя-таки маленькую фарфоровую чашечку и резким взмахом руки складывая газету, утратившую его интерес.       — Доктор Герт обмолвился, — я пожимаю плечами, не имея представления о природе этой резко возросшей настороженности в лице Лисанцева.       Мужчина задумчиво хмыкает и отворачивается к огромному окну.       Мы зашли в это уютное кафе около тридцати минут назад, решив немного прогуляться перед возвращением в лабораторию за подробной стенограммой о моих способностях. И пока мужчина явно настраивался на продуктивный длинный день, я невольно обдумывала данный мне Игнатием совет просветить Лисанцева в некоторые тонкости.       Вчера вечером, перед самым сном, оставшись в номере одна, я долго гипнотизировала стационарный телефон на тумбе у входа, прикидывая, стоит ли в столь поздний час совершать звонки незнакомым людям. Ольга ответила сразу, звучала бодро и разговаривала так, словно уже ждала моего звонка, предупреждённая то ли своим даром, то ли Игнатием, который дал мне её телефон.       Она весьма удобно жила в Смоленске и была потомственной предсказательницей. Отмахнуться от возможности узнать что-то куда более предметное касательно своего сюда попадания щекотало нервы, крадя всякое терпение подчистую. Но Герт был прав: мне следовало предупредить Лисанцева, если я не хотела барахтаться с лишней конспирацией и игрой в шпионов, попусту тратя на это свои силы.       Но прежде, раз уж разговор неизбежен, следует кое-что прояснить. Чисто для саморазвития.       — Это что-то страшное? — насмешливо уточняю, видя, что Александр отнюдь не торопится просвещать меня по теме вопроса.       — Ну-у, отчасти, — нехотя кивает он. — Это латинское название старого обряда. Означает «закат рода» — обряд отвязки защитного контура от крови одной семьи из-за её исчезновения. Отключает принцип наследования. Однако это лишь первая часть ритуала. Дальше идёт попытка «понравиться» магической системе, и она подразумевает собой долгую и изнурительную кормёжку. Очень многие просто не переживают подобную инвеституру. Дом у нового родоначальника обычно забирает больше, чем у тех, кого уже признаёт своим хозяином по праву крови. Считается, что так проверяется сила будущего рода: вроде как, если новый глава семьи способен отдать много, значит, и его потомки выдержат поддержку магической ограды. Проще уж создать защиту на новом месте, чем играть в русскую рулетку в надежде, что старый дом-артефакт тебя не сожрёт.       Лисанцев невесело усмехается, отводя взгляд в просыпающийся за окном город. И мне вроде и хочется уточнить, почему в его голосе чувствуется отголосок какой-то личной истории, а вроде и так плевать. Так что я дожидаюсь, когда взгляд серых глаз вернётся к моему лицу, и приступаю к тому, на что всё утро себя настраивала.       — Вы будете слушать и слушаться, поможете мне во всех моих начинаниях, и ни одна живая душа не узнает о том, о чём вы сейчас услышите…       В этот раз я не утруждаю себя подбором завуалированных фраз или фильтрацией того, что выдаёт сознание. Я, кажется, неосознанно пускаюсь в исповедь, последовательно и скрупулёзно выдавая всё, что со мной тут приключилось. Объясняя, какие чувства это вызывает, и как мне не нравится этот мир с их локальными отбитыми проблемами. Лисанцев слушал молча, моргал, вскинув брови, и терпеливо дожидался окончания моего монолога.       — Значит, переселенец.       Что ж, он будто и удивлён не был, разглядывая меня с любопытством. Правда, в отличие от Герта, радости в его глазах не сверкало.       — Если Сенат узнает, на тебя объявят охоту. Вы что-то типа персон нон-грата, — буднично делился этот поразительный человек, возвращаясь к кофе и вновь укладывая на коленях раскрытую газету.       — И почему я не удивлена? — сдержаться и не закатить глаза действительно невозможно. — Вы, кстати, тоже удивлённым не выглядите.       — Да знает история парочку таких гостей. Один как-то в Египте побывал, тысячелетия за два до нашей эры, в итоге был убит за нарушение столетиями устанавливаемых там порядков.       — Как умудрился?       — Да кто его знает, — Александр скучающе пожимает плечами, переворачивая страницу прессы и с новым интересом вглядываясь в мелкий шрифт. — Однако ваша устойчивость к порядкам этого мира пугает.       — А ещё кто?       — В двадцатом веке во Франции выступала за раскрытие статуса секретности магов. Нехило намутила воду, но потом началась вторая мировая, и она куда-то исчезла, — Лисанцев поднимает глаза, смиряя меня тяжёлым взглядом из-под бровей. — Явление редкое, но всё, что нам непонятно — нам не нравится.       — Вам тоже?       — Мне — в первую очередь, но у меня, очевидно, нет выбора, — он фыркает, опуская глаза обратно к газете и делая очередной глоток крепкого американо, запах которого бодрил даже на расстоянии. — Остаётся надеяться, что ты адекватна и действительно хочешь просто вернуться домой.       — Нет, — из-за разительно изменившегося отношения сдерживать язвительности не выходило. Лисанцев стал на порядок отстранённей и холодней. — Горю страстным желанием захватить ваш мир.       — Ха-ха, — поднимая заледеневший взгляд, механически тянет мужчина, всем видом давая понять, насколько оценил шутку.       — А ещё мне надо к прорицателям каким-то там, Игнатий дал телефон, и я договорилась вчера о встрече, — решив ковать железо, пока горячо, оповещаю деловито, во все глаза следя, мелькнёт ли ещё какая плохо скрытая эмоция.       — Ольга Чепеш?       — А вы откуда знаете?       Александр снова кривится, словно от зубной боли, окидывает моё лицо плавным изучающим взглядом и тяжело вздыхает.       — Её много кто знает — весьма… Эксцентричная особа, а Игнатий таких и любит, — словно любовь к чудакам была скверной проказой, цедит сквозь зубы Лисанцев. — Но хорошо. В одном Герт прав: если кто-то и может выяснить причину твоего сюда попадания, то это она. Ну, или я бы посоветовал Трушева Макара, он по крови неплохо читает прошлое, настоящее и будущее.       — Вы не поверите, но именно он второй, кого рекомендовал господин Герт.       — Отчего же не поверю, — Лисанцев фыркает насмешливо и зло, залпом допивая кофе и отбрасывая на стол так и недочитанную газету. — Идём, нас ждут в лаборатории. Раз смысла в подготовке к обряду наследования нет, разберёмся с проблемами поскорее, и я вернусь к семье. Надеюсь, ты не пожелаешь держать меня на коротком поводке подольше?       Вопрос Александр Сергеевич цедит с ещё большим недовольством, и я уже натурально не могу сдержать клокочущее возмущение, вставая из-за стола и требовательно смеряя мужчину взглядом.       — Почему же вы так переменились? Мысль о том, что меня держать на поводке не выйдет, вас так расстроила?       — Поменьше яда в голосе, моя дорогая, — бросая купюры на стол, елейно тянет он, вздёргивая бровью.       Настроение, ещё с утра бывшее бодрым и деятельным, скатилось куда-то под плинтус, и всю дорогу до машины я рассеянно разглядывала мужской затылок, гоняя в голове разные мысли.       До лабораторий Герта мы добираемся в обоюдном хмуром молчании, демонстративно даже не глядя в сторону друг друга. И только оказавшись в личном кабинете Игнатия Ибрагимовича, этот отчётливый душок накалившейся обстановки заметно сбавляет градусы.       — Итак, если кратко о том, как работают твои силы, я бы назвал это не просто эфемерным внушением, а программированием. Как в компьютерах некоторые приложения и программы существуют с точной целью, так и твоя сила создаëт внутри сознания реципиентов… Назовëм это программой, — закончив со всеми вежливыми приветствиями, Игнатий задумчиво потирает подбородок, застывшим взглядом гипнотизируя стол между нами. Судя по набрякшим мешкам под глазами, он эту ночь, в отличие от нас, так и не спал. — Твоя магия запускает в нужных отделах, отвечающих за те или иные действия или эмоции, импульсы. Контуры нейронов активны ровно столько, сколько требуется для выполнения поставленной тобой задачи, но сейчас, скорее всего, ты отмеряешь нужное количество энергии интуитивно, и не уверен, что правильно.       Я киваю Герту, когда он поднимает взгляд, давая понять, что внимательно слушаю и пока воспринимаю информацию плюс-минус осознанно.       — Судя по биохимическим анализам, так же срабатывает стимуляция выработки нейромедиаторов. Возможно, за счёт этого упрощается процесс воздействия и способность контролировать эмоции. Пока что говорить на этот счёт что-то дельное не вижу смысла — слишком малая выборка по эксперименту, — деловито заключает он, пролистывая листы, зажатые в его руках. — Зрительный контакт, судя по всему, обеспечивает передачу магии напрямую в мозг реципиента. Вполне возможно, это связано с тем, что нервная система глаз ближе всего расположена к головному мозгу. Самый краткий путь.       Он улыбается вымученно, откидываясь на спинку мягкого офисного стула, принимаясь расслабленно покачиваться из стороны в сторону. Я же задумчиво систематизирую всё то, что только что прозвучало в кабинете.       — Как тогда это работает с прокля… С нечистью? — поправляю саму себя, помня ревностное отношение к терминам и определениям среди местных магов.       — Ну, здесь я могу лишь вывести пару гипотез, — Игнатий Ибрагимович несколько смущённо пожимает плечами, давая понять, что большее не в его компетенциях. — Либо у всей нечисти природа их существования предусматривает некий аналог мозга, либо наоборот — твоя магия приспосабливается к условиям организма реципиента и действует в рамках возможного. Второе, честно говоря, звучит слишком уж фантастично даже для предмета, что мы здесь обсуждаем, так что лично я больше склоняюсь к первому варианту.       — Значит, моя ахиллесова пята в необходимости зрительного контакта? — не без разочарования уточняю я в повисшей тишине, отмечая краем глаза, как косится на меня Лисанцев с нечитаемым выражением лица.       — Не могу сказать с уверенностью, а потому не буду делать заключений, — Герт качает головой, не берясь за выводы. Бросает в сторону Лисанцева настороженный изучающий взгляд и, как-то расстроенно качнув головой снова, обращает ко мне всё своё внимание. — Я бы посоветовал тебе с осторожностью подобрать группу менталистов. Могу даже сам посмотреть среди знакомых перспективную команду. Обычно, если кто и может в процессе разобраться с принципами работы другого менталиста, то это они. Правда, многие из вашей братии сидят на солидных должностях, и связываться с большинством из них надо с оглядкой на пересечение личных интересов.       Я с благодарностью медленно прикрываю и открываю веки, выражая тем самым своё согласие с предложенной помощью. Если не удастся найти выход из этого мира и вернуться домой, свою силу и природу придётся изучать досконально.       — На этом, думаю, пока что всё. Полную выкладку по первичному исследованию вы можете почитать здесь, — мужчина даёт мне кипу бумаг, и я охотно протягиваю загребущие ручки, честно намереваясь почитать на досуге. — А сейчас, если вы простите, я бы хотел вернуться в лабораторию. После экспедиции Сенат просто завалил меня новыми исследуемыми.       Он поднимается, когда мы с Александром покорно встаём, без проблем различив вежливый намёк уматывать, и не испытываем по этому поводу никаких возражений.       — Было приятно с вами поработать, — он жмёт руку Александру, улыбаясь шире. — Александр, не пропадай. Предлагаю вам с семьёй и Викторией на днях организовать совместную поездку. Я наконец достроил баню на даче — приезжайте оценить.       — Я бы с радостью, но, боюсь, Нинель с Викторией не особо поладили, — несколько сконфуженно признаётся мужчина, на долю секунды бросая на меня оценивающий взгляд. Словно пытаясь понять, как я восприму это откровение. Мне было индифферентно — на правду не обижаются.       Герт с пониманием, хоть и не без расстройства, вздыхает, ненадолго поджав губы.       — Да, Нинель сложно понравиться, — будто со знанием дела подтверждает учёный, наконец переключаясь на меня. — В таком случае могу предложить тебе перебраться ко мне. Я хоть и не смогу стать тебе полноценным гидом в новых для тебя реалиях, слишком уж мало у меня времени, но, по крайней мере, смогу обеспечить кровом и ответами на вопросы в интересующих тебя отраслях.       Он мягко обхватывает мои плечи, заглядывая в лицо с ненавязчивым увещеванием. От такого радушия всё ещё было ощутимо не по себе. Особенно на фоне резко изменившегося отношения Лисанцева, ощущавшегося не во внешних проявлениях мужчины, по-прежнему остававшегося учтиво вежливым, а где-то на внутреннем чувстве вспыхнувшего неприятия.       — Не хотелось бы вас смущать и обременять, но спасибо, — выдавливаю я через силу, понимая, что хоть что-то сказать на прозвучавшее предложение следовало.       — Ты не обременишь меня. Одинокому человеку порой бывает мало профессиональных увлечений, — он как-то грустно улыбается, наконец убирая руки с моих плеч. — Но не буду настаивать. Просто знай, что тебе есть к кому обратиться в случае необходимости.       Мы раскланиваемся, выдав ещё с десяток добрых пожеланий друг другу, и наконец покидаем с Александром, заметно посмурневшим ещё в лифте, гостеприимную лабораторию.       Нет, я, конечно, подозревала, что пока ты удобный, плюшек тебе больше, но не настолько же явно это демонстрировать!       К моменту, когда машина наконец остановилась во дворе обычных, до ностальгии знакомых хрущёвских пятиэтажек, градус моего недовольства достигает едва не абсолюта. Дверью, выходя, я хлопаю так, что в новеньком нисане звенят стëкла, а взгляд Александра такой пробирающий… Что я бы даже прониклась, не будь так зла. От демонстративного фака в это самое задрожавшее стекло удержаться удалось чудом.       Я вообще впервые за последние пару лет била все свои рекорды выдержки. Хотя, помнится, в двадцать пять обещала себе не быть больше терпилой и не жевать дерьмо, что окружающие радостно швыряют в лицо. Но и смысла сейчас давать волю бунтующему внутри подростку не было.       На входе в подъезд стоит обычная железная дверь с вырванным замком, и я без труда вхожу, замирая в полутьме у первых ступеней, прислушиваясь и принюхиваясь. Чувствую себя одновременно идиоткой, решившей поностальгировать, и путешественницей во времени… Коей, наверное, по сути, и являлась.       Позади хлопнула подъездная дверь, когда я поднялась к первым квартирам, вглядываясь в цифры на дверных панелях и прикидывая, на какой именно этаж мне нужно подняться.       — Третий этаж, — вполголоса подсказал неторопливо поднимающийся Лисанцев, и я молча последовала дальше, не оборачиваясь и никак не откликаясь на неожиданно пришедшую помощь.       Двадцать третья квартира не выделялась среди двух других, по крайней мере по обычной железной двери с золотистыми цифрами этого сказать было бы нельзя. Хотя я, конечно, не ожидала баннеров, как-то выдающих особенностей хозяйки, оказаться перед обычной входной дверью, похожей на тысячи других виденных мною в подобных подъездах, было неожиданно. Зашоренность сознания диктовала, что провидица непременно должна жить в лачуге на отшибе какой-нибудь деревеньки, ну на крайний случай — в добротном русском доме всё там же в деревне. Но уж точно не в обычной пятиэтажке, каких сотни тысяч по всей стране. Но вот я здесь, сдержанно жму на кнопку звонка, слыша подобие соловьиной трели по ту сторону дверного полотна.       Двадцать три секунды — я специально засекала, едва ли отдавая себе отчёт, зачем вообще этот счёт. Просто, когда замок на двери наконец щёлкнул, я шумно выдохнула, поняв, что всё это время гипнотизировала замочную скважину чуть выше ручки и не дышала.       А когда подняла глаза, поражëнно ахнула, встретившись взглядом с пронзительными зелёными глазами, взиравшими на меня с такой непередаваемой мудростью и одновременной мягкостью. И дыхание перешибла даже не их глубина, а тот факт, что я знала эти глаза. Как знала и эти морщинки в чуть приподнятых уголках, и тонковатые губы, едко улыбающиеся на одну сторону, и высокие скулы с едва приметными крапинками полупрозрачных веснушек, и копну густых жестковатых волос, выбеленных до снежной белизны.       И пока я пыталась вспомнить, как дышать, женщина со взглядом, знающим обо всём на свете, растянула губы шире, отступая вглубь квартиры и жестом предлагая нам войти.       — Здравствуй, Вика.       Даже голос, чёрт возьми… Всё один в один. Прямо передо мной с хитрым прищуром замерла Юля — старшая сестра отца, что скоропостижно умерла три года назад от сожравшего её рака. Банальнее не придумаешь… Хотя это, конечно, было в той, другой жизни, и разум это отчётливо осознавал, тело моё одеревенело, а дыхание стало мелким и поверхностным, взгляд затуманился, и я не сразу поняла, что причина в выступивших на глазах слезах.       — Господин Лисанцев, подождите девочку в машине, — тихо и проникновенно попросила женщина, отрывая взгляд от моего лица и переводя его куда-то мне за спину. А я всё ещё боялась дышать полной грудью в опаске, что это чудесное видение может развеяться.       Между ними завязался спор, прошедший совершенно мимо моего сознания, потому что я смотрела и вспоминала. И пыталась внушить себе, что она не может быть тем человеком, которого я знала и любила.       Один из самых дорогих людей в моей жизни, в своё время так многому научивший. Буквально заменившая мать, когда родная, решив заняться-таки моим воспитанием лично, бросалась из крайности в крайность, неумело чередуя кнуты и пряники. Тётя Юля неожиданно ворвалась в жизнь восьмилетней недоумевающей девочки и показала, что не все взрослые — неуравновешенные истерики и поехавшие тираны. Научившая, что со всеми можно и нужно разговаривать, особенно о страшном, плохом и неудобном, чтобы человек не тонул в собственных домыслах. Объяснила, что жестокость окружающих — лишь их пороки и вина, не твои. Говорила, мол, нет моей вины в том, что бабушку я не устраивала одним своим существованием, а мама не ненавидит меня за уход отца. Просто не знала, как воспитывать ребёнка в одиночестве. Тëтя, что показала, как смотреть на жизнь так, чтобы неконтролируемая ярость не душила в осознании собственного бессилия перед этой жизнью. Рассказавшая в своё время, что зависть — нормальное чувство, но его в себе нужно пережёвывать и переделывать во что-то полезное для себя, как энергию для роста. Что за тёмной полосой жизни последует светлая, только если ты перестанешь себя жалеть и возьмёшься за жизнь своими руками, и что нельзя изменить только свою смерть или физическое увечье. Человек, до последнего молчавший о поздно обнаруженном недуге, чтобы не напрягать никого из близких и родных, умерший буквально за неделю, что решил посвятить время «работе над проектом», чтобы её особо не дёргали и не теряли. Чтобы не видели и не спрашивали, почему щëки впали, а в сверкавших прежде жизнью глазах поселились боль и тоска.       Воспоминание о последнем разозлило, и, наверное, что-то в моём взгляде изменилось, потому что взгляд Ольги переменился, из любопытно-колкого став сочувственным.       — Она хотела как лучше, — тихо и убеждённо проговорила женщина, так и выжидая на пороге.       — Для кого? — дрожащий голос с головой выдал весь коктейль эмоций из обиды, тоски и злости.       — Для всех. Для неё — не в последнюю очередь, — Чепеш вздохнула, делая ещё один шаг назад. — Проходи, поговорим.       Квартира, стоит мне осмотреться, порождает ещё один болезненный укол в районе сердца, и я торопливо перевожу взгляд себе под ноги, безошибочно выбирая путь в сторону кухни. Я и квартиру знала до удивительного хорошо.       Это какая-то несмешная шутка судьбы или взаимосвязь мультивселенных? Почему квартира женщины, поразительно похожей на мою тётю, так же поразительно напоминает её квартиру?       Силы быстро покидают, и я буквально падаю на табурет у стола, до впивающихся в ладони ногтей сжимая кулаки. Пульс не частил, но я чувствовала тяжёлые удары сердца в ушах, и голову кружило так, что стена по правую сторону тут же стала отличной опорой, пока я невольно прислушивалась к тихому шарканью тапочек за спиной.       Застывший взгляд разглядел на столешнице несколько глубоких царапин и странное тёмно-бурое пятно, и я тут же соскребла его ногтем, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя.       Оно ведь не может быть вот так? Не может быть тем, чем кажется…       Потому что сейчас я впервые за прошедшие недели снова начинаю думать, что это всё-таки сон.       — Ты не спишь, — сквозь бурление закипающей в чайнике воды и лёгкого перезвона ложки в кружке услышала я.       — Вы ещё и мысли читать умеете? — обозлённо хмыкнула я, поднимая-таки взгляд, но не на женщину, а на окно и балконную дверь напротив.       — Не нужно уметь читать мысли, чтобы прочитать всё по твоему лицу, жестам и поведению. Впрочем, кое-что разглядеть вблизи тебя тоже можно, — Ольга фыркает насмешливо, словно я сказала какую-то действительно хорошую шутку. — Ты не спишь. И нет, я не твоя тётя.       Я знала, что она не моя тётя. Я, конечно, убедилась в фокусах этого мира, но лично видела, как застывшее, в посмертии ставшее на удивление некрасивым, почти незнакомым, лицо моей тети скрывается под крышкой гроба, а потом этот же гроб исчезает под плотным слоем земли. Я не в волшебной сказке, и ждать чудесных возвращений из мёртвых не стоит.       — Я и не думала, что вы — она. Юля не верила в гадания, считала всё это шарлатанством, — я охотно обхватила поставленную рядом со мной кружку с чаем, глубоко втягивая запах мяты и чебреца. — Она бы скорее удавилась, чем согласилась, чтобы её считали гадалкой.       — Но мы здесь не для того, чтобы поговорить про твою потерю, — Чепеш куда изящнее моего устроилась за столом напротив, сжимая в руках точно такую же кружку.       — Вы ведь там уже что-то нагадали, — я повела рукой в неопределённом жесте, предлагая ей сходу выдать всё, что у нее есть.       — Верно, нагадала. И ты хочешь услышать, — не вопрос, утверждение, и, впрочем, ни капли не ошибочное. — Ты пришелица из другого мира. Мне показали, что ты прошла перерождение, и в нашем случае, в тандеме с другими выпавшими знаками — это не метафора.       — На чём гадали? — не смогла удержаться от колкости я, вскидывая взгляд к её безмятежному лицу.       — Таро, кофейная гуща, костяные руны, — женщина пожимает плечом, словно всё вышеперечисленное её рутина. Но оно, может, действительно так, учитывая её специализацию.       — Заморочились, в общем, — я киваю, кривя губы в очень похожей на её улыбку. — Ну так что, что там вам гуща кофейная показала за пейзажи?       — Твои попытки задеть меня потешны, но я тебе не враг — не стоит тратить и без того небольшие силы на пустые склоки, — сдержанно улыбается Чепеш, делая маленький глоточек из своей чашки.       Я неопределённо пожимаю плечами, не давая никаких гарантий, что буду паинькой, но женщина на это даже бровью не ведёт, разом подбираясь, отбрасывая всю прежнюю расслабленность.       — Ты не ожидала здесь оказаться, хотя частенько мечтала о том, чтобы твоя жизнь изменилась. Рутина угнетала тебя, душа требовала героических свершений, — с журящей улыбкой вещает Ольга, смотря прямо мне в глаза со всем убеждением, какое только может быть, когда рассказываешь другому человеку о нём же самом. — Поговорка «бойтесь своих желаний — Вселенная вас слышит» придумана для таких, как ты.       Колкая улыбка в конце этого замечания стала красной тряпкой для быка.       — Да ладно?! — я даже вскочила от возмущения. — То есть, хотите сказать, надо вот прям такого дерьма бояться?       Я показательно обвела всё вокруг себя широким жестом обеих рук, чувствуя, как потряхивает от захлестнувших чувств.       — Вы сами-то себе это как представляете? Как вообще оказалось, что я очутилась в мультике про несчастных детишек в войне против проклятий? Я даже не сюда хотела!       — Дело не в том, куда ты хотела, а в том, что была не удовлетворена тем, где была. Этого достаточно.       — Ну да. И вся прорва фанатов и просто нытиков, вроде меня, каждый понедельник оказывается в разных выдуманных вселенных! — от абсурдности брошенных мною же слов стало смешно, зато злость схлынула как не бывало, и я вновь обессиленно рухнула на табурет, шумно скрипнув ножками по полу.       — Нет, конечно. Мир тоже должен быть готов к тому, чтобы принять то, чего не имеет. Мир должен нуждаться. Это должно быть взаимное чувство, только тогда возможен перенос.       — Класс, мадам, вы сейчас нетонко намекнули, что в Хогвартсе я таки никому на хер не упала… Во всех смыслах…       — Твоё ироничное остроумие хороший щит. Не потеряй его, — Ольга снова одобрительно фыркнула, отпивая чай.       — Так что на самом деле случилось?       — Для того чтобы узнать, что случилось, мне понадобятся твои кровь и готовность заглянуть за грань зримого, — женщина приглашающе протянула ладонь, проникновенно заглядывая в глаза.       Был ли у меня выбор? Был, наверное. Был ли он у меня, если я хотела как можно скорее узнать хоть что-то — уже более «вряд ли».       Я могла бесконечно беречься и оглядываться на каждую тень, подозревая в ней угрозу, но шутка вот в чём: волков бояться — в лес не ходить. Иногда просто необходимо поставить всё на удачу, чтобы посмотреть, к чему это приведёт. Даже если страшно и верить женщине, поразительно похожей на человека из моего прошлого, не хочется до скрипа зубов…       Ладонь у Ольги сухая и поразительно горячая, и я вздрагиваю, когда её длинные пальцы с мощными суставами обхватывают мою прохладную кисть. Она переворачивает ладонь вверх, задумчиво вглядываясь в линии.       — Резкий разрыв линии жизни… — почти усмехается Чепеш, бросая на меня короткий смеющийся взгляд. — Ты как открытая книга, судьба даже не пытается тебя прятать…       Откровения звучат скорее бессмысленным фоном, и я даже бровью не веду, упрямо буравя зелёные глаза немигающим взглядом.       — Как вы собираетесь показать мне что-то за гранью? Я не провидица, в отличие от вас.       — Терпение, моя милая, — она похлопывает меня по руке, прежде чем выпустить отогревшиеся пальцы из тёплого плена сухих ладоней.       Поднимается, принимаясь доставать из навесных шкафчиков пучки каких-то трав, неглубокую медную миску, тёмно-серые, почти чёрные камешки с отчётливым блеском мелкого то ли глиттера, то ли какого-то естественного минерального вкрапления, и мешок с чем-то глухо-стучащим внутри.       Когда миска устраивается на столе передо мной, я не без любопытства слежу, как в неё высыпается загадочное содержимое мешка — маленькие кусочки дерева. Почти щепа.       — Что это? — я пальцем тычу в наполненную розжигом миску, с опаской следя, как Ольга втыкает пучки трав по краям этой странной конструкции. Кострище наоборот.       — Щепа тиса для связи мёртвых и живых, ведь род твоей предшественницы в этом теле канул в лету. Раковые шейки, более известные у нас как «змеевик большой», что даруют предвидение. И чёрный авантюрин для усиления обряда и тонкой настройки, — спокойно и вдумчиво объясняет женщина, методично добавляя каждый названный элемент. — Мне понадобятся лишь твоё согласие и последний ингредиент…       Чепеш загадочно замолкает, прокручивая в руках маленькую портативную горелку. Вряд ли она собралась угостить меня кальянчиком…       — И что же это?       — Твоя кровь. Точнее… — она закатывает глаза, словно только что вспомнила немаловажную, но раздражающую деталь. — Кровь этого тела. Пока она окончательно не изменилась подстать твоей душе.       — А она изменится? — не знаю даже, как реагировать на такие новости. Какие ещё сюрпризы меня ожидают впереди?       — Со временем. Незначительно, но достаточно для того, чтобы окончательно утратить связь с родом, — она щёлкнула кнопочкой на горелке, торопливо поджигая своё абстрактное творение, и костёрчик в миске моментально вспыхнул, высоким ярким пламенем взметаясь под самый потолок.       Запахло незнакомыми травами, и въедливый дым с непривычки на короткие пару мгновений лишил способности дышать. Как и совершеннейшее нарушение техники безопасности.       — А вы уверены, что это безопасно? — с паникой проскулила я, следя, как коптится идеально-белый потолок.       Женщина протянула руку, вместо ответа приглашающе перебрав пальцами в воздухе, и я, поразмыслив ещё мгновение, опасливо протянула руку. Не то чтобы я спец, но бытует мнение, что обряды на крови не самое безопасное предприятие. Особенно в компании и под управлением человека, которого я знаю меньше суток.       Что ж. Кто не рискует — тот не пьёт… Валокордин.       Чепеш не разменивалась на увещевания и предупреждения о том, что это будет больно или неприятно. Просто вместо горелки в другой руке вдруг оказалась длинная швейная игла, а мои пальцы зажали в таких крепких тисках, что и без попыток было ясно — дёргаться больше не имело смысла.       Боль в безымянном пальце не была невыносимой, но стала неприятной неожиданностью, несмотря на то что я к ней готовилась.       — Обагри камни, и мы узнаем, что хранит прошлое этой семьи.       Я следила за жирной назревающей капелькой на кончике пальца, за спадающим огнем, что медленно ослабевал и оставлял после себя сладковатый удушливый дым. И думала, мысленно вращая монетку. Орел или решка. Действовать или отступить?       Когда пламя разбилось на мелкие язычки, слабо трепыхаясь на почти прогоревшей щепе, я наконец решилась, шагая к столу и вздёргивая рукой над миской, чтобы капля крови сорвалась на тлеющие угли. И словно дымовая шашка разорвалась на кухне — всё заволокло такой густой пеленой смога, что я перестала видеть и стол, и злосчастную миску с дымящим месивом в ней, и Ольгу, ещё мгновение назад стоявшую по левую руку. Исчезло всё, и только непроглядная тёмно-серая завеса, едва различимо подсвеченная оранжевыми отсветами и мелкими искрами, клубилась вокруг тяжёлыми валами.       Если здесь всё полыхнёт, едва ли я вспомню, в какой стороне выход или хотя бы окно…       Может, я просто надышалась и валяюсь сейчас на полу, пуская слюни на линолеум?       — Ты ведь понимаешь, что я не могу привести тебя в дом?       Глухой, словно издалека, из глубокого колодца, мужской голос коснулся слуха, и я настороженно замерла, рыская взглядом по завихрениям клубящегося и даже не думающего развеиваться дыма.       — Но это же твой ребёнок! Неужели ты просто откажешься от нас?       Второй голос прозвучал ближе, и мне даже показалось, что очередные щупальца смога завернулись отдалённо напоминающим человека силуэтом. Словно на чью-то фигуру набросили плотное покрывало.       — Я предупреждал тебя, что будет, если ты понесёшь!..       Дальнейшая ругань двух голосов отдалилась, мешая расслышать следующие слова, растаяла в пахучей взвеси, и я осторожно перевела дух, понимая, что незнакомые голоса почти напугали в этом антураже.       Следующий голос, раздавшийся прямо за спиной, своей неожиданностью заставил вздрогнуть:       — Матушка, но он ведь совсем не нравится мне! Он противный и старый…       Плаксивый, капризный, дрожащий на истеричной ноте — он словно принадлежал молоденькой избалованной девице, привыкшей добиваться своего слезами и топаньем ножкой. Впрочем, второй, сухой женский голос, впечатлённым не звучал:       — Я сказала тебе всё, что хотела, Марина. Ты проведёшь с ним ночь, и не советую тебе испытывать моё терпение капризами…       Я, не сдержавшись, поёжилась, слыша эту ледяную властную интонацию. Кажется, никто и никогда не разговаривал со мной в подобном тоне. А ведь я явно пожила больше обладательницы тоненького голоска.       — Ты обязан исполнить моё желание, — уже знакомый женский голос, властный и пробирающий до мурашек, раздаётся прямо передо мной, будто на расстоянии в пару сантиметров, и это так будоражит, что я шарахаюсь прочь, испуганно всматриваясь в клубы сизого дыма.       — Бабушка, но я не хочу, чтобы кто-то пострадал…       Тоненький голосок, совсем детский, будто мальчишеский… Впрочем, разобрать точную половую принадлежность по голосу было сложно — по ощущениям ребёнку было не больше шести-семи лет. И он так показательно дрожал где-то совсем рядом, что я невольно шагнула вперёд, словно в самом деле могла вмешаться в отвратительную сцену.       Отчётливый звук глухого шлепка вызвал мурашки на руках, и я опрометью кинулась на него, туда, где мгновением назад робко воспротивился детский голосок. Только вот ничего, кроме дыма, там по-прежнему не было. И голоса стихли, оставляя меня в странной, слишком неестественной тишине.       Что бы это ни было, Ольга просчиталась — я решительно не понимала того, что показывал мне сомнительный обряд.       — Ты правда не понимаешь, что всё это связано?! — возмущённый женский голос, вновь незнакомый, визгливо и воинственно грянул в паре шагов слева, но я уже даже не вздрогнула, привыкнув к неожиданностям. — Слава с Владой, Егор с семьёй… Чуть меньше пяти лет, и все как один к Богу на поруки сгинули!!!       Я поморщилась, оглушённая вскричавшим женским голосом, даже в ухе почесала, надеясь выдавить поселившийся там писк. Но, помимо каламбуров, я, кажется, наконец начала понимать, о чём всё это время шла речь. Если все эти недовидения связаны со мной, значит, и предыдущие странные разговоры как-то имеют отношения к Тревеевым.       — Иногда трагедии случаются не связано друг с другом, и ты это знаешь, Лена, — мужской голос с приятной грудной вибрацией звучит не в пример женщине спокойно, лениво даже. — Если хоть на минуту предположить, что всё это связано, мы с тобой оба знаем, что это будет значить. И это просто невозможно — даже у меня не хватит силы дара, чтобы задавить стольких перспективных магов нашей семьи. Перекрыть все загаданные мелкие и крупные желания… Для этого нужно быть не меньше, чем Богом.       — Мы с тобой совершенно ничего не знаем о прошлом семьи, — ядовито шипит женщина, и я почти вижу, как в сером мареве вычерчивается женский тонкий силуэт, возмущённо тычащий пальцем куда-то в сторону. — Мы ничего не знаем о нас самих, довольствуясь тем минимумом, что дают справочники и энхиридионы семьи!       Искры, вспыхнувшие ярче, обрисовывают объёмы скуластого лица, горделиво вздёрнутого подбородка и острый ноготок на дерзко выпяченном указательном пальце, словно этим пальцем она намеревалась пронзить собеседнику голову.       Мужской баритон зазвучал громче, требовательней, но звуки смешались, не давая разобрать смыслов, и я невольно подалась ближе в надежде расслышать, что ещё скажут загадочные голоса. Только дым, ещё мгновением раньше плотный и пахучий, неожиданно дрогнул и принялся рассеиваться, позволяя разглядеть очертания кухни, о которой я почти успела позабыть.       Я обнаружила себя у балконной двери, упёршейся спиной в подоконник, и взгляд Ольги, направленный на меня, был любопытным и выжидающим.       — Вы это тоже слышали? — несколько неуверенно уточнила я, всё ещё пытаясь осмыслить всё то, что только что пережила.       — Нет, — она качнула головой, продолжая буравить выжидающим взглядом.       Я задумалась о том, видела ли она дым, или для неё я просто сомнамбулой бродила по кухне, строя странные гримасы, но быстро поняла, что знать мне этого на самом деле не хочется.       — Расскажешь?       Осторожный вопрос заставил вскинуться, выскальзывая из собственных размышлений. Я неловко покачнулась, возвращаясь к столу. Опёрлась на него, пока садилась, чувствуя слабость в неверных ногах.       Всё тело вдруг задрожало где-то в глубине, рядом с костяком скелета, запульсировало на низких частотах, как если бы вдруг оказалась рядом с мощным сабвуфером посреди шумного концерта или сумасбродной вечеринки в ночном клубе. Налетел странный морозец, пробравший до основания, до стукнувших друг о друга зубов. Я повела плечами, тяжело исподлобья поглядывая на Чепеш.       Она продолжала возвышаться в паре шагов от стола, изучая меня, как любопытный экземпляр. Ждала ответа или рассказа на свой вопрос. Крутила кольцо на среднем пальце правой руки, что тускло бликовал алым камнем в сером свете, струящемся из окна.       — Это были голоса, иногда смутные, с трудом различимые образы, но чаще — просто голоса. Говорили о… — я замялась, заново вспоминая всё то, что услышала. Пытаясь понять по скудным обрывкам то, что открылось во время обряда.       Я поморщилась, пошевелив пересохшим языком во рту. Мысли скакали по черепной коробке, мешая ухватиться хоть за одну. Была смутная догадка. Она, честно говоря, казалась слишком очевидной после услышанного, стоило лишь сложить все разрозненные пазлы вместе.       — Скажите, вы можете как-то с помощью магии узнать, есть ли у меня живые кровные родственники? У этого тела, точнее, пока кровь не изменилась, — тихо поправила я себя саму, оканчивая торопливую тираду громкими большими глотками.       Чай, почти забытый мной на столе у стены, кислинкой каркаде прокатился по пересохшему корню языка и приятной прохладой ухнул в пищевод. Стало легче, но дрожь внутри даже не думала прекращаться и, может, мне только казалось, но я была почти уверена, что закружило голову. Господи, пусть это будет не очередная подстава от имеющей на меня виды местной интриганки…       — Я и так могу сказать тебе, что у Тревее… — она не договорила. Мгновение назад скучающее выражение лица переменилось, выдавая озарившую её мысль. — Ты хочешь сказать?..       Она снова не договорила, во все глаза изучая мою ссутулившуюся над столом фигуру.       — У вас есть тонометр? У меня что-то, кажется, давление подскочило, — вяло пролепетала я, чувствуя, как с каждым мгновением всё сильнее размазывает. Было пакостно, и хотелось как можно скорее прилечь.       — А, да, — она отмерла, размашистым шагом отступая к навесным шкафам в другой стороне кухни. Вытащила что-то в шелестящей упаковке. — Вот, настоящий шоколад. Съешь пару кусочков, должно полегчать.       — Не очень-то я верю в силу святого шоколада. Может, всё-таки проверенная медицина, а не бабкины припарки? — грубости сдержать не вышло, и я не испытывала за это угрызений, но Ольга невозмутимо пихнула мне в руку початую упаковку.       Мама когда-то учила не брать сладости у незнакомцев…       Шоколад растекается по языку сладковатой горечью, и я неприязненно скривилась, переворачивая упаковку и вглядываясь в надписи. Отлично, «горький шоколад» — моё нелюбимое…       — Так значит, ты думаешь, что у Тревеевых мог выжить кто-то ещё?       — После всего услышанного — почти на сто процентов. Кто-то забеременел от кого-то, тот отказался признавать наследника… Что-то странное, и потом женский голос приказал какому-то ребёнку исполнить желание. В последовательности прослеживается чёткая взаимосвязь.       Я утомлённо вздохнула, закидывая в рот очередной кусочек шоколада. Казалось, что от него дрожь и вялость действительно начали отступать. А может, просто организм наконец справился с потреблёнными угарными газами и пришел в норму, кто знает.       — Звучит сомнительно, — Чепеш скрещивает руки на груди, отворачиваясь к окну, за которым снова повалил снег. — После восстания Савелия род Тревеевых стал меньше и сплочённей, насколько я знаю. Следили, чтобы каждый потомок был под присмотром, чтобы не попадали под влияние других семей.       — Вы так и не ответили, можно ли это проверить, — напомнила я, отламывая ещё кусок горькой сладости и отодвигая в сторону упаковку.       — Можно попробовать, — она кивает то ли мне, то ли каким-то своим мыслям, задумчиво вглядываясь в город за окном. — Но, думаю, лучше обратиться к опытному адепту кровной магии. Сегодня тебе стоит отдохнуть — любые обряды на крови отнимают много сил. Приходи завтра, и мы позвоним специалисту по чтению крови.       Я хмыкнула, разглядывая прямую спину в зеленовато-серой блузе, расправленные плечи, величаво приподнятый подбородок и бегающие по картинке за окном глаза. Я всё ещё пыталась примириться с тем, как походит эта женщина на начавший забываться образ.       Это не она, но как же хотело сердце обмануться их схожестью. Как хотело вновь почувствовать тепло в кольце бережных тонких рук, услышать мерный стук сердца в чужой груди, к которой можно мягко прижаться ухом и греться, греться, позволяя баюкать себя под едва слышное мелодичное мычание.       Из квартиры я уходила едва не бегом, торопливо попрощавшись, лишь бы больше не бередить вновь занывшие старые раны в душе.