Манипуляции

      Я зарываюсь в выданные Александром книги сразу после завтрака, с трудом досидев до конца трапезы. Лисанцевы были из благородных — видно по повадкам и установленным в доме порядкам. Причём, судя по всему, у Нинель воспитание было посолиднее, если не сказать — поэлитнее в сравнении даже с её мужем. Иногда и вовсе казалось, что мужчина просто из семьи каких-нибудь учителей или учёных, блатных словечек, конечно, не использует, но и слишком уж высокопарно, в отличие от своей супруги, не выражается и себя не держит.       Так что да, сбежать в библиотеку, как только выдался повод, было не только долгожданно из-за возможности прояснить тёмные пятна биографии, но и по-человечески приятно. Чопорность семейки поразительно быстро меня доконала. Хотелось обратно в привычную среду, где слово «чё» не приравнивалось к грубой нецензурщине.       Первым, за что я хватаюсь, когда Кирилл провожает меня к небольшому столу у окна в библиотеке, оказывается летопись. Краткая, с сухими историческими выжимками в строгом порядке — она лежит сверху на стопке предоставленных для изучения книг, и я непритязательно берусь сразу за неё, решив, что общая история общества, в которое угодила, мне точно не помешает. Начиналась рукопись с далёкого восемьсот шестьдесят седьмого, и в самой книге на этих страницах для меня были понятны только сами цифры — старорусский язык привлекал исключительно непривычными, смутно знакомыми символами. Да, что-то такое нам когда-то в школе показывали, да и я в прошлом году, помнится, первоклассников знакомила с историей письменности страны. В общем, пыхтеть бы мне в попытках хоть что-то прочесть, если бы чья-та заботливая рука не вложила меж пожелтевших от времени страниц другие — обычные белые листы для офисной бумаги. На которых явно машинным текстом были отпечатаны те же даты и уже знакомыми буквами было выбито, вероятно, то, что скрывала летопись.       Судя по записям, первые маги необъятной, озаботившиеся социализацией и вообще выстраиванием какого-то подобия общества, были как раз теми, которые прибились к Рюрику. Да-да, тому самому, с которого начинаются все учебники истории России. Правда, маги эти звались Ростичами, были совсем не норманнами, а пришли на всю разворачивающуюся тогда движуху откуда-то с юга. Откуда именно — история умалчивает…       Я скучающе перелистывала страницу за страницей, мельком пробегаясь по тексту отпечатанных листов, не раз и не два встречая одни и те же двенадцать фамилий: Львовы, Коневы, Горвеевы, Одоевские, Вельяминовы, Левашевы, Филатовы, Никитины, Воронины, Вишневские, Морозовы, Тревеевы.       Никитины вместе с Вещим Олегом привезли из Византии секрет создания Пологов, Горвеевы создали артефакты сдерживания магии, Воронины отличились спасением целого города от нашествия паразитов хаоса… Раз за разом на каждой из страниц отмечалась минимум одна из упомянутых семей. Каждая, кроме той, к которой я теперь имела отношение. Тревеевы если и упоминались, то как-то вскользь, чаще в качестве сопровождающих, и уже спустя десять минут беглого пролистывания дат, расписанных весьма подробно, едва не по годам, я вдруг обнаружила, что Тревеевы как будто нарочно отодвинуты на самый дальний план внимания. И, только долистав до страницы тридцатой, я с удивлением обнаруживаю совершенно неожиданную запись: «Савелий Тревеев устроил восстание, сообщив большевикам все адреса господствующих к тому времени родов». Тысяча девятьсот семнадцатый год, когда по стране прокатилось восстание пролетариата. Власть народу, все дела, и, оказывается, кто-то из родственников заимствованной мною тушки умудрился перегрызться со всей элитой магического общества тех времён. А буквально спустя два года, судя по записям, магическое сообщество согласилось признать Тревеевых, как свободных членов магмира. Признать за равных.       А вот это интересно… Я откладываю тяжёлый фолиант, откидываясь на спинку стула и упираясь взглядом в окно буквально на другой стороне стола. Там снова валил снег, в этот раз обильнее и крупнее, чем вчера, и ива, стоящая ровно напротив окна, красиво укрывалась белой шапкой.       Получается, Тревеевых признали… А что это, простите, значит? Они не были признаны до этого момента, но при этом мелькали в исторических событиях. Это мне кое-что напоминает, но как-то не хочется делать предположения, так что я берусь за другую потрёпанную временем книжицу, открывая на первой странице. «История восстания Тревеевых» — говорящее название.       Эту книгу читать приходится дольше. Не столько по острой необходимости, но первые же строчки в прологе заставляют вскинуть брови и тщательно углубиться в информацию: «Восстание Тревеевского рода не было чем-то неожиданным — мы сами привели их к этому решению».       Открывающиеся тайны прошлого вызывали кривоватую усмешку — прочитанное не вызывало особого удивления. Тревеевы, как золотые рыбки, исполняющие желания, с первого мгновения обнаружения столь необычного дара были расценены, как полезное оружие, инструмент. Во времена Екатерины Первой вообще было модно «дарить» представителей этой семьи в светских кругах. Не то чтобы повальное явление, но те же Львовы, Воронины и Горвеевы владели от десяти до пяти взрослых представителей моего рода, занимаясь едва не разведением, словно элитных пород собак. О подобном подарке мечтали столь многие, что автор книги даже не брался перечислять всех, кто в разные исторические эпизоды удостаивался такой чести. Дарили детей, предварительно лишив их фертильности, а сами «разводчики» тщательно подбирали супругов для своих подопечных. Фактически обласканные рабы, которых, несмотря на всю любовь, как к ценному ресурсу, держали в ежовых рукавицах. Благодать закончилась, когда уже упомянутый в предыдущей книге Савелий Тревеев неожиданно влюбился в одну из служанок своего хозяина. Влюбился так, что напрочь отказался принимать навязанную ему жену. Савелий не был единственным Тревеевым в имуществе Львова Леонида Степановича, тем не менее, тому явно не понравилось самоуправство подчинённого — возлюбленную Тревеева высекли на глазах самого Савелия, да так, что девушка провалялась в горячке несколько суток и умерла. И это стало спусковым крючком, толкнувшим непокорного мага из когорты рабов бежать в поисках свободы и справедливости.       Автор честно признаётся: он не может с уверенностью говорить обо всём, что предпринял Савелий — отчитываться Тревеев ни перед кем не намеревался. Однако спустя пару месяцев после его удачного побега особняки магов, которые — вот так новость — обычно защищённые какими-то магическими барьерами и невидимые обычным людям и большинству магов, неожиданно стали заметны буянившим тогда большевикам. Точнее, восставшим и раскулачивавшим всех зажиточных подряд стало известно, где живут семьи с большим достатком, нажитым явно не тяжёлым трудом в поле. Раскулачивали тогда магов от всей широты русской души — три семьи из двенадцати древнейших на территории страны были уничтожены почти подчистую, сдаваться без боя маги не собирались, но когда Полог связывает тебе руки, а в дома врывается разгневанная толпа крестьян, требующих справедливости и равенства… Что ж, знакомая мне ещё со школьной скамьи история неожиданно заиграла новыми красками. Получается, Тревеев умудрился подгадать момент с революцией и под шумок натравил на неугодных ему разгневанных. Хитро. И глупо, судя по тому, что пишет дальше историк и автор этого научного талмуда — остальными Тревеевыми, остававшимися в семьях, до которых рёв революции не сразу докатился, пытались шантажировать Савелия. Судя по всему, того дальняя родня волновала мало, да и глупо было ожидать, что пошедшего в разнос мужика смутит угроза к его родне, которую он, будучи рабом подневольным, ни разу в глаза не видел, а если и видел, то едва ли общался по-родственному.       Местечковая революция Тревеева длилась два года, за которые одну часть исполняющего желания рода вырезали, а вторая слегла от загадочной лихорадки и вымерла почти за две недели. Савелия искали безуспешно, проблемы сыпались на влиятельные семьи и их сторонников как из рога изобилия, и в конце концов мужчине предложили переговоры. К тому моменту сам Тревеев, видимо, успел обзавестись семьёй — об этом не говорится прямо, но по описываемым событиям ясно видно, что предложение о переговорах он принял охотно и быстро, а затребовал себе всего-навсего равенства с другими древними родами. И, добившись этого, уже спустя год представил чуть успокоившейся общественности свою новую супругу, а ещё пару лет спустя на одном из банкетов в честь примирения двенадцати древнейших семей представил и своего сына — Алексея. Примерно тогда же, судя по записям автора, появляется определение «Золотая Дюжина».       Я выдыхаю, насилу отрываясь от записей. Там разбираются ещё последствия всего этого мракобесия: например, три семьи, что больше всех пострадали от большевиков во всём этом замесе, с разной периодичностью вымирают-таки. Где-то несчастные случаи, где-то угасший родовой дар, где-то кто-то из единственных наследников не пожелал оставлять потомство… Это было мне неинтересно, и я закрыла книгу, откладывая её в сторону и обращая взгляд на следующую: «Энциклопедия наследственного мага». Звучит забавно, и я хмыкаю, так и не беря в руки новой книги. Глаза болели, да и задница, судя по ощущениям, успела стать квадратной.       За запертой дверью библиотеки отчётливо слышится жизнь дома — голоса проходящих мимо читального зала людей, шум из гостиной, где слишком громко работал телевизор и отчётливо гремели звуки перестрелки и взрывов — мальчишки ещё за завтраком выторговали у матери возможность посмотреть ди-ви-дишник. Я прохаживаюсь вдоль полок, приглядываясь к корешкам и названиям на них. Бестиарий одним из первых цепляет внимание, среди куда менее интригующих «Магия геометрии», «Физика и воздействие хаоса» и прочие…       Я стаскиваю достаточно объёмную и весьма новую книгу с полки, открывая её на весу, и нетерпеливо всматриваюсь в текст, в котором чёрным по белому рассказывалось о банши, способах их изгнания и даже про варианты заключения контрактов, только вот в конце увлекательного чтива, больше похожего на чью-то богатую фантазию, ярко-красными буквами выведено «исчезнувший вид». Как и другие, описанные следом. Берегини, берендеи, брауни и все последующие значились исчезнувшими видами, и только уже называемые Александром мелкие тварюшки числились среди «встречающихся и поныне».       Так, всё, стоп! Количества информации было столько, что в какой-то момент я поймала себя на мысли, что отстраняюсь от осознания, воспринимая это как что-то выдуманное и забавное из-за невозможности существования. Не хватало докатиться до дереализации, когда первое, что от меня требуется — это чёткое осознание окружающей действительности и моей в ней роли.       Легонько похлопываю себя по щекам, выползая наконец из библиотеки. Нужно бы отвлечься, и я пускаюсь блуждать по особняку, заглядывая в те комнаты, что не заперты. Знакомая со вчера столовая, гостиная с большой плазмой, кухня, на которой уже суетится женщина в белом костюме шефа, даже не замечая, как я ненадолго замираю в дверях. Кирилл находится у лестницы, деловито поливающий один из горшков с высоким разлапистым растением.       — Не подскажите, где мальчики? — вежливо уточняю, удостоверившись, что меня заметили.       Мужчина улыбается самыми уголками губ, отрываясь от своего занятия, обращает ко мне полный внимания взгляд.       — Илья в игровой, Степан отбыл на встречу с друзьями, — спокойно оповещает мужчина, ни на секунду не задумываясь, достойна ли я этой информации. Впрочем, при должном воспитании к гостям принято относиться с почтением.       — Спасибо.       Это в общем-то именно то, что меня интересовало. Хотелось поговорить со старшим из мальчишек, выяснить, в чём разница между обучением, если в этой стране проблема с проклятьями не такая масштабная.       Игровая, как мне и говорили утром, на втором этаже, аккурат налево после лестницы. Просторная комната с ещё одним большим телевизором и одной из последних на данный момент моделью консолей плейстейшена. С мягкими глубокими диванчиками напротив плазмы и столиком у окна, с возвышающейся рядом полкой с кучей коробок настольных игр. Монополия, шахматы, какая-то цветастая упаковка с явным лейблом «Звёздных войн». Целая куча, названий которых невозможно было прочитать на боках коробок, составленных друг на друга. Лисанцевы жили на широкую ногу и в удовольствиях мирских себе отказывать даже не думали.       Илья действительно сидел тут, сосредоточенно и азартно нажимая кнопки на джостике, протянувшем чёрный провод до самой приставки у телевизора, и моё появление заметил не сразу.       — О, привет, — когда я уже подхожу к сидящему парню, заторможенно выдаёт он, мельком глянув в мою сторону.       — Здоровались уже.       — Ну да… Подожди, уровень пройду.       Я покорно опускаюсь на свободную часть диванчика, расслабленно откидываясь на мягкую спинку. Почти утопаю в бархате и мягкости диванных подушек, и отстранённо бездумно слежу, как на экране пиксельный человечек прыгает по платформам, собирая кристаллы и уклоняясь от каких-то ядовито-зелёных лучей и вращающихся механизмов.       Невольно вспоминались ребята с их почти регулярными походами в игровые клубы, поэтому недовольно морщусь, ощущая подступающее сожаление. Так просто принять факт, что из-за поспешности была лишена возможности попрощаться — не выходит, сколько ни натягивай на себя позицию «всё сложилось лучшим образом». Хотелось попрощаться по-человечески, как принято — за столом с ненавязчивыми напутствиями и душевными пожеланиями, но вышло как вышло. И не сокрушаться об этом… Получалось, конечно, но всё равно лёгкая тень сожаления проскальзывала.       — Может, тоже хочешь сыграть?       Я отвлекаюсь от собственных мыслей, переводя уже чуть более осознанный взгляд на Илью. Скольжу взглядом от одного светло-серого глаза к другому, не сразу умудрившись понять, что он только что спросил. И только когда сознание со скрипом прокручивает на репите предложение, качаю головой, чуть дёргая уголком губ.       — Я на самом деле поговорить хотела, — расцепляя скрещённые на груди руки и принимая более открытую позу, признаюсь я, чуть разворачиваясь к Лисанцеву. — Порасспрашивать, как у вас тут всё работает.       — Без проблем, — Илья охотно кивает, откладывая на подлокотник джойстик и тоже садясь ко мне вполоборота. — Спрашивай.       — Твой отец сказал, что паразитов изгоняют выпускники академий, — медленно начинаю я, ещё раз прокручивая в голове всё, что узнала вчера. — Чем вы занимаетесь в течение обучения? Сколько оно длится?       — Да разным занимаемся, — парнишка пожимает плечами, рывком поднимаясь на ноги. — Хочешь чего-нибудь выпить? Газировка есть: кола, лимонад грушевый и яблочный, есть малиновый и лимонный вроде, но насчёт последнего не уверен. Соки покупные…       Я немного теряюсь, просто потому что попробовать хотелось бы всего. Но утруждать кого-то тащить столько тар не хочется, как и самой спускаться вниз, оттягивая такой необходимый разговор.       — Малиновый, если можно — со льдом.       — Пару секунд, я Кириллу передам, чтобы приготовил.       Илья исчезает за дверью, и я слышу шумный топот по лестнице, оставшись наедине с собой и экраном меню неизвестной мне игры на плазме.       Мысли в голове ворочались тяжёлые, как пудовые камни. Всё ещё остро и болезненно в извилины тыкался вопрос: «А случайно ли моё сюда попадание?». Тревеевы вымирали друг за другом, словно в самом дрянном дешёвом сериальчике про мистику и паранормальщину, и вдруг вот она я. Живая, пока что относительно здоровая, если не начать рыть менталку. Вопрос, конечно, стоит и за тем, как надолго я «живая и здоровая».       Возвращается Илья так же шумно, как исчезает — дверь грохает ручкой об стену, когда он вваливается, и я приподнимаю брови в немом недоумении. Интересно, как с такой строгой матушкой вырос такой шумный сын? Или дело в большой любви и закрыванию глаз на безалаберность своего ребёнка? Но старшего она вчера осадила весьма жёстко и бескомпромиссно…       — Скоро всё принесут, — он плюхается на диван рядом с такой силой, что меня на моей стороне почти подбрасывает. — Про то, чем мы на учебе занимаемся?       Я киваю, пока парнишка задумчиво прикусывает губу и взгляд скашивает в сторону, явно вспоминая всё или, может, самое интересное, чем хотелось бы передо мной похвастаться.       — Учим историю магических сообществ, порядки, обряды сезонные и родовые, — заунывно перечисляет он, явно не питая ни к какому из этих дел особой любви. — А ещё обучаемся фехтованию, борьбе, потому что противником может оказаться кто-то опаснее прилипалы…       — Например?       — Ну, не знаю, например, сбрендивший маг, решивший, что какие-нибудь его большие планы на светлое будущее лежат через твою смерть, — предлагает он, непринуждённо пожимая плечами. — Маги-отступники бывают, да и залётные иностранцы не редко плюют на наши порядки и законы, считая, что могут вести себя как им вздумается.       Я киваю понятливо, ничуть не удивлённая подобному раскладу. Засранцы везде и всегда были и будут, такова уж особенность самосознания, стремящегося к личному комфорту. Просто у кого-то хватает воспитания и выросшей на этом эмпатии, чтобы остальным в жизни не срать, а кому-то — нет.       — А ещё есть особый вид паразитов, которые избегают Полога, — будто не до конца уверенный, что об этом стоит говорить, признаётся парень, и я уже с большим интересом обращаю к нему взгляд. — Фиг его знает, как они появляются, старики до сих пор разобраться не могут.       — И что это за особый вид паразитов?       Илья заметно мнётся, смурнея от моего неприкрытого, почти хищного интереса естествоиспытателя. Наверное, и в лице моём загорается что-то особенное, потому что очередной взгляд парня, брошенный на меня, делается опасливым.       — Ну, обычные прилипалы цепляются к какой-нибудь части тела, но на поверхности обычно. К голове, чаще всего, реже — к животу или спине. А эти…       Лисанцев младший тяжело и шумно выдыхает, взлохмачивая вихрастые волосы на макушке.       — Смотрела когда-нибудь американские фильмы про одержимость демонами?       Я вздрогнула, живо и вполне себе реально представив, о чём говорил парень. Мой топ пугающих ужасов в кинематографии. Сколько бы ни пересмотрела этого добра, всегда невольно ловила мурашки, наблюдая за подобной хтонью. Зомби, маньяки — пофиг вообще, даже поржать могу. С демонов и одержимых тоже могу, конечно, посмеяться, но это такое… Нервное, в попытке сбросить напряжение скорее. Слишком уж глубоко запал тот разговор с клятым попом в церкви рядом с нашим районом…       И теперь выходило, что помимо уродцев, обильно населяющих Японию, было что-то в этом мире ещё, что могло забраться внутрь…       — Почему вообще в Японии всё так отличается? — вопрос, сорвавшийся с губ, обращён не столько к Илье, сколько в целом, в пространство. Озвученные мысли, рождённые из такой тотальной неготовности узнавать новое из подобных разрядов.       Лучше бы рассказали, что в мире добрые волшебные существа обитают. Феи там, эльфы…       — Они много где отличаются. Так же, как отличаются животные в определённых ареалах обитания, как отличаются люди, живущие в разных природных условиях, — Илья отвечает охотно, и я вновь возвращаю к нему внимание, перестав таращиться в пространство перед собой. — К тому же во многих странах Пологи существенно сокращают разновидности…       Ладно…       — Ладно. Обязательно это ваше обучение, чтобы в обществе спокойно существовать и функционировать?       — Ну, по сути да, — Илья смотрит на меня как на идиотку, спросившую очевидную чушь. Впрочем, наверное, такой в его глазах я и казалась. — Слишком много всего. Ты, конечно, можешь попробовать выбить себе право на самостоятельное обучение и сдавать все экзамены и проверки экстерном, но есть ли смысл?       — Кто знает, — я пожимаю плечами.       Не говорить же ему, что в моей жалкой трусливой душонке всё ещё, как не потухший уголёк, тлеет надежда выбраться из этого мира, полного монстров и оживших страхов моего далёкого детства. А если и нет, то не быть привязанной ещё чёрте сколько к одному месту и тем более поступать в учебное заведение. Будь оно хоть Хогвартсом, я, извините на минутку, школу, колледж и институт закончила, да ещё эти регулярные курсы по повышению квалификации на работе — мне этих приколов на всю оставшуюся жизнь хватило. Вечный, блять, студент…       — А ты менталист, да?       — Менталист? Ну да, наверное, — неуверенно пожимая плечами, соглашаюсь я, не сразу из-за отстранённых мыслей умудрившись понять, о чём спрашивал парень.       — Папа сказал, что у тебя самая опасная из вариантов этой способности.       — А вы с таким сталкивались уже?       — Ну, у нас есть несколько известных мастеров чтения мысли, даже на больших расстояниях, если хоть раз попадёшь в их поле зрения, и они тебя замаркируют, — Илья невесело хмыкает, во все глаза изучая меня от лица до бедёр и обратно. — Со мной на потоке Марк учится, он способен предсказывать события на небольшой промежуток времени, типа, около получаса, а дедушка со стороны мамы был в своё время знаком с Ричардом Гратсом — тот умел предсказывать на десятилетия вперёд по собственному желанию. Мама из рода эмпатов, хотя у неё дар больше к целительству, зато вот Стёпа точно врождённый эмпат.       — Интересно. А ты и твой отец?       — У папы элементальная магия, как и у меня. Мы управляем водой, — с гордостью признаётся парень, улыбаясь во всю ширь очаровательной улыбки. — А ты, типа, просто внушаешь и человек всё, что хочешь, может начать делать?       — Ну, почти всё. Из разряда того, что не является для человека незнакомым умением.       — Интересно, а внушить мне, что я умею ножи метать идеально чётко, ты можешь? — задумчиво тянет парень, отводя наконец сверкающий любопытством взгляд и вперяя его во всё ещё включённое меню игры на плазме.       — Зачем тебе? — полнейшего офигевания в голосе спрятать не выходит, да я и не стараюсь, слишком поглощённая этим чувством. Это официально самое неожиданное предложение по использованию моих сил, какое я могла бы ожидать.       — Ну, у нас начался курс по метанию, ножи там, дротики, топорики… — через силу выдавливает парень, хоть и видно, как не хочется ему признаваться в этом. — Я, типа, сильно лажаю в метании ножей, а ведь через пару недель зачёт.       — И что, так важно уметь метать ножи правильно?       Не уверена, что действительно какое-то внушение может помочь ему улучшить навыки, всё-таки некоторые умения — это совокупность знаний и мышечной памяти. А такая память появляется только в результате регулярных повторений. Однако интерес и вопросы на эту тему могут помочь выудить ещё немного информации…       Илья тяжело вздыхает, то ли уже утомившись от моих бесконечных вопросов, то ли по каким-то своим личным причинам. Но ответить всё-таки сподабливается, разом посерьёзнев:       — Чем выше у тебя средний балл по дисциплинам к выпуску, тем более высокий разряд тебе присуждают. Если наберёшь выше семидесяти — средний балл, то есть вариант пройти заключительный экзамен в Опасной зоне, а не под Пологом. Да и потом, можешь рассчитывать на регулярную работу там. Это престижно.       Парень обаятельно улыбается, искренне воодушевлённый подобной перспективой, я же пытаюсь прикинуть хвост к носу. Как однако забавно. Где-то в мире люди — маги точнее — страдают от необходимости каждый день выживать среди этого дерьма, а где-то ради престижа охотно рвутся в этот кошмар. Нет, может, конечно, Илья, скорее, редкость, но всё-таки, как дико общаться с кем-то, кто считает борьбу с ужасами удачей… И ведь не из бедной семьи, чтобы можно было списать такое отношение на надежду лучше устроиться в обществе.       — Так ты можешь или нет? — он весь загорается энтузиазмом, как новогодняя ёлка, и я с трудом сдерживаю гримасу пренебрежения.       — Не знаю, честно говоря, но давай попробуем…       Разве ж стоит упускать такую возможность проверить возможность своих сил в таком деле? Вдруг я и правда могу внушать людям способности, которых у них раньше не было?       Парень ёрзает, подгибая ногу под себя и поворачиваясь ко мне всем корпусом, и я невольно копирую его позу, разворачиваясь, но не задирая ног на диван. Сосредотачиваюсь, настраиваясь на то, что вполне может не выйти. Вдруг мои способности сейчас впустую пшикнут из-за Полога…       Взгляд глаза в глаза, привычное уже предвкушение, какое обычно бывает перед использованием способностей, мурашками пробегающее по коже головы.       Громогласная сирена сбивает с настроя, и я дёргаюсь, отрывая взгляд от глаз Ильи и растерянно, почти испуганно вглядываясь в потолок. Стены, ещё мгновение назад песочно-золотистые с однотонными обоями, загораются незнакомыми дымчато-серыми символами, и мы вместе с Ильей ошарашенно крутим головами, оба синхронно напружиниваясь.       Сердцебиение ускорилось, дыхание сбилось — типичное проявление испуга.       Что бы ни произошло, ничего хорошего такие звук и спецэффекты значить не могли.       Илья как-то взбледнул, когда я перевела на него вопросительный взгляд, весь подобрался, приоткрыв рот, чтобы о чём-то сказать, когда дверь, ещё мгновение назад прикрытая, с грохотом отворилась, а порог стремительно пересекли оба Лисанцевых, хозяин и хозяйка, переполошенные, встревоженные так, словно прямо сейчас за стенами дома собралась вся мировая орда проклятий.       — Что ты сделала, маленькая дрянь?!       Нинель бледная, как полотно, перепуганная до ужаса, в одно мгновение оказывается между нами с Ильей, одной рукой отпихивая меня сильно и быстро, а другой задёргивая парня себе за спину. Настолько поражающее происшествие, что я, не ожидавшая ничего подобного, едва не свалилась на задницу, чудом удержавшись на ногах.       — Мама, мам, это я её попросил, — переполошенно лепечет Илья, пока женщина мечет в меня глазами молнии, а его отец останавливается рядом с женой, переводя мрачный настороженный взгляд с меня на сына и обратно. — Мама…       Он снова зовёт, касаясь её плеча, пока я обескураженно моргаю, с трудом, почти с осязаемым скрипом, начиная понимать, что на самом деле произошло и происходит прямо в эту секунду…       Спланированная подстава или правда недоразумение?       — Замолчи! — она одёргивается из-под руки сына, широким стремительным шагом сокращая между нами расстояние, наступая на меня с лихорадочно сверкающими глазами. — Что ты посмела внушить моему сыну?       — Нинель, постой, сработали только чары на предупреждение о попытке, — Лисанцев, кажется, настроен чуть менее категорично по сравнению с женщиной, но та взрывается только сильнее, оборачиваясь к нему и тыча в его сторону пальцем с идеальным маникюром.       — Замолчи и ты! Я говорила тебе, что тащить в наш дом настолько сильного менталиста полное безумие! — выплёвывает она обвинения, вновь возвращая ко мне взгляд. — Как ты посмела пытаться внушить что-то хозяевам, что так радушно тебя приняли, мерзавка?!       Она частит словами, как пулемётной очередью, и я, честно говоря, впервые сталкиваюсь с чужим негативом такой силы, и это неожиданно сбивает с толку настолько, что мне почти стыдно от собственной реакции. А ведь всегда казалось, что я достаточно уверена в себе, чтобы из-за такого не тушеваться.       — Мама, подожди…       Мальчишку, неуверенно потянувшегося к матери, снова одёргивают, сбрасывая его мягкие руки с плеч, и взгляд карих взгляд пилит меня с такой ненавистью и презрением, что следом за растерянностью ко мне приходит злое веселье.       — Как посмела? — переспрашиваю, усмехаясь и клоня голову к плечу, чувствуя, что начинаю злиться. А это плохо. Мне ни в коем случае нельзя терять самообладание. Точно не перед матерью, готовой стоять за свою семью — такие глотку перегрызут даже если им все конечности перебить — по взгляду видно.       — Тебе смешно?! — она едва не задыхается от ярости, разом с белизны кожи переходя к лихорадочной красноте лица.       — Нинель!!! — окрик Александра, брошенный натуральным басом, заставляет нас с женщиной обеих вздрогнуть, переводя на него глаза.       Я только сейчас замечаю, что взгляд у Александра стал тяжелее, чем у жены, губы гневно поджаты, а ноздри точеного носа расширились и трепетали. А у мальчишки за спиной матери глаза едва не на мокром месте.       — Илья, объяснись, — Лисанцев отдаёт сыну почти приказ, но тише, чем вскричал до этого. Впрочем, низкий баритон всё ещё отдавал непоколебимой сталью настолько придавливающей морально, что даже его строптивица жена не посмела возразить. Впрочем, мужа обожгла таким взглядом, что у змеи взор теплее бы показался.       — Я просто спросил, может ли она внушить мне, что я идеально бросаю ножи, — дрожащим ломким голосом признаётся парень.       — Ты что, идиот?! — Нинель взмахивает рукой в рубящем жесте, не столько чтобы шугнуть сына, сколько, наверное, чтобы выплеснуть эмоции. — А если бы на доме не стояли обереги? Если бы она внушила тебе что-то другое?!       В её голосе прекрасно совмещаются отголосок пережитого испуга, возмущение и гнев. Её в общем-то даже понять можно, но злость внутри меня всё ещё пузырится и клокочет, как нагретая на высоких температурах смола. Обжигает нутро и заливает сознание тёмной, почти чёрной, пугающей жестокостью…       Александр утомлённо вздыхает, потирая переносицу, но этим только усугубляет:       — Немедленно убери её из дома, — цедит женщина, окончательно теряя всё прежнее «благородство», которое так старательно давила из себя вчерашним вечером и сегодня за завтраком. — Я согласилась принять у себя менталиста-кукловода, только потому что ты обещал, что она не применит свой дар против нас.       Усмешки сдержать не получается, и взгляд карих женских глаз снова впивается в меня.       — Это кажется тебе забавным, — она тоже кривит губы, а я вскидываю брови, не сдержав насмешливого взгляда. — Но это ненадолго.       — Вы, наверное, не знаете, — голос звучит издевательски, но я как-то резко потеряла желание пытаться понравиться. — Но, если внушать кому-то, что он ужасен, рано или поздно ему надоест пытаться спорить… Мне, считайте, тоже надоело.       — Хватит…       — Сейчас же вон из нашего дома! — перебивает мужа Нинель, снова кривя губы в неприкрытой надменности.       Она хватает сына за руку непреклонно, дёргая за собой прочь из комнаты.       Классно пообщались…       — Что ты на самом деле хотела сделать? — тихо спрашивает мужчина выцветшим на эмоции голосом.       — Вы ведь наверняка мне не поверите, — дёргаю плечом я. — Но я в самом деле хотела проверить, способна ли внушить парню умение того, чего он раньше не мог. Впрочем, какая теперь разница?       — Извини, но, думаю, будет лучше, если до завтра ты побудешь в гостинице, — утомлённо оповещает он, выдыхая как-то чересчур обречённо.       — Согласна.       Сборы к отъезду не занимают много времени, просто потому что и собирать мне толком нечего. Я лишь накидываю пальто, услужливо предоставленное посмурневшим дворецким, и покидаю дом, замечая, что Александр уже стоит у машины, а за рулём тот самый человек, что вчера открывал для нас ворота.       — Я провожу тебя и помогу устроиться в гостинице, — поясняет старший Лисанцев, услужливо распахивая для меня дверь на задние сиденья.       Я забираюсь в салон без лишних оглядок на дом, пытаясь предугадать, чем всё это по итогу обернётся. Завтра мне предстоит предстать перед их Советом. Судом, как сказал сам Александр. Не уверена, что сегодняшний инцидент останется для них секретом. Как не уверена и в том, что они воспримут это позитивнее Лисанцевой. Если во мне видят угрозу, что, впрочем, небезосновательно с точки зрения логики, рассчитывать на снисхождение и симпатию не стоит.       Интересно, а что они вообще обо мне знают? Когда я прилетела, они знали и ждали. Откуда узнали? Как много им сообщили? Сообщили ли о тех угрозах, которыми я не очень дальновидно разбрасывалась на последней встрече с японскими шишками? А главное, есть ли смысл задавать эти вопросы Александру, если он, очевидно, не мой восторженный фанат, хоть относится и значительно мягче, чем мог бы?       Лисанцев, усевшийся рядом, тяжело вздыхает, привлекая моё напряжённое внимание. И пока я настороженно слежу за ним боковым зрением, запускает руку во внутренний карман наспех накинутого пальто, доставая на свет небольшую цепочку с весьма необычно выглядящим плетением. Не типичные кольцевые звенья, а какая-то хитроумная вязка, не могу вспомнить названия, но в ювелирке она чаще встречается на мужских плетениях. С некоторыми более крупными, чем остальные, звеньями, на которых явственно виднелись какие-то узоры.       — Это ограничивающая цепь, запирающая магию внутри хозяина, — поясняет он, так же, как и я, внимательно вглядываясь в цепочку на своей ладони. — Я думал отдать тебе это завтра перед слушанием, но теперь придётся сделать это раньше.       Голос мужчины, на моё искреннее удивление, звучит как-то виновато.       — Прости, я должен был предупредить, что почти у всех магов принято защищать дома, да и членов семьи от магически-одарённых гостей. Тем более от менталистов. Читающие мысли, способные предсказывать по собственному желанию, — он протягивает ко мне ладонь с цепочкой, терпеливо дожидаясь, когда я неторопливо заберу сомнительный подарок. — Разными артефактами себя люди защищают. В дом защиту от возможных угроз от гостей вшить проще, чем в мелкие предметы на защиту их носителя… А вот такие артефакты значительно отличаются, так как их действие более грубое. Обычно предназначаются для преступников, ну, или тех, кто по разным причинам не способен контролировать свои способности.       Я вскидываю на мужчину заинтересованный взгляд, отрываясь от разглядывания узоров на некоторых звеньях. Там были не узоры. Символы. По-прежнему, как и те, что были на стенах — незнакомые.       — У почти угасшего рода Львовых последний наследник родился очень одарённым, — Лисанцев пускается в пояснения без дополнительных вопросов охотно, и голос звучит виновато, хоть я и не таила конкретно на него особой обиды. — Паша может создавать нечисть, наделяя её нужными ему способностями. Резерв его сил настолько колоссален, что даже лучшие в нашей стране завистливо кусают локти — мальчишке всего пять, а он, по нашим подсчётам, может без особого труда за сутки создать с сотню проклятий весьма опасных. И что более всего ужасает — иногда он умудряется создавать тварей, неуязвимых перед Пологом…       Откровение настолько меня поражает, что я сама не замечаю, как глуповато приоткрываю рот, словно идиотка. Просто, ну, он же сам вчера сказал, что Полог — это безгрешная система. Практически компьютерный антивирус, заточенный под обнаружение и уничтожение проклятий. А сегодня мне уже дважды говорят, что и у этой чудесной панацеи есть огрехи… Да и парень, способный создавать проклятья… Звучит как что-то очень знакомое, но из-за вовлечённости в откровения Лисанцева эта мысль мелькает где-то на периферии по касательной, надолго не задерживаясь в сознании.       — Только вот Павел родился с отставанием в развитии. У него лёгкая умственная отсталость. В целом, парень не совсем валенок, но некоторые понятия ему просто не даются в силу обстоятельств. Как и понимание, почему ему ни в коем разе ни при каких обстоятельствах нельзя создавать «забавных друзей», которые могут разные крутые штуки, — явно цитируя чьи-то слова, с нервным смешком объясняет мужчина — Он носит такую же…       Быстрый кивок на цепь в моей руке, и я наконец вздыхаю, буквально заставляя себя нацепить подаренное «украшение». Буквально ошейник для опасной псины, которая непонятно, укусит ли, или просто одежду слюной замарает…       — Может быть, не очень приятно, но это не особо страшно. Главное, хотя бы раз в неделю снимать, — скосив на меня взгляд, инструктирует мужчина, пока я хмурюсь, прислушиваясь к себе.       Странно, но ничего особенного я не чувствовала. Словно простую цацку на шею повесила. Из всех ощущений только разве что вполне себе тактильное восприятие, что на шее появилось что-то, чего там раньше не было — цепь была достаточно ощутимой в весе, но в остальном… Я когда-то таскала тяжёлую бижутерию под мужскую цепь, когда моча вдарила в башку мыслью сменить образ на типа брутальный и самцовый. Рубашки, брюки, туфли «под мужской стиль» с острыми носами, крупные украшения, типа цепей и печаток… Ну вот, по ощущениям один в один, и никакой магии сверху. Надо ли спрашивать? Или лучше промолчать? Наверное, давно пора зарубить на носу, что молчание действительно иногда золото. А проверить можно и самой, аккуратно.       — Наверное, самое популярное украшение, — хмыкаю я как можно невозмутимей, чтобы не дать понять, что этим вопросом почву прощупываю.       — Да нет, в основном используется гвардией магов, состоящих на службе у Сената и занимающихся отловом правонарушителей, — Лисанцев отворачивается к окну, подпирая подбородок кулаком и упирая локоть в дверь машины. — На приобретение вообще нужно разрешение.       — Понятно, — я отвлекаюсь, замечая за окном появление первых жилых домов после нескольких обширных полей и лесных зон. — Так, что меня ждёт завтра?       — Завтра будет слушание по твоему делу. Расспросят про то, чем занималась в Японии, как воспитывал Роман и каких политических взглядов на самом деле придерживаешься, — перечисляет мужчина, ещё не видя, как скептично взлетают у меня брови. — Проверят твои способности, примут решения по результату слушания — допускать ли тебя к процедуре наследования и обучению в академии.       — А если я совру? — не сдерживая недоумённой улыбки, уточняю, пристально вглядываясь в лицо повернувшегося ко мне мужчины.       Лисанцев хмыкает откровенно насмешливо, вздёргивая бровями.       — Попробуй, — с улыбкой не верящего в успехи ребёнка взрослого предлагает он. Отворачивается обратно к окну, и я успеваю поверить, что это всё, что он мне скажет на эту провокацию, когда вновь раздаётся его голос: — В зале суда в центре располагается одна из множества Соломоновых печатей — она не позволяет никому, находящемуся в центре, солгать. Ни магу, ни простому человеку, ни, как утверждают летописи, могущественной нечисти.       Я не сдерживаю впечатлённого присвистывания, тут же удостаиваясь от мужчины косого неодобряющего взгляда.       — Простите.       — Твои манеры оставляют желать лучшего, — несколько сварливо замечает он, покачивая головой. — Эта печать, помимо обязательства говорить правду, не позволит тебе воздействовать ни на кого за её пределами. Что-то вроде запирающего барьера.       Непростое предстоит мероприятие. И безопасное ли? Когда-то я уже любопытствовала Соломоновыми печатями — натолкнулась на их смутные описания в бытность фанатизма по сериалу «Сверхъестественное». Но в моей реальности эти печати, судя по легендам, были для пленения и подчинения демонов… А теперь очередной за сегодняшний день вопрос, который я не стану задавать: «Безопасно ли мне вообще в эту печать входить?». Если это что-то вроде «запирающего барьера».       — И как действует этот запирающий барьер? — я очень стараюсь, но скрыть из голоса провоцирующую на откровения опаску не выходит, как ни силюсь звучать непринуждённо.       — Извини, но это конфиденциальная информация, — Лисанцев качает головой, и сожаление на его лице почти правдоподобное. — Всё, что я могу тебе сказать: до того, как печать активируют, ты обязана будешь быть в цепочке. Любое действие, которое могут расценить, как попытку её снять до печати и после неё, будет считаться за акт агрессии. Искренне советую тебе не проверять, чем это обернётся.       Оставшийся путь проходит в вынужденном молчании. Нет, Лисанцев, конечно, учтиво пытается втянуть меня в диалог, объясняя, что завтра утром он прибудет за мной и лично сопроводит до здания местного магического суда. Снова извиняющимся тоном оповестил, что Марат, исполняющий сегодня роль водителя, будет приставлен ко мне в качестве охраны, тактично перефразировав определение «конвой» в более приятное для слуха слово. Даже попытался извиниться за жену и вообще всеобщее настороженное отношение, объяснив, что последним подобным ярким менталистом-кукловодом был весьма знаменитый даже в моём мире Распутин, взявшим в оборот царскую семью что в этой реальности, что в моей, но без магических уловок. Только вот все эти попытки объясниться и оправдаться меня ни капли не убеждали.       Ну, в том плане, что умом-то я понимала всеобщую настороженность и даже опаску, только это нисколько не умаляло чисто человеческой обиды. Да-да, та самая завуалированная злость, когда не можешь повлиять на независящие от тебя обстоятельства… И как же мне претила сама только мысль, что чтобы исправить это, надо что-то кому-то доказывать не словами, а действиями добиваться доверия!       Я бы и не ставила перед собой никаких целей с чьим-то убеждением, только вот Лисанцев только что сам сказал — чтобы заслужить право на наследование, нужно убедить Сенат в собственной безопасности. А мне надо добраться до вещей, оставленных Романом, и вряд ли без дозволения свыше мне это так просто разрешат.       — Что будет, если Сенат не согласится признавать за мной право вступить в наследование? — уже на пороге гостиничного номера, бегло осмотрев двухкомнатный номер с гостиной и спальней, уточняю я, пока Александр коротко инструктирует замершего у порога Марата.       Лисанцев прерывается на словах о времени, когда он приедет, оборачиваясь ко мне, только что вернувшейся из спальни с большущей кроватью и плазмой на стене напротив.       — Ты не сможешь провести обряд наследования, тебя просто не подпустят к месту, где сокрыто ваше поместье. Марат, сходи до ресепшна, закажи вам ужин и договорись о завтраке на полседьмого для трёх персон — я не успею поесть дома, — игнорируя, что в номере есть стационарный телефон, распоряжается мужчина, и только когда охранник ака конвоир скрывается за дверью, проходит к дивану возле журнального столика. — Присаживайся, я тебе напоследок объясню, что там с наследованием.       Я неохотно подхожу, чтобы устроиться, просто потому что с каждой минутой бороться с неприятием по отношению ко всем этим людям становилось всё сложнее. Всё сложнее было наскребать внутри себя рациональность и зрелость, не скатываясь в детские капризы.       — Наследование рода — это, по сути, получение своего отдельного земельного участка, надежно защищённого магией. Мой дом — моя крепость: эта старая поговорка, придуманная не для красного словца, — он сцепляет руки в замок, опираясь локтями в колени и устремляясь заметно уставшим взглядом куда-то вперёд в стену напротив. — Раньше маги очень тщательно обустраивали свои дома, защищали их, сейчас тоже стараются, даже выходцы из неодарённых семей, если приобретают своё жилье, защищают его магией. Там что-то вроде замкнутой системы — ты подпитываешь её своей магией, она взамен защищает тебя от внешних угроз. Чем старше такая система, тем она монолитнее. И тем более… Как будто бы разумнее. Есть небольшая схожесть: чем больше в нечисти сосредоточено хаоса, тем больше вероятность, что она будет разумна. Чем больше в артефакте, включая дом, упорядоченного хаоса, тем больше вероятность, что такая система обретёт подобие разума.       — Да ладно. Разумные дома? Как Избушка на курьих ножках? — не сдерживаю я смешка, и он звучит самую малость истерично, просто потому что этот день слишком для меня богат на события.       — Не совсем, — мужчина посмеивается тоже, но, как и у меня, в его смехе искреннего веселья маловато. — Артефакты редко могут самостоятельно передвигаться. Только специально для этого созданные.       Он морщится, потирая переносицу, вздыхает, откидываясь на спинку дивана.       — Любой артефакт — это, по сути, симбионт. Хозяин даёт ему энергию, напитывая ею и регулярно подпитывая, артефакт взамен выполняет свои функции. И чем дольше он питается магией…       — Я поняла, — прерываю я, сообразив, о чём речь. Хотелось побыстрее разобраться с сутью предстоящего мне предприятия и уже лечь спать.       — Так вот. Со временем магические дома, обретая сознание, как и любой другой «одушевлённый» артефакт, предпочитают выбирать себе симбионта. Более того, защиту домов изначально принято создавать с оглядкой на кровь и схожесть магических энергий внутри семьи. Думаю, объяснять, почему именно так, не нужно? — он косит на меня взглядом, в котором без труда читается такая же надежда поскорее закончить диалог, и я качаю головой, давая понять, что отклоняться от темы в очередной раз надобности нет. Даже если поняла я неправильно, позже я могу сама об этом узнать. Наверное. — Так вот, дома выбирают в семьях обычно самых сильных. В старых семьях, где поколений больше пяти-шести, обычно так определяется право на наследование. Традиция.       — Но у Тревеевых же свобода появилась лет сто назад всего, — несколько озадаченно уточняю нестыковочку.       — Ну, так и традиция определять наследование именно таким способом появилась задолго до восстания Савелия. А имение Тревеевых ещё при нём должно было обзавестись подобием разума — тот вроде сильный был, а регулярной подпитки обычно хватает в течение лет десяти, максимум двадцати, — мы оба отвлекаемся, когда возвращается Марат, коротко оповестив, что ужин подадут в течение двадцати-тридцати минут. — В общем, кратко: твой отец унаследовал ваше имение, Роман от дома признания не получил и до семейных реликвий добраться не смог — после смерти твоего отца дом автоматически запечатался, закрыв внутри и коллекцию артефактов, если они были, и семейную библиотеку, и жилую площадь с защитой, разумеется. О том, как проводится обряд, я расскажу тебе позже, если получишь разрешение, а сейчас мне пора.       Он поднимается на ноги рывком, как-то самую малость неожиданно прервав самую интересную для меня часть рассказа. Я ведь только по-настоящему заинтересовалась, услышав про Романа — главный предмет моего интереса в этой стране.       Мы с Маратом остаёмся одни, и я не сказала бы, что это общество было приятным. В том плане, что… Смотрел охранник Лисанцевых на меня ещё недовольнее, чем Нинель. Столько обозлённой опаски было в карих глазах, столько недоверия, что неуютно стало буквально в секунды.       Принесённый ужин едва не встаёт комом поперёк горла, но я упорно продолжаю впихивать в себя ложку за ложкой овощного рагу, прекрасно понимая, насколько мне необходимо сейчас восполнить силы. И хотя стрессующий организм явно забыл, что последний раз мы кушали ещё на завтраке, поесть было необходимо.       Марат рядом даже не старался сбавить градус демонстрируемого неприятия, смотрел волком, губы поджимал. Казалось, заговори он, и вместо содержательной речи непременно польются лишь проклятья и мрачные пожелания, но я всё равно продолжала бросать в его сторону мимолётные взгляды, медленно жуя тушёный сладковатый перец и вспоминая всё то, что за сегодня снегом свалилось на голову.       Значит, способы сдержать мою силу всё-таки были… Любопытно. Интересно.       Я знаю, что рискую, и рискую очень сильно, когда вновь замираю взглядом на смуглом лице, оглядывая тонковатые губы, упрямый квадратный подбородок и отведённые в сторону глаза под низко опущенными густыми бровями, почти сросшимися на переносице. И когда взгляд чужих глаз с неизменным недовольством возвращается ко мне, устанавливаю зрительный контакт, чувствуя уже знакомые импульсы и мурашки, обхватившие голову.       — Ты забудешь всё, что произойдёт дальше, — едва слышно выдыхаю, морально готовясь к тому, что сейчас либо буду осмеяна, либо бита. Непонятно, какие приказы насчёт меня получал верный страж Лисанцевых, насчёт него вообще ничего понятно не было.       Но взгляд мужчины привычно соловеет, почти стеклянеет, теряя фокус, и тяжёлая челюсть, мгновение назад жевавшая тушёную в овощах баранину, отвисает, чуть вытягивая лицо.       — Встань.       Я наблюдаю, как грузная, широкоплечая фигура поднимается из обитого бархатом кресла, покорно и безмолвно взирая на меня сверху вниз, и пытаюсь понять, почему внушение действует, когда на шее отчётливо чувствуется тяжесть металла цепи. Может, сломана? Или меня сейчас старательно и умело разводят, позволяя тешиться наивной надеждой, что моя сила при мне?       — Попрыгай зайчиком, — по-прежнему вполголоса с недоверием командую я, во все глаза следя за чужим лицом. Вдруг таки пробежит тень недовольства или возмущения, но если прежние жертвы иногда демонстрировали сохранность сознания, этот словно совсем утратил собственное «Я».       Тяжёлые прыжки шумные, Марат гремит пятками по полу неловко, совсем не стараясь прыгать тише.       — Погавкай? — уверенная, что, если это и спектакль, мужчина не опустится до такого унижения, но тонкие губы покорно размыкаются, роняя пережёванную, но не проглоченную пищу.       Я морщусь, глядя, как с отсутствующим выражением лица басовито лает мужчина, и устало тру переносицу, из-под пальцев украдкой следя, не изменится ли и теперь чужое лицо. Не может же мне так крупно свезти.       — Забудь это всё и ложись спать, — отдаю последнюю команду, следя, как деревянной походкой тот отходит к стоящему в стороне дивану и ничком заваливается на него.       Что ж, видимо, самое время дать мозгу разгрузку, переспать со всеми этими новостями и откровениями, а завтра на свежую голову столкнуться со следующим этапом этого чертовски увлекательного приключения. Чувствую себя Морти, который ввязался в какое-то хреновое путешествие. Осталось найти своего Рика и выбраться из этой передряги. А ещё нужно в ближайшее время, как разберусь со всеми проблемами тут, найти способ связаться с Сугуру и Сатору и рассказать им увлекательную историю о том, почему в остальном мире нет такого наплыва проклятий. И вот теперь, кроме прочего, интересно: а действительно ли я в том мире, про который смотрела аниме? Не альтернативная ли это реальность того, что мне было знакомо? И сколько из событий той истории случится здесь?