Манипуляции

      Сон слетает от прошивающего тело неприятного ощущения, и я вздрагиваю, рывком подтягиваясь в неудобном кресле.       Странное чувство, ещё секунду назад сжавшее в тиски, пропадает, только вот… Никогда не наблюдала за собой признаков клаустрофобии, но отчётливое ощущение, что мне тесно и хочется как можно скорее выскочить на открытое пространство, пробивает на мандраж, и я сама не замечаю, как принимаюсь дёргать коленом, оглядывая пассажиров салона.       Что это? Прощальный презент от старейшин Японии? Просто откат от пережитого напряжения? Приснившийся и незапомнившийся сон?! Что за хрень?       — У вас всё в порядке? — улыбчивая стюардесса с высветленными почти добела волосами участливо склоняется ближе, заглядывая в моё перекосившееся от страха лицо.       Хочется спросить, в порядке ли всё у них и нет ли каких-нибудь беспокойств со стороны пилотов, но я прекрасно понимаю, что никто не станет делиться с простым пассажиром проблемами команды. Так что всё, что мне остаётся, это дёргано кивнуть, сосредотачивая на ней мечущийся взгляд, и медленно выдохнуть сквозь сжатые зубы.       — У вас страх перелётов? Я могу предложить вам воду с лимоном, фирменный плед или провести с вами дыхательную гимнастику для успокоения, — с приклеенной на лицо улыбкой предлагает девушка, и я наконец понимаю, что её голос позволяет мне отвлечься от собственных неприятных ощущений.       — Воды, пожалуйста.       Она вежливо кивает, прежде чем распрямиться и удалиться в проходе, а я гипнотизирую взглядом затянутую в тёмно-синий жакет спину, считая про себя и медленно вдыхая и выдыхая. Гимнастику я могла провести и без её участия…       Впрочем… А в самом деле, что это за прикол от заимствованной тушки? Правда, что ли, боязнь перелётов?       Взгляд сам собой падает за окно иллюминатора, вглядываясь в непроглядную темень ночного неба, скользит по ещё более тёмным, чем необъятные просторы, облакам, переползает на спящего по правую руку незнакомого дедулю, забавно посапывающего чуть свёрнутым мясистым носом. Видимо, ломал в молодости…       Это, чёрт возьми, не похоже на сработавший триггер. Я знаю, что такое состояние нервного возбуждения при срабатывании фобий — о рациональности размышлений не может идти и речи. Но я прекрасно осознаю происходящее, воспринимаю окружающую меня действительность, могу просчитывать варианты причин… И при этом меня не перестаёт давить странное ощущение. Не могу утверждать, ни разу не была на большой глубине, но это очень похоже именно на атмосферное давление. Словно со всех сторон сжимает невидимая сила, и от этого частит пульс и сбивается дыхание без видимых причин.       Остаток перелёта проходит в этом непрекращающемся волнении, и если вначале я грешу на разыгравшуюся интуицию, а после и на расшалившуюся паранойю, то ближе к посадке становится ясно, что и не магическое предчувствие бед бередит душу и сердце. Это что-то совершенно новое в мироощущении и от того ещё более тревожащее. И оно не проходит, но словно бы... Словно бы становится привычным, как слегка жмущий кроссовок, что давит не до боли, но с явным дискомфортом.       Выходя из кишки трапа, я вдруг совершенно «вовремя» вспоминаю, что абсолютно не представляю, куда идти и кого искать, когда взгляд выхватывает в веренице встречающих приметный транспарант с моим именем и фамилией в руках рослого мужика в распахнутом кашемировом пальто тёмно-серого цвета, такой же серой, как верхняя одежда, жилетке поверх белоснежной сорочки и отутюженных брюках того же оттенка, что и весь костюм. Словно какая-нибудь модель из октябрьского номера мужского журнала моды… Невозмутимый такой, со скучающей миной на остром вытянутом лице. Широкий разворот гордо расправленных плеч, зубочистка в тонковатых губах, вяло гуляющая из одного уголка губ в другой. Ну чисто воротила девяностых, приехавший встречать в аэропорт дальнюю племяшку.       От фантасмогоричности картины я даже замерла, настороженно вглядываясь в незнакомца. Естественно, это привлекло к себе внимание, и строгие глаза тут же выхватили меня из вереницы спешащих на выход пассажиров рейса.       И вот стою я, огибаемая идущими мимо людьми, всматриваюсь в незнакомые черты лица в отдалении, и он смотрит в ответ, не изучающе даже. Просто выжидает хоть каких-то действий, судя по сухому любопытству в чертах лица.       Запоздалая опаска, что он может представлять опасность, сверкает где-то на краю разума и тут же растворяется там же, так и не захватив сознания. Ну опасен и опасен, что теперь, рвануть обратно и в туалете прятаться? Может, и стоило бы, но всё продлевающееся ощущение, будто меня мягко, но предупреждающе сдавливает со всех сторон, продолжало отвлекать от всего насущного.       — Как добралась? — это первое, что спрашивает незнакомец, и меня немного удивляет эта беспечная фамильярность.       Я бы подумала, что мы, а точнее истинная хозяйка этого тела, были знакомы с мужиком, если бы не большая табличка в его руках. Вряд ли для знакомых делают подобные штуки, когда едут их встречать…       — Могло быть лучше, — неуверенно выдавливаю наконец, рыская взглядом по залу за спиной незнакомца и пытаясь высмотреть хоть намёк на возможную опасность.       Вдруг сдавливающее чувство — какое-нибудь магическое предчувствие, как у человека-паука? Вдруг здесь мне устроили отвратную засаду, и, если я сейчас заартачусь, меня скрутят в бараний рог, чтобы сделать что-то очень-очень плохое? Но я совершенно точно не спецагент, способный высмотреть в толпе следящих за нами людей, а потому вскоре бросаю эту затею, вновь переводя взгляд на встречающего.       — Я Лисанцев Александр Сергеевич. Сенат направил меня в качестве твоего консультанта и ментора на время, пока будут решаться вопросы с твоей опекой и принятием наследства.       Брови взлетают в немом удивлении, и я во все глаза таращусь на мужчину, пытаясь удостовериться, что не ослышалась.       — Чего глазами хлопаешь? Пойдём, нам ехать пора.       Александр первым разворачивается в сторону выхода, даже на секунду не помышляя свернуть к залу приёма багажа. Словно заведомо зная, в какой спешке мне пришлось покидать чужую страну.       — Слушайте, я немного не в теме, — заговариваю неуверенно, не до конца ещё понимая, как настроен по отношению ко мне новый знакомый. — Может, устроите небольшой ликбез?       — Что именно тебя интересует? — он снисходительно хмыкает, на короткое мгновение оборачиваясь на ходу и бросая на меня взгляд с высоты своего роста. А роста он был выдающегося — по моим прикидкам около двух метров, и, несмотря на очевидную сухопарость, казался весьма внушительным.       — Честно говоря, всё. Я очень мало знаю об истинном положении дел.       — Так значит, Ромашка действительно не утруждался твоим обучением, — Александр хмыкает насмешливо, презрительно даже, толкая стеклянные двери и широким шагом устремляясь в сторону парковки. — Не удивлён… Что вообще ты знаешь?       Я ёжусь, чуть отставая. В Москве было значительно прохладней, чем в Киото, откуда я вылетала десятью часами ранее, и противный озноб тут же охватывает тело, стоит оказаться на свежем воздухе. Моросящий то ли снег, то ли дождь, пронизывающий до самых костей промозглый ветер, от порывов которого перехватывает дыхание.       — О том, что родители и Рома были из какого-то древнего рода, ну и я с ними, соответственно, — неловко хмыкаю, хватаясь за ручку у переднего пассажирского после отчётливо щелчка снятой сигнализации и блокировки. — В общем-то, на этом всё.       — Трагедия, — Александр Сергеевич падает за руль, молча заводит машину, и мы ещё какое-то время вслушиваемся в мягкое урчание Ауди, прежде чем оба защёлкиваем ремни безопасности. — Давай по порядку — после смерти Ромы Сенат узнал о том, что ты, последняя представительница рода, находишься за границей…       — А они не знали? — удивлённо перебиваю, тут же удостаиваясь чуть недовольного этим взгляда.       — Не знали. Ваша семья всегда особняком держалась, да и у Сената без слежки за вами есть дела.       — Что вообще такое Сенат? — рассеянно разглядывая окрестности Шереметьево, интересуюсь я, следя, как выезжает мужчина с парковочной зоны в сторону трассы до города.       — Орган высшей власти в магическом сообществе России. Принимают решения, касающиеся всего магического сообщества, издают законы, правда, таким не занимались уже больше ста лет… Проводят суды. Когда-то в Сенате заседали самые талантливые представители Золотой Дюжины, но лет пятьдесят назад такой порядок упразднили, сейчас в сенаторы можно попасть не раньше пятидесяти, но уже не по праву кровного наследия, а за достижения перед магическим обществом. Избираются другими сенаторами, — Александр ненадолго скашивает ко мне взгляд, отрываясь от дороги. — Ты не против, если я закурю?       — А вы не против, если закурю я? — несколько иронично спрашиваю, на деле очень уж горя желанием перекурить.       Светло-серые глаза в окружении лёгких мимических морщин обращаются ко мне со впечатлённым недоумением, пока я тяну из пачки сигарету. Интересно, отберёт ли?...       — А ты не из скромных, да? — со смешком уточняет Лисанцев, но вместо нравоучений окно с моей стороны приоткрывается, а к прикушенной мной сигарете приближается зажжённая зажигалка.       — Думала, нотации начнёте читать, — честно признаюсь я, позволяя нам отвлечься от обсуждения действительно важных вопросов. Но в конце концов, должна же я была понять, что за человека ко мне приставили.       — Я тебе не отец, — он хмыкает, ненадолго скашивая ко мне взгляд. — И меньше всего я хочу бодаться с подростковой упёртостью и желанием бунтовать. Нравится травиться — крепкого тебе здоровья.       — Сами ведь курите, — я фыркаю, выдыхая плотную струю дыма в сторону окна и возвращая взгляд к сосредоточенному на дороге профилю. Нос, по-моему, длинноват, а так вполне себе симпатичный дядя. Не из тех, конечно, о которых я бы стала фантазировать перед сном, но однозначно не урод…       — Потому и не лезу, потому что знаю, что капать тебе на мозги нравоучениями — сизифов труд.       Мы замолкаем, оба сосредотачиваясь на длинной ленте асфальтированной дороги, убегающей далеко вперёд. Салон полнится тишиной и тяжёлым запахом табака, но это нисколько не доставляет дискомфорта кому-то из нас.       — Так что там со всеми этими формальностями?       — Никакие это не формальности. Ты, считай, прилипла, и прилипла крепко. Род Тревеевых тоже из Золотой Дюжины, только вот любимчиками народа вас не назвать, — он прицельным щелчком выкидывает в окно окурок, дожидаясь, когда я проделаю то же самое, и закрывает оба окна, отрезая путь промозглому сквознячку. — Раньше дюжина занимала управляющий пост. Правда, Тревеевы относительно истории совсем недавно получили свободу и возможность управлять наравне с остальными…       — В смысле?       — Долгая у вас история, и не самая приятная. Почитаешь позже, у меня где-то были независимые летописи тех времён… В общем, теперь от Дюжины осталось только гордое название да куча нажитого добра в загашниках. Ну и ещё — обязательное участие в сезонных обрядах в качестве жрецов да присутствие на всяких банкетах. Сенат предпочитает делать вид, что находится в дружественном союзе со всеми представителями Дюжины.       — Пока что вообще ничего непонятно, — честно признаюсь я, даже не думая скрывать, что выдаваемая мужчиной информация лишь больше путает.       Ничего удивительного. Погружаться в омут с головой в совершенно незнакомую реальность — это вам не в носу поковырять. Слишком много нюансов, которые для меня не имеют никакого значения за незнанием…       — Ты втянешься со временем, — Александр хмыкает убеждённо, притормаживая на одном из светофоров. За окнами город постепенно рос и преисполнялся величественностью, чем ближе мы подъезжали к центрам столицы. — Сейчас остро стоит всего один вопрос — твоё несовершеннолетие. У нас считается, что маг становится совершеннолетним к двадцати двум. В двадцать один начинается подготовка для обряда инициации, в двадцать два проводятся ряд обрядов «становления чародея».       — Чего не раньше или позже? — просто чтобы выяснить, есть ли какие причины у принятия этой цифры, уточняю я.       — Энергетическая развёртка человека. По идее, она плюс-минус устанавливается в двадцать один, но из-за сложности обрядов инициации подготовка занимает почти год, так что проводят всё в двадцать два, — Лисанцев пожимает плечами, ясно давая понять, что для него это так же элементарно и обыденно, как восход на востоке. — В любом случае, даже у нас принято считать, что взрослым чародея можно назвать только после двадцати одного. Тебе пятнадцать, родственников нет, но и отдать тебя в простой детский дом по объективным причинам нельзя.       — Отчего же? — я улыбаюсь, подначивая пояснить «на пальцах».       — Девочку с мутировавшей способностью кукловода? Знает история одного такого одарённого, ничем хорошим не закончилось.       Я приподнимаю брови, всем видом выражая желание услышать и эту историю, но скосивший ко мне глаза мужчина только хмыкнул снисходительно.       — Позже можешь сама в библиотеке узнать, у меня нет желания проводить тебе экскурс по магической истории. В общем, никто тебя в самоволку не выпустит. Более того, готовься к тому, что на шею попытаются закинуть неподъёмное ярмо.       Удивление прошибает не на шутку, и я снова отвожу взгляд от лобового, сосредотачиваясь на собеседнике.       — Что так смотришь? — он ненадолго отрывается от дороги, переводя на меня взгляд, но лишь на пару мгновений.       — Не ожидала, что вы будете предупреждать, — честно признаюсь, потому что этого я действительно не могла ожидать от человека, который этим же Сенатом приставлен.       — Не всё так просто. То, что я взял на себя роль присматривать за тобой, не значит, что я верная собачонка сенаторов, согласная с каждым их словом… Всё очень сложно, девочка, — под конец спокойный голос мужчины слышимо понижается на пару тонов, становясь медленным и каким-то грустным, что ли.       — Стоило догадаться, — пожимаю плечами невпечатлённо, прекрасно уже к своим годам сообразив, что жизнь вообще не из простых предприятий.       Долгие минуты мы кружим по городу, объезжая центр, и вскоре вокруг начинают мелькать рощи и поля, пока машина всё дальше отвозила нас от оживлённых улиц мимо частных домов.       — Первое время мы побудем у меня в гостях. Я надеюсь, ты достаточно сознательна, чтобы не создавать проблем моей семье. А послезавтра отправимся на слушание при Сенате, где начнётся обсуждение твоей ситуации.       Мы подъезжаем к высоким воротам длинного, весьма протяжного в обе стороны забора, и я даже так, вскользь поглядев, могла сказать, что территория за ним была немаленькой. А уж крыша особняка и вовсе давала понять, что там внутри не четыре комнатки.       — Добро пожаловать в дом семьи Лисанцевых, — Александр довольно улыбается, следя, как медленно отворяет ворота какой-то грузный мужчина с явными горскими корнями, и я, преисполненная любопытством, заглядываю в открывающиеся створки.       Я была права — просторный участок, дом в два этажа и площадью не меньше трёхсот квадратных метров. Лохматые ивы на территории за домом, аккуратно постриженные кусты под окнами, беседка с уже подмёрзшими лозами дикого винограда. Высокие узкие окна на обоих этажах дома, пристройка чуть за домом, являющаяся, судя по прилегающей к ней асфальтированной дорожке, типичным гаражом. И всё это богатое великолепие засыпает начавшийся снежок, падающий неспешными белыми мухами. Пасторальненько, как в каком-нибудь средней паршивости сериальчике на Рен-ти-ви про урвавшую куш в виде богатого ухажёра провинциалку — мама последние годы такими упивалась, без разбору смотря всё и не обращая внимания, что все они как под копирку…       Тяжёлый вдох сдержать не удаётся, но времени на ностальгию не оставляют — Александр выбирается из салона, придерживая дверь для подоспевшего подчинённого дядьки, и я спешу покинуть салон следом, бросая незнакомцу дежурное приветствие. Путь до высокого крыльца проходит в тишине, и я с вполне объяснимым напряжением ожидаю знакомства с новыми людьми. Всё-таки, как бы ты себя не переучивал, если ты социофоб, внутри тебя всегда будет жить это неприятие новых знакомств и некомфортных тебе социальных взаимодействий, как глубоко ни прячь эти чувства.       Просторный холл за парадной дверью встречает обилием искусственного света от люстры над головой и ещё одним незнакомцем — дядечкой в преклонном возрасте, очень уж напоминающем дворецкого. Седые бакенбарды, невозмутимое выражение простого лица, испещрённого морщинами, классический чёрный костюм, и уважительное:       — С возвращением, Александр Сергеевич.       — Здравствуй, Кирилл, — мужчина торопливо стягивает с плеч пальто, не глядя передаёт его в руки прислуги, пока я ловлю оторопь.       Не то чтобы я совсем деревня, но личная прислуга в доме — для меня всё-таки не самое привычное явление. Мы люди попроще.       — Вика, это Кирилл Олегович, мой дворецкий и когда-то гувернёр детей по совместительству, — Александр улыбается чуть скупо, но искренне, одаривая старика рядом с нами мягкой благодарной улыбкой. — Кирилл, это Виктория, я рассказывал о ней.       — Добро пожаловать в дом Лисанцевых, — обозначенный дворецким поклонился и мне, а я почувствовала, как задёргалась бровь.       Ой, как я «люблю» всякое вот такое… Не лопнуть бы от счастья.       — Здравствуйте, — вышло приглушённо и не очень-то дружелюбно, но управляющий и бровью не повёл, наградив в ответ тонкой вежливой улыбкой.       — Нина дома?       — Да, госпожа Лисанцева в гостиной, ждала вас. Ужин будет накрыт через пятнадцать минут.       — Хорошо. Идём, — Александр кивнул мне вглубь дома, и я поторопилась избавиться от верхней одежды, с острой неловкостью вручая её в руки дворецкого. Я-то надеялась, что знакомство с хозяевами дома состоится в пальто…       Протяжный коридор, несколько пропущенных комнат: столовая, библиотека, закрытые двери, по пути я вполне сумела оценить масштабы чужой жизни. Вот что значит жить на широкую ногу, но без излишней монументальности. В просторной гостиной с достаточно большим для этих годов телевизором у стены и двумя диванчиками напротив нас встретил приглушённый голос ведущего новостей и сумрачный свет от двух напольных бра.       Стройная женщина в классических брюках и кроваво-красной шёлковой блузе увлечённо слушала новости, прикусывая ноготь на большом пальце, и, кажется, совсем не обращала внимания, что в комнате появился кто-то ещё.       — Нина, — Александр позвал тихо, и густо накрашенные глаза женщины тут же обратились к нам, впрочем, без какого-либо удивления, ясно давая понять, что наше прибытие не осталось незамеченным.       Она вздохнула, когда перевела на меня взгляд, и мне так и не удалось понять, что было в карих глазах женщины или что таилось в этом странном вздохе. Впрочем, Нина всё равно поднялась навстречу, и весь её молчаливый путь от диванов к порогу комнаты я с любопытством наблюдала, как изучают меня женские глаза.       — Нина, это Виктория Тревеева, Вика — это моя жена, Нинель Афанасьева.       Когда она с сохраняющейся строгостью на лице остановилась напротив, я поняла, что женщина была на полсантиметра ниже меня, и в карих глазах с идеально-ровными чёрными стрелками отражалась опаска. Опаска человека, прекрасно понимающего, что перед ним не просто незнакомец, а незнакомец, который может представлять угрозу.       — Здравствуй, — она не бросалась банальными «приятно познакомиться», да в её ледяном тоне и не было намёка на «приятность» знакомства. Но руку она всё же подала и я, чуть помедлив, пожала узкую прохладную ладонь.       — Спасибо, что согласились принять у себя, — чувствуя, что это знакомство стоит начинать с вежливости, выдавила я, отмечая, что карие омуты всё ещё продолжают пристально изучать каждую деталь моего образа.       Лицо, одежду, ярко-зелёную летящую юбку и, конечно, совершенно неподходящее ситуации декольте. То, что при взгляде на мою почти обнажённую грудь она умудрилась сохранить прежнюю невозмутимость, весьма повысило её крутость в моих глазах. Всегда ценила женщин, умеющих держать покер-фейс.       — Не стоит благодарностей, — я киваю, и женщина стреляет в мужа коротким взглядом, невольно сдавая всю сложившуюся ситуацию. Видимо, хозяйка дома действительно не была мне рада. — Кирилл занялся подготовкой к ужину?       Строгий, почти требовательный вопрос мужу, словно говорила не с супругом, а с подчинённым. Кажется, чувствовать себя здесь как дома не стоит, да и вряд ли получится, с такой-то хозяйкой…       Александр молчаливо кивнул, наверняка лучше меня считывая недовольство жены, и взгляд Нинель снова упал на меня.       — В таком случае идём. Я покажу тебе твою комнату.       В тяжёлом, недружелюбном молчании я двинулась следом за женщиной, напоследок обменявшись взглядом с Александром. Да, в серых глазах мужчины мелькнувшее сочувствие уверенности не придало совершенно, но я стоически задавила в себе эту робость, силой воли заставляя плечи раскрыться, а осанку выпрямиться. С такой тётей заигрывать всё же не стоит, если не хочу провести эти несколько дней в холодной войне, но и совсем уж на колени падать тоже едва ли резонно — в Нинель не было надменности, только холодная непоколебимость уверенной в себе хозяйки. Такие раболепие обычно тоже не жалуют.       На втором этаже просторы ничуть не уступали первому этажу. Высокие потолки, белые стены, светлое дерево дверных проёмов и немногочисленной мебели в длинных коридорах. На стенах пейзажи в багетных рамах с позолотой, на светлом паркете — высокие неизменно тёмно-синие кадки с зелёными растениями. Роскошь и непритязательный минимализм в одном флаконе.       — Вот, можешь пользоваться этой комнатой, — Нинель отворяет дверь, на мой взгляд, самую дальнюю на этаже, замирая на пороге и жестом приглашая пройти внутрь. — У тебя есть во что переодеться?       Я качаю головой, во все глаза разглядывая предоставленные мне пенаты. Большая кровать с балдахином — почти клише, но мне нравились цвета декора: золотисто-песочные стены в ансамбле с выкрашенными в белый цвет прикроватными тумбочками по обе стороны от изголовья, комодом, шкафом и небольшим письменным столом в углу справа от входа. Напротив кровати белая дверь, вероятнее всего, там находилась ванная комната. Против двери, у которой мы замерли, были двустворчатые двери, ведущие на небольшой балкончик. Пластиковые… Разве в две тысячи пятом уже были пластиковые окна? Белоснежная газовая тюль, цвета жжёного сахара портьеры… Светло, дорохо-бохато…       — Обживайся, — женский голос со спины едва не заставляет дёрнуться, настолько я умудряюсь погрузиться в изучение предоставленных хором. — Я принесу тебе что-нибудь переодеться…       Нинель уходит, не дожидаясь какого-либо ответа с моей стороны, и я, обернувшись, успеваю увидеть только, как скрывается за косяком красная блуза.       Негостеприимненько… Ну да ладно.       На проверку открыв дверцу шкафа, я замечаю только висящий на вешалке махровый белый халат да тапки на нижней полке. Чуть внимательнее осматриваю стены, задумчиво изучая картину с какими-то пышнотелыми тётками, резвящимися с щекастыми херувимами, почти добредаю до прикроватной тумбы слева от постели, когда замечаю боковым зрением вошедшую в комнату женщину.       — Здесь моя блузка и брюки, — я скептически приподнимаю брови, встречаясь с бесстрастным взглядом.       Показательно оглядываю собственные формы в груди, без слов пытаясь намекнуть. Не из желания ущемить, просто констатируя — у нас с женщиной разница была размера минимум на два. И в груди, и в заднице.       — Я носила их во время последней беременности, — по-прежнему спокойно и невозмутимо поясняет Лисанцева, и я таки схожу с места, подходя ближе и поднимая с покрывала белую рубашку из плотного хлопка. — Мы ждём тебя в столовой. Кирилл встретит у лестницы и проводит.       Я дожидаюсь, когда хозяйка покинет комнату, прежде чем развернуть стопку вещей и внимательно осмотреть принесённый мне наряд. Безразмерные, но весьма прилично выглядящие шаровары до странного тянущего чувства в груди напоминают Гето, и я тут же тороплюсь схватиться за следующую тряпку, чтобы прогнать это неуместное ощущение. Белая рубашка из плотной ткани, чёрный корсаж со множеством маленьких декоративных застёжек спереди… Даже утеплённые тапочки по типу алладинок — со слегка загнутыми носами, и те лежали под корсетом. Неплохо для той, кому здесь не очень-то рады.       Наспех переодевшись, я спешу поскорее покинуть комнату, чтобы не заставлять хозяев ждать и не топиться самой. В конце концов, где, как не у приютивших меня людей, вызнавать интересующие подробности? А мне как можно скорее нужно собрать максимум возможной информации о мире, в котором я оказалась.       Дворецкий и правда ожидает у подножия лестницы, сложив руки за спиной, и стоит мне появиться на верхней ступеньке, ободряюще улыбается, с видимым одобрением встречая мой сменившийся наряд. Ну да, всяко приличнее того, в чём предстала в первую встречу. Меня молчаливым жестом приглашают идти следом, и я лениво осматриваюсь по сторонам, скрашивая путь. Всё, как и на первом этаже — хорошо завуалированная роскошь. Неброская и умеренная, но чётко дающая понять, что ты оказался не просто в доме неожиданно разбогатевших людей, решивших вбухать как можно больше бабок в визуальное оформление. Тот, кто занимался интерьером, явно имел изящный вкус.       Мельком видимая столовая просторна — с лихвой вмещает стол персон на двадцать, но встречают меня лишь четверо, и от того, что все хозяева дома стоят возле стола, мне даже становится неловко.       Уже знакомые Александр и Нинель, парень примерно моего возраста, с удивительно красивыми светлыми глазами, оттенок которых с такого расстояния просто нереально разглядеть, и парнишка лет десяти, с по-детски искренним любопытством изучающий меня с ног до головы. Все, кроме Александра, темноволосые и чопорные, так, что в каждом жесте чувствовался выверенный расчёт. И только Александр Сергеевич, с простым, простецким даже, взглядом, среди них казался белой вороной. Благо, что глава семьи…       — Виктория, это мои сыновья — Стёпа и Илья, мальчики, это Виктория, я вам о ней рассказывал.       Мы с Ильей, а именно старший кивнул на представление отца, окидываем друг друга оценивающими серьёзными взглядами, и чёрт знает, что на мой счёт заключает парень, а я для себя решаю, что если Илья, как и отец, варится в магическом обществе, то может рассказать не меньше Александра. Я ведь в глазах этих взрослых — ребёнок. Едва ли мне на чистом духу вывалят всю грязь и скелетов этого общества. А вот парнишка, воспринимающий меня за ровесницу, прятать неприглядное не станет. Да и давно уже ясно — по стилю жизни детей и подростков любого социума тоже многое можно сказать…       — Ну что ж, прошу всех к столу, — мужчина первым шагает во главу стола, и мы дружно ступаем следом, исподволь приглядываясь друг к другу.       Нина одобрительно вздёрнула уголками губ, разглядев мой новый внешний вид. Илья совсем не беспалевно пробежался взглядом по моей фигуре, но осознав, что я заметила, густо покраснел и ускорил шаг. И только Стёпа продолжал шагать рядом невозмутимо, снизу вверх во все глаза изучая мою фигуру.       — Ты тоже маг? — как-то восхищённо спрашивает дитя, и я успеваю кивнуть за мгновение до того, как нас настигает голос хозяйки дома:       — Стёпа, все разговоры о делах после ужина!       Ужасный порядок. Просто ужасный. Всё время трапезы мы упорно обсуждали ухудшившуюся в Москве погоду, меня расспросили о погоде в Японии. Обсудили кухню и даже моду не так давно приютившей меня страны. И по отчаянно сигнализирующим мне взглядам Александра, я прекрасно понимала, что менять заданный женщиной тон беседы не стоит. По крайней мере, во время еды. И меня, не очень любящую все эти словесные кружавчики, порядком раздражал такой настрой. Но это же светское общество, клятый этикет, все дела. Так что приходилось втихую скрипеть зубами, отвечать на восторженные расспросы Ильи о техническом прогрессе Японии и выжидать окончания банкета.       — Ну что ж, думаю, теперь можно поговорить и о делах, — Александр отодвинул опустевшую тарелочку из-под воздушного торта, отёр губы тканевой салфеткой, поднятой с колен, и наконец обратил ко мне осмысленный взгляд. — Есть какие-то вопросы, которые тебя интересуют?       Я хмыкнула, поднося ложечку с последним кусочком своего десерта ко рту. Вопросы были. И их было слишком много…       — Что у вас с проклятьями?       Всегда было интересно, что в родном мире при просмотре аниме, что оказавшись здесь — как на самом деле с проклятой энергией обстоят дела в других странах. Японские граждане могут говорить что угодно, у меня на родине, по мнению большинства взрослых, проникнувшихся пропагандой соотечественников, так называемые пиндосы тоже живут не ахти… Это просто одно из проявлений политики, тут ничего личного, как говорится.       — Да почти не встречается, — Александр незаинтересованно пожимает плечами, а я замечаю, что оба сына слушают отца едва не с раскрытыми ртами. Не столько от удивления, сколько… Читалось в детских лицах хорошо различимое восхищение отцом. — Уже больше тысячелетия. Встречаются, конечно, всякая шушера, но это обычно из разряда «выпускникам на зачёт».       — Чего?       Все прозвучавшее казалось… Не то чтобы бредом. Но мы вдруг резко словно на разных языках заговорили, и первые пару секунд я даже не до конца поняла, о каком из озвученных им аспектов спросить в первую очередь.       — Выпускникам на зачёт? — наконец определилась я с последовательностью вопросов.       — Ну да. Всякие «пиявки», «паушечи» — прилипалы, не дающие покоя, — Александр подпирает щеку кулаком поставленной на стол руки, разглядывает внимательно с отчётливым смехом в серых глазах. — И про это не знаешь?       — Я сказала дяде, что хочу жить простой жизнью, он не настаивал, — тихо поясняю я, сама понимая, как глупо это звучит. В понятии «прилипал» таится закономерное предупреждение. О таком сложно не знать, если живёшь в этом мире.       — И в какой же сказке он позволял тебе прятаться, что у тебя ни разу не возникло ни малейшего интереса? — несколько обескураженно выдыхает Илья, сидящий ровно напротив, и я на короткое мгновение перевожу на него взгляд, встречаясь с чистым изумлением на мальчишеском лице. — Они же часто встречаются даже на прохожих. Не замечала, что ли, ни разу?       Мне и остаётся только что плечами неловко дёрнуть. Спасает неожиданно Нина:       — Так, молодые люди, по комнатам. С Викой сможете пообщаться позже, а этот разговор не для вас, — неожиданно припечатывает женщина, первой поднимаясь из-за стола.       — Ну мам! — почти в голос обоими парнями.       — Никаких «ну мам». Живо, — она окидывает мальчишек строгим, давящим взглядом, и этого хватает, чтобы оба понуро опустили глазки и явно нехотя встали из-за стола.       — Хорошего вечера. Чувствуй себя как дома, — напоследок снисходительно позволяет женщина, заметно растаяв по отношению ко мне в сравнении с первой встречей. — Если перед сном ещё проголодаешься — в холодильнике на кухне есть чем перекусить. Общих приёмов пищи на сегодня больше не планируется.       — Пока, — наперебой прощаются мальчишки, и я машу всем ручкой, следя, как парни с женщиной покидают комнату.       — Может, переместимся в мой кабинет? Там и книги, чтобы наглядней показать и объяснить, есть, — предлагает Александр, когда мы наконец остаёмся одни.       — Ведите.       Я киваю, выползая из-за стола и откладывая салфетку, накрывавшую колени. Вот и долгожданная возможность узнать что-то стоящее о том, в каких условиях росла доставшаяся мне тушка. Не гарант, конечно, что местная Вика во всём этом варилась — может, и правда выбрала позицию спрятавшего голову в песок страуса. Но если я узнаю, что творится в местном магмире, то, вполне возможно, хоть в чём-нибудь разберусь, потому что пока моё видение картины состоит исключительно из знаков вопроса.