Манипуляции

      Как же забавно наблюдать со стороны за похмельным синдромом.       — Ты можешь не улыбаться так гадко? — хрипло гудит Годжо, вяло прикладываясь к стакану ледяной минералки.       — Неа, — улыбка на лице расплывается лишь сильнее, и я даже почти забываю о нежнейших вафлях с кокосовым вкусом и сливочным кремом сверху, подпирая щеку кулаком и со всем умилением следя за чужими страданиями.       А ведь не так давно, в своём настоящем теле тоже ведь умирала, выпив совсем немного. Что это: отличия в физиологии с местной тушкой или просто баффы юности? Вроде в реальные шестнадцать я похмелье тоже считала сказочной байкой…       — Нам стоит поторопиться, — хмуро и не в пример нам серьёзно оповещает Гето, отвлекаясь от завтрака на пришедшее сообщение. — Иэири пишет, что в техникум пришёл приказ отправить вас двоих в Киото на внеочередное собрание. Вы вылетаете через полтора часа.       — Какого черта им надо? — Сатору прикладывает покрытый конденсатом стакан ко лбу, переводя на друга чуть покрасневшие глаза.       — Не уточняли. Просто желают видеть вас обоих, — Гето хмуро перечитывает текст на дисплее ещё несколько раз, заметно напряжённо рыская взглядом по написанному.       Настроение портится буквально в моменте, с радужного и весёлого скатываясь в мрачное и напряжённое. Нехорошо. Крайне нехорошо, когда вызов приходит нам обоим. Что бы они ни хотели по итогу, не думаю, что это «что-то» мне понравится. А тем более Годжо…       — Сатору, скажи, я всё думаю о твоей технике…       Мысль, правда, приходит спонтанно. И не сказала бы, что я до этого всерьёз об этом задумывалась, но всё-таки… Это очень интересная тема на «подумать» и, тем более, на «узнать».       — Твоя Бесконечность. Как она работает? — Сатору переводит на меня всё ещё хмурый после новостей взгляд, непонимающе вскидывая брови. — Ну, то есть, ты создаёшь поле, бесконечно отталкивающее от тебя любую материю? Растягивая пространство между тобой и окружающим миром до бесконечности?       — В общих чертах, — он всё ещё непонимающе пожимает плечами, явно не выкупая сути моих притязаний.       — Насколько это отталкивание и растягивание пространства безгрешно?       Честно говоря, я и сама с трудом понимала, в какую сторону неслась мысль неожиданного озарения. Но было кое-что, что даже дилетантка-я знала наверняка.       — Потому что, если бы твоя «бесконечность» была полной и совершенной, — медленно, всё ещё стремясь осознать собственное осознание, проговариваю я, рыская невидящим взглядом по столу, но совершенно не видя ничего перед собой, слишком увлечённая размышлением. Никакая это не «чёрная дыра», и бесконечность его не безгрешна. — Волны света и молекулы кислорода не проникали бы также. Ты бы рано или поздно попросту задохнулся и более того — был бы невидим для окружающих, потому что мы видим только то, что отражает световые волны, и это отражение улавливает наша сетчатка…       К моменту, когда я наконец вскидываю вновь сфокусировавшийся взгляд, лица у парней такие… Что картины можно писать. Полное ахреневание в глазах и чертах лиц. Можно было бы собой гордиться, если бы не те тревожные выводы, что следуют сразу за этим откровением. А, может, не стоило…       Годжо в стол утыкается идентично расфокусированным взглядом, что и я пару мгновений назад, а у Сугуру и вовсе взгляд на друга становится… Да едва ли я могу вдумчиво охарактеризовать то, что плавает в светло-карих глазах Гето, обращённых на Сатору.       — Будь предельно осторожен с тем, что достигает скорости света, Сатору, потому что это может быть твоей Ахиллесовой пятой, и тогда пророческие сны Даши уже не кажутся таким «бредом», — жёстко припечатываю я, метаясь между ощущением гордости собой за грамотно подведённые ниточки и сожалением о развеивании чужих самооценок. Но, может, хоть так Сатору не будет щёлкать клювом в битве с Фушигуро?       — Интересно, — вместо каких-либо других комментариев бурчит Годжо, тут же вскидывая на меня изменившийся взгляд.       Не злой, не испуганный. Не благодарный за наводку на размышления или недовольный. Какой-то странный, полный непонятного интереса то ли к моим словам, то ли к путям моих размышлений. Только вот и дальнейших комментариев я не получаю ни от одного из мальчишек — оба возвращаются к прерванному завтраку, разом словно забыв о брезжившей на горизонте проблеме со стариками.       Наверное, продолжающееся в пути до аэропорта молчание могло бы подстегнуть и неслабо нагнать совершенно не желательного напряжения, если бы в этот момент я не была так сильно сосредоточена на размышлениях о стратегии. То, что старики пожелали видеть нас обоих, наталкивало на мысли о том, что потребуется им от меня именно моя способность в применении против Годжо. Вероятнее всего, потребуют в их присутствии внушить что-то наследнику древнего клана, вызывающего у них столько опасений. Но интересно, как далеко зайдут их запросы, и насколько жёстко можно отбривать их притязания. Можно, конечно, поиграть в парламентёра и политика, выкрутить на максимум собственную изворотливость, в прошлой жизни не раз и не два спасавшую мне задницу. Только вот надо ли? Очень сомневаюсь, что моя хитрожопость может посоревноваться с десятилетиями взращиваемой хитростью старпёров. Глупо надеяться даже на то, что мои попытки вывернуться никем не будут замечены. Совсем не тот контингент, который можно подёргать за нос, уповая на безнаказанность. Так, может, и нахер осторожность и изворотливость? Как любила говаривать мамуля: «будешь наглым — будешь сытым». А уж в нашей ситуации и вовсе — с нетронутой задницей. И раз уж в этой лодке вместе со мной, так некстати наделённой опасненькой в перспективе способностью, затесался малолетний решала этого мира… Нельзя, совсем нельзя оплошать и обосраться. Я совершенно не хочу проверять, насколько закрепилась в голове Годжо симпатия ко мне, и что будет, если я трусливо воспользуюсь техникой, пойдя на поводу у стариков. В открытую против держащих власть, может, выступать и неразумно, но есть ли выбор? Может, намекнуть на припрятанные в рукаве козыри, даже если их нет, не такая уж плохая идея?... Это как в покере — главное, сохранять хорошую мину, даже если расклад откровенно паршивый.       — Годжо…       Сатору замирает, так и не дойдя до проверяющей билеты работницы аэропорта.       — В случае чего — я не собираюсь идти на поводу старейшин, но будь готов, что придётся подыгрывать…       Парень хмурится, даже не стараясь скрыть настороженности во взгляде. Недоверия. Чистого до кристальности сомнения, что мне можно доверять. В целом, не могу его за это винить, честно говоря, окажись мы в противоположных ролях, я бы тоже ему не доверила собственную судьбу. Я ведь в его глазах непонятная во многих аспектах гайдзинка, пятнадцатилетняя пигалица, непонятно что имеющая за душой. Приворожившая какого-то взрослого парня в угоду собственным прихотям, подчинившая его в первый же день знакомства… Кто ж знал, что это аукнется мне так скоро!       Я не дожидаюсь от Сатору какого-то внятного ответа — он всё ещё очевидно мучается похмельем, а потому просто возобновляет путь к работнице аэропорта, оставляя меня позади.       Сложный путь. Полный опасений и сомнений, как минимум, с моей стороны. Что творилось в светлой головушке парниши, я не бралась даже предположить. Глупо было рассчитывать, что нынешний Годжо Сатору тот же самый, что в аниме под моим рассеянным взглядом, больше увлечённым проверкой тетрадей учеников, вещал розововолосому юнцу о глупости и никчёмности стариков. Недостаёт непоколебимой уверенности в собственных взглядах и неприкосновенности на всех уровнях жизни. Недостаёт незыблемой, а не показушной, наглости и кучи других качеств, позволяющих бесстрашно и безропотно смотреть на тех, кто в одночасье может не то чтобы оборвать твою жизнь, но знатно её обосрать. Хотя, объективности ради — дело, скорее всего, было исключительно в отвратном самочувствии, потому что в голубых глазах ни на секунду не проскальзывало тени страха. Скорее уж утомлённость и лёгкий флер раздражения. Впрочем, многие подростки на его месте вообще могли бы встать в «позу» и тупо послать взрослых со всеми их требованиями…       Конвой, а по-другому парочку одетых в традиционные одежды мужчин назвать нельзя, встречающий в холле аэропорта, напрягу только нагоняет, и я буквально чувствую, как ускоряется сердцебиение. Планы планами, но я не инфантильная идиотка, надеющаяся на собственную невзъебенность. Откровенно говоря, даже Годжо под боком не утешает. Я прекрасно знаю, как работает подобная система власти: надеяться, что они будут бить в открытую — верх наивности. А вот подлянки и даже убийственная месть — всегда пожалуйста, хавайте, как говорится, не подавитесь. Не хотелось бы, чтобы в полёте на родину мой самолёт «случайно» потерпел крушение. Да и других способов убрать человека быстро и будто бы случайно хоть жопой жуй. Яды, автокатастрофы, банальные наёмники, вполне способные обстряпать убийство так, что ты даже не заметишь, что отъехал на тот свет… Значит, нужно вывернуться так, чтобы убивать меня было невыгодно… Остаётся надеяться, что в мою способность они верят, а Годжо обладает достаточным актёрским талантом.       В зале, куда нас провожают, не давая даже выдохнуть после долгого пути, сумрачно, почти темно. И бумажные перегородки, подсвеченные дрожащим светом свечей, выглядят настолько по-дешевому театрально, что всё напряжение, копившееся за время пути, словно проткнутый воздушный шарик — свистит в мыслях и улетает куда-то в бескрайние дали, оставляя вместо себя только глухое раздражение и желание бодаться до конца. Маразматичные клоуны, мать их через колено и по заднице… Ну давайте посмотрим, что за хрень вы придумали.       — Годжо Сатору, Тревеева Виктория, — на удивление, чётко и правильно произносит один из голосов, когда за высвеченными желтоватым светом перегородками возникают чёрные тени. — Мы пригласили вас для обсуждения сложившегося затруднения.       — О, неужели? — ехидно тянет Сатору, поворачиваясь в ту сторону, откуда мгновением назад долетел голос. — Кто бы сомневался.       — Замолчи, мальчишка. Тебе не давали слова, — возмущённо басит другой, более грудной и низкий баритон, доносясь уже с другой стороны.       Я только головой вертела да на Годжо поглядывала, следя, как расплывается по мальчишечьему лицу ядовитая улыбка.       — Ну разумеется. Вы же никого, кроме себя, слушать не хотите, — парень словами едва не плюётся, суя руки в карманы брюк и чуть расправляя плечи. Голубые глаза, слегка скрытые рассыпавшейся лохматой чёлкой, зло рыскают по перегородкам, вероятно, бессильным перед его взором.       — Именно поэтому девочка была приглашена, Сатору Годжо, — заговаривает более высокий, даже слегка похожий на женский, голос. Впрочем, прекрасно было слышно, что говорит всё же не женщина. — Твоё неумение подчиняться. Сегодня ты перечишь нам, демонстрируя вздорный характер, а завтра назло собираешь вокруг себя отступников, жаждущих перекроить мир в угоду вашего юношеского максимализма, ломая порядок просто из соображений непокорности.       — Прогнившие устои, что созданы лишь для того, чтобы оберегать ваши дряблые задницы в тепле и комфорте? — Годжо презрительно щурится, морща точеный нос. — Невелика будет потеря.       — Вот! Именно об этом я вам и говорил! Уже сейчас зарвавшийся мальчишка грозит нам расправой, а что будет через пару лет?!       — И всё-таки разумно ли привлекать к нашим делам чужака?...       — Девчонка уже доказала, что обладает техникой, дающей власть даже над хваленым дарованием почти вымершего клана. Сколько можно откладывать и приглядываться? — насмешливо и пренебрежительно вопрошает ещё один незнакомый голос, весьма властный и звучный, словно давно и прочно привыкший отдавать приказы. — Девочка…       — У меня есть имя, — пока что весьма вежливо поправляю я, приглядываясь к весьма внушительной тени на одной из перегородок.       Силуэт выглядел плечистым и мощным, но и дураку понятно, что игра тени бывает крайне обманчивой. Впрочем, не имело смысла отрицать, что звучащий голос казался монументальным.       — Разумеется, — совершенно не впечатлённо соглашается всё тот же безымянный, обратившийся ко мне мгновение назад. — На протяжении этих полутора месяцев мы следили за тобой. Не все твои действия нам нравятся, но мы были радушными хозяевами, позволяя тебе обживаться и привыкать на твоё усмотрение. Тем не менее, пришло время отплатить нам за наше радушие…       Я не жду дальнейших команд или пояснений, оборачиваясь к Сатору, и когда ответный взгляд голубых глаз устремляется мне в глаза, бросаю короткое и спокойное:       — Подчинись…       Белёсые ресницы вздрагивают, распахиваются шире в неверии, а я застываю, удерживая зрительный контакт и выжидая дальнейших действий со стороны стариков. Отчаянно надеюсь, что Сатору не отвернётся и ничего не скажет на протяжении всего представления.       — Сообразительная какая, — довольно гудит голос, первым попрекнувший Годжо в неповиновении. — Прикажи ему повиноваться Совету.       Я улыбаюсь, не отрывая от глаз настороженного взгляда. Слежу, как медленно хмурятся белёсые брови над красивыми глазами и, помолчав пару томительных мгновений, звучно и проникновенно роняю:       — Ты продолжишь служить на благо своего мира, делая всё, чтобы не позволить злу воцариться…       Розоватые губы едва заметно вздрагивают в лёгком намёке на улыбку, но Сатору прекрасно выдерживает маску невозмутимости на лице, и едва ли этот лёгкий жест вообще увидел кто-то, кроме меня.       А вокруг нарастает шум и гам, и отчётливо слышится шуршание повскакивавших со своих мест стариков. Тени на перегородках выросли, задрожали из-за заколыхавшихся язычков огня на свечах.       — Паршивка!!!       — Как ты смеешь?!       — Ты хоть понимаешь, чем можешь поплатиться за свою наглость?!       Я улыбаюсь шире, довольнее, переводя взгляд к силуэтам на тонких перегородках. Выжидаю ещё какое-то время, вслушиваясь во звучащие возмущения и угрозы, но когда от кого-то из них прилетает почти оформившееся обещание моей неминуемой расплаты, наконец разлепляю губы, давя из себя всё самодовольство и дерзкую нахальность, какую только удаётся наскрести:       — Уверены, что если попытаетесь, то сумеете?       То, что происходит в следующую секунду, даже вздрогнуть заставляет — откуда-то со стороны всё тех же перегородок мелькает тень, а в следующее же мгновение справа от меня в несуразной позе застывает один из провожавших нас мужчин с занесённой за левое плечо катаной. Ещё бы чуть-чуть, и этот наискось рубящий удар пришёлся бы на мою несчастную тушку, только вот реакция у Сатору оказывается молниеносной, а в голубых глазах, когда я к нему поворачиваюсь, невысказанная поддержка, и белёсые ресницы едва заметно опускаются в кажущемся мне одобрении.       — Вы, конечно, можете попытаться со мной поквитаться, — я шагаю чуть вперёд, деловито складывая руки замком за спиной. Расправляю плечи, уверенней осматривая по-прежнему вытянувшиеся тени вставших людей. — Но в таком случае — не обессудьте, если через полгода разгул проклятий на ваших землях покажется вам забавным развлечением на детском утреннике.       — Что ты имеешь в виду? — чуть не рычит тот самый показавшийся мне самым властным голос.       — Кто знает?! — я пожимаю плечами в игривом недоумении, слишком преувеличенном, чтобы показаться искренним. Почти подначиваю всем своим видом проверить на достоверность мой блеф, и всей душой молюсь, чтобы они повелись и спасовали. — Вы вольны проверить.       — Думаешь, сопляк Годжо может спасти твою змеиную шкуру? — рокочет всё тот же голос, определённый мною уже, как негласный лидер этого сборища.       — А вы думаете, под моим контролем только Годжо? — я строю разочарованную мордашку, в гипертрофированном расстройстве клоня голову к плечу и по-детски капризно дуя губы. — Хотя-я-я… Да, определённо, у меня то-о-олько Годжо, вам совершенно не о чем беспокоиться…       Я уже откровенно паясничаю, войдя в раж кровожадной и отбитой на всю голову суки, жаждущей устроить полнейшую анархию. Надеюсь, в этом мире нет магов со способностями читать мысли. А если и есть, то они сейчас не в этой комнате, иначе мне пиздец на холодец.       — Ты блефуешь.       — Да, — я как идиотка радостно мотаю головой в полном согласии, распахивая глаза шире и улыбаясь уже до треска щёк. — И вы всегда можете проверить это лично. Узнать, есть ли еще такие же, как Годжо. Выяснить, сколько их и сколько чудесных внушений в их мозгах ждут своего часа и при каких обстоятельствах они активируются… На всё воля ваша, кто я такая, чтобы противиться, верно?       И вот теперь самый главный вопрос дня — насколько они самовлюблённые, горделивые и самоуверенные, чтобы проигнорировать эту очевидную назревшую опасность. Реверсивная психология опасна, но, как правило, с психически-неустойчивыми личностями. У людей, склонных анализировать и проявлять осторожность, подталкивание к активным деструктивным действиям должно вызывать опасения и заставлять хотя бы поспешность решений отложить… Пан или пропал? Так ли хорошо я шарю в психологии или те несколько пропущенных из-за пьянок и студенческого похуизма пар сейчас обеспечат меня билетиком на тот свет?..       — Чего ты хочешь?       Сейчас главное не подать виду, какая гора с плеч сваливается вместе с этим вопросом. Я чуть приосаниваюсь, перетекая из напряжённой позы с наклоненным вперёд корпусом в прямую и расслабленную. Одёргиваю пальто, деловито оправляя лацканы рукавов и демонстративно игнорируя собравшихся вокруг, пусть и невидимых в полной мере, оппонентов.       Всё ещё висящий в воздухе захваченный в плен техники Сатору мужчина как нельзя кстати хрипит, пуча глаза, и я оборачиваюсь к Годжо, в очередной раз заглядывая ему в глаза.       — Отпусти несчастного, а то его хрипы раздражают.       — Какую же змею ты пригрел на нашей груди, Гакуганджи! — в сердцах выплёвывает кто-то из спрятавшихся за ширмами стариков, пока об дощатый пол гремит костями свалившийся с ног мужчина.       — Вы правы, не стоило меня приглашать, — я сменяю широкий оскал улыбки на тонкую, едкую улыбочку, вновь складывая руки за спиной. — У моей техники есть слабые места, безусловно, вы о них уже пронюхали. Но также у неё есть много неприятных особенностей…       Тишина, которая повисает после того, как я прерываюсь буквально на середине мысли, длится долго. Я высчитываю про себя почти полную минуту, когда со стороны доносится тот самый, похожий на женский, голос, полный раздражённого разочарования:       — И ты нам о них, разумеется, не расскажешь.       — Разумеется, — охотно соглашаюсь я, в очередной раз с энтузиазмом тряся головой. — Иначе же никакой интриги. А без интриги жить скучно, тем более, если так долго, как вы. Так что повторюсь — вы всегда можете проверить всё сами.       Игра на грани фола. Они либо нароют ровно ноль, потому что и отыскивать по сути нечего, и повесят на меня мишень, уверившись в моей наглости и бессилии, либо настолько зароются в мнительность, что сами, собственными же додумками сделают из меня монстра в своих глазах. Но ведь всё ещё есть вероятность, что я свалю из этого мира домой раньше, чем они спустят на меня всех собак и устроят охоту на ведьм…       — Мелкая паршивка…       — В любом случае, не советую чинить мне препятствий.       Я не слушаю дальнейших обсуждений моей гадкой персоны. Разворачиваюсь на пятках резко, чувствуя, как взлетают собранные в высокий хвост волосы. И чеканным шагом следую в сторону выхода, подбираясь и готовясь к нападению. Мало ли, вдруг ожидание поджопников поможет мне избежать атаки и не подпортить уже сложившееся впечатление. Только вот никто нападать и не торопится, и я без малейших затруднений раздвигаю массивные сёдзи, вырываясь на солнечную энгаву и полной грудью вдыхая такой сладостный кислород. Ну, нам по крайней мере не ударили в спину, уже, можно сказать, достижение…       — И зачем…       Я шикаю, не давая Годжо, следующему по пятам, закончить вопрос. Торопливо вышагиваю в сторону выхода с территории Совета, внимательно рыская глазами по сторонам. Вдруг старики одумаются и бросятся вдогонку, точнее — отправят такой плохой мне карательный отряд. Только вот до огромных белых торий удаётся добраться без проблем и происшествий, что почти доводит до истерики — агонизирующее сознание, ожидающее неминуемой расплаты за наглость, бьётся в черепной коробке, понукая ускорить шаг, побежать, спасаться, блять, пока не поздно. Тормозить себя приходится титаническим усилием воли и каждый шаг выверять вдумчиво, полностью концентрируясь на собственных движениях.       Вдох — выдох, шаг за шагом, размеренно и неторопливо.       Я слышу, как позади отчётливо стучит перестук чужих ботинок по старым, местами полустёртым ступеням, и животное бессознательное проявление разума почти готово расценить в этом звуке преследования очередную опасность. Ненавижу это: подсознание вечно пытается напугать до заячьей трясучки, благо хоть силы характера хватает держать всё это внутри, а то кориться ещё и вечными приступами стыда…       — Так что это было?       Я снова шикаю, едва не вскипая от такого неуместного сейчас желания Годжо поболтать. В месте, где мы только что навели шороху и подожгли свечи на складе тротила… Очень, конечно, умно чесать языками и откровенничать.       — Потом, — выдыхаю, чуть спуская контроль над телом и потирая переносицу. Я очень близка к тому, чтобы расплыться безобразной бессильной кляксой сомнений и метаний, и до этого момента надо бы скрыться в каком-нибудь малодоступном уголке. То, что теперь старики не спустят с меня глаз — факт.       Может, поплакать, чтобы весь негатив разом вышел?...       — Нет уж, какого чёрта это было? — он дёргает за руку слишком резко, и я запинаюсь, неловко покачиваясь на самом краю очередной ступеньки, когда и вторая рука поддерживает, позволяя восстановить равновесие. — Не бойся, вокруг ни души. Хотя, нет, парочка высыпала из главного зала… Но, может, хоть намекнёшь, пока они не прибежали? Понимаешь хоть, чем это чревато?       Он заглядывает в глаза с насмешливой улыбкой на губах, но хватка на плечах явно намекает, что без ответа меня не выпустят, и этот вопрос-просьба чистая формальность.       — Я сделала, возможно, самую большую глупость, какую могла допустить, — от былой бравады ни следа — тупо нет на неё больше сил, и в глаза Годжо я заглядываю устало и, наверное, в какой-то мере обречённо. — Но, возможно, если они увидят опасность в ком-то другом, хоть на время перестанут видеть её в тебе.       — Ну ты и дура, — цыкает парень, утомлённо зажмуривая глаза на мгновение. — А я надеялся, что просто по глупости не понимаешь, что творишь…       — Чего тогда не остановил? — с вялым смешком интересуюсь я, вглядываясь в путь за его плечом.       Какой у них приказ? Остановить и вернуть? Порешить на месте? Вряд ли — против Годжо едва ли отправили бы двоих…       — Ты ведь просила подыграть, — он пожимает плечами дёргано, с раздражением, чуть сильнее стискивая ткань пальто на моих плечах. — Да и раскрой я твою авантюру — тебя тут же бы прижали к ногтю, и не спасло бы ни гражданство другой страны, ни мои попытки вмешаться. После таких заявлений их поддержал бы даже мой отец…       — А он там был? — удивление удачно стирает накал напряжения, и я недоумённо вскидываю брови, пытаясь понять, видела ли, чтобы Годжо обращал особое внимание на чьё-то присутствие.       — Он не входит в Совет, но о случившемся прознает быстро, — Сатору вновь вздыхает, ослабляя хватку пальцев и опуская взгляд с моего лица. Несколько раз проводит ладонями по плечам, словно расправляя смятую им же ткань, и наконец отпускает, возвращая взгляд глаза в глаза. — Не о таком я подразумевал, когда говорил, что против стариков надо дружить…       — Я знаю, дружочек, — звучит почти плаксиво, потому что я и в самом деле предельно осознаю, чем это может обернуться. Только вот… Может, я просто идиотка, не утруждающаяся долгими размышлениями, несмотря на то, что утверждаю обратное, но мне это в моменте показалось единственным выходом. — Но союзы против общего врага всегда прочнее, чем выстроенные на лживом взаимоуважении. По крайней мере на какое-то время ты не главная их головная боль…       Ну-ну… Жертвенная идиотка. Феерично проваленный план быть осторожной. Лучше не придумаешь.       Годжо качает головой впервые на моей памяти со строгим осуждением в глазах, и это было бы даже забавно — заставить кого-то вроде него сбросить маску балагура и извечного шута, если бы ситуация не отдавала перцем и порохом на вкус. Он открывает рот, видимо, намереваясь что-то сказать, когда нашего слуха достигают очевидные звуки погони. Медленно они, но уж явно стараются…       Я порываюсь обойти Сатору, чтобы лицом к лицу столкнуться с последствиями своей самонадеянности, но рука, выставленная Годжо в сторону, мешает мне его миновать, а взгляд сверху, полный спокойного покровительства, перешибает грудину, лишая возможности дышать. Неожиданно в сущем мальчишке, что я видела в нём с момента знакомства, проглядывается кто-то взрослый и способный защитить, и это в равной степени даёт сил и напрочь лишает их.       Чёрт знает, какая сила не позволяет мне осесть на разом ослабших ногах, когда Сатору поворачивается ко мне спиной, а бегущие к нам мужчины, безоружные, но очень уж решительно настроенные, замирают в отдалении, опуская руки на рукояти оружия.       — И что же вам приказали? — елейно интересуется парень, поднимаясь на ступень выше и вновь замирая. Я не вижу его лица, всё также растерянно замершая за его спиной, но отчётливо выглядываю, насколько расправлены плечи, а белобрысая макушка приподнята в демонстративном бесстрашии.       — Требееба Бикутория обязана покинуть территорию Японии в течение двенадцати часов, — с явно слышимым напряжением выдаёт один из безымянных конвоиров, и по вздувшимся жилам на шее видно, что проблем эти ребятки-воротилы ожидают даже сильнее, чем я.       — И что будет, если она этого не сделает? — как будто бы совсем не обеспокоенно интересуется Сатору, расслабленно, почти скучающе поведя плечами.       — Совет не хотел бы, чтобы ситуация обострялась. До проведения полного расследования госпоже иностранке лучше вернуться домой, — чуть более дипломатично откликается второй, что с момента первой встречи предпочитал хранить молчание.       Сатору оборачивается ненадолго, почти вернув внимание обратно на преследователей, но я умудряюсь перехватить его взгляд и едва приметно кивнуть. Расклад не самый плохой, можно сказать — лучший из тех, на что я могла рассчитывать. Почти идеально вписывающийся в изначальную стратегию. Разве что были наивные чаяния, что времени на попрощаться дадут больше…       — Хорошо, кажется, госпожа иностранка не против, — Сатору пропевает гласные издевательски, вновь сосредотачивая всё внимание на максимально собранных мужчинах.       — Тогда позвольте нам проводить…       — Нет, — Годжо перебивает говорившего, не дослушивая, решительно мотнув головой. — Я сам её провожу.       Я касаюсь острого локтя парня, не дожидаясь, пока разгорится спор. И когда голубые глаза сосредотачиваются на мне, заглядываю со всем убеждением и уверенностью, на которые способна.       — Давай сделаем, как они хотят, — мне даже удаётся спокойно улыбнуться, чтобы совсем уж не попортить тот спектакль, что разыграла в ратуше наверху. Едва ли хоть секунда из нынешнего разговора потом не будет доложена и описана старикам в мельчайших подробностях.       Вылет из Японии проходит сумбурно. Впопыхах, под непрекращающимся давлением. Мы с Годжо молчаливо вглядываемся друг другу в глаза, пока один из конвоиров покупает мне билет, обстряпывая быстрый и беспроблемный отъезд. Впрочем, выработанная привычка везде таскать с собой документы играет на руку. Не мне, правда, но всё же.       Прощание выходит скомканным и неловким. Годжо возвышается совсем рядом, стремясь достичь конфиденциальности последнего разговора, и в чуть сутулящейся фигуре спрятавшего руки в карманы мальчишки заметно лёгкое напряжение.       — Серьёзно, Сатору, если вам поступит предложение сопроводить предназначающуюся для Тенгена тушку, будьте предельно осторожны. Не бери на себя слишком много, основной замес случится под конец, когда вы отправитесь в техникум, — строго повторяю я, предыдущие пять минут потратив на уговоры упорно молчавшего парня.       Он только смотрел с высоты своего роста с нечитаемым выражением лица и словно вообще меня не слушал, отмахиваясь короткими «ага».       — Слышишь? Пообещай, что отнесёшься к этому серьёзно и не будешь недооценивать противника! — я не выдерживаю этой странной отчуждённости в вопросе, который кажется мне таким важным, а потому легонько шлёпаю парня по груди, мимолётно отмечая, что никакой бесконечности и в помине нет.       Он кивает, на короткое мгновение отводя взгляд, а потом возвращает его к моим глазам, даря лёгкую усмешку.       — Береги себя, и постарайся больше… Так не делать, — вполголоса просит Сатору, когда по громкоговорителю объявляют посадку на мой рейс. — У тебя всё-таки нет бесконечности в арсенале…       Последнее замечание, которое должно звучать, как самодовольная издёвка, больше похоже на вымученную пародию, и Годжо неловко кривит губы, сам, кажется, понимая, что всё это рассусоливание не в его стиле. Так что парню хватает глубокого вдоха и какого-то принятого решения, чётко отразившегося в голубых глазах.       — Не кисни, — я зарываюсь ладонью в мягкие белые волосы, безжалостно и несколько грубовато лохматя и без того небрежную причёску. — И передавай от меня привет Гето.       Я с намёком поигрываю бровями напоследок, с улыбкой следя, как поджимаются мальчишеские губы.       — Пошла ты…       — Бывай.       Легкий взмах ладонью на прощанье, мимолётный взгляд, мазнувший по ставшему привычным лицу, и решительный поворот в сторону зоны посадки, просто потому что совсем не время раскисать и распускать сопли.       Да, быть может, я поторопилась и переборщила с агрессией, но я не думаю, что этой поспешностью хоть сколько-нибудь испортила то, что и так давно нарывало гнойной раной. Плохо, что ли, если старики зашевелятся и начнут с чуть большим энтузиазмом оглядываться по сторонам, пытаясь отыскать следы моего вмешательства? Не думаю. Может, даже нароют парочку проблемных фактов в их родном курятнике… Плохо будет, если, перестраховки ради, мне решат пустить кровь, но всё ещё был самый безумный вариант, что выход из этого увлекательного приключения лежит через смерть. Да и стоит ли бояться того, что неизменно ждёт каждого из нас в конце пути? Каждый сам выбирает, от чего умереть — от старости ли и разбивающих болячек, пагубных привычек или наглой, безбашенной беспечности… Конечный результат от этого всё равно не сильно-то меняется — из перспектив только деревянные доски над остывшим телом, и в качестве выбора — земля или огонь крематория.       Так что я поглубже вдыхаю, падая в мягкое кресло бизнес-класса, откидываю голову на изогнутую спинку и позволяю себе просто закрыть глаза.