Манипуляции

      В пятом часу вечера в вагоне поезда достаточно людно — много людей, слишком очевидно держащих путь к отдыху и развлечениям. Компании таких же, как мы, юных школьников, группки ребят постарше, парочки, семьи с маленькими детьми, пара людей с чемоданами наперевес, судорожно проверяющие сумки ручной клади на наличие документов.       Мы расположились в самом начале вагона. Я, Годжо, Гето и Нанами. Сёко, по словам Сугуру, отказалась от поездки в последний момент, не утруждаясь объяснением причин, и моё вскользь брошенное предложение уговорить её передумать было весьма дружно отклонено. Поразительно слаженный порыв уважать чужие решения, особенно учитывая, что среди отклонивших предложение был и Сатору, сейчас активно строящий глазки группе девчонок, стоящих у ближайших к нам дверей и не стесняющихся его откровенно разглядывать и шушукаться о чём-то между собой.       Я сидела у самой стены, надёжно окружённая ребятами. Опиралась плечом о прохладную стену с каким-то аляповатым постером неизвестной мне музыкальной группы и вчитывалась в текст пришедшего недавно сообщения от Грейси.       Кажется, в гостиницу прибыл один из политиков, вращающихся в весьма высоких кругах, на встречу с иностранным неназванным гостем. Смысла срываться ради перехвата того, кого могу попросту не застать по приезде, я не видела. К тому же не было резона рваться к власть держащим, если у меня даже приблизительного плана не было. Да, обрастать случайными полезными связями, когда выпадает случай — хорошо, но и дёргаться ради чего-то подобного целенаправленно было откровенно лень. К тому же, сорвись я сейчас, у ребят появятся вопросы, а юлить и наводить интригу я не хочу — лишнее внимание мне пока ни к чему.       — Сатору, прекрати, — устало просит Сугуру, стоящий буквально над душой, переступая с ноги на ногу.       — Что? Я ничего не делаю, — Годжо, судя по голосу, усмехается. Я наконец поднимаю глаза на спутников, выплывая из собственных мыслей и обращая внимание на происходящее вокруг.       — Ты уже минут пять откровенно кривляешься, чтобы они от тебя глаз не отводили, — Гето закатывает глаза, удобнее перехватываясь за поручень над нашими головами.       — Неправда, — белобрысый фыркает возмущённо, при этом противореча себе же, очень картинным жестом зачёсывая лохматую чёлку назад одним изящным движением руки.       — Правда, павлин ты раздутый…       Я скашиваю взгляд на сидящего справа Кенто, отстранённо читающего какой-то серовато-зелёный томик.       — Что читаешь? — с любопытством заглядываю в пестрящие иероглифами страницы, но от количества всё ещё непривычных символов разве что в глазах рябит.       — «Книга Пяти Колец» Миямото Мусаси, — даже не отрывая глаз от текста, отзывается парень.       — О, у нас есть что-то типа «Властелина Колец»? — с энтузиазмом вклинивается Годжо, склоняясь в поясе и почти лицом залезая в чужую книгу.       — Это философский трактат о фехтовании, — Нанами отстраняет руку с зажатой книгой, чтобы избежать чужой попытки помешать.       — Ну ты и зануда, — Годжо выпрямляется обратно, поправляя очки на переносице. — Даже на прогулку взял учебник.       — Кому-то не помешало бы хоть разок взять в руки книгу, чтобы справиться с собственной антисоциальностью, — тягостно вздыхает блондин, перелистывая страницу и по-прежнему обделяя нас взглядом.       — Я держал в руках книги, — Сатору капризно дует губы, и Гето рядом фыркает:       — Манга не считается…       — И вообще, ничего я не антисоциальный, — белобрысый замечание друга игнорирует, пиля сидящего перед ним Кенто взглядом из-за тёмных очков.       — Продолжай себя в этом убеждать, — благосклонно предлагает Нанами, перекладывая ногу на ногу.       — Я нравлюсь людям! — Сатору гаркает слишком уж громко, видимо, решая децибелами продавить собственную позицию, но на него оборачивается полвагона, и Гето тут же кладёт руку на голову друга, силой заставляя его склониться и стать чуть незаметнее.       Забавно, конечно, за ними наблюдать. Как цирк прям, с конями в моём лице, потому что желание загоготать дикой кониной приходилось в себе буквально давить.       Годжо фыркает, встряхивая головой и вынуждая чужую руку упасть с макушки, выпрямляется и поправляет одежду, пока Гето трёт переносицу. Они замолкают оба, Сугуру достаёт мобильный, что-то разглядывая на дисплее, Сатору крутит головой по сторонам, видимо, ища, чем ещë себя можно занять. Я сидела, с любопытством разглядывая его снизу вверх. Потешный. Как игривый наглый щенок, что носится по квартире и ищет, чем бы ещё поиграть, и наблюдать за Годжо было почти так же умилительно, как за тем самым щенком.       Он неожиданно поворачивает лицо ко мне, чуть склоняя голову, и растягивает губы в широкой самодовольной улыбке. Даже тëмные линзы излюбленных круглых очков, бликующие в свете ламп, не мешают понять, что смотрит в ответ.       — Мика-тян, — тянет довольно, словно придумал что-то… Гадкое, это же Годжо, чему ещё он может так ехидно радоваться. Нанами рядом почему-то возмущённо фыркает, по-прежнему не поднимая голову от книги. — Ты когда-нибудь внушала людям любовь к себе или симпатию?       Преувеличенно-невинный тон, не сходящая с лица очаровательная улыбка. Прямо само обаяние воплоти.       Я хмыкаю, иронично-вопрошающе приподнимая брови.       — Я слишком себя люблю и уважаю, чтобы довольствоваться фальшивками в собственной жизни.       — Правда? — он склоняется, практически нависая, пальцем тянет очки на кончик носа, чтобы удобнее было заглянуть в глаза. — А в дневнике кое-что другое написано…       — Он ещë и дневники чужие читает… — так, что слышу только я, сокрушëнно бурчит рядом Кенто.       Чёрт… А ведь Сатору действительно пролистал записи чуть глубже, чем я… Вот ведь подстава…       — Мало ли, что там написано, — я тяну губы в дерзкой улыбке, невозмутимо подаваясь чуть ближе к пронзительно-голубым глазам. — В некоторых газетёнках пишут, что за нами инопланетяне наблюдают, и что? Когда ждать вторжения?        — Какой смысл писать неправду в записях, которые никто никогда не увидит? — непонимающе, всё также улыбаясь, спрашивает парень, и, чуть помедлив, отстраняется, выпрямляясь в полный рост.       Гето косит на нас любопытствующим взглядом, прислушиваясь к беседе, а вот Кенто, сидящего рядом со мной, смело можно считать наглядной иллюстрацией поведения «я вообще вас не знаю, вас нет».       — Дневник-то не волшебный, мало ли кто возьмётся читать, — я беспечно пожимаю плечами, не отрывая взгляда от лица Сатору. — А внушать людям опасения — это весьма действенная тактика, если хочешь отпугнуть хотя бы половину интересующихся тобой прилипал.       Сугуру одобрительно хмыкает, то ли в ответ на прозвучавшее признание, то ли на тонкий намёк в сторону Годжо. Сам же белобрысый мимолётно поджимает губы, но комментировать не спешит, разве что, судя по смутным ощущениям, гипнотизировать взглядом не прекращает, и поди разберись, что там за мысли плавают в его бедовой головушке насчёт всего прозвучавшего.       Нет, ну а как? Я, лично я, действительно никогда бы не стала пытаться заставить кого-то испытывать какие-то эмоции относительно себя. Хотя, может, страх… Но точно не любовь и не симпатию. Я гордячка, всю жизнь прожившая по принципу: «я вам не нравлюсь, ой, как славно, я бы расстроилась, будь иначе». А судя по вопросу Годжо, он в дневнике умудрился нарыть что-то, что полностью противоречило моей позиции. Так что фиг с ним — попытаемся свалить разногласия показаний и улик на «мнительность» и манию преследования. Притянуто, конечно, за уши, но лучше, чем вообще ничего или попытки переобуться, когда я, в отличие от него, тех записей не видела.       — Идёмте, — Кенто прерывает повисшее меж нашей компанией молчание, захлопывая книжку и убирая её в небольшой рюкзак за спиной.       Я и не заметила, что поезд начал медленно снижать скорость, готовясь к прибытию на вокзал.       Токио поразительный город. Огромный. Я бы сказала — монументальный. Парни уверенно лавируют в толпе, обсуждая что-то меж собой, а я плетусь чуть позади, самозабвенно глазея по сторонам. Может, как-нибудь сподобиться основательно побродить, изучая окрестности?       Настроение было странным, ламповым, когда хотелось замереть посреди этой спешащей толпы, мазать взглядом по проплывающим лицам и просто ловить атмосферу, вдыхая её, пропитываясь ею до кончиков пальцев. И я замираю, повинуясь такому редкому умиротворению и ощущающимся волшебным наитию. Кто-то пихает со спины в плечо, прохожие шипят, возмущаются неожиданно возникшему препятствию на их пути, но как же плевать, и я только кривлю довольную усмешку шире.       Сколько себя помню, меня всегда впечатляли толпы. Хотя, пожалуй, не меня одну. Это странное чувство — находиться среди множества тебе подобных и чувствовать одновременно и причастность, и индивидуальность. Понимать, что где-то среди этой сотни спешащих мимо незнакомцев может быть кто-то, чья жизнь словно под копирку напоминает твою, а у кого-то, наоборот, всё настолько по-другому, что ты едва ли когда-нибудь смог бы так жить.       Небо над высотками медленно наливается синим, и я стою, уставившись в бездонную безоблачную глубину, надеясь разглядеть пробуждение звёзд. И мысли в голове настолько тихие, что их даже не слышно, и с такой силой сжимает в груди, что дыхание перехватывает.       Я вдыхаю поглубже, возвращая взгляд в толпу вокруг. Разумеется, парни уже успели уйти вперёд, и я ускоряю шаг, ещё с прошлого раза запомнив, как дойти до клуба. Проблемой будет, если шило в заднице Сатору унесёт всю компанию в какое-нибудь другое место, но даже тогда — у меня есть номер Гето. А ещё я не вижу проблем, чтобы досаждать прохожим расспросами о пути в необходимые мне места, так что да, когда становится ясно, чем обернулась моя тормознутость, я ни капли не напряглась.       Только вот ещё до того, как я успеваю вытащить из кармана телефон, совсем рядом слышится знакомый зовущий голос, а потом из потока людей вырывается Гето, обеспокоенно разглядывая моё лицо.       — Что-то случилось? — он чуть хмурится, видимо, пытаясь понять причины отставания.       — Всё супер, просто…       В глазу что-то колется, вынуждая прерваться на половине фразы. Простое потирание века совершенно не облегчает противного ощущения, и с каждой секундой движения руки становятся всё более и более резкими.       Клянусь, я сейчас этот клятый глаз просто вычешу.       Руку, уже почти до боли расчёсывающую веко и слизистую, перехватывают, мягко отводя вниз, а подбородка касаются тёплые пальцы, заставляя поднять лицо. Это настолько неожиданно, что я даже глаза умудряюсь открыть.       — Что-то попало?       Нет, всё-таки открытыми глаза держать тяжело…       — Да фиг знает, то ли ресница, то ли пыль какая, — я тянусь к лицу снова, но Гето в своём стремлении помочь безжалостен и неумолим, так что по пальцам мне осторожно шлёпают.       — Дай посмотрю.       Я всё-таки замираю, заставляя себя расслабиться и открыть глаза. Как-то же он должен посмотреть, что там не так. Глаза у парня внимательно бегают, вглядываются, а потом в поле моего зрения появляется рука, медленно и осторожно подцепляющая причину дискомфорта с нижних ресниц.       Мне демонстрируют маленький волосок, и я невольно улыбаюсь, вспоминая такую же старую, как я, примету. Прикрываю глаза, загадывая желание, и тут же сдуваю ресничку с пальца усмехающегося Гето.       — Вы чего там, прилипли, что ли? — Годжо подходит к нам, не торопясь, вальяжно, и мы оба, как-то не сговариваясь, тут же приходим в движение.       — Нет, всё супер, пойдёмте, — Сугуру хлопает друга по плечу, первым возобновляя прерванный путь, а я вдруг удостаиваюсь пристального внимания скрытых очками глаз и нахмуренными над ними бровями.       — Чем это вы тут двое занимались?       — Он мне помогал из глаза мусор убрать, — я дёргаю уголком губ, пожимаю плечами, пытаясь донести, что ничего страшного или странного тут не происходило.       Но когда я прохожу мимо по-прежнему столбом стоящего белобрысика — готова поспорить, мне не показалось — на бледном лице столько сомнений и подозрения, что впору удивиться, как меня за шею не взяли, чтобы всю правду-матку вытрясти. Я даже напрячься успеваю, когда за спиной шаги слышатся, только вот Сатору молчание хранит безукоризненное, а когда мы нагоняем ушедших вперёд парней, и вовсе врубает излюбленный образ шута и полудурка.       Уже знакомый игровой клуб, в два этажа, до отвала забитый разными аркадными автоматами и другими развлекаловками, принимает нас в свои объятия с шумным людским гомоном и отчётливым запахом детства: газировка, попкорн, фруктовые драже — все эти запахи окружают буквально на пороге, стоит войти.       — Давайте зарубимся в танц-батле? — Годжо с энтузиазмом ребёнка тычет пальцем в сторону видневшейся вдалеке установки с большим экраном и мозаичным полом с подсветкой.       — Не, спасибо, — Гето скидывает руку друга с плеч, поворачивая к автоматам со стрелялками, которые облюбовал и в прошлый раз, когда я с ними сюда приходила.       — Кенто? — не сдаётся Сатору, тут же оборачиваясь к замявшемуся у входа блондину.       Я, не глядя на продолжение очередного шоу в исполнении белобрысого, сваливаю, надеясь найти себе что-нибудь интересное и желательно весёлое.       Никогда не была фанатом аркадных игр, предпочитая что-то сюжетное, но раз уж я всё равно здесь…       Взгляд сам падает на несколько автоматов с культовой «Жаждой скорости», и я расплываюсь в предвкушающей усмешке, устраиваясь подальше от шумной парочки, играющей в такую же игру. Когда-то мне уже доводилось играть в «Need for Speed», да что там — все более-менее интересующиеся компьютерными играми люди в моём окружении знали эту легенду.       В прорезь для монет друг за другом падают две монетки по десять иен, и я усаживаюсь в мягкое кресло, хватаясь за завибрировавший руль и проверяя чувствительность педалей.       Помню, лет в десять мне довелось впервые сыграть в эту игру. Хотя, может, и раньше, сейчас уже и не вспомнить. Только вот уважением я к этой аркаде прониклась лет в шестнадцать, когда в глухой деревне с отсутствием развлечений для молодой девицы в моём лице единственным вариантом чем-то забить досуг, кроме войны с крапивой, стала портативная игровая приставка со скромным набором игр. Не помню, что уж я там в ней намутила, или, может, приставка была китайской, только вот гонки были единственной игрой, которая вообще работала. Так и втянулась, вечера через два продолжительных заездов поняв, что оно очень даже недурно. Особенно когда альтернатив нет.       Не знаю, сколько я кручу баранку, тихо матерясь себе под нос и вдавливая педаль газа в пол. В какой-то момент вовлечённость в процесс окончательно отрезает от действительности, и я напрочь забываю, что не дома сижу за компом с приставкой руля, что пришла сюда не одна, и вообще…       Неожиданно появившаяся на периферии белобрысая голова заставляет вздрогнуть, и «машина» моя тут же улетает в цифровой кювет, лишая такой шикарной возможности взять очередной приз в виртуальных гонках.       — Неплохо, хоть не киснешь в уголке, как в прошлый раз, — довольно изрекает Сатору, продолжая нависать у меня над плечом. Мягкие белые волосы щекочут щёку, и я кривлюсь, отталкивая его в сторону.       — Ты мне всё испортил.       Досада в голосе искренняя, потому что этот заезд был последним за оплаченную сессию, и у меня как раз закончились монетки. Придётся топать и разменивать купюры, а это подниматься, шарашиться, да и риск прийти и обнаружить, что всё занято, велик — народу вокруг оказывается гораздо больше, чем было, когда мы только пришли.       — Не гунди. Лучше пойдём, сыграем вместе в аэрохоккей.       Он хватает за руку, не дожидаясь согласия. Тянет в нужную ему сторону, попутно вещая что-то о том, насколько разнообразили отдел с музыкальными автоматами, и что я зря отказалась от возможности поиграть на гитаре или барабанах, ничем не отличающихся от настоящих.       Я не особо вникаю в словесный фонтан, вяло оглядываясь по сторонам. Мы проходим мимо зоны с файтингами, и я ловлю на себе взгляд Сугуру, который сочувственно отдаёт честь, видя, кто и куда меня тянет. Кенто изучает ассортимент автоматов там же, но в нашу сторону даже не глядит, увлечённый своим делом.       — И вообще, кто играет в гонки целый час? — Годжо наконец выпускает мою руку, доходя до свободного стола с вполне знакомым для меня воздушным хоккеем. Через пару таких же столов от нас с энтузиазмом играли двое молодых парней, и компания вокруг них очень уж напоминала не школьников даже — студентов.       — А мне нравится.       Я пожимаю плечами, под скептичным взглядом белобрысого вытаскивая специальную биту для игры.       — Там ведь одно и то же, — парень склоняется, закидывая в монетоприёмник нужную сумму, выпрямляется, разминая плечо и улыбаясь широко и многообещающе. — Готовься продуть.       Угрозу я благосклонно оставляю без ответа, и когда шайба с его стороны стремительно несётся в сторону моих ворот, проворно отбиваю.       Мне уже доводилось играть в это, и да, пусть я не выверяла траектории, чтобы наверняка забить, но уж точно мне было не занимать энтузиазма.       — Тебе нравится Гето?       Неожиданный вопрос звучит… Так, словно это нифига не вопрос. Мне даже весело становится.       — Ну да, хороший человек, надёжный и отзывчивый, — смеха сдержать не удаётся, и я хихикаю, прекрасно понимая, какой именно был контекст у вопроса, но не желая «играть» по чужим правилам.       — Ты поняла, про что я, — он с силой отбивает мою подачу, и пластиковая шайба, с шумом отскочив от борта и выписав тройной зигзаг, улетела в мои ворота, даря парню первую победу.       — Поняла. Не поняла только, с чего ты это решил, — честно признаю я, вытаскивая шайбу обратно и отправляя её в сторону поля противника.       — Милуетесь с ним ходите, он о тебе за спиной отзывается, словно ты первый претендент на победу в конкурсе «Человек года», — забавно, сколько недовольства и едва ли не насмешки звучит в его голосе. А я-то думала, мы с ним все наши проблемы решили.       — Так я же тебе о том и говорю — хороший он у вас, душевный. Вот и видит во всякой падали — объект для «спасения» и отличного компаньона в друзья.       Да, наверное, необдуманно брошенные слова слишком уж жестоки в своём скрытом смысле, как и нетонкий намёк в них. Я не считала себя падалью, да и Годжо, на которого делала завуалированную отсылку, за такого не принимала. Но моя проблема в том, что я не умею, или уж честнее будет сказать — не хочу следить за словами, когда меня без конца пытаются уверить в том, что хорошего отношения я не заслуживаю. Уж больно велик становится соблазн соответствовать ожиданиям хотя бы на словах, если уж в деле мне этого не позволяет воспитание и моральные ориентиры.       Сатору скалится в недоброй усмешке, с такой силы подавая в мою сторону шайбу, что, отскочив от вовремя подставленной мною биты, та подскакивает и улетает с поля на пол. Приходится идти поднимать, давая себе и этому чудиле время на «остыть».       — Я не считаю тебя падалью, — едва не нараспев заверяет Годжо, стоит мне вернуться к столу и толкнуть в его сторону пластиковый снаряд. — И то, что вы дружите, — он делает на этом слове отдельное ударение, а я закатываю глаза, — очень даже здорово. Я спрашиваю у тебя: что ты к нему чувствуешь?       Я фыркаю, отвлекаясь на шум автомата, насчитывающего мне балл. Очень хочется пошутить про ревность, перевести стрелки, задать встречный вопрос с намёком на нетрадиционную ориентацию, но надо ли? Он ведь, скорее всего, опять блажить начнёт о том, насколько возвышен над человеческой природой…       — Да уважаю я его, — с тяжёлым выдохом выдаю правду.       — Уважаешь? — Сатору хмыкает, ловя снаряд и отправляя его обратно, выбивая себе гол. — Ты знаешь его всего ничего.       — Ну, как бы тебе сказать… Не надо много времени, чтобы понять, что Сугуру умеет быть чутким. Внимательным к окружающим. Небезразличным, — я вздыхаю, в очередной раз пропустив попадание в мои ворота. — Я так не умею.       Годжо вскидывает брови, на долгие несколько секунд отрывая взгляд от шныряющего по полю снаряда, и тут же за это платится — с едва слышными звуками фанфар и аплодисментов автомат начисляет мне очередной гол.       — Понимаешь, мне с самого детства говорили, что нужно быть человечной. В самом высоком значении этого слова, — я невольно кривлюсь, вспоминая, как много личной философии для меня кроется под этим, казалось бы, незатейливым определением. — Бескорыстность, чуткость, внимательность к чужим чувствам. Я вроде знаю, что это и как работает, спасибо маминому воспитанию, только вот не могу сказать, что всё это даётся мне легко.       Мы ненадолго оба замолкаем, полностью сосредотачиваясь на игре, но, когда шайба, поданная мной, наконец забивает Годжо гол, я поднимаю взгляд с поля, вспоминая, о чём мы только что говорили.       — Я по большей части эгоцентрик.       — Все мы в какой-то степени эгоисты, — Сатору смешливо улыбается, беспечно пожимая плечами и отправляя вынутую из паза шайбу обратно летать по полю. — Он вроде тоже себя в жертву приносить не торопится ради каждой несчастной души вокруг.       Это, мой хороший, пока. А придёт время, и друг твой без малейшего раздумья сожжёт всё, что имеет, включая собственный пацифизм. Когда его человечность, вскормленная чувством вины и обиды на жизнь с её суровыми садистскими законами, мутирует и вырастет в огромного монстра безжалостности.       — Ну вот смотри: есть люди, что, дружа с кем-то, любя кого-то, готовы чем угодно пожертвовать ради человека, который для них что-то значит.       — А ты что, не жертвуешь? — Сатору с любопытством поднимает взгляд, и я, видя это периферией, делаю то же самое, встречаясь с ним глазами. — Или у тебя никогда прежде не было важных людей?       — Почему же, были. И они действительно были важны, и я всегда шла на помощь, если меня просили или знала, что она им нужна, и я могу помочь. Но помимо помощи… Я люблю посвящать большую часть времени собственному досугу и увлечениям. Чтение, рисование, музыка, то, где не требуется компаньон. Более того — я обожаю одиночество, не отшельничество, конечно, но денька три-четыре… Иногда семь… И мне очень сложно постоянно отдавать близким людям своё время, хотя я действительно их люблю. Если я буду знать, что им плохо, без малейших раздумий приду на помощь как делом, так и словом, но мне всегда очень сложно давать им просто беззаботное общение. Так что да, — я улыбаюсь, намеренно пропуская шайбу в собственные ворота, куда больше увлечённая собственным вихрем мыслей в голове, которые так и не стала озвучивать и развивать дальше. — Я восторгаюсь Гето, потому что я не такая, как он.       — Разве твоя любовь к одиночеству делает тебя не чуткой или не отзывчивой? — парень склабится, опираясь о стол руками, пока я неторопливо выковыриваю шайбу из паза под столом.       — Я не уверена, что моя чуткость или отзывчивость рождена не из моего знания, что так нужно. Я не уверена, что, будь у меня возможность, я не отринула бы всё это воспитание, — наконец обозначаю суть проблемы, вместе с последним словом шумно ударяя битой по шайбе. — Я не уверена, что хорошим человеком я являюсь по своей сути, а не по навязанному воспитанию.       — Разве это имеет значение? — Сатору кривится, страдальчески заламывая брови в непонимании. — Какая разница, если приходите вы по итогу к одному и тому же результату?       Меня уже начинает раздражать, что он не понимает.       — Да я просто завидую людям, которые «хорошие» искренне, а не потому, что так надо. Вот и всё.       — А по-моему, ты просто любишь драматизировать и демонизировать себя, — невпечатлённо подытоживает парень.       Мы долго больше не разговариваем, не сговариваясь решив оборвать ведущий в никуда разговор и умудрившись разыграть ещё три раунда, полностью сосредоточившись на игре. Тонкая пластиковая шайба звучно стучит по железным бортам игрового поля, летая туда-сюда, и на информационном табло над нашими головами Годжо обходит меня всего на одно очко.       — Неплохо, — парень хмыкает, когда шайба улетает в «ворота», добавляя мне очередное очко, и я проказливо подмигиваю, продолжая сохранять на лице интригующую улыбку.       — Долго вы ещё? Нам уже скоро нужно бы возвращаться, — рядом появляется Сугуру, внимательно вглядываясь в экран с отображением очков.       — Ещё раунд, и можно будет идти, — Годжо вынимает упавшую пластинку, возвращая её на поле, и тут же с силой отбивает в мою сторону. Мне едва удаётся остановить её, зажав в углу отверстия ворот.       — Яга отпустил нас до девяти, и только ехать нам двадцать минут, а сколько добираться? — Гето на груди руки скрещивает, недовольным взглядом пиля друга. Впрочем, попыток оттеснить нас от стола или перехватить шустро скачущую по нему шайбу даже не пробует. Но стоит мне это отметить, как ладонь брюнета со шлепком накрывает летящий в мою сторону пластиковый диск. — Хватит.       — Зануда, — белобрысый с шумом швыряет биту в подставку, по-детски дуя губы и сверкая недовольным взглядом из-за очков.       Ответить ему Сугуру не успевает — неожиданно для нас троих откуда-то со стороны к брюнету подходит девушка, давя стеснительную улыбку и сжимая в руке телефон-раскладушку, почти прижатый к груди.       — Простите… — она запинается, с очевидным трудом перебарывая смущение, тупит испуганный взгляд в пол и мучительно долго подбирает слова. — Не могли бы… Могу я… Могу я попросить у вас номер телефона?       Занавес. Гасите софиты. Чтобы не заржать с вытянувшегося лица Сугуру и перекосившейся физиономии Сатору, мне пришлось до боли закусить обе губы. Смех заклокотал в груди, и я тяжело привалилась к столу, понимая, что приступ веселья такой тяжёлый и острый, что с трудом держат ноги.       — Я…       — Он не может, — Сатору, неожиданно для всех подавший голос, упирает руки в пояс, сокрушённо качая головой.       Кажется, его вмешательство окончательно пугает и без того робеющую девушку. Моя же внутренняя истерика набирает такие обороты, что отдельные хрюки, пока не привлекающие внимания из-за разворачивающейся драмы, вырываются всё чаще.       — Почему?.. — девочка на удивление оторопь и испуг перебарывает, как будто, вопреки логике, смелея из-за отказа.       — У него девушка есть.       На этом моменте в лице с Сугуру мы вытягиваемся синхронно, как на балете. Правда, если Гето выглядит как человек, удивлённый чужим идиотизмом, то у меня удивление ехидное. Так и подмывает спросить, не белобрыса ли та «девушка», но мне всё ещё достаёт внутренних сил хранить молчание и терпеливо наблюдать.       — И она очень ревнива. Посмотри только, — стервец хмыкает, неожиданно указывая в мою сторону.       И вот стоим мы вчетвером, переводим друг на друга взгляды по кругу, хлопаем глазками. Сатору, давя довольную лыбу, Сугуру — смотря на Годжо, как на идиота, девчонка, разглядывающая меня и бледнеющая от испуга, и я, которую перекосило в какую-то совершенно неадекватную эмоцию: поджатые, чтобы не засмеяться, губы и недоумённо-поднятые брови.       — Извините! — она кланяется низко, торопливо отступает назад, и, стоит только хрупкой фигурке в синем сарафане скрыться за рядами автоматов, затылок Годжо выхватывает знатную затрещину, а я взрываюсь в безудержном хохоте, окончательно падая на прохладный металл игрового стола и зажимая рот обеими ладонями.       — Ай! Больно!       — Так и должно быть, — Сугуру потирает ладонь, не сводя с друга уничижительного взгляда. — Я бы тебе ещё и пнул, но не хочется, чтобы нас отсюда с позором выставили и запретили приходить.       — Идёмте уже, — перевести дыхание после смеха взахлёб удаётся не сразу, но я таки нахожу в себе силы подняться со стола и шагнуть в сторону выхода. — А где Нанами?       — Ждёт нас у выхода.       Гето первый устремляется к дверям, пока идущий рядом Сатору корчит ему в спину недовольно-стервозную гримасу, закатывая глаза и беззвучно цокая, а я позволяю себе добродушно покачать головой, пока никто не видит. Неужели они правда не осознают того, что между ними происходит? Хотя да, им же по пятнадцать и всë такое…       На улице уже стемнело, но яркие вывески на зданиях тьму среди высоток разгоняют не хуже дневного солнца. Мы бредём неторопливо, несмотря на поджимающее время, слушаем щебет Сатору о какой-то особо впечатлившей его игре и переглядываемся меж собой, давя то добродушные усмешки на его детский энтузиазм, совсем не соответствующий гордому званию «Сильнейший», то утомлённо вздыхая на очередной слишком громкий возглас.       — Я тебе клянусь, они добавили новый фаталити Скорпиону!       Ладно, в какой-то момент это перестаёт быть забавным. Кроме шуток — мы шли до вокзала минут десять, слушая о добавленных фичах героев в новом издании «Мортал-Комбата». И вот мы уже на вокзале, а успевший набить оскомину рассказ об игре даже не думает заканчиваться.       Кенто ушёл покупать четыре билета для нас всех, с энтузиазмом вызвавшись хоть ненадолго покинуть общество шумного и перевозбуждëнного Годжо, а я и Гето остались здесь страдать.       — Ну, не знаю, — Сугуру с сомнением кривится, окидывая друга недоверчивым взглядом. — Не помню, чтобы в пресс-релизе они говорили о таком.       — Да они просто как обычно решили порадовать фанатов, — Годжо отмахивается от сомнений брюнета, словно от мухи, набирая полную грудь воздуха, чтобы продолжить: — Если быстро нажать сочетание клавиш «вправо», «вниз», и дважды «вправо», при этом быстро нажимая на квадрат, то он ему наотмашь потом перерезает горло, бьёт кунаем в живот, а потом…       — Простите, можно с вами сфотографироваться? — голос, раздавшийся со стороны, прерывает Сатору на половине затянувшегося рассказа, и мы все втроëм поворачиваемся к невысокой девушке в весьма необычном наряде.       Что это на ней? Она под куклу, что ли, косит? И волосы выкрашены в такой яркий фиолетовый, что я в кои-то веки не чувствую себя самым броским пятном в толпе. Нет, я, конечно, замечала, что среди молодëжи здесь встречаются приметные личности, красящие волосы, носящие необычные одежды и так далее по списку, но мы обычно не оказывались с ними в такой непосредственной близости…       И что странно, смотрит девушка не на Годжо, и даже не на Сугуру, ничем во внешности не уступающего другу. Смотрела девушка на меня, зажимая в руках, затянутых в кружевные перчатки, «мыльницу».       — Со мной? — для ясности тыча себя в грудь большим пальцем, уточняю я.       — Да. Вы ведь иностранка, верно? — с неясным мне энтузиазмом спрашивает девушка, и я только сейчас замечаю, что глаза у неё ярко-розовые. Линзы? Или в этом мире, помимо магии, и такое встречается в природе? — Ой, а у вас и глаза такие красивые!       Я шарахаюсь, когда она резко подаётся ближе, с восторгом заглядывая в моё лицо.       — Вы знаете…       — Ну тише-тише, — Сатору, впервые за вечер стянувший очки, девушку перехватывает за плечи, вынуждая отойти от меня подальше. — Не стоит смущать иностранных гостей, правда?       Он уводит её куда-то, пока я ошарашенно хлопаю им вслед глазами, пытаясь понять, что только что произошло. Гето рядом на удивление даже бровью не ведёт, словно по десять раз на дню такое наблюдает.       — Какого чёрта? — я хмурюсь, претенциозно тыча пальцем в спины ушедшей незнакомки и что-то с очаровательной улыбкой вещающего ей Годжо.       — Не обращай внимания.       Кенто, подходящий к нам с билетами в руках, ситуацию оценивает молча, даже не думая интересоваться, что происходит.       — Нет, я серьёзно: что это было?       — Ну, — Сугуру пожимает плечами, тоже взглянув на общающуюся парочку. И я вижу, что девушка уже совсем забыла обо мне и своём странном интересе в мою сторону, полностью сосредоточившись на парне перед собой. — Ты гайдзинка. Некоторые фанатеют от иностранцев.       — Настолько, что на улице подходят к незнакомцам? — я иронично вскидываю одну бровь, всем видом пытаясь намекнуть, что это звучит как бред. — Я ведь даже не какая-нибудь актриса из Америки.       — Ты правда не замечаешь? — Нанами бросает такой снисходительный взгляд, что мне даже стыдно становится.       — Не замечаю что?       — Мы пока в центр ехали, тебя несколько раз в вагоне фотографировали, — как ни в чём не бывало сообщает он, а я чувствую, как к левой приподнятой брови медленно ползёт правая. Что делали в вагоне? — Парни поэтому и встали, чтобы тебя закрыть.       Так вот почему… Когда мы садились, Сугуру с Сатору действительно изначально сидели на сиденьях напротив, но через какое-то время встали рядом. Только вот я подумала, что это просто для более удобного общения… А зачем вообще фотографировать кого-то незнакомого? Это же какой-то кринж…       — Некоторые проявляют слишком бестактный интерес, — Кенто пожимает плечами невозмутимо, пока я брезгливо кривлю губы, всё ещё силясь переварить настолько странное явление.       Как-то меня не прельщает мысль, что меня кто-то, как обезьянку в зоопарке, фотографировал, чтобы потом непонятно что с этими фотографиями делать…       — Тебе вообще стоит быть осторожнее в общественном транспорте, — делится мнением Кенто.       — Это ещё почему?       Он заминается, словно не в силах подобрать слов, и я бросаю требовательный взгляд на Гето, надеясь, что хотя бы он предостережёт от подобных ситуаций. Мало ли, что ещё за странности у них тут в менталитете. Но Сугуру давит такую смущëнно-извиняющуюся лыбу, что сразу ясно — он за это объяснять не планирует, хотя прекрасно понимает, о чём речь.       — Просто поверь мне…       — О чëм шепчетесь? — вернувшийся Годжо повисает на Кенто так, что бедняга аж пошатывается.       — Почему мне нужно быть осторожной в общественном транспорте? — требую я ответа уже с него. Уж кто-кто, а этот точно замалчивать не будет. Так рубанет правду-матку, что в фарш еë порубит.       Сатору хлопает глазами долго, с минуту, наверное, по очереди скользя удивлённым взглядом по нашим лицам. А потом расплывается в такой крокодильей улыбке, что без способности к чтению мыслей ясно — ничего хорошего не придумал.       — О-о-о, вы ей технику безопасности для девушек рассказывали? Поверьте, ей ни к чему. Мика-чан, с твоими зубками, знаешь, бояться ничего не стоит. Любого, кто только посмеет, ждёт очень страшная кара, так ведь? — он посмеивается довольно, даже внимания не обращая, как тяжелеет мой взгляд.       Я всё ещё не понимала, о чём эта троица говорила, а я терпеть не могу выпадать из контекста беседы.       — Какого чёрта происходит у вас в транспорте? — едва не рычу я, теряя последние крохи терпения. — Объясните, вашу ж мать, нормально!       — Видите! — Сатору тычет в мою сторону пальцем, доверительно заглядывая парням в лица по очереди. — Вот я об этом. Хуже собаки бешеной. Это пассажирам нужно с ней осторожнее быть в транспорте, она же за отдавленную ногу сама кому хочешь ногу отгрызёт…       — Я тебя сейчас загрызу, на вопрос ответь…       Моё мрачное, почти в общем-то и не шуточное предупреждение разве что смех у них вызывает. Даже Кенто едва приметно губы кривит в слабом намёке на улыбку. Засранцы, интриганы... Похрен, спрошу у Иэири.