Манипуляции

      Мяч на полной скорости пронëсся мимо головы, почти обеспечив микроинфаркт. Если бы на этой скорости он познакомился с моим лицом… Фантомно заныла переносица, напоминая вчерашние приключения. Годжо на другой стороне баскетбольного поля не очень убедительно давил виноватую улыбку, пока Сугуру бегал за мячом.       — Уверена, что настроена на игру? — в который раз за последние полчаса спрашивает брюнет, возвращаясь к центральной линии и набивая мяч на месте. — Уже трижды почти заработала травму…       — Я в порядке.       Давить из себя невозмутимость было сложно, хоть и необходимо. Утро началось… Странно, честно говоря. Я позавтракала с мистером Летье, работающим представителем дома Луи Виттона в Японии, с кем ещё вчера вечером не без помощи спасительного внушения довелось весьма неплохо пообщаться. Мы обсудили последнюю коллекцию, сдержанно понасмешничали над Гуччи, вводящими моду на крокодиловую кожу, Франсуа даже пообещал познакомить с местным министром культуры на следующей неделе. Неторопливо и в почти прекрасном настроении я добралась до техникума, чтобы здесь, на пороге ученических общежитий, получить выволочку от Яги за несогласованную отлучку. От того, как старательно меня распекали, до сих пор не удавалось собрать мысли в кучу.       Да и весь вчерашний вечер одно сплошное разочарование, от которого до сих пор не удавалось отойти.       Послеобеденная же тренировка как-то незаметно перетекла в бесполезное забрасывание мяча в баскетбольное кольцо, с целью, как сказал Сатору, потренировать меткость и силу броска. Не знаю уж, действительно ли это была действенная тренировка для становления шаманом, но, как минимум, потренировать реакцию и просто разгрузить голову… Через раз удавалось.       — Так, как прошла поездка в центр? — не очень-то заинтересованно спрашивает Годжо, пока Сугуру бросает мяч, в очередной раз без малейших проблем забивая трехочковый.       Отвечать не хочется, и я мажу по парню уставшим взглядом, пытаясь без слов выразить нежелание обсуждать эту тему. Только вот где эмпатия и чуткость, а где Сатору Годжо. Это же антонимы.       — Ну расскажи, интересно ведь. Нам вот Яга-сенсей просто так территории техникума покидать не даёт, — капризно жалуется парень, перехватывая скачущий в его сторону мяч.       — Потому что, если позволить тебе покидать техникум когда вздумается, ты обязательно учудишь какую-нибудь дурость, — невозмутимо вклинивается Гето, следя, как с подачи друга мяч совершает ремшот по кольцу. Кружился он долго, и я даже в какой-то момент засомневалась, будет ли гол, но мяч таки свалился в сетку под одобрительное фырканье Сатору.       — Вот уж враки!       Мяч оказывается рядом, и оба парня снисходительно кивают, давая добро на очередную попытку забросить мяч в кольцо. Странно они играли, честно говоря. Когда я в последний раз играла в институте, мы, если не вели полноценную игру, накидывали, пока мяч не улетит в молоко, и только тогда бросок переходил следующему. Здесь же было ровно наоборот — кидать нужно было, пока не забьёшь, и надо ли уточнять, кто из нас чаще всего совершал броски. Я, в отличие от ребят, стояла на средней линии, но и от этого толку было немного.       Вот и сейчас, пару раз отбив мяч от пола, чтобы настроиться, я напружинила колени и бросила его, как мне казалось, по идеальной траектории. Только рыжий круглый засранец влетел в кольцо сбоку и, отскочив, задорно улетел в аут.       — Ты неправильно бросаешь.       — Она просто косоглазая, — Сатору хмыкает, невозмутимо пожимая плечами на недовольный взгляд друга. Я же на белобрысого даже глаз не скосила, понимая, что, пусть и с поправкой на хамство, Годжо был прав. С глазомером у меня как-то всегда было не ахти.       Да и вклиниваться в привычную перепалку этих двух, даже если она касалась непосредственно меня, не хотелось. Я вообще сейчас с трудом могла бы сказать, чего мне хотелось. Вернуться в двадцать третий и почиллить под новый сезон «The Boys»?..       — Давай я покажу, как надо, — Гето махнул рукой, подзывая ближе, носком поддевая мяч и заставляя его подскочить. — Смотри, как стоят мои ноги.       Вставая рядом, я искренне постаралась повторить позу парня: ноги на ширине плеч, чуть согнутые колени. Кивнув, Сугуру толкнул мне в руки мяч, внимательно следя за хватом.       — Я схожу за содовой, — Годжо, стоит нам обратить к нему взгляд, корчит скучающую мину, явно давая понять, что обучение новичков его не интересует. — Вам взять?       — Возьми что-нибудь лимонное. Без сахара, — без лишних раздумий просит Гето, всё внимание уделяя тому, чтобы правильно расположить мои руки на оранжевых боках мяча. — Не растопыривай локти. Они должны быть близко к телу, но не прижаты и не напряжены. Да, вот так…       — Эй, манипуляторша, тебе что-то взять?       — Не, пасиб…       Сугуру же в этот момент предельно терпеливо по новой переставлял мои пальцы на мяче.       — Обхвати всей рукой, но вторую не ставь параллельно. Если она сработает направляющей, как и ведущая, то может сместить траекторию полёта, — он слегка застопорился, осматривая положение моего тела. — Не бросай от груди. От груди бросают с ближних к кольцу позиций. Если находишься дальше трехочковой линии — лучше бросать от плеча. Смотри…       Он медленно разгибает руку вверх, демонстрируя принцип движения.       — Попробуй.       Мы стояли в левой части поля, почти рядом с трехочковой и, хотя я бы предпочла учиться бросать с прямой траектории, находясь ровно напротив кольца, мой неожиданный учитель глядел выжидающе, не оставляя вариантов. Пришлось бросать.       Мяч пролетел красивой дугой, попадая чётко в центр кольца.       — Вот видишь, не всё так сложно, как казалось, — он тепло улыбается, торопясь перехватить скачущий по полю мяч.       — Да уж, есть такое. Просто знаешь, — я неожиданно замолчала, прервавшись на половине фразы.       Странно, но сейчас, пожалуй, первый раз, когда в этом мире мне вдруг захотелось рассказать что-то о себе. Вот так просто, без лишних расспросов со стороны, взять и объяснить что-то касающееся именно моей жизни. И этот нежданный порыв настолько удивил меня саму, что я подавилась словами, потерянно таращась в пространство перед собой.       — Что? — взгляд у Сугуру заинтересованный, располагающий к откровениям, и от одного этого парня уже хочется потискать за щёки.       И как вообще эта лапушка в итоге с таким оглушительным треском сломалась?.. Хотя, пожалуй, именно такие светлые души, перемолотые жестокостью жизни, становятся самыми отъявленными отморозками. Циникам, вроде меня, людская подлость не свербит и толком не ранит, а вот кому-то, кто долгое время по разным причинам закрывает глаза на «несовершенство» нашего вида, открытие истины доставляет натуральную боль.       — У меня с мячами давняя вражда, — наконец выпадаю я из собственного ступора, возвращая к парню всё внимание.       Брови у Гето, аккуратные и выразительные, удивлённо приподнимаются над чуть шире распахнувшимися глазами, выдавая всю глубину недоумения. Ну да, наверное, надо пояснить…       — Лет в… — я снова запинаюсь, чуть не сболтнув палевное «семнадцать». — Лет в тринадцать, играя в волейбол, я неправильно расположила руки при принятии мяча, и мне вышибло мизинец из сустава.       Парень заметно морщится, хотя, готова поспорить, уже сейчас он знавал травмы и посерьёзнее.       — Лет в четырнадцать, через год, я играла с компанией в футбол во дворе дома, неловко встала на мяч, вместо того, чтобы его пнуть, и в итоге свалилась, сломав ключицу, — я смеюсь, встречая укоризненно-ироничный взгляд молчаливо слушающего парня, понимая, что вспоминать эти фейлы даже весело. — Ну, и как-то раз мячом мне прилетело в голову, подарив сотрясение мозга. Хотя подруга сильно сомневалась, что там есть что сотрясать…       Уточнять, что последний инцидент произошёл спустя два года после моей сломанной ключицы, когда всё та же компания решила дружно поиграть в футбол под градусом, я не стала. Как и говорить о том факте, что вся эта компания едва не умоляла меня посидеть на трибуне зрителей, зная о моём везении с мячами. Комичности это, конечно, добавит, но объяснять, почему половина инцидентов была пережита по злой воле Зелёного Змия, когда, по мнению окружающих, мне чуть больше пятнадцати, не хотелось.       Я вижу, что Сугуру хочет что-то сказать, но шумное появление Сатору в дверях спортзала прерывает его, и мы оба оборачиваемся к едва не бегущему к нам Годжо.       — Вот!       Он суëт в руки Гето банку с лимонадом, а мне протягивает небольшую жестянку с колой, улыбаясь во все тридцать два.       — Я бы на твоём месте подальше баночку от себя отвёл, — невозмутимо даёт рекомендации Сугуру, первым следуя своему совету и отходя в сторону.       Годжо надувается хомяком, возмущённо хмуря белёсые брови, и на друга смотрит с почти безукоризненно-правдоподобным недовольством:       — За кого ты меня принимаешь?       — За мелочного мстительного идиота, — Гето жмёт плечами невозмутимо, не отрывая взгляда от лица друга и делая первый глоток.       Вскрытая банка действительно изошлась пеной, стоило кольцу надорвать алюминиевое ушко. И да, я даже не была удивлена подобной пакостливости.       Годжо ехидно хехекает, с преувеличенным интересом следя, как я с невпечатлëнным видом отряхиваю пальцы от прохладных капель.       — Это флирт такой?       Мой вопрос устанавливает такую тотальную тишину, что кажется, будто звуки с улицы кто-то невидимый прибавляет.       Я невозмутимо пью свою колу, щиплющую язык пузырьками газа, Сугуру рядом старательно пытается не подавиться своим лимонадом. И оба мы пристально наблюдаем, как меняется лицо нашего извечного смутьяна. Как вначале каменеет в безгрешной безэмоциональности, потом возмущённо кривится, а после и вовсе выдаёт идеально отыгранное отвращение.       — С кем? С тобой? — не очень глубокомысленно переспрашивает Годжо, демонстративно, манерно даже как-то, тыча в мою сторону пальцем.       Я пожимаю плечами, оставляя вопросы без ответов. Разворачиваюсь, хмыкая от того, как кривится лицо Гето в интернациональном «нот-бэд». Годжо что-то возмущённо фыркает вдогонку, но разве нас волнуют чьи-то попытки застебать в ответ? Правильный ответ — вообще нет.       В коридорах общаги пусто, как, впрочем, и всегда.       По пути выкидывая недопитую банку колы, я неторопливо бреду в сторону комнаты, пытаясь прикинуть хвост к носу.       Итак, Тоджи, чтоб ему икалось беспрерывно, накрыл мои планы вернуться домой медным тазом… Более подходящее сравнение, конечно, с женскими гениталиями, но да ладно… Короче, пошло всё по пи… Сорян, мне просто нужно время, чтобы смириться с этим дерьмом.       Путь домой в обозримом будущем неизвестен. Зато известно, что плюс-минус через год, на втором курсе, ребятки вляпаются в некрасивую историю с какой-то там девчонкой и незабвенным Фушигуро. Черти его задери… Но, что там случилось-то? Надо бы вспомнить, если хочется хоть что-то сделать с проклятым каноном.       Комната встречает полумраком из-за извечно задёрнутых плотных штор и запахом лаванды. Рассованные повсюду мешочки-ароматизаторы создавали особую уютную атмосферу, я знала это ещё по прежней жизни и опыту обустройства собственной квартиры.       Падая на заправленную постель, я несколько долгих минут изучаю весьма аскетичное убранство комнаты.       Шкаф, письменный стол, словно кто-то здесь собрался много времени посвящать классической учёбе с её конспектами и домашками. Пара полок, пустующих у меня из-за отсутствия книг или декора, ну и кровать — самая главная мебель, на мой взгляд. Просторно и чертовски безлико, если вглядываться в суть. И, может, стоило бы озаботиться тем, чтобы внести собственное «я» в антураж, только вот надо ли?       Взгляд сам собой упал на встроенную в рабочий стол ящик-тумбу, в самом нижнем отсеке которой лежала злосчастная папка. А в ней дневник. Который следовало бы тщательно пролистать — вдруг бывшая хозяйка тела знала о чём-нибудь любопытном?       Тяжелый вздох протяжным стоном сорвался с губ, прежде чем я наконец смогла заставить себя перекатиться на бок, чтобы подняться за дневником.       Ну, что тут у нас хранит чудовище вырвиглазных цветов? У девчули от обилия цвета фуксии глаза не слезились?       Ладно, начнём с конца…       «23 апреля 2005 года.       Дорогой дневник! Это просто какой-то звездец… На днях дядя сказал, что я должна буду уехать в Японию. Представляешь, на полном серьезе просто взял и во время ужина загнал дурацкую лекцию о том, что мне нужно приносить пользу магическому обществу! Часа три затирал на тему того, что на островном государстве сложная ситуация, и я с моими силами, вполне могу повлиять на события в лучшую сторону! Чертов ублюдок, как будто я не знаю, что единственное на что повлияет эта моя поездка это его кошелек!!! Вот бы я могла приказать ему как всем остальным! Я бы тогда прямо спросила его какое он имеет отношение к смерти родителей. Предатель, на похоронах родителей едва не улыбающийся от удовольствия. Чтоб он провалился вместе со своей Японией!       Насчет Сёмы… С Сёмой все хорошо. В том плане, что мы не общаемся.»       Эксцентрично. Интересно, блуждание по Японии — это что было? Девочка явно должна была прилететь сразу в Токио, парни ждали её именно там. Так почему местная Вика вдруг вылетела в Киото? Дала себе время, чтобы смириться с ситуацией? Устроила туристическое путешествие по бывшей столице Японии? Я бы могла подумать, что в Киото у девчонки состоялась встреча с Гакуганджи, но при нашей с ним встрече старик не выглядел, как уже знакомый со мной. Так что же она забыла в Киото?       «6 марта»… А она нечасто вела записи. Прям как я, даже иронично. Сколько себя помню, мне никогда не давалось регулярное ведение дневника. Даже когда психолог посоветовал ежедневно делать короткие записи для выплеска мыслей и эмоций, меня хватило на полторы недели, а потом дневник плавно переквалифицировался в рабочий планер. Ну да не обо мне речь…       «Сема продолжает задаривать подарками. Ах да, дорогой дневник… Это просто что-то улетное! Угадайте у кого новенькая нокиа? Золотистенькая, тоненькая, девчонки не устают капать слюной от зависти!!! Как я рада кошмар!!! Правда Рома опять начал ворчать что-то на свою любимую тему. Как же он любит строить из себя всезнающего старика, пипец просто. Все пытается на папу походить, но выглядит так жалко, что смотреть стремно.       Сегодня с девчонками разговаривали о том, кто куда хочет пойти. Забавно иногда слушать людей из не чародейского общества. У нас все сложнее, хрен ты отдашься чему-то не из магической ерунды. Хотя есть конечно отличившиеся, но я еще помню что папа говорил как к таким относятся. Но может ко мне это и не относится. Тут даже Рома, любящий поворчать, признает что мне никто не указ из нынешнего Сената. Вот если подумать, кем я хотела бы быть, я наверное пошла бы на косметолога»…       Да моя ты хорошая…       «Выучилась бы, открыла свой салон красоты. Потом может в областях, если прибыльно будет, смогу сеть открыть. Кто мне запретит-то?)       Завтра планируем завалиться ко мне и весь вечер провести в честь моего дня рождения. Не уверена, что стоит рассчитывать на какие-то супер крутые подарки от девчонок, но уж Сёма точно подарит что-нибудь классное. Обещал сегодня»…       Н-да. Чувствуется, конечно, некая наивность полёта мысли… Что у нас раньше? Неужели нет ничего стоящего? Жалобы на дядю, которого девчонка явно ни во что не ставила, высказываясь на нежно-розовых страницах весьма неуважительно, эгоистичные восторги о лебезящих подружках, какой-то непонятный Сёма, что по контексту записей явно не подходит ей по возрасту… С каждой страницей вчитываться в текст становилось всë неприятней. Хозяйка записей казалась недалекой капризной принцесской, привыкшей, что всё в этой жизни преподносится ей на блюдечке. «19 июня 2004 года. Сегодня Рома наконец показал мне семейный гримуар о родовом даре. О том как открыть и развивать. Тупая заумная хрень. Рома сказал, что у меня никогда не было и не будет дара. Чтож, наверное, я могу с этим согласиться. К черту дурацкое наследие, просто схожу с девчонками в кино и объедимся мороженного. На прошлой неделе я совершила большую глупость — рассказала Марине правду о том, кто я и моя семья. Она не поверила и посмеялась. Я была такая злая, что сказала ей прикусить язык и сама не заметила, как влила в эти слова силу. Было столько крови! Не помню, как добрались до больницы, помню только, как приказала ей забыть наш разговор и мои слова-приказ. А еще я всерьез подумываю о том, чтобы снять внушение с директора. Утренние анекдоты по школьному радио уже перестают быть забавными…»       Внушила что-то директору? Хм, а девочка явно не чуралась устраивать веселье с помощью собственных сил… Но что там насчëт гримуаров? У Тревеевых здесь было целое руководство по управлению силами? Вот бы почитать…       — Погнали в центр в автоматы рубиться! — дверь, открытая Годжо с ноги, шумно брякает о стену. Содрогнулась, кажется, вся комната. Ну, и бедное моё сердце вместе с ней.       — Дверь.       — Что дверь? — Сатору удивлённо клонит голову к плечу, с любопытством пакостливого кота приглядываясь к розовому дневнику в моих руках.       — Дверь с обратной стороны нужно закрыть, — терпеливо заканчиваю я несмешную шутейку, торопливо пряча с трудом добытый трофей под подушку.       — А что у тебя там?       — Не твоего ума дело.       — Это дневник, да? Ты ведёшь дневники? Как банально, — он капризно куксится, совершенно по-хозяйски проходя в комнату. — Дашь почитать?       — Нет, — я подбираюсь, следя, как приближается к кровати долговязая фигура паренька. Только не говорите мне, что мы сейчас будем драться из-за дурацкой прихоти белоголового…       — Тебе что, жалко? — розовые губы мальчишки растягиваются в подначивающей усмешке.       Он стоит рядом с кроватью, ногами почти упираясь в деревянный каркас. Руки в карманах, опущенные плечи расслаблены. И интерес в не скрытых ничем глазах такой искренне-детский, что даже оторопь берёт. Издевается или и правда не видит ничего особенного в нелепой просьбе почитать чужие мысли и откровения?       Я набираю побольше воздуха и тут же прерываюсь, выдыхая обратно. И что я вообще должна на это ответить?       Сатору склабится сильнее, видя, что мне в кои-то веки не хватает слов для достойного ответа.       — Мы ведь друзья. Разве от друзей бывают секреты? — он чуть ведёт коленом, намеренно пихая меня в сложенные одна на другую ноги. Призывая к ответу, подначивая, не оставляя ни малейшего шанса проигнорировать или соскочить с темы. Вот ведь стервец.       — Годжо, личный дневник — это почти как нижнее бельё: слишком личное и интимное, — устало потирая переносицу, я искренне стараюсь сохранять хладнокровие. Я, конечно, терпеливая, но и у меня нервы не стальные канаты. — Ты часто друзьям своё бельё показываешь?       Я вскидываю брови в иронично-вопрошающем жесте, поджимая губы. Всем видом пытаюсь урезонить, но паршивец хмыкает, почёсывая щеку указательным пальцем. Совсем не впечатлëнный моими доводами.       — Тебе показать? — звучит слишком невозмутимо и участливо для контекста и обстановки.       — Нет уж, спасибо, — я рывком встаю, надеясь поскорее прервать поворачивающий куда-то не туда диалог. — Мне не нужны такие психотравмы.       Годжо как-то подозрительно довольно хмыкает, словно такой моей реакции и добивался, а в следующую секунду рывком склоняется к подушке, проворно суя обе руки в незатейливый схрон. Я не знаю, зачем хватаюсь за чужое плечо, пытаясь оттолкнуть. В конце концов, чего артачиться — сомневаюсь, что Сатору умеет читать на русском, да и почерк там — контуженная курица напишет лучше. Но руки из вредности тянутся помешать чужой бестактности, потерявшей всякие границы, если они у него вообще когда-то были.       Парень наваливается на меня боком, видимо, пытаясь придавить и элементарной массой пресечь попытки ему помешать, и я тут же сую пальцы в чужую подмышку, невольно вздрагивая, когда в такой близости раздаётся оглушительный, едва ли не визгливый хохот. Годжо изворачивается, перекручиваясь спиной ко мне и всем немалым весом придавливая к постели. Дыхание в груди спирает сразу же, выбивая какой-то странный «хыкающий» звук. Попытки взять в удушающий обрываются на корню — мои руки ловят, вытягивают, лишая силы, и невозмутимо укладывают на затянутую в чёрную водолазку крепкую грудь, придавливая сверху свободной от дневника ладонью. Розовый монстр открывается прямо над нами. С конца.       — Хм, — Сатору задумчиво хмыкает, умудряясь ловким жестом и поддерживать дневник снизу, и неторопливо перелистнуть пару страниц.       Уже как-то совершенно плевать, умеет ли он читать по-русски — чужая голова вполне болезненно давит на рёбра между грудью и ключицами, да и таз повернут набок и придавлен сверху крайне неудобно, так что аж где-то в боку начинает неприятно тянуть мышцу.       — Я щас задохнусь, — хрипло сообщаю я в лохматую блондинистую макушку, надеясь, что вот уже совсем скоро великовозрастному ребёнку надоест капризничать и делать назло.       Только вот Сатору лишь страдальчески вздыхает, словно это он тут жертва чужой наглости, да ёрзает, сползая чуть ниже и устраивая голову там, где ей вообще-то быть не положено. Любая девушка знает — какой бы мягкой ни была грудь, когда на неё всем весом далеко не нежно упирается что-то достаточно тяжёлое — это далëкое от удовольствия чувство. Роль подушки, которую об этом даже не спросили, бесит, и я недовольно кривлю губы, разглядывая потолок, словно где-то там могла обнаружиться совесть Годжо. До момента, когда сдерживать желание дать в мальчишеское ухо не останется сил, оставались считанные минуты.       — Кто такой Сьемён? — не очень уверенно и ломко из-за непривычного имени уточняет парень, на короткое мгновение оторвавшись от чтения, чтобы взглянуть на предыдущую страницу.       Меня же от неожиданности бросает в холодный пот. Не зря я артачилась…       — Ты понимаешь русский? — обмерев и едва не шепча спрашиваю я. Не то чтобы там было что-то страшное, по крайней мере, на тех страницах, которые я успела просмотреть, но мало ли что нас ждëт глубже в прошлом записей и тела хозяйки.       — Лет в девять учил вместе с английским, французским, испанским и немецким, — невозмутимо пожимает плечами Сатору, этим незатейливым движением доставляя очередной физический дискомфорт.       — Полиглот чëртов, — шепчу от понимания безысходности собственного положения. Бороться с Годжо то же самое, что пытаться перебодать танк — только шишек набьёшь. — Встань, мне неудобно.       — А мне нормально.       Я вновь упираюсь суровым взглядом в потолок. Знаете, чем хорошо, когда окружающие считают тебя неадекватом? Подходить боятся…       Годжо вскрикнул, рывком скатываясь с меня и кровати. Оглушительно прогрохотали кости по паркету.       — Ты что, ненормальная?! — пылающий взгляд, показавшийся из-за края кровати, полнится возмущением. Рука, ещё недавно прижимавшая мои ладони к груди парня, сейчас боязливо прикрывала пострадавшее ухо.       Я расплылась в акульей улыбке, несколько раз звучно клацнув зубами. Сатору морщится, потирая ухо и отползая подальше, чтобы подняться, я же облегчённо, свободно набираю полную грудь воздуха, устраиваясь на кровати удобнее и радуясь вновь обретённой свободе. Это даже приятно — обескураживать неадекватным непредсказуемым поведением, как в старые добрые времена.       Годжо даже представить не мог, насколько дурной я могла быть. Понимаю, за прошедшие недели могло сложиться впечатление, что «собака лает, да не кусает». Огрызаться я не стеснялась, как и осаживать, но к откровенно бестактному поведению парня, выражающемуся в нарушении личного пространства, относилась с буддистским терпением — спасибо профессиональной деформации. Я и сама иногда забывала, что до получения диплома была не только завидным любителем позубоскалить, но и знатным таким садюгой. Что не стеснялась щипаться, кусаться и причинять другой, в моём понимании, минимальный вред, чтобы отстоять собственные интересы и границы. Я и гиджилом страдала долгое время, лишь с помощью психоаналитика отучившись проявлять нежность подобными порывами…       И очень зря Годжо напоминает мне о старых привычках. Ох, зря…       — Бешеная, — Сатору фыркает, глядя сверху вниз. Непонятным взглядом, когда не ясно, то ли сейчас по щеке снисходительно потреплют, то ли леща хорошенького пропишут, чтобы не забывалась. — Собирайся, выходим минут через пятнадцать.       На колени приземляется несчастный дневник.       — Я не соглашалась.       — Это был не вопрос. Даже не предложение, — он издевательски разводит руками, спиной пятясь к двери и не убирая с лица обворожительно-насмешливой улыбки. — Это наказание за почти отгрызенное ухо. Ну и варварские же у тебя замашки, дамочка. Ты же не Тайсон.