Её зовут Маша, она любит Сашу...

Саммит больше напоминал гигантскую пороховую бочку. Напряжение накалялось с каждой последующей брошенной фразой – порой случайно, а когда-то и специально норовящей вывести из себя оппонента. Для кого-то этот самый оппонент всегда был врагом, с кем-то отношения колебались между «плохо» и «очень плохо»… А для кого-то оппонент таковым никогда не был. Потому что для кого-то это родной брат. Маша на Диму смотрит не переставая. Смотрит и понять не может – что и когда могло пойти не так и превратить её любимого Митюшу в того, кто ножом по сердцу больно вырезает обидными словами едкие сплетни и обвинения в её адрес? Или, быть может, это и не он вовсе, и правдой были все те сказания – околдовали силы злые братца её любимого, вот и несёт теперь чушь несусветную, не желая слушать ни её, ни Колю… А они ведь как лучше хотят. Помочь, уберечь, спасти… – Долго ещё нос свой в чужие дела совать будешь? Не надоело? Брезгливо бросает, зло брови рыжие сдвигая. В изумрудных глазах блеснула ненависть. – До тех пор, пока не оглянешься вокруг и не поймешь, наконец, что происходит. – А мне не надо оглядываться, я и так прекрасно вижу всё, что ты делаешь. Только и способна, что заставлять других страдать, – презрительно осматривает сестру, складывая руки на груди. Маша старается не реагировать на очевидные провокации. Пробовала уже объяснить, достучаться… всё бесполезно. Последний раз кончился фразой: « – Ты мне больше не сестра!», вслед за которой был ещё целый веер проклятий по типу того, что она и её народ ответит за всё, что главной его ошибкой была любовь к ней, что лучше бы она вовсе не рождалась… – Ничего с Орды не изменилось, – ухмыляется, замечая, как небесные глаза сестры впиваются в него. – Посмотри на себя: ни собственного мнения, ни воли… корчишь из себя покорную девочку, а на деле – обычная подстилка. Маша чувствует, как внутри с громким треском разбивается сердце. Пропускает удар, замирает, с гулким уханьем падая куда-то вниз. Попал… в самое больное попал. « – Монгольская подстилка!»

« – Надеюсь, ты сдохнешь в огне, Москва!»

« – Как можешь ты стоять здесь после всего того, что сделала?..»

« – Сволочь!»

Маша губы поджимает. Гордо поднимает аккуратный подбородок, презрительно осматривая брата, и парирует: – Если кто из нас и играет роль подстилки, то это только ты, Киев. Замечает, как в его глазах алым багрянцем разгорается жгучая ненависть – едва держится, чтобы не сорваться с места и не замахнуться на неё. Она его не боится. Не заслужил он её страха. Ни страха, ни любви, ни слёз.

* * *

Дома приятно пахнет свежей выпечкой. Саша ещё на прошлой неделе обещал наготовить саек и приятно провести вечер за чашечкой фруктового чая. Да как-то не задалось. Недавние события заставили знатно разнервничаться – ещё и работы добавилось выше крыши, назло будто… перебежки между Москвой, домом и Кремлём под проливным дождём по несколько раз за неделю тоже сил не прибавляли. Как итог – простудился. Да не просто, а как он умеет – с температурой, насморком да дедовской хрипотцой. Заболел… а всё же нашёл в себе силы сделать ей приятно и простоять у плиты полвечера. Эх, Саша… не хочется ей сейчас тебя проблемами своими грузить, да разве ж от тебя скроешь? Заметишь же… по глазам заметишь, как только она на пороге окажется. Она застаёт его в проеме кухни. В светлой рубашке – неужели и правда весь вечер у плиты стоял, раздеться не успев?.. – с фартуком поверх. Болезненно хмурым, без очков – в глаза от насморка и температуры всё ещё неприятным жаром отдаёт, – с чуть красноватым носом… опять забыл про лекарство, не удержался и закапал одному Богу известные капли. Он хочет спросить, как всё прошло, и, как обычно, тепло ей улыбнуться и поздороваться… но замечает пораженное выражение её лица. – Маш?.. Она сумку на пол швыряет, взгляда не поднимая. Держаться… не плакать, только не плакать… не при нём. – На тебе лица нет, что-то случилось? – Всё хорошо… – Что он тебе сказал? В самое сердце ударило острой болью. Маша руками плечи обхватывает, сокрушенно оседая на колени. Слезы бегут из глаз быстрыми дорожками, и она не в силах их унять. Что же это такое… – Маша… Машенька, Маш… Переживает… вон, как дрожит хриплый его голос – и не скажешь сразу, что болеет. Садится рядом с ней на колени. Обнимает, к себе прижимая – сквозь объятия чувствует бьющую её тело дрожь. Она едва держится, чтобы не разрыдаться… – Он… он… нет… нет-нет-нет. Я не могу сказать, не могу… Нет. Не держится… Саша в глаза ей смотрит – замирает, стоит увидеть в них… это. Блеклый, боязливый блеск – такой, какой он каждый раз видит в её полных слез глазах после очередного кошмара, в котором из раза в раз снится ей черное ненавистное лицо Есугея, в котором вновь заносится над ней плеть, в котором пылает алое зарево раскаленного пламени, обжигающего кожу, в котором бьют – нещадно, со всей жестокостью, – до кровавых подтеков, а стоит потерять сознание – окатывают ледяной водой, и всё повторяется снова… Нет… нет, нет! Он не мог такого сказать… не имел права, черт возьми! Маша боязливо на мужа смотрит. Замечает, как тотчас уменьшаются зрачки в серебряном блеске – искорки неистовой ярости вмиг загораются ярким свечением. Он в ладони крепче её ручку сжимает, и она чувствует, как бьется внутри него настоящее бешенство. Она давно не видела его таким… и, признаться, надеялась больше никогда не увидеть. – Я убью его. – Нет! Взгляд на неё переводит. – Не надо, Саша! Прошу, пожалуйста, не надо! Не уходи… не ходи никуда, умоляю! Слышишь? Пожалуйста… пожалуйста, Саша! – Да как он… как только язык повернулся! И на кого – тебя! Сволочь… – Саша… Сашенька, пожалуйста… Глаза жмурит, ручками лицо закрывая. Прячется в темную ткань фартука, сжимается – словно хрупкий беззащитный котёнок. Сашу это отрезвляет. Крепче жену к себе прижимает, по плечикам поглаживая – дрожит, бедная, как в лихорадке. Сколько же можно...

Хватит! Отстаньте от неё! Не трогайте её! Делайте, что хотите, говорите, что угодно, только не ей! Ему – не ей!

Она не сможет прийти в себя ещё долгие часы. На кухне остынут сайки. Опустеет очередная – вторая за месяц, – баночка корвалола. А у прежде невосприимчивой к подобным вещам Маши вдруг по-настоящему заболит сердце. Придется звонить Коле – в его присутствии ей всегда становилось легче, да и его способность поднимать настроение безобидными шутками и забавными, порой придуманными на ходу историями пригодится как нельзя кстати… На следующий саммит он её не пустит. Как и не позволит никому и никогда сделать ей плохо. За свою семью он без угрызений совести готов разорвать любого… особенно за Машу. И диалог с этим любым вести готов сам – со всей серьезностью.