Её зовут Маша, она любит Сашу...

Саша давно заметил: стоит только всему их семейству приехать к нему в город на время отпуска, так жизнь, несмотря на суеверия о неслыханной медлительности петербуржцев, берет на себя прямо противоположный эффект и становится не только быстрее, но и громче. Особенно заметно это было с самого утра — стоит кому-то одному проснуться раньше всех, как сразу в квартире включается самый настоящий рупор, в который всем необходимо от души как следует заорать и разбудить его самого, будучи в абсолютной точности осведомлёнными о его любви наслаждаться сном. Не виноват же он, в конце концов, что единственный совой среди оравы жаворонков уродился… Романов просыпается от чего-то маленького, с подозрительной точностью вмазавшего ему по носу. Открыв глаза, замечает перед собой сидящую как ни в чем не бывало дочь, сияющую в улыбке и, судя по всему, радующуюся долгожданному свершению своего злодейского плана по скорейшему его пробуждению. Дожили… Родная дочь уже отца бьёт! Что это за насилие в семье такое? Вот как лопнет его терпение однажды, как позвонит он куда надо — будут знать, как руки распускать!.. Забавно было бы, если б он им так сказал, правда? Ему тоже так кажется. — Доброго утра, Анастасия Александровна, — сонно отвечает и зевает, потягиваясь в утренней неге. — С днем рождения, принцесса души моей. Извольте поинтересоваться, отчего не спится Вам, сударыня, в столь прекрасный час? Настя из всего сказанного поняла только своё имя и мамино любимое слово «спать». Ей кажется, у той в последнее время от него даже глаз дёргается, потому что как только речь заходит о надобности укладывать принцессу всей её жизни спать после весёлой прогулки, как тут же весь дух авантюризма улетучивается, словно и не было его никогда. Слово ещё такое забавное — сударыня… Очень смешное! Интересно, а что оно значит? Опять что-то из разряда рыбы по типу корюшки, в которой папа отлично разбирается и от которой маму кривит так, будто отходы человеческой жизнедеятельности на подносе ей принесли, или что-то красивое, означающее какие-то женские штучки, которые мама обожает и вечно норовит ей самой показать? Как те лаймовые бантики, в которые она её наряжала! Ой, и красивые же они с мамой были тогда — и фотографии сделали, и платьица модные мерили — да и не в каком-то там магазине эконом-класса, а в большом и тоже очень красивом, рядом ещё какой-то замок красный стоял… — да даже губки красили, чтоб точно самыми-самыми быть! К слову, были, конечно же, а иначе не смотрели бы мальчики на них такими сверкающими от восхищения глазами. Так, что-то она задумалась. Тут папа что-то спрашивал, кажется… Или нет? Ой, да как с ним общаться вообще? Вот мама как это делает? Он же такой огромный, до него не дотянуться! А ещё волосы у него такие… Кудрявые… И красивые. Растрепать их хочется! Очень. — О-о-о, ну конечно, — смеётся Саша, совершенно не сопротивляясь натиску дочери и лишь слабо щурясь одним глазом от падающих на лицо каштановых прядей. — У вас это семейное, судя по всему. Да? — А? — Ага, — улыбается и легко за носик дёргает, заставляя дочурку хихикнуть. — Мама где Ваша, принцесса души моей? Настя показывает в сторону коридора и тут же оборачивается обратно к папе. Слишком красивый он сейчас вот так вот вполоборота лежит. И майка у него красивая. С какими-то круглыми зелёными штучками — авокадиками, вроде как, называются. Так… А у неё почему такой до сих пор нет? Что эти родители себе вообще позволяют?! Да они наперёд чувствовать должны то, чего их дочь хочет! Видеть, слышать, нюхать — как угодно, но должны! Или что думали, в сказку попали?! Мама так часто мальчикам говорит. Хорошая фраза, а главное — действенная. Иначе бы не стали сразу как шёлковые её слушаться! — Там, говоришь? — мельком смотрит в коридор и возвращает взгляд дочери. — Маму тискать пойдём? Чего?.. Тискать? Это плохое что-то? Не-ет, с мамой плохо нельзя, она же девочка! С девочками ласково надо, любить, подарки дарить, обнимать… Какое ж тут ещё «тискать»? Девочка хмурится и с максимальным осуждением на отца смотрит. Ишь, тоже, придумал — тискать… Да ему за это волосы вообще надо в загогульку скрутить теми штуками, которыми мама недавно кудряшки делала. Непонятно, правда, зачем, если они у неё и так есть — ещё и волосы укоротились, почему-то, вообще чудеса… — но, видимо, для эффекта. Вот и ему так сделать! Только не снимать долго-долго, чтоб потом чубрик из мультика получился. Как там его звали-то… Точно, Бараш! — Обнимать и целовать маму, говорю, пойдём? Во-о-от. Другое дело! Ну, может же, когда хочет! Интересно, мальчики все такие? Если да, то ей крайне не повезло с братьями… Зато им с ней — очень даже! Кто же ещё, как не она, сможет их на путь истины поставить, а? Да никто! Ладно, наказание по преображению в героя Смешариков можно пока отменить. До первого замечания. Завидев на лице дочурки радостную улыбку и хлопающие от ликования ладошки, Романов встаёт и, взяв на руки карапуза с двумя милейшими хвостиками, направился с этим живым навигатором в примерное место расположения жены. Не хватало только звукового сопровождения по типу: « — Через два метра поверните направо», но так тоже вполне неплохо. Маша стояла в гостиной у огромного шкафа с не менее огромным количеством белья, и, ловко держа в руке тюбик с тушью, наводила красоту на пышных ресничках. Опять, судя по всему, не чувствуя ни малейшего укусика своей совести, внаглую скоммуниздила его одежду и стоит, прихорашивается. Говорят, что женская логика — это вещь необъяснимая, идущая вразрез с логикой обыденной. Нет, он ни в коем случае не имеет ничего против представительниц прекрасного пола, хотя ко всем, кроме сестёр, жены и дочери, относится скептически, но лично ему, например, очень трудно понять, зачем, стоя в домашней пижамке со звёздочками, краситься и прихорашиваться, чтобы потом кричать: « — У меня тушь сотрётся!», если можно сначала одеться по-человечески, а потом уже марафет наводить. Муж с дочерью оказываются в дверном проёме достаточно эффектно, чтобы их заметить, но слишком не вовремя, чтобы удостоить их чести быть поприветствованными. Она сейчас если дёрнется — всю подводку сотрет. А виноваты будут они, потому что нечего под руку говорить! Кто переделывать потом ей стрелку будет? Они, что ли? — Доброе утро, душа моя, — начинает Саша, и Настюша поддерживает приветствие звонким лепетом: — Куда собираешься? Десяти часов даже нет. Вместо ответа длинное «угу» в такт выводимой стрелке, а затем щелканье подводки. Закончила, наконец-то… — Доброе, — кивает и оборачивается. — Что значит «куда»? По магазинам! Ты, кстати, вместе со мной идёшь. Улыбка с лица от перспективы похода по магазинам пропала едва ли не быстрее, чем появилась, стоило ему оказаться в гостиной. Наверное, если у него спросить, что его бесит больше — Вэйно или магазины — он без промедления выберет последнее… — Каким магазинам… — даже не спрашивает, а сокрушенно констатирует свою тяжёлую участь на ближайшие несколько часов. — Как раз по нашим Карманам, Сашенька. Сначала в ДЛТ сходим, я себе давно кофточку там приглядела. Если там не найду — до Гостиного Двора дойдём. А ещё я хотела в Детский мир заглянуть, Настюше подарочек посмотреть, она давно велописед хотела, — заметив завороженные услышанным глазки дочери, юрко оказывается рядом с ней и целует в крохотный носик: — Да, моя красавица? С днем рождения, солнышко! Кто моя ласточка маленькая? Кто принцесса моя сладкая? Малышка заливисто смеётся и ручки к маме тянет, покорно позволяя ей заключить себя в тёплые объятия. Ей подарки купят! Наконец-то у неё будет своя маечка с авокадиками, прямо как у папы! А ещё её снова принцессой назвали — тоже приятно! Хотя перспектива авокадиков получше будет, конечно. — И в какой же детский мир тебя понесло, милая?.. — боясь услышать ответ. — Да на Приморской. Доехали быстро, сели на трамвай и всё!.. Чего ты так на меня смотришь? Ты что, против?! — Что? Я? Ни в коем случае! — завидев хмурые бровки жены, спешит отбиться он. — Просто… Настюша с кем останется? Не повезём же с собой её? — Конечно, нет, — сомневаясь в умственных способностях мужа. — Мальчики посидят с ней, пока нас нет. Да и мы не собираемся долго там ходить. — Понял… Последний вопрос можно? — Можно. — На кой чёрт я вёз всех сюда на машине, если ты опять собралась ехать на метро? — хмурится, руками в бока упирается — недовольный страшно. Сразу видно — ругается. — Нельзя, — хитро улыбается Маша и по-кошачьи щурится. — А теперь — марш одеваться, пока я не передумала и мы не пошли пешком! — Маша! — Бего-ом! Ну вот как с ней после этого вообще общаться можно? Главное, как случилось что-то или взбесил кто — так Саша защитник, самый любимый и лучший на всем белом свете, слово его в этой семье выше закона государственного, и как он скажет, так и будет, а как прекрасно всё — так закройся, форточку в Европу, юнец неотесанный, старшим перечить не смей и слушай жену, коли в живых остаться хочешь! Издевательство какое-то… Ладно уж. Делать нечего. С ней же спорить — всё равно, что могилу себе рыть. Лучше уж согласиться с хотелками лишний раз, чем потом жалеть всю оставшуюся жизнь. А она у них, как известно, вечная. Вот и выбирай, как говорится, с умом судьбу свою…

* * *

Романов мысленно благодарил всех и вся за то, что не пришлось топать на Гостиный двор и кофточка, которую жена когда-то, как оказалось, уже давно успела присмотреть именно у него в городе, нашлась с первого раза. Правда, одной кофточкой не ограничилось — это уже естественно, а потому теперь он покорно бредет за Машей в примерочную, гордо, точно знамя Победы, неся в руках вешалки с одеждой. Маша была бы не Машей, если б не набрала красоты по самые уши. Белоснежная кофточка оказалась вовсе не кофточкой, а самой обычной рубашкой, которую можно завязать и сделать чем-то вроде топа, какой-то непонятный гибрид лифа и майки, да клетчатые бежевые шортики. Саша даже удивлён был скромностью жены — три вещи она в магазине одежды не брала никогда, и сегодняшний день явно станет красным в календаре, знаменуя собой начало принципиально новой эпохи в её эстетическом вкусе. Неужто рождение дочери так на неё повлияло?.. — Да где тут примерочные все? Сколько идти можно?! — Прямо перед тобой, душа моя, — отвечает совершенно спокойно, легко повернув её голову чуть в сторону. — Заходи. — Издевательство, — возмущается и, забирая у мужа обновки, заходит за шторку. — Так, Я скоро. Жди! — шторка закрывается. «Жди»… Легко сказать — сложнее сделать. Впрочем, Саша с детства славился убойным любопытством, справиться с которым чаще всего получалось плохо или не удавалось вовсе, а потому, решив попрактиковаться в собственных навыках скрытности, он подкрадывается к заветной шторке и… Московская, конечно, девушка не шибко высокая, зато глаза видят прекрасно. Завидев этого кудрявого нахала в белой рубашке, без капли совести подглядывающего за ней в примерочной, и мысленно поблагодарив саму себя за то, что не успела перейти на следующий после бюстгальтера этап, она совершенно спокойный голосом зовёт: — Романов. — М-м-м? — слышится сверху. — Мужской функционал свой сохранить хочешь? — Желательно. — Тогда отойди. В отражении она видит закатанные глаза, за чем следует недовольное цоканье, и принявший поражение муж сокрушенно плюхается на кожаный диванчик неподалёку. Выглядывает из-за шторки — тот телефон достал и уткнулся в экран, строчит уже кому-то жалуется… Тихо усмехается, стараясь не засмеяться, дабы не огорчать несчастного ещё больше. Обидели ребёнка, божечки-кошечки, посмотрите на него! Обидели! Ещё как обидели! Да чего он там не видел, спрашивается! Дожили — уже на собственную жену смотреть нельзя… Ну-ка, где там его самый лучший товарищ, который поймёт и поддержит везде и всегда, даже когда несправедливость вселенская на душу его невинную обрушивается?

Гордая белая птица 🪽

12:01

— Здравствуй, брат.

Брат ❤️ 12:01 — Привет, брат. Как ты?

Гордая белая птица 🪽

12:01

— Плохо.

Брат ❤️ 12:01 — Что случилось??? Опять с мигренью слёг? Саша через сообщения чувствует, как Коля волнуется — знает, что в белые ночи чувствует он себя просто отвратительно. Это так мило, чёрт возьми! И почему у него до сих пор нет девушки?..

Гордая белая птица 🪽

12:02

— Хуже. Жена обижает.

Брат ❤️ 12:02 — Как так?! Ну-ка, рассказывай.

Гордая белая птица 🪽

12:02

— Мы пришли ей за одеждой, она ушла мерить и даже глянуть на себя не дала.

Брат ❤️ 12:02 — В примерочной?

Гордая белая птица 🪽

12:02

— Да!

Брат ❤️ — Ну-у, это не по-людски, конечно. Разбираться надо. А тебе-то хоть взяли чего-нибудь, или лежишь один, как обычно?

Гордая белая птица 🪽

12:02

— Лежу.

Саша ловким движением делает фото и тут же отправляет его. Получилось, к слову, довольно неплохо — волосы кудрявые удачно легли, рубашка белая красиво с излюбленным кулоном смотрится, открывая взор на стройное тело… Руку он только в волосы зря, наверное, запустил — слишком вызывающе получилось. А и чёрт с этим, Коле и не такое отправлять можно. Верно, всё-таки, девушки говорят — немногого им надо, чтоб красиво выглядеть. Достаточно просто рукой по волосам провести — вот тебе и главный мировой красавчик. Брат ❤️ 12:03 — Тебе кто-нибудь говорил, что таким красивым нельзя быть в нашем обществе? Прям невеста на выданье.

Гордая белая птица 🪽

12:03

— Засмущал. Ты как там, скоро приедешь?

Брат ❤️ — За тобой хоть на край света. Около Тосно уже, через час-полтора у тебя буду. От всей души порадоваться Романов уже не успел. В следующее мгновение шторка примерочной громко распахнулась, и перед его глазами во всей своей красе предстала Она. Клетчатые бежевые шортики на стройных ножках, завязанная снизу бантиком беленькая рубашка, скрывающая собой лежащий на хрупких нежных плечиках светлый топ-бюстгальтер с тонкими лямочками, подчеркивающий не только главное женское достоинство, но и аккуратную фигуру хрупкого тела. Она стоит перед ним и кружится вокруг, выбражая обновками и лучисто улыбаясь. Нравится… Какая же она у него красивая… Он, кажется, даже дар речи на несколько мгновений потерял. — Ну, как тебе? — спрашивает Маша, ручкой откинув за спину игривые юркие бежево-золотистые пряди, норовящие запрыгнуть прямо в топ, что намертво приковывает взгляд впереди сидящего. — Что скажешь? Только рубашку, наверное, надо чуть поднять, грудь слишком открыта… А так неплохо, вроде как, да? Она на мгновение теряется, глядя в его завороженный взгляд, и с боязнью в голосе спрашивает: — Ты чего? Он не отвечает. Встаёт с дивана и бредет к ней, не смея даже моргнуть. Она отходит чуть дальше и руки вперёд выставляет, ожидая от этого чучела всё, чего угодно. — Саша, не вздумай! Не вздумай, сказала! — хмурится и от себя его тянет, стоит ему совсем близко подойти. — Очень красиво, Машенька, — невинно улыбается, взгляд на топ опуская. — Я тебя за твои выходки когда-нибудь ударю, куда следует, — вздыхает она, вновь оглядываясь на зеркало. — И шорты тоже нормально смотрятся? Мне кажется, не для моих ног… — Почему? — Ну… Не слишком вызывающе выглядит? Я ведь мать, всё-таки… — И что? Опять начиталась всякой ерунды, где говорят, что матерям шорты носить нельзя? Маша не отвечает, и он понимает, что попал точно в цель. Тяжело вздыхает, ближе склоняется и спокойно, стараясь не показывать своего отношения к этому лютому бреду, который надеется больше никогда впредь из её уст не услышать, констатирует: — У тебя замечательные ноги, самые лучшие ноги на планете, и это не сарказм. То, что ты — мать, ни в чем тебя не ограничивает, поэтому, если тебе нравятся эти шорты, мы молча покупаем их и закрываем тему. — А рубашечку и топик? — Рубашечку и топик тоже. — Ты такой милый, когда хмуришься, — мурлычет Маша и звонко целует мужа прямо в нос. — Тогда пошли покупать! Только я сразу в этом пойду, чтоб время не терять… Нам ещё в Детский мир идти, если ты помнишь! Наклоняется и юрко пробегает через него прямиком к кассам. Лучисто улыбается и смеётся, стоит ему обернуться и встретить её взглядом, полным влюблённого любования. Какое замужество, какие дети, какая работа? Не про неё всё это. Она сама ещё ребёнок. Милая ласковая девочка, которую он всеми силами своими защищать готов ото всякой недовольной нечисти, о неправоте которой заявить он готов без угрызений совести, если посмеет что-то обидное ей сказать или, того хуже, обидеть… Самая любимая и красивая на всём белом свете принцесса. Его принцесса…

* * *

— Короче, Настюх, давай с тобой так договоримся… Даня в переговорах мастер. Особенно когда дело касается первого слова, которое младший в семье ребёнок сказать должен. С Денисом, например, договориться получилось. Сколько тренировались, сколько мучились — дали труды непосильные свои плоды, первым словом «Папа» было. Сейчас тоже подобный исход организовать надо. Как-никак, кровь Романовская, все дела. — Мы тебе сейчас много раз говорим «Папа», а когда он придёт, ты с порога вопишь это слово, чтоб он видел, какая ты молодец. М? Настя, если честно, не поняла вообще ничего из того, что пытался донести до неё брат. Вернее, поняла, конечно, но сам этот «план» — сюр какой-то. Он кто такой вообще, чтобы ей говорить, какое слово первым говорить? Ей, может, не хочется ни «папа», ни «мама» говорить, а выдать что-то по типу Ленинградской симфонии. — Нормальные у тебя мувы, — шипит Денис. — Ты сам-то хоть одно слово в год сказал, умник хренов? — Так, ну-ка, во-первых, нечего сестру нашему дебильному говору учить, — хмурится. — А во-вторых, я, может, и не сказал, а вот ты лепетал во всю. — Даня, это не так работает… — А как? Я тебя точно так же учил. — Насильно заставлял ребёнка говорить что-то против его воли?! — стебётся над старшим от всей души, а затем поворачивается к сестре и показывает пальцем на негодника: — Видишь, Насть? Это Даня. Брат твой старший. А ещё знатный манипулятор, похлеще НКВДшника, раз заставляет людей против своих желаний идти. — Ты придурок? — возмущается. — Даня нормальный, Насть, а вот Деня — знатное трепло. — Чё это трепло-то? — Врёшь, как дышишь. А дышишь хорошо, раз живой. — Он у нас ещё и хамло, — фыркает брезгливо. — Куда только мать смотрела, когда сестру тебе на присмотр оставляла? — А с какого хрена вдруг один Даня у нас виноват? Деня лучше, что ли, Деня святой?! Насте бессмысленный спор этих двоих изрядно надоел. Если и существует какой-то способ заткнуть обоих, то либо устроить знатную истерику, чтоб успокаивать замучились, либо… — Деня! Оба застывают в паническом ужасе и мысленном желании прибить друг друга на этом самом месте, потому что, если им не послышалось, полный крантец ждёт их обоих. — Что ты сказала?.. — дрожащим голосом уточняет Денис, надеясь на обоюдные галлюцинации. — Деня! — улыбчиво повторяет и радостно хлопает в ладошки, покачивая головой: — Деня! Деня-Деня-Деня! Смехом заливается и плюхается в мягкую кроватку, продолжая смотреть на братьев. — Да, — сквозь зубы шипит Даня, смотря на брата. — Правильно, это Деня, — заметно повышает тон и строит неистово осуждающий взгляд. — Деня, которому я твою соску сейчас в одно место затолкаю! — За что?! Я ж не виноват, что ей так имя моё понравилось! — Да что ты говоришь?! Не виноват, значит?! А кто без умолку его повторял? Настойчиво так, громко, чётко! — Ты, вообще-то! Даня презрительно морщится и обиженно фыркает, в глаза ему глядя. Так-то он прав… Зато на младшего смотреть было приятно. Он, кажется, впервые с самого сорок первого улыбнулся, услышав из уст сестрички собственное имя. А глаза до того блестят, что, кажется, вовсе слезу скупую мужскую пустит от радости. — Проехали, ладно… — тут же раскрывает глаза в озарении: — О! — Что ещё придумала башка твоя неадекватная? — Погнали двух зайцев одним ударом жахнем? Авось, мать нас и не прирежет. — Да она и так нас не прирежет, ей за нас деньги дают. Чего придумал? — Нам нужна Настюха… И фотки Москвы с Питером. — Чё… — Через плечо! По ходу разберёшься, пошли. Хватает сестру на руки и несёт куда-то прочь из комнаты, в сторону кабинета отца. Денису ничего не остаётся, кроме как пойти следом. Когда Даня что-то придумывает, он становится похожим на мать — ему лучше дать всё рассказать и показать, как следует, чтобы потом не было неожиданностей или случайно попавших под руку жертв, пытающихся неправоту его доказать или как-то повлиять на осуществление его замысла. « Одним ударов двух зайцев жахнуть» из его уст звучит как минимум устрашающе… Но это явно лучше, чем знатные люли от матери. Ну, Даня… Если только там что-то жуткое — он за себя не ручается!

* * *

Маша стоит напротив десятка детских велосипедов и блуждает изучающим взглядом, внимательно осматривая каждый из представленных экземпляров в попытке отыскать тот самый — милейший и прекраснейший. — для любимой дочки. Саша куда-то испарился, сказав, что ему срочно необходимо посетить один из отделов и предупредив о скором своём возвращении. — Маша! Машенька! Маша! Вспомни лучик солнца — вот, как говорится, и он. Она оборачивается и встречается взглядом с несущимся прямиком к ней из соседнего зала мужем, который тут же отчего-то застывает, глядя куда-то в сторону. — Коля! Брат! Ты, что ли?! — Конечно, я, брат! Кто же ещё?! Он смеётся, руки в объятиях расставляет и тут же ловит в них Сашу. Совсем не смущает его общество посетителей магазина: он соскучился, это кудрявое создание — тоже. Им можно. Всем недовольным просьба пойти к черту. Московская смотрит на эту сцену и пытается сделать вид, что не знает ни одного, ни второго, однако тут же её план терпит поражение, потому что старший брат сдаёт её с потрохами. — Бублик, здравствуй! Почему звездочку мою обижала сегодня? Признавайся, быстро. — Привет, Коль, — вздыхает она и тут же губки дует, взгляд на мужа переводя: — Нажаловался, всё-таки… Так и думала. — Ой, можно подумать, каждый день жалуюсь! — хмурится Романов. — Я ж чего бежал-то… — выудил из-за спины огромную коробку: — Смотри! — Это что? — недоуменно поднимает бровь и принимается читать о содержимом коробки. — «Набор юной принцессы»?.. — Да! Мне очень надо! — Серьёзно, Саш?.. Тебе сколько лет? — Ты не понимаешь! — коробку к себе, как родную, прижимает. — Я всегда мечтал о дочери, чтобы наряжать её и заплетать ей бантики и ленточки! — Бублик, не будь букой, — улыбается Немигов. — Не жадничай для мужа. — Да кто же для него жадничает-то… — вздыхает Маша и, наконец, сдаётся, глядя на эти кошачьи глазки: — Господи, бери уже! Как дитё малое, ей Богу. — Спасибо! — пулей улетает на кассу. Маша, на это глядя, по-доброму усмехается и головой качает. Как там говорят? Первые сорок лет жизни мужчины — самые тяжкие, потому что детство в одном месте во всю играет? Что ж… Долго ещё, получается, Саша резвиться будет, раз по человеческим меркам ему двадцать три стукнуло. Да он и городским возрастом не шибко блещет — триста шестнадцать… Возраст же это разве? Ой, да чего ей оправдываться? Она его трёхмесячным пупсом с гнездом на голове, как у барашка, да к груди её припавшим помнит, о чём речь? — Ребёнок… Маша взгляд на брата переводит. Блеснули в небесной лазури искорки грусти. — Ты сегодня снова один? Коля кивает, и у самого улыбка с лица пропадает, стоит увидеть реакцию сестры. Та сразу погрустнела, хотя и старалась отчаянно скрыть разочарование, дабы не омрачать ими светлый праздник — свой ведь в том числе… — Понятно… — тихо, на полушепоте. Она так надеялась увидеть Митю хотя бы сегодня… Ей казалось, что политические распри не способны оказать дурное влияние на семейные отношения. Что будут они, как и раньше, ездить друг к другу в гости, созваниваться, поздравляя с праздниками и просто болтая обо всем подряд… Ошибалась. Теперь брат обижается, делая вид, будто не знаком с ней или вовсе её рядом нет, внимания не обращает. Не поздравляет с праздниками, не узнаёт, как дела… А ведь он прекрасно знает, что год назад у него родилась племянница. Знает, как тяжело далась она Маше. Знает, но не решился позвонить или написать. — Я сказал ему о празднике, предлагал приехать, но… Ты и сама знаешь. Московская кивает, косо улыбаясь. Знает, ещё как… — Приехать — не приехал, но подарок купил, — завидев, как сестра взгляд оживленный на него подняла, продолжил: — Тоже удивился, если честно… В машине лежит. Вроде как, велосипед четырехколесный. — Ого… Не ожидала, — недоверчиво головой качнула. Сомнения относительно намерений брата она старалась гнать прочь, но ситуация в большой политике вынуждала проверять каждый шаг. — Посмотрим, что за велосипед… Рядом оглушительно бахнуло. Дернувшись от жуткого звука, оба оборачиваются… И видят сияющего от счастья Сашу. — Я всё купил. Вы как, нашли велосипед? — Врезать бы тебе от всей души, а, — злится Маша. — Чтоб не повадно было. — В смысле? Что я уже успел сделать? — Да ничего, — буркнув. Окинула взглядом брата и продолжила: — Отменяется велосипед. — Почему? — Дима подарил, — встревает Коля. — Ого… — Я тоже удивилась, — сумочку поправляя. — Так что пошли к машине. Смотреть будем, что да как.

* * *

— Ну и чё? Денису сейчас отчего-то до одури за сестру страшно. Даня, конечно, ни в коем случае ничего ужасного с ней творить не будет, но эти его двое зайцев одним ударом покоя никак не давали. Вот зачем, кто ему скажет, он притащил Настю в кабинет отца, выудил из альбомов городские фотографии и перед ребёнком разложил, вместе с ней усевшись за стол? На что рассчитывает? — Короче, — наконец, начинает Даня. — Щас поймём, чья. — Ты ок? — сомневаясь в отсутствии у брата трудностей с быстротой мыслительных процессов, изгибает бровь. — Вообще по нулям? — Минус один. — И это я ещё затупок, — усмехается. — Ты типа пытаешься понять, питерская она или ваша? — получив кивок, корчит любимую гримасу ненависти к миру. — Так тут и дебилу ясно. Щас бы быть Московской, родившись в Питере. — А вот тут ты не угадал. Платон с пацанами, вон, по паспорту тоже питерцы, а на деле — наши, — как-то странно глазами сверкнул. — Короче, Нась… Выбирай, что больше нравится. Настя принялась внимательно изучать разложенные перед собой огромные фотографии. Судя по всему, ей надо выбрать самые красивые из них. Что ж… Если они думают, что она глупенькая или далека от искусства, то глубоко заблуждаются. Вот что, например, красивого в высоких стеклянных домах, похожих на гигантов? Или вот в этих разноцветных улицах? Другое дело — красивые аккуратные дома ровными рядами, потрясающий Казанский собор, вид на море, золотой шпиль Адмиралтейства, площадь у Зимнего дворца… Секунда, две, пять десять. Внимательно рассматривает каждую фотографию, пока наконец… — О! — гордо заявляет и ручкой стучит по одной из наиболее понравившихся карточек с изображением Зимнего дворца. — Я же сказал, — складывая руки на груди, зудит Денис. — А ты всё «щас поймем»… Тут и понимать не надо было. — Ну и никто не обломался. Зато прикинь, как отец обрадуется? — Ещё бы. Наконец-то кто-то из детей настоящий Романов. Даня взгляд хмурый на него бросает. Вот заладил, тоже, а! Вечно он себя принижает и недолюбливает. И откуда только в нём это? В детстве отец и на руках катал, и игрался, и обнимал-целовал по сто раз на дню, а по итогу — вон, что. Не Романов он, говорит, и всё. А ведь повода никто не давал. Хотя… Отец по дурости собственной в девяностые скатился ниже плинтуса, и если старшие восприняли это относительно спокойно и помогали, как могли, то Денис сначала распаниковался от страха отца потерять, как в Великую Отечественную, а потом и вовсе в апатию впал, никого ни видеть, ни слышать не желая. Даня его однажды вовсе застал в квартире с табуреткой и верёвкой, еле оттащить успел — на руках, вон, до сих пор порезы не зажили, да и не знает о них никто, кроме них двоих. Так и живет теперь. Мало того, что не оправился после этого всего, так ещё и растерял все эти черты Романовские. — Что ты на меня так вылупился? У меня от Романовых только фамилия, — фыркнув. — Я не буду на тебя обижаться за такие слова. Знаешь, почему? — Ну и почему? — Потому что ты придурок и несёшь всякую ересь, — хмуро. — А на такое не обижаются. — Ладно, всё. Бренчание ключей и куча голосов за дверью заставили напрячься. За то, что сестра всё ещё не спит, хотя время уже трубой трубит, они явно получат знатную оплеуху, но с другой… У них тут первое слово наметилось.

* * *

— Мальчики, как вы тут? Живы, квартиру не сожгли? — Нормально, ма… Но у нас тут для вас сюрприз. Маша руку к груди прислоняет. — Господи… Какой ещё сюрприз? — Хороший! — уверяет Даня. — Здрасте, дядь Коль. — Здрасте, — вторит из-за его спины младший. — Привет, мальчишки, — с улыбкой отзывается Немигов и на сестру косится. — Показывайте ваш сюрприз. Аж интересно стало… У Московской иной раз глаз дёргался, когда слышать приходилось о таких сюрпризах. Сколько себя помнит, ничем хорошим эта фраза, если сказана была её детьми, обычно не заканчивалась. То это раздробленная в кровь коленка, то сломанный телевизор, то разрисованная кошка, то ещё что-то… Теперь на кону их младшая сестра, и её уже мелкая дрожь бить начинает от страшных догадок относительно того, что за сюрприз могли они подготовить… Все присутствующие оборачиваются на мальчишек. На руках Дениса счастливо и горделиво восседала самая младшая представительница их семейства. — Мы это… Выяснили, в общем, чья у нас Настя. Реакция неудивительна — никто ничего не понял. Что ж, ладно… Придётся им тоже объяснять. — Короче, знакомьтесь: самая настоящая Романова из всех настоящих и ныне живущих, — показывает на сестру Даня, и младший чуть выше её поднимает, судя по всему, пытаясь намёк на известный мультфильм сделать. — Но и это не всё ещё. Малышка, завидев взгляд братьев, поняла, что настало время её триумф. Собрав всю волю в кулачок, распрямляет спинку и гордо чеканит: — Деня! — Настенька… — улыбается Маша, едва слезы сдерживая. Плакать сегодня она не планировала, но… Саша с Колей расплылись в улыбке, тепло переглянувшись. Что и могло сделать сегодняшний день рождения Насти лучше — так это первое слово. — Так тебя, получается, поздравить можно, племянничек? — по-доброму усмехается Немигов. — Мы и сами не ожидали, — пожимает плечами Денис. — Оно… Само как-то. — Ничего не хочу сказать… Но, по-моему, это стоит отметить. В руках Романова тут же оказывается бутылка шампанского. Все присутствующие одобрительно кивают. Одна только Маша стоит с максимально недовольным и осуждающим лицом. Во-первых, в отличие от них, пить нельзя — ребёнка ведь кормит! А во-вторых… — Думского вызывать — это вам не сюда, — обиженно фыркнув. — Сами надуются, как обычно, а мне смотреть за ними. — Никто его вызывать не будет, — отзывается Саша. — Мы чуть-чуть. — И ты с нами, — утешает Коля, доставая пачку вишнёвого сока. — На-ка, вот. Рич. Как ты любишь. — Очень смешно… — Да ладно, не расстраивайся, — решается пойти на мировую Даня. — Мы тебе Дюшес купим. — Спасибо, солнышко. Вы у меня единственные в этой семье, кто мать любит. Не то, что эти… — думает над наиболее обидным выражением, дабы воззвать их к угрызению совести, да не думается никак, из-за чего сдаётся и выдаёт: — Эти! — Всё, не заводись, бублик, — смеётся Коля и сестру приобнимает. — Пошли лучше. — Пошли, пошли… Но с вас мороженка, — на мужа смотрит хмуро. — С тебя вообще две! Штрафная за вредность. — Иначе не простишь? — И не подумаю даже! — Ладно… Будет тебе твоя мороженка. — Петрохолод? — Он самый. — С черной смородиной? — хитро щурится. — Только с ней, — заверяет Романов. — Ловлю на слове!