Её зовут Маша, она любит Сашу...

Тихий осенний вечер. Солнце, душистое и сладко-нежное, клонится к закату, озаряя небосвод коралловой россыпью. Белоснежные облачка пушатся и лениво плывут по небу, напоминая вкуснейшую сахарную вату. Блестит под нежными лучиками золото Адмиралтейства, заливаются вечерними песнями чайки — высоко-высоко, да до того звонко, что слышно совсем далеко. Кажется, будто сам город готовится укутаться в теплый плед из разноцветных листьев, накинув наряд подобно пышному одеялу. И наслаждаться размеренным спокойствием, пока где-то там игриво плещется в гранитных берега Нева — бурлит, играет буйством красок, изливаясь розовинкой заката.Маша улыбается. Хорошо, что эту неделю они провели вместе. День рождения отметили тихо и по-семейному. Пышные торжества сочли излишним пафосом — в конце концов, на дворе ведь уже далеко не далёкое девятнадцатое столетие с его балами, изысканными танцами и причудливыми новомодными маскарадами. Давно это было… да и они, кажется, за это время как-то… выросли? Может и так, а может — устали. Обыденно просто, да по-человечески. Да только в отличие от людей чужда им прелесть отдыха. Что вообще вкладывает человек в такое большое, чувственно слово? Блаженство, гармония, умиротворение — оно ли и правда, да только вряд ли испытать подобное сумеешь, когда каждый день твой только и состоит из бесконечных забот… в частности о тех, кто город твой населяет да сил ему для процветания даёт. А уж Москва за годы похорошела — уж сколько песен посвятили, да как нахвалили… значит, в самом деле есть, чем гордиться. Значит, в самом деле дорога она им и мила. Значит, в самом деле они её… любят. Умилительно. Саша, между прочим, с самого детства ее любил, а она не верила — замечала, но не верила. В конце концов, рядом с ним были два верных товарища, которые еще с далеких времен сохранили о ней далеко не добрые мысли. Отсюда, стоило новоиспеченной Столице бразды правления страной в ручонки некрепкие взять, и появились темные мыслишки, подкрепляемые едким недоверием. Кто знал, чего Святогор да Василиса ему про нее наговариваю? О чем толкуют, в головушку светлую вбивая черноту, образ её в глазах чужих оскверняя? Ошибалась она редко. Но этот случай — полнейший провал. Саша не просто не верил, но и слушать не желал никаких таких ядовитых словечек, а попытки сплетни при дворе развести жёстко, со всей своей подростковой пылкой напыщенностью пресекал на корню. И даже когда Московская рассказала ему о своем поистине ужасном прошлом, от нее не отвернулся. Не посмел изменить к ней своего отношения в худшую сторону, чего она боялась, а наоборот, стал относиться заметно бережливее… и ласковее? Ему никто, кроме нее, был не нужен — жаль только, что поняла она это не сразу. Охваченная воспоминаниями, Маша улыбается и с лёгкой грустью вздыхает. Кто бы что ни говорил, но уж с чем-чем, а с этим кудрявым безобразием (в шутку, конечно) ей по-настоящему повезло. Без него она бы вряд ли дожила до такого возраста. С кем ещё ей а пору было бы чаи по вечерам распивать? Кто, как ни он, поддержать разговор мог, да ещё и в том русле, в коем ей самой хотелось? Кто плечо бы подставил, когда мир под ногами рушится? Кто ещё жизнь свою отдать готов, только бы волос не упал с её головы? Только бы слезы не застывали в лучистых её глазах, только бы улыбка не сходила с нежного лица… Эх, Саша… пропала бы она без тебя давно. — Ма-а-аш… Вот тебе и здрасте. Он у неё, случаем, не золотая рыбка? Та тоже, если верить сказкам, появляется тогда, когда чего-то очень-очень хочется… и желание искреннее. — Да, Заря моя Северная? Выбравшись на балкон, Невский устало потягивается. Словно это не он пол-дня деловито полеживал на уютной постели без особого желания подниматься и топать в ближайший парк, осенью наслаждаться. Хотя, конечно, после недельной готовки (которую, между прочим, сам и затеял!) только таким заниматься бы и следовало. Маша, конечно, тогда знатно поворчала: в самом деле, столько готовить она не просила, да и договаривались посидеть вдвоём, — но разве можно ворчать и злиться, когда на тебя смотрят эти прелестные серебряные глаза, невинно хлопая ресницами, пока их обладатель стоит перед тобой, абсолютно не осознавая, в чем таком успел провиниться. Конечно, нельзя… ты вместо этого ручки запустишь в пряди каштановые, головой покачаешь — снова седина покоя ему не даёт, просачивается с новой силой. — да тотчас тепло улыбнешься, глядя, как это кудрявое чудо вмиг становится на кота большого похожим, тая в удовольствии и блаженстве от тёплых прикосновений. — Я соскучился... — Мы не виделись 10 минут, — хихикнув. — Так я и говорю… скука смертная! Она тщетно пытается не улыбаться, глядя на то, как на лице дражайшего супруга пляшет весь спектр эмоций бесконечной грусти и неизмеримой скорби относительно происходящего. — Не обнятый, не целованный… Уже даже не намекает, а в бой бросается лобовой атакой. Ну, прохвост… — Жуть какая, — головой качает, будто бы удивляясь собственной оплошности. — Иди скорее, будем исправлять! Сощурившись до забавных морщинок, довольный до беспощадного умиления, Саша в несколько решительных шагов оказывается ближе. В его объятиях так хорошо… тепло, как летом. Словно греется она сейчас под нежным солнышком, и игривые его лучики забавно щекочут лицо, заставляя россыпь озорных веснушек распрыгаться по розовым щекам. Уютно, как в тихом их доме, где царит покой и умиротворение, и каждый миг принадлежит лишь им обоим — и нет в нем места горю, грусти и тоске… а ещё каждый раз, когда стоит он так близко, она чувствует, как прыгает внутри что-то маленькое, теплое и очень-очень пушистое. Кажется, будто бы вот-вот оно выпрыгнет из груди, и сдастся она перед отчётливым, непримиримым желанием стиснуть крепче в объятиях своё любимое чудо, и зацелует до приятной щекотки, и улыбка окрасит вмиг хмурое его лицо — улыбка, ради которой теперь готова она и горы свернуть… Пожалуй, лучше этого мгновения могло быть только… — А у меня для тебя сюрприз. — М-м-м? — пробурчала она ему в одежду. — От тебя любая фраза про «сюрприз» звучит устрашающе, дорогой… — На этот раз хороший, — с улыбкой. — Я ещё вчера показать хотел, да не смог, сама понимаешь… Как дополнение к подарку. Маша немного отстранилась и, одарив мужа заинтригованным взглядом, в излюбленной манере склонила голову на бок. — Заинтриговал? — Очень даже. — Сейчас всё увидишь… Подождёшь немного? Кивок. Невский тотчас ретировался с балкона и ушел в другую комнату. В его квартире теперь их было пять. Бывшая просторная коммуналка, здесь помимо него жило ещё три семьи. Блокада унесла жизни всех, с кем он успел породниться и кого считал близкими сердцу, а после войны не без помощи Московской удалось выкупить в собственность не только оставшиеся комнаты, но ещё и верхний этаж — теперь крохотная однушка служит просторно библиотекой. А раньше о таком Саша мог только мечтать… правда, пока всё ещё приходится осторожничать с запрещённой литературой. Но он честно старается. Она обожает эту квартиру. Всё здесь трепетало перед Сашиной утонченностью и французской изящностью, и буквально кричало о былых времена. На стене — портрет Петра Алексеевича, в шкафчике — гладко выглаженный военный адмиральский китель. Уютные книжные полочки хранят памятные сборники сочинений, а на столе красуется статуэтка — та самая, что когда-то подарила ему Маша. Такие, казалось бы, несущественные на первый взгляд мелочи отзывались легкой улыбкой: Саша ни о чем, что их связывает, не смел забывать. Он вообще довольно щепетильно подходит к вопросу памяти, так что каждый, кто заходит в его «покои», обязательно видит такие «мелочи» в каждом уголке и непременно намекает об этом владельцу. Не успела она толком насладиться убранством, как на пороге появляется знакомый силуэт. Внимание тотчас оказывается прикованным к… Что это? Гитара? — Прости, что так долго… я старался побыстрее, — вновь заходит на балкон. — Садись. Маша послушно садится в крохотное креслице. Сложив ручки, любопытно склонила голову на бок: — Гитара? Ты умеешь? — Пришлось научиться… я давно готовил этот сюрприз, так что надеюсь, что… — он вдруг замечает её взгляд. Кажется, ещё мгновение, и она точно начнёт ронять слезы от переполняющих сердце чувств… — Чего? — Ты научился ради меня?.. Вообще-то да! За прошедшие пару месяцев ему пришлось буквально прилипнуть к Татищеву и — что совсем не соответствует его нраву. — выпрашивать посидеть час-другой за уроками игры на гитаре. Поначалу ему казалось, будто это будет непременно так же просто, как со скрипкой или фортепиано, и улыбка на лице Юрия была расценена сродни издевательству. Однако уже после первых попыток найти нужный аккорд былые мысли вмиг улетучились из головы, открыв глаза перед суровой реальностью: учиться ему да учиться, если желает любовь всей жизни порадовать и сыграть без ошибок. — Да, — отвечает честно. — Ты же моя радость… тебе не стоило, Сашенька… — Ещё как стоило! — хмурится. — Это твой праздник. А ты знаешь, как я отношусь ко всему, связанному с тобой, так что… Помолчал. Вновь поднял на неё взгляд. Сквозь толстые линзы очков замечает она нежную коралловую россыпь, что отражается в серебряном блеске. Маша обожала, когда он так на неё смотрел. До мурашек, до приятной теплоты, до непривычной дрожи, до непримиримого желания обнять, крепко-крепко, и не отпускать, никуда, ни к кому и никогда, чтобы… Чуткого слуха коснулась приятная мелодия. Знакомые ноты отозвались умилением и одновременным смятением. Быть того не может, это же… — Не сразу все устроилось, Москва не сразу строилась… Невский тепло улыбается, замечая, как вмиг всё меняется в ней. Как наливаются игривым румянцем нежные щёчки, как озаряется закатным солнцем золото тугих пышных локонов… но главное — как теплеет рубиновая россыпь её больших лучистых глаз. Как бы вновь хотелось ему увидеть на её месте небесную лазурь — ту самую, что озаряла его мир, что была этим самым миром, в коем было место лишь для них двоих… ту, какую полюбил, и увидев которую однажды, уже не смог забыть. — Слезам Москва не верила, а верила любви… — Снегами запорошена, листовою заворожена… — тихо запела она в ответ. — Найдет тепло прохожему, а деревцу — земли… Они смотрят друг на друга. Аккорд сменяется другим, но они не смеют отвести взгляда. Улыбка не сходит с лица, влюбленные сердца бьются в такт звучанию струн гитары. — Александра, Александра… Этот город наш с тобою. Невский ласковым взглядом следит за каждым её движением. Всматривается, изучая, словно дражайшую святыню. Словно перед ним сейчас — живое творение, сошедшее с холста великого художника, оживший образ, в который вложил он частичку собственной души — безгранично чистой, способной так ярко и чисто любить… — Стали мы его судьбою, ты вглядись в его лицо… — Что бы ни было в начале, утолит он все печали… — она неспешно прикрывает глаза. — Вот и стало обручальным нам Садовое кольцо… Допевают в один такт. Саша, вновь заиграв проигрыш, не сводит с неё взгляда. Маша сидит перед ним настоящей фарфоровой куколкой. Утонченная и нежная, но в то же время очень хрупкая. В его сердце отчаянно теплится непримиримое желание укрывать, защищать от всего мира, от каждого, что хоть как-то способно будет расстроить её… Пышные волны золотых локонов вьются по гибкому стану, огибая хрупкие плечики и аккуратно ложась на колени, скрывая собой уютный домашний халат. Светлые реснички слабо подрагивают под лёгким дуновением вечернего ветерка, и она небрежно тянет тёплую ткань в попытках укрыться от прохлады. В глазах — нежный блеск, полный благодарности и безграничного счастья, а на лице — лучистая улыбка, адресованная лишь одну ему.

Это ли есть не есть — счастье?

— Спасибо тебе, Сашенька… спасибо, дорогой… — Я надеялся, что она тебе понравится. — И не прогадал, — улыбаясь. Помолчали. Спустя пару мгновений гитару пришлось отложить в сторону, уступив место приятной нежности. Маша куталась в его объятиях, точно в большом пушистом одеяле, пряча личико в тёплой ткани его свитера и отчаянно убеждая себя, что застывшие в глазах слезы на деле — случайность, выплеснувшаяся наружу, стоило ей растрогаться от такого милого подарка. Пожалуй, этот праздник точно станет для неё одним из лучших… — Рад, что тебе понравилось, — отстраняясь. — Теперь она будет моей любимой песней… — Что ж… тогда впредь буду играть тебе её почаще, — тихо произносит Саша. Легко коснувшись её нежной щеки, тепло ей улыбается, шепча нежное: — С днем рождения, Душа моя.