Реномé

Тилл протягивает Ивану зажигалку, и смотрит, как тот аккуратно прикуривает.  Сегодня было не холодно. Они стояли без курточек, всматриваясь в ночной город и ритм своих мыслей. Раньше, когда жизнь была более похожей на не смешную шутку, это было их ритуалом. Моментом, когда грубые слова, теплые руки, ссоры, несуразные подкаты и тому подобные вещи прекращали своё существование.  Моментом, когда Тилл спокойно затягивал сигареты Ивана, а Иван отдалялся на расстояние пяти шагов.  Моментом, когда сердце переставало болеть.  — Почему не пришел на выступление? Кажись, Мизи была расстроена, — решил первым прервать тишину Иван, облокачиваясь на стальные перила. Они единогласно решили не спускаться на улицу, а остановиться на варианте совместного коридорного балкона. Впрочем, так было даже лучше: есть куда неловко, но достаточно незаметно отвести взгляд. — Я пришел, но появились некоторые обстоятельства и мне необходимо было уйти, — тихо прошептал Тилл. — В любом случае, я просмотрел ваш спектакль в записи.  Брюнет отрицательно покачал головой: — Дело не в том, как ты его просмотрел. Дело в том, что ты огорчил мою подругу.  Тилл слегка выпрямился и удивленно посмотрел на внешне спокойного Ивана.  — Издеваешься?  Тот выдыхнул дым и горько улыбнулся. — Я специально договорился с твоими учителями, чтобы тебе отменили все отработки сегодня. Также, я поговорил и с заведующей общежития, ради твоей возможности вернуться в комнату после полуночи. Зная твой график, Тилл, ты был абсолютно свободен. И всё равно забил хуй на выступление собственной девушки, — с ноткой разочарования ответил Иван. — Видимо, в очередной раз взяться за гитару для тебя было важнее. Тилл выглядел как школьник, которого поймали за двойку.  Уголки его рта чуть дернулись, будто он собирался сказать что-то в оправдание, но тут же передумал. Взгляд стал чуть более внимательным, словно пытался оценить, насколько глубоко копнули. Но когда он заговорил, в голосе прозвучала искусная небрежность.  — Ох, конечно, ты ведь лучше знаешь, что я делал.  Иван хмыкнул, понимая, что оправдания или хотя-бы объяснения не дождется. Тилл умел признавать свою вину лишь в некоторых случаях. Видимо, теперешний таким не являлся.  — Я ведь раньше тоже в общежитии жил. Моя знакомая позвонила поздравить наш состав с успехом, и невзначай рассказала, что видела, как ты заходил в комнату. Гением быть не нужно, чтобы понять, что именно ты там делал.  Не смотря на мутность их разговора, пятничный город блистал. Всюду огни, краски, толпы машин и разодетые приезжие.  Парни обреченно курили, окидывая взглядом то их, то друг друга: чужие, но в то же время и родные.  Делая очередную затяжку, Тилл думал, сколькое может изменить такой короткий промежуток времени.  Иван — сколько может изменить такой особенный человек.  — Я уже извинился перед Мизи. Извини и ты. Не знал, что тебя это так заденет. — Да плевать мне на твои извинения. Ты никогда не подкрепляешь их действиями, — резко сменившись в настроении отрезал Иван. Это происходило не в первый раз. Тилл часто не являлся даже на его выступления, хотя вообще не имел дел. Просто не хотел, или может считал, что рутинные вещи важнее.  — Блять, да не мог я, понимаешь? Сдалось мне с первых рядов смотреть на то, как ты сосешь Луку, — резко повысил голос Тилл и, оторвавшись от перил, подошел вплотную к Ивану. — Сука, разыгрываешь всю эту ебучую невзаимную любовь, или что там вообще было. Даже на записи меня чуть ли не тошнило. А как не тошнит тебя?  Он выплевывал каждое слово с таким отвращением, будто бы был самым главным гомофобом земли.  И Иван бы понял такую реакцию, будь это правдой. Но правда то в том, что бывший друг Тилла открытый гей, а его девушка бисексуал. Какая к чёрту гомофобия?  — Тебя так смущает поцелуй парней? Или поцелуй с Лукой? — фигурно выделив последнее слово спросил Иван. Легкая улыбка начала расползаться по его лицу, а едва раскуренная сигарета в моменте была выброшена с балкона. Кажется, он начинал понимать, что к чему. Тилл замер. На секунду в глазах отразилось то самое удивление, которое он тут же попытался скрыть, скривив губы в насмешке. Парень коротко хмыкнул, словно отвергал саму возможность того, что Иван мог быть хоть в чем-то прав. — Ты, как всегда, ищешь то, чего нет, — бросил он, сделав шаг назад и вновь вернувшись на привычное место. — Меня смущает только твоя попытка приписать мне всякую чушь. Как будто это что-то изменит. — Серьезно? — как на противовес, Иван сделал шаг вперед, чуть наклонив голову в легком любопытстве. — Ты же понимаешь, что, если так реагировать, это выглядит… ну, подозрительно. Тилл дернул плечом, не отвечая. Его взгляд был направлен куда-то в сторону, словно Иван перестал быть для него интересным. Но напряжение, сжавшее его плечи, говорило об обратном. — Тилл, — брюнет медленно произнес его имя, будто смакуя каждую букву. — Если ты не скажешь мне сейчас, что тебя бесит на самом деле, я просто предположу, что ты ревнуешь. Гитарист резко выдохнул, словно Иван только что пробил брешь в его доспехах. — Бред, — с точечной неуверенностью ответил он. — Я просто...блять, да что ты вообще понимаешь? Отрезал нам любые коммуникации, не пишешь, не звонишь, ничего. Ты не думал, что мне может быть неприятно?  Иван прищурился, вспоминая все события почти двухмесячной давности. — Не я тогда послал тебя нахуй. И не я делал практически то же 3 года. Думай, о чём говоришь.  Точка неизбежного настигла их отношения. Тилл резко повернулся к нему, будто принимая вызов: в бирюзовых глазах вспыхнуло что-то вроде злости, смешанной с отчаянием. — Знаешь, Иван, — произнес он медленно, будто с трудом подбирая слова, — я могу быть неправ. Я мог поступить импульсивно и необдуманно в тот день, но.. — он сделал паузу, едва заметно стиснув зубы. — На это были причины. И ты сам прекрасно понимаешь, какие.  — Правда? — Иван наклонился ближе, почти вплотную. Позиции их разговора сменились: мнимая жертва приняла роль мнимого охотника. — Объясни мне, какие именно причины вынудили тебя, к примеру, избегать меня?  На балконе воцарилась напряженная тишина. Только приглушенные звуки музыки с вечеринки внутри дома разрывали этот момент, напоминая, что вокруг по-прежнему кипит жизнь, от которой оба, казалось, отрезаны. Тилл отвел взгляд, больно сжимая холодные перила.  Иван стоял рядом, не сводя с него глаз, и молчание становилось все более угнетающим. — Это было проще, — наконец, произнес Тилл. Его голос звучал почти глухо, словно он говорил не с Иваном, а с самим собой. — Проще избегать тебя, чем разбираться со всем этим. — Со всем этим? — переспросил славянин, поднимая бровь. — Ты хоть понимаешь, как это звучит? — Я понимаю, — выплюнул гитарист. — Я понимаю, что звучит, как блядство. Но ты хоть раз подумал, каково это — постоянно чувствовать, что… не нужен? Что, как бы ты ни старался, ты все равно где-то на втором плане? — Ты… — Иван отрывисто втянул воздух, словно собираясь выпалить что-то не в очень хорошей манере, но потом осекся. Резким движением он провел рукой по лицу, пытаясь стереть с него этот грим потрясения. — Ты, черт побери, серьезно сейчас? Тилл устало выдохнул, осознав, что только что сказал.  — Второй план? Издеваешься? — брюнет рассмеялся коротко и горько. — Это ты сам себя туда отправил. Это ты всегда выбирал, что тебе важнее. Никто не заставлял. Парень рвано дернул плечом, словно отмахиваясь от слов Ивана. Этот разговор походил на темную, липкую жижу, которая не давала нормально жить, — но чтобы её очистить, нужно приложить усилия, ведь так? И неважно, усилия эти добровольны, или не очень. — А ты никогда не видел ничего дальше себя, — процедил Тилл. — Ты всегда думаешь, что прав, что весь мир должен вращаться вокруг тебя и твоих чувств. — И кто это говорит? — Иван шагнул к нему снова, их лица теперь разделяли считанные сантиметры. — Человек, который не мог объяснить прямо, что у него на душе? Ты хочешь сказать мне, что я эгоист, Тилл? — Да, черт возьми! — почти выкрикнул студент, когда голос дрогнул на последнем слове. — Потому что ты никогда не замечал, что мне тоже больно. Ты слишком занят своей конченой любовью, которой я у тебя не прошу! Мне нужен друг, блять, слышишь?  Взгляды встретились, и в этот момент в пространстве повисло что-то тяжелое, густое, как туман. Что-то, что обоим хотелось бы не замечать, но уже было невозможно игнорировать. — Мне противно от того, как ты за мной бегаешь. Я не хочу этого. В тысячный раз давал тебе понять, что вижу тебя только как друга, а ты всё равно. Все эти прикосновения, невесомые подкаты, подарки... Иван, я себя чмом чувствую. Своими действиями ты делаешь хуже нам обоим.  Он провел рукой по шее в попытке успокоиться, но жест получился слабым и почти механическим. Даже привычные нервные движения — постукивание пальцами или подергивание плечом — замерли, как будто внутри больше не осталось энергии.  — Твоя любовь ощущается тяжелой. Она давит, давит, снова давит... я не могу вдохнуть. Тебя слишком много. Мизи в этом плане другая – она умеет иногда оставить в покое. Существует ли такое блядское ощущение, когда тебя присекают за то, что ты не хочешь признавать? Нет? Даже если и нет, то Иван только что его изобрел: он стоял не двигаясь, почти бездыханно, насколько это позволяло живое тело, — сантиметр и шаг в бездну. — Я не знал, — постепенное осознание начало посещать его. — Ты… ты мог бы сказать, Тилл. Ты мог бы просто сказать, что тебе нужно. Он не мог подобрать правильные слова, потому что каждый звук, который готов был сорваться с его губ, казался ложью. Парень смотрел на друга, и чем дольше оставался в этом взгляде, тем больше ощущал, как его собственная уверенность расползается, превращаясь в осколки. Тилл поднял глаза: в них отразился не гнев, а усталость, болезненная, почти физическая. Он скривился, но не сдержался, выдохнув что-то вроде невеселого смеха. — Ты думаешь, я не пытался? Каждый раз, когда я говорил тебе, ты был готов меня не слушать. Ты продолжал. Я не знаю, что ты вообще хотел от меня. От друга или чего-то большего? Ситуация становилась ещё напряженнее. Иван нервно выдохнул и потянулся в карман за новой сигаретой. Всё же, одной тут не обойтись. — Я не знал, что мне нужно, Тилл. И я...Я думал, если буду рядом, если я буду достаточно… если я буду всё делать правильно, ты поймешь. Ты поймешь, что ты для меня не просто друг. Вернее, ты и так это знал, и... Тилл вновь отмахнулся, почти как от надоедливой мухи. Он снова потер шею, на этот раз более грубо и навязчиво: пытался избавиться от внутреннего напряжения, которое никак не исчезало. — Ты не видишь, что я тоже человек. Что я тоже имею право на свою свободу, на свои границы. А ты… ты всё пытаешься раздвигать эти границы, будто они не существуют. Надоело. Одно неверное слово и всё рухнет мертвым грузом. Иван мысленно выдохнул, пытаясь облечь хаос мыслей в слова, но чувство, что он наконец увидел Тилла настоящим, томило его на грани. — Ты мог прямым текстом сказать это раньше? — спросил он наконец, сдерживая отчаяние, прорывавшееся в голосе.  Тилл молчал: отвел взор, но, почувствовав, что Иван приближается ещё на шаг, снова его вернул. — Ты не понимаешь, каково это, — срываясь кинул он. — Ты живёшь так, будто всё в твоих руках. Как будто ничего не может тебя сломать. А я… — парень замолчал, запнулся, словно боялся признаться даже себе. — Знаешь, Тилл, это звучит так, будто ты жалеешь себя. И пытаешься заставить меня тоже тебя пожалеть. — сказал Иван спустя болезненно долгую минуту, прищуривая глаза и тайно проверяя реакцию собеседника. — А ты не думал, что если бы ты просто сказал правду, всё было бы иначе? Тилл стиснул зубы, его руки снова вцепились в холодный металл перил. — Какую правду? — выпалил он, в голосе зазвенела злость. — Ты не знаешь, чего хочешь. Ты таскаешь за собой свои идиотские надежды, как ребёнок — любимую игрушку, и думаешь, что это должно всех устраивать. — А ты? — краткий вопрос прозвучал тихо, но с достаточным нажимом. — Ты сам хоть раз подумал, чего хочешь? Или тебе легче было ненавидеть меня за то, что я вообще осмелился что-то чувствовать? — Я ненавидел, потому что ты не оставлял другого выбора! — крикнул Тилл, и эхо разнесло это на многие метры вокруг. — Ты сделал так, что… — он осёкся, едва не договорив. Его дыхание стало рваным, и он отвернулся, не желая, чтобы Иван увидел его лицо. — Что? — тихо переспросил Иван. — Сделал так «что»? Парень не ответил, вместо этого резко оттолкнувшись от перил и направившись к двери, как будто единственное, что могло спасти его сейчас — это бегство. Пока всё происходило, Иван не двигался с места: лишь наблюдал, как Тилл, словно на автопилоте, отступал как можно дальше. Это движение, этот жест напомнили ему многое из их прошлого — моменты, когда гитарист уходил вместо того, чтобы сказать что-то важное. Но сейчас это выглядело иначе. Сейчас Тилл не просто избегал, он явно бежал от чего-то, что рвало его изнутри. — Тилл, — окликнул Иван. — Ты ведь так и не научился оставаться. Слова в секунде ударили как плеть. Тилл остановился и замер у двери, а его спина напряглась, как будто он ожидал засады. Впрочем, когда внутрення гордость заставила повернуться, бледное лицо оказалось другим. Уставшим. Сломленным. — Оставаться? — с трудом выдохнул он. — С чем, Иван? С твоими чувствами? С твоими надеждами? С тем, что ты никогда не знал, что я чувствую? — Именно, — ответил актёр. — Потому что ты никогда не говорил. Ты заставлял меня гадать. Ты… просто молчал. И я пытался. Чёрт возьми, Тилл, я пытался понять тебя, но как я мог, если ты сам от меня всё прятал? Студент опустил взгляд. Его пальцы безнадежно сжались в кулак. — Я не хотел ничего разрушать. Я просто… не знал, как. — Как что? — Иван снова подошёл ближе, теперь уже медленно, осторожно. — Как сказать мне, что ты всё это время тоже не был равнодушен? Порыв ветра с силой дунул им в лица, и Тилл вскинул голову: его глаза блеснули, но не от гнева — от чего-то другого. — Не был равнодушен? — переспросил он с ноткой горького смеха. — Ты думаешь, всё так просто? Что я мог сказать тебе это и всё стало бы… нормально? Ты бы перестал бегать за мной? Ты бы перестал смотреть на меня так, будто я твой чёртов спаситель? Иван не ответил. Он понял, что любое слово сейчас будет лишним. Тилл был на грани, и всё, что оставалось — дать ему возможность сказать это самому. — Я не мог быть тем, кого ты хотел, Иван, — продолжил Тилл, его голос теперь дрожал. — И я ненавидел себя за это. Ненавидел тебя за то, что ты продолжал смотреть на меня так, будто я что-то для тебя значу. Потому что, чёрт возьми, я действительно значил. Слова ранили хуже всей ножей мира. Иван почувствовал, как что-то сильное сдавило грудь, но не посмел отвести взгляда. — Тогда почему? Почему ты сделал вид, что я для тебя ничего не значу? Почему ты отталкивал меня, если это было не так? Тилл лишь покачал головой, как будто даже сейчас не мог найти ответа. Он сделал настойчивый толчок в сторону двери, но так и не ушёл. Словно сам не знал, хочет ли остаться или всё же уйти. Иван смотрел на него, и в этот момент весь гнев, боль и обида, которые разрывали его на части, отступили. Ему вдруг стало ясно: перед ним не враг, не объект его разочарования, а человек, сломленный и такой же растерянный, как он сам. Не раздумывая, Иван сделал шаг вперёд. Ещё один. Тилл напрягся, будто собирался оттолкнуть его, но Иван был быстрее. Он протянул руку и, прежде чем гитарист успел что-либо сказать или сделать, крепко обнял его. — Чёрт с тобой, — устало выдохнул Иван. — Просто… перестань бежать. Фигура в его руках сначала оставалась жёсткой, словно он боролся с инстинктивным желанием вырваться. Впрочем, постепенное напряжение спало.  Теперь он стоял просто неподвижно, а его дыхание стало ещё более неровным.  — Я не могу, — прошептал Тилл наконец, едва слышно. — Я хочу остаться, но не могу. — Можешь, — мягко ответил Иван, не разжимая объятий. — Я здесь. И мне не нужно, чтобы ты был кем-то другим. Мне нужно только, чтобы ты был честен. Гитарист стиснул пальцы на рукаве Ивана, как будто хватался за него, чтобы не упасть. — Ты никогда не поймёшь, как это тяжело. Я не знаю, как быть с тобой. Я никогда не знал. — Я тоже, — признался брюнет, крепче прижимая его к себе. — Но это не значит, что я не пытался. И что не могу попробовать ещё раз. На этот раз в другом ключе.  Тилл замолчал. Лицо было спрятано в изгибе плеча Ивана, но тот чувствовал, как дыхание друга медленно выравнивается. Это была не победа, но и не поражение. Это было их временное перемирие. — Просто оставайся, — повторил Иван шёпотом, словно боялся, что громкие слова разрушат этот хрупкий момент. — Хотя бы сейчас. — ....Хорошо. 

***

— Тилл, я прошу у тебя прощения за всё то, что делал. Я не осознавал, насколько тебе это неприятно, и мне искренне стыдно.  — Я прощаю тебя, Иван. Но взамен хочу тоже попросить прощение: прости, что разрешал себе быть таким грубым и... отстраненным. За всё прости. Ты мой друг, я благодарен тебе за многое.  — Ты тоже мой друг, спасибо. Мне жаль, что мы не прояснили это ранее. Надеюсь, теперь всё будет по другому. — Ха-ха, точно будет! К слову, Ива, я всё хотел спросить: так что у вас с белым хуем?  — «Белым хуем»?... — Лукой. В спортзале ты сказал, что вы встречаетесь, но Мизи мне рассекретила, что это был стратегическмй ход на мои чувства. Это правда? — Ну, в общем.. да. Тогда мы не встречались. Извини за такой наёб. Почему Мизи рассказала тебе, я ведь просил..  — Да вообще без проблем. Только больше так не делай. Я при виде этого..."человека" чуть инфаркт не словил.  — Инфаркт?!  — Шучу! Боже мой, Иван, не будь таким радикальным. А вообще, у меня ещё вопросы есть. К примеру, вы встречаетесь?  — Нет. По факту, даже никогда и не говорили об этом.. в серьёз.  — А ты его любишь?  — Ну... — Иван. «Да» или «нет»?  — Да.  — Тогда давай так, чтобы я за тебя не краснел, ты ему обязан в скором времени признаться. А то как еблан выглядишь: на концерте с него глаз не спускал, на вечеринке тоже, весь уник только о вас и трещит, а ты бездействуешь.  — С твоей стороны довольно иронично говорить о бездействии.. — Придурок, сейчас получишь. — Эй, да за что? Сам три года подыхал над своей Мизи. Я то, в отличие от некоторых, хотя бы какое-то внимание показывал. — Блять, а ну иди сюда.  — Не догонишь, ха-ха! 

***

Время перевалило за 2:00 ночи, когда Иван закончил развозить друзей по домам и общежитиям.  Вечеринка закончилась очень даже культурно: они с Тиллем вернулись примерно за час, собрав на себе недовольные взгляды и тихие маты, ведь «Чёрт вас возьми, как можно было курить так долго?». Отдельно недовольным был Лука, вспоминая обещания Ивана, что он "быстро", — ну, по крайней мере обижался заслужено. Партию они так и не доиграли: пьяный Исаак случайно врезался об стол, и все карты обреченно полетели на пол. Стоит ли говорить о том, что после карт на землю полетел и сам виновник?  Тилл, как и обещал, ушел домой сразу же после их перекура. Остальные дружно погрузились в подаренную Ивану машину и поехали кататься по ночному Парижу — как на зло, все жили в разных частях города.  Вкратце, спустя час дурной езды, песен по радио и пьяных обсуждений, когда салон включал в себя только Ивана и Луку(по странным стечениям обстоятельств он остался последним), брюнет наконец-то смог выдохнуть. Он благополучно доставил к месту жительства весь состав. — О чём разговаривали с Тиллем? — впервые послышался тихий голос Луки с заднего сидения. — Вы ведь не просто покурить вышли.  Блондин был достаточно под градусом, чтобы говорить не совсем внятно, но также достаточно трезв, чтобы правильно формулировать предложения. Иван всегда удивлялся этому поразительному умению: выпей он столько алкоголя, ему бы в ясности речи даже таблетка не помогла.  — Мы разъяснили наши прошлые и теперешние отношения, — решил ответить честно Иван.  — И как, помогло?  — Помогло.  Воцарила понимающая тишина, когда машина мягко скользила по ночным улицам, утопая в жёлтых огнях фонарей. Самопровозглашенный водитель одной рукой держал руль, другой лениво переключал передачи, стараясь не смотреть на Луку, который всё понял и комфортно раскинулся на сидении. Его голова склонилась к окну, а в уголке губ играла почти незаметная улыбка. — Ты всегда такой серьёзный за рулём? — спустя добрую часть времени вновь завёл разговор Лука.  Иван мельком взглянул на него, приподняв бровь. — Хочешь, чтобы я вёл одной рукой и закрыл глаза? — ответил он, чуть ухмыльнувшись. Лука рассмеялся — тихо, тепло, как будто Иван только что рассказал лучший анекдот. — Нет-нет, только не это. Мне ещё жить хочется, — пробормотал парень, потянувшись к вентиляции и настраивая поток воздуха так, чтобы прохлада коснулась его лица. Иван покачал головой, снова сосредоточившись на дороге. Лука, как всегда, был расслаблен и непринуждён. Лишь в его взгляде угадывалось что-то ещё — лёгкая усталость или, может, усталость притворяться. — Тебе ведь не обязательно было меня подвозить, — сказал студент через минуту молчания, взглянув на Ивана исподлобья. — Я бы и пешком дошёл. — Да, конечно, — фыркнул Иван, покрепче сжимая руль. — Чтобы через квартал тебя подобрали какие-нибудь добрые ребята и сделали добрые вещи? Не смеши меня. — А что? Может, я бы завёл новых друзей, — Лука пропустил смешок, но ноты в его голосе звучали чуть более серьёзно, чем хотелось бы. — Ещё чего. Хёну бы может и пустил: если бы на неё напали, она бы двоих одной рукой уложила. Ну а ты... а ты бы максимум перцовкой запшикал – и то, в твоём случае ингалятором.  Лука мысленно хихикнул, после чего притворно вздохнул и откинулся назад, проводя рукой по волосам. — Ты слишком заботливый, Иван. Даже когда это тебе не нужно. — Ну извини, что не бросил тебя валяться на моём диване в полубессознательном состоянии, — почти безразлично отозвался Иван. Лионец улыбнулся, так и не ответив. Вместо этого он продолжил смотреть на Ивана, лишь иногда отвлекаясь на яркие огни в окне. Взгляд у него был мягкий, чуть прищуренный, как у человека, который пытается решить сложную загадку. — Ты всегда такой? — вдруг спросил он. Иван мельком взглянул на него. — Такой — это какой? — Упрямый, серьёзный… милый. . . . На скромное видение будущего юриста, Лука сам не до конца понимал, что говорит: по крайней мере ему привычнее верить в это. Славянин медленно покачал головой, вернув внимание к дороге. — Ты пьян, — отрезал он. — А ты избегаешь ответа, — парировал Лука, удобно устраиваясь в кресле, будто его не слишком волновало, что их разговор был как игра в кошки-мышки. — И что ты хочешь услышать? Он не ответил сразу — вместо этого потянулся к кнопке на панели, добавив чуть громкости музыке, которая лениво струилась из колонок. — Наверное, ничего. Просто интересно.  — А тебе зачем? — спросил Иван, чуть повернув голову. — Для интереса нужны причины.  Лука снова улыбнулся, но уже не так игриво. В конкретно этой улыбке читалось что-то более настоящее. — Потому что мне хочется знать, что ты не только носишь эту маску «всегда идеального Ивана», — ответил он, облокотившись на подлокотник и подперев щёку рукой. Иван на секунду замер. Ему не понравилось, что его пассажир оказался слишком наблюдателен. — Ты уверен, что не хочешь просто поговорить о погоде? — сухо пошутил парень. Лука рассмеялся — звук был живым, как звон стеклянных колокольчиков, и неожиданно мягко ударил по тишине. — Нет, спасибо. Погода — скучно. Ты — нет. Иван слегка скосил взгляд на него, качая головой.  — Ты правда слишком много пьёшь, — пробормотал он. Лука живо подался чуть ближе, будто хотел поймать его взгляд. — А ты слишком сильно не договариваешь.  Машина плавно свернула на более узкую улицу, где свет фонарей стал мягче, а дома — ближе друг к другу. Лука не отводил взгляда, как будто был уверен, что рано или поздно вытянет из него хотя бы что-то. — Так и не ответишь, да? Иван чуть сильнее сжал руль, словно это могло помочь ему собраться с мыслями. — Я не знаю, как можно ответить на подобные слова. Но если уж хочешь... Нет, я не всегда «идеальный Иван». И ты уже сто раз видел, когда я был максимально уязвимым. Глупый вопрос.  — Уязвимым? — переспросил Лука. — Я не думаю, что ты понимаешь, что это значит.  — А ты эксперт?   — Для тебя — да. Ты должен понимать, что «уязвимый» не очень подходящее слово. Уязвимым ты можешь быть перед врагом. Но я ведь не враг?  — Конечно, нет, — тихо ответил Иван, чуть помедлив, как будто пытаясь осознать вес своих собственного ответа. — Ты… скорее наоборот. Лука прищурился: губы тронула лёгкая улыбка, но в глазах всё ещё блестела настойчивость. — Тогда почему ты ведёшь себя так, будто я могу ударить? Или, не дай бог, разочароваться? Ты ведь знаешь, что мне плевать на идеалы, — серьёзно произнёс он, вплетая в слова скорее прямой вопрос, нежели утверждение. — Мне важен ты. Просто ты. Иван заметно напрягся, но вскоре чуть расслабил плечи. Принял неизбежное.  — Лука, — сказал он, наконец, поворачивая голову. — Ты пьяный. Утром даже не вспомнишь, что говорил. Лука же в очередной раз рассмеялся — не наигранно, противоположно наоборот. Такой смех был редкостью, и Ивана забавлял факт того, что только ему давали слышать его так часто. — Я пьяный, но не глупый, — чуть успокоившись, ответил, смотря прямо в глаза Ивану. — Знаешь, я иногда думаю, что ты специально держишь меня на расстоянии. Как будто боишься, что если подпустишь ближе, я… я что-то разрушу. — Ты ничего не разрушишь, — отрезал Иван. — И я не держу тебя на расстоянии. Это уж точно.  — Тогда чего ты боишься? — Лука протянул руку и осторожно коснулся его плеча: пальцы чуть задержались, будто не хотели отпускать. — Что за домогательства пошли, — наигранно вздохнул водитель.  И вдруг, светлые глаза загорелись игривым огоньком, а Иван уже пожалел, что необдуманно упомянул об этом жесте. Теперь Лука знает, какое значение он ему придал.  — Домогательства? — блондин чуть обиженно покачал головой. — Если бы я хотел домогаться, ты бы точно почувствовал это по другому. Иван не двинулся, не отстранился, хотя мог бы. Продолжал внимательно следить за дорогой, и лишь сердце выдавало некое волнение: он был так близко к Луке, что запах его одеколона, лёгкий, почти незаметный, ощущался в воздухе. — Ты уверенный в себе, — произнёс брюнет, не встречая ответного взгляда. В немом подтверждении Лука сжал плечо Ивана, но совсем немного — так, чтобы это ощущалось больше как утвердительное прикосновение, чем попытка удержания. — Я просто не боюсь, — не долго думая ответил Лука, и его голос стал мягче. — Я не боюсь признать, что мне хочется быть рядом. Не боюсь быть с тобой честным. И именно поэтому..  Его рука медленно сползла в район надплечья — сейчас Иван был в обычной футболке поверх лонгслива, так что пространства для фантазий было предостаточно. Этим он и решил воспользоваться.  Лука провёл пальцами по линии ключицы, залезая под одежду и оглаживая кожу. Иван в секунде замер, ощущая себя как польский мальчик в роковой день: беда пришла оттуда, откуда не ждали. Его плечи заметно напряглись, завершая интересный ход мыслей. — Лука, — тихо сказал он, подразумевая скорее предупреждение, чем протест. — Что? — невинно ответил тот, не убирая руку. Наоборот, его пальцы слегка надавили, двигаясь всё ниже к потенциально опасным точкам.  Иван сжал руль, чувствуя, как внутри поднимается что-то, чему он не мог придумать название. Лука был близко, слишком близко. Этот момент мог быть либо их самым естественным, либо самым опасным. — Я пытаюсь вести машину, — произнёс он максимально сдержанно, но даже ему самому показалось, что слова звучат слабее, чем хотелось бы. — Ну так веди, — мягко ответил Лука, почти мурлыкая. — А я просто… наблюдаю.  Блондин наклонился к нему ещё ближе, и аккуратно положил голову на плечо. Слегка синеватые пальцы продолжали изучающе блуждать под одеждой, совсем не реагируя на заметный пульс Ивана, который подскочил, кажись, к 140.  — Ты играешь с огнём, — напряженно выдохнул парень, бросив на него короткий взгляд. — Может быть, — согласился Лука, а его губы тронула лёгкая улыбка. — Но разве это плохо? Иван хотел ответить, но не мог. Всё, что ему удавалось делать, — это сосредотачиваться на дороге, надеясь, что тихое тепло руки Луки на его груди не заставит сорваться с этой хрупкой грани. — Пожалуйста... — наконец, умоляюще выдавил он, когда сил терпеть уже не оставалось. Его прикосновения обжигали. Кожа горела каждым миллиметром, заставляя чувствовать то, что в нормальное время под замком. И ведь странно: движения лионца были почти невинными, но именно «почти» заставляло дыхание Ивана сбиваться.  — Шшш, — прервал его Лука, слегка наклонившись так, чтобы волосы коснулись его шеи. — Просто веди. Всё под контролем.  — Ты знаешь, что отвлекаешь меня?  — Знаю, — признался Лука. Его лицо было так близко, что Иван мог почти почувствовать тепло дыхания и хлопанья светлых ресниц. — Но мне кажется, ты справляешься. Брюнет коротко рассмеялся: в этом смехе была напряжённость, как у человека, который слишком долго балансирует на грани. — Ты действительно уверен в себе. — Нет, — неожиданно серьёзно ответил тот, и его пальцы на мгновение замерли. — Но я уверен в тебе. Вдруг машина резко свернула на пустую улицу, где даже фонари освещали дорогу едва-едва. Уголки губ Ивана слегка дрогнули, и Лука чувствовал это, как и напряжение, пронзающее воздух между ними. — Ты ведёшь себя так, как будто не понимаешь, что делаешь. — Я всё прекрасно понимаю. Вопрос только в том, понимаешь ли ты? — Единственное, что я, блять, сейчас понимаю, — не вовремя срывающимся голосом кинул Иван, — так это то, что ты у меня под одеждой. Ответь, мне считать это игрой?  — Как раз таки нет. Я делаю это ради того, чтобы закончить свою изначальную фразу.  — Фразу? Фразу «я не гей», или что-то в этом духе? — Фразу, что я достаточно не боюсь, чтобы делать это. Что я доверяю тебе настолько, что могу не отвечать за последствия, ведь знаю, что ты ничего мне не сделаешь.  Иван резко выдохнул, как будто внутри него что-то щёлкнуло. Машина сделала крутой рывок в сторону и остановилась, слегка откидывая Луку и заставляя убрать навязчивую руку. Вокруг них только ночь и тусклые фонари.  Учитывая физические данные двоих, Лука бы не имел ни единого шанса, если бы Иван захотел что-либо сделать. И абсолютно не понятно, почему его это не пугало — они знакомы в хорошем ключе не так давно.  Лионец усмехнулся, ловя сидение, чтобы вернуть равновесие. Взгляд золотистых глаз всё ещё оставался прикованным к Ивану, а слова, которые он собирался произнести, так и замерли где-то между его мыслями и губами. — Ты всегда такой импульсивный за рулём? — насмешливо, с ноткой вызова кинул он. Челюсть Ивана подрагивала от напряжения. Наверное, прикурить бы сейчас было неплохой идеей: только вот его пассажир больной астматик. Для полного счастья лишь его приступа и не хватало.  — Я не играю, — резко ответил тот, даже не глядя в сторону Луки. — И ты это прекрасно знаешь. — Тогда почему ты так напрягся? — Лука снова коснулся его, но на этот раз чуть мягче, без попытки лезть под одежду. Просто лёгкий контакт, чтобы напомнить: он здесь, рядом. — Потому что я не могу быть уверен, что это для тебя не игра, — буркнул Иван. Лука откинулся назад, совершенно не переставая улыбаться. Мысли крутились вперемешку с алкоголем. Наверное, это даже к лучшему.  — А если я скажу, что всё, что я делаю, серьёзно? Что я не жду от тебя никаких реакций, но хочу быть честным. Это всё усложнит? Иван замер: пальцы на руле медленно расслабились, но его взгляд остался направленным вперёд, словно он боялся встретиться с Лукой глазами. — Честность? — переспросил он. — Это так ты называешь, когда лезешь ко мне под футболку? — А что мне ещё делать? — спокойно парировал Лука, скрестив руки на груди. — Ты же сам не даёшь мне другого выбора. Я просто… показываю, что чувствую.  — ... Знаешь, ты иногда сводишь меня с ума. — Взаимно. На несколько секунд в машине воцарилась тишина. Только ровный звук мотора и приглушённый шум ночного города за окнами заполняли пространство между ними. — Если бы я хотел, чтобы ты меня боялся, я бы давно что-то сделал, — наконец произнёс Иван, глядя прямо перед собой. — Но ты ведь и не боишься. — Не боюсь, — мягко подтвердил Лука. — И, честно говоря, не хочу бояться. Вдруг брюнет резко выдохнул и повернулся к нему. Их взгляды встретились. — Ты доверяешь мне больше, чем я сам себе. — Может, ты просто не замечаешь, что заслуживаешь этого доверия? — Лука слегка наклонился ближе, но его движения были медленными, словно он боялся спугнуть момент: Иван хорошо видел этот ужасный контраст.   Он продолжал смотреть на Луку, словно тот говорил на незнакомом языке, при этом его слова резонировали где-то глубоко внутри. Странное ощущение сбивало с толку, мешало сосредоточиться. — Ты кажешься слишком хорошим, чтобы быть реальным, — кинул Иван, и сразу же развернулся обратно, внимательно выезжая из импульсивной парковки.  — А ты слишком суров к себе, чтобы это заметить, — ответил Лука. — Просто дай мне шанс быть рядом, Иван. — Я даю тебе его каждый день.  — Правда?  Иван положительно кивнул, мысленно вспоминая слова Тилла.  ...А может, уже пора?  В глазах Луки светилось нечто большее, чем просто уверенность — что-то глубокое, почти уязвимое. — Тогда могу ли я попросить тебя подтвердить это?  — Подтвердить? — Да, — Лука слегка улыбнулся. — Не словами. Слова, как ты знаешь, вещь ненадёжная. Актёр хмыкнул, отворачиваясь на секунду, будто выглядывая ответ в темноте за окном. Ему казалось, что воздух в машине стал тяжелее, а расстояние между ними — почти исчезло. — Ты хочешь, чтобы я сделал что-то? — Именно. Покажи мне, что даешь этот шанс. Сегодня как раз пятница, отличный день, знаешь ли.  Иван медленно, но подозрительно тяжкло откинулся на спинку сиденья, сжимая руль так, что костяшки пальцев побелели. Его взгляд скользнул к Луке, который снова ухмылялся — чуть игриво, но в этом было что-то вызывающе нежное. — Пятница, значит, — повторил Иван, больше для себя, чем для него. — Как раз, — подтвердил блондин, слегка цокнув. — Может, хватит всё усложнять? Иван тихо рассмеялся, не понимая, какую реакцию от него ожидают.  — Ты так спокойно это говоришь, будто я должен знать, что делать.  — А ты знаешь, — Лука подался чуть вперёд, а его ладонь легко коснулась руки Ивана. — Просто хватит притворяться, что это не так. Брюнет вновь бросил на него короткий взгляд, и что-то в выражении Луки заставило его замереть. Это было не просто шуточное предложение — это было ожидание, терпеливое и одновременно жгучее. — Лука, ты... — Ива, я люблю тебя. Вроде бы, мне уже предоставлялась возможность говорить это. А даже если нет – плевать, вот только что сказал.  Иван почувствовал, как слова Луки резанули что-то внутри него, будто неожиданно сорвали старую повязку с раны. Любовь. Это слово, которое он столько раз боялся произнести даже мысленно. Он хрипло выдохнул, стараясь не смотреть на Луку, но взгляд невольно скользнул на его лицо. Блондин оценивал пространство таким неподдельным спокойствием, что это выбивало из равновесия больше, чем любое признание. — Ты выпил, Лука, — в сотый раз попытался убедить того Иван, тщательно вплетая в голос нотки рациональности. — Это просто алкоголь говорит за тебя. — Алкоголь, да? — парень вскинул свою светлую бровь, изображая саркастическое удивление. — А может, это просто ты ищешь повод не поверить мне? — Я просто… не хочу, чтобы ты завтра пожалел. — Пожалел? — Лука мягко повторил, чуть склонив голову набок, как будто пытался понять, откуда у Ивана такие мысли. — Иван, давай уточним. Я сказал это не потому, что я пьян. Я сказал это, потому что не могу больше молчать. В машине стало тихо. Только редкий шум от колёс по потрескавшемуся асфальту нарушал эту напряжённую тишину. Иван словно чувствовал, как каждая секунда, каждая доля мгновения между ними набирает вес, превращаясь в груз, который невозможно игнорировать. Он отвёл взгляд на дорогу, но его мысли, как капли дождя на лобовом стекле, беспорядочно скатывались вниз, мешаясь между сомнениями и каким-то едва уловимым теплом. Что-то в словах Луки выбило его из привычного ритма, заставило прислушаться — к нему, к себе. Сам же Лука, чуть приподнявшись с сиденья, подался ближе. Его голос больше не был мягким — теперь в нём появилась серьёзность, которую трудно было не заметить: — Я знаю, как ты думаешь, — произнёс он тихо, но твёрдо. — Ты боишься, что всё это — алкоголь. Но я не шучу. Я не ошибся. Иван молчал. Его пальцы замерли на коробке передач, как будто любое движение могло нарушить равновесие. Лука продолжал: — Ты всегда всё ставишь под сомнение. Ты пытаешься защитить себя, прикрываясь этим "а вдруг". А я… я не хочу, чтобы это было ещё одной вещью, от которой ты сбегаешь. Иван всеми фибрами почувствовал, как каждый выдох Луки застревает где-то глубоко у него внутри: там, где обычно было безопасно, скрыто. Но точно не теперь. — Зачем ты это говоришь? — наконец спросил он, слегка прикрывая глаза. Лука чуть прищурился, изучая его профиль. — Потому что ты этого заслуживаешь. Заслуживаешь услышать правду. Заслуживаешь почувствовать, что тебя могут любить… просто так. Без условий. Ещё секунда. Тишина. Иван не отвечал, но что-то в нем стало другим. Лука заметил это — как замечают перемену ветра перед грозой. — Ты уверен? — Уверен, — ответил Лука, не сводя взгляда. — И если ты меня спросишь завтра, я отвечу то же самое. Сердце забилось чаще, позволяя себе признать то, что чувствовал владелец ещё очень давно. Впрочем, страх, сомнения, мысли, что все это могло быть импульсом, по-прежнему цеплялись крепкой хваткой. Чёрт. — Слушай... — начал было Иван, но остановился, будто искал слова. — Ты меня тоже любишь, — вдруг сказал Лука, не оставляя ему шанса на отступление. Его голос был не громким, но достаточно слышным. — Я это вижу. Просто скажи это вслух. Скажи мне. Волнение накрыло Ивана, будто ледяная вода хлынула на горячую кожу, оставляя за собой только гул в ушах и тяжесть в груди. Он физически чувствовал, как воздух вокруг стал плотнее, будто кто-то невидимый лишил его возможности дышать свободно. Казалось, всё пространство сузилось до небольшой кабины машины, где рядом сидел Лука, а мысли метались, не давая сосредоточиться. Ему хотелось отвернуться, спрятаться, но взгляд, несмотря на дорогу, то и дело тянулся к блондину. Лука был рядом, слишком рядом, чтобы позволить Ивану уйти в себя, закрыться за привычным молчанием. Всё, что он хотел скрыть, всё, что так долго хранил внутри, стало ощутимо — как дрожь в кончиках пальцев, как жар, поднимавшийся к шее. «Скажи мне.» Эхо этих слов раз за разом раздавалось в ушах. Вызов, который нельзя проигнорировать. — Я… Я люблю тебя, Лука. В миг всё стало ясно: это не алкоголь, не импульс и не глупость. Это правда, которую оба знали уже давно. Лука не сразу ответил, но его взгляд наполнился чем-то теплым, почти нежным. Он не отводил глаз от Ивана, в его улыбке было больше, чем просто облегчение. Это была признательность — за искренность, за открытость, за то, что, наконец, они оба перестали прятать то, что давно лежало на поверхности. — Ты наконец сказал это, — прошептал Лука. — И ты даже не представляешь, как много это для меня значит. Иван почувствовал, как с его плеч спадает груз, и на его месте появляется что-то новое — что-то хрупкое и невероятно важное. Он неосознанно сжался в груди. Все слова, которые хотели быть сказаны, как будто застряли в горле. — Напомни мне поцеловать тебя, как мы приедем. — Я уверен, ты не забудешь. — Ага, так ты думаешь, что так легко меня возьмешь, — поддел его брюнет, пытаясь скрыть в голосе лишнее ужасное волнение. — Думаю, да. Ты ведь тоже не против, иначе не сидел бы тут.  Иван едва заметно кивнул, и сердце снова дало сбой. Но в этот раз не было ни страха, ни сомнений. Это был момент, когда они оба понимали, что все преграды уже давно разрушены. Момент простой искренности. Момент любви.