Реномé

Не смотря на полную гримерку актёров, Лука, по странным соображениям, решил попросить помочь застегнуть рубашку именно Ивана — и теперь двое несчастных проклинали мир, Сатану и театр.  Иван стоял слегка сгорбившись и раздраженно пытался просунуть злосчастную пуговицу через маленькое отверстие ткани, параллельно причитая о нехватке времени и тупости организации. Спектакль начинается через полчаса, а состав только в разгаре сборов, ведь, как оказалось, помощников им никто не выделил. Суа сидела неподалеку и аккуратно рисовала стрелки, Мизи стояла прямо за ней и управлялась с плойкой, а Хёна отлучилась найти Исаака и Дьюи, резко пропавших из поля зрения. Поэтому теперь их довольно маленькая комнатушка скорее походила на злую шутку архитектора.  — Ты сейчас мне всю спину расцарапаешь, — тихо шепнул Лука, когда Иван в очередной раз задел его ногтями.  — Извини, — напряженно ответил парень, — эту хуевину по другому не застегнешь. Какой придурок вообще был ответственен за выбор костюмов?  Блондин хмыкнул и уставился в зеркало, наблюдая, с каким серьезным выражением лица сейчас исполняют его просьбу.  — Наконец то, — спустя несколько долгих минут выдыхает Иван, — держи.  Лука поворачивается взглянуть, точно ли всё застёгнуто, после чего кратко улыбается, продолжая цеплять на себя всю присужденную руководством бижутерию: белые серьги-гвоздики, серебряный крестик, кольца на большие пальцы. В целом, его образ был весьма элегантным, учитывая роль в сюжете. Белая блуза с сатиновым блеском и пышными манжетами создавала ощущение воздушности, а асимметричный вырез на плече с цепочкой добавлял дерзкий акцент, взывая к событиям в предпоследней части спектакля. Талию подчеркивал белый пояс, гармонично контрастирующими с черными прямыми брюками, и, наконец, завершал образ длинный шлейф бело-лилового оттенка, придающий костюму невесомой легкости. Да, стилист определенно умел подчеркнуть нужные стороны: за это стоило поблагодарить Хеперу, который при помощи своих людей смог организовать хорошие наряды.  Лука взглянул в зеркало.  Он всегда знал, что конвенционально привлекателен, и даже часто этим пользовался.  Но сегодня был особый случай.  — Так, хорошие мои, все собраны?  В душную комнатушку ворвалась Хёна, своим присутствием ослепляя всех присутствующих. Она самая первая успела собраться: её длинные волосы красиво обрамляли плечи, а намного менее детализированный костюм включал лишь бежевую рубашку, слегка небрежно заправленную в коричневую, длинную юбку. Впрочем, выглядела она безумно красиво — Иван даже слегка присвистнул, чем заслужил улыбку девушки и многозначительный взгляд Луки.  — Мне осталось только переодеться! — как всегда первая прокомментировала Мизи.  — Мне тоже, — подхватил Иван, закончив подводить нижнее веко темными тенями.  Друзья вместе взяли свои костюмы и в моменте вылетели из гримерки, оставив Луку и Суа удивленно хлопать глазами. Хёна вздохнула, даже не спрашивая, готовы ли они: совместные годы показали, что только эти двое были способны собираться быстро и качественно. Вице-лидер прошла к своему столику, взяла бутылку воды и тоже молча вышла, мысленно настраиваясь перед выступлением.  Лука знал, что в глубине души она нервничает. Просто Хёна тот тип людей, которые при других умеют этого не показывать. Истинная актриса личного театра жизни.  — До твоего ведома, — вдруг послышался тихий голос Суа, — я собираюсь в финальной сцене разлить на тебя пунш.  — Я знаю. 

***

Счастливая Мизи вылетела за кулисы, держа за руку подругу и ослепительно улыбаясь. Публика аплодировала, наполняя сердца надеждой и радостью.  Они только что отыграли первую сцену: показали свое взаимодействие как сценическая пара, мило потанцевали и спели. Хёна оживленно хлопала в ладоши, а Иван бысто подбежал к Мизи и крепко обнял, взъерошивая розовые волосы. Суа окинула того снисходительным взглядом и немного дернула руку девушки, будто бы напоминаяя, что она, вообще-то, тоже тут.  Переодетый Лука про себя повторял текст, не сильно участвуя в поздравлениях. После маленького перерыва будет его выход, в котором он должен показать себя как можно лучше. Чтобы публика аплодировала ему. Чтобы Иван радовался за него. Чтобы Тилл понял, что и близко не стоит.  — Лука, — окликнула его Хёна, закончив с девушками, — ты готов?  — Готов.  — Отлично. Рада, что на тебя можно положиться.  Парень ничего не ответил, продолжая настраиваться на свой сценический образ.  Михаэль. Друг детства, резко и завистливо озлобившийся на всех действующих лиц. Влюблен в брата Суа.  Ну, почти реальность. 

***

Сцена погружена в полумрак, лишь несколько тусклых лучей постепенно преследуют актера, стоящего в центре. Он не спешит начать. Молчит, давая времени воздуху наполниться ожиданием, ощущением затянувшегося, тягучего момента. Его взгляд медленно скользит по темноте, словно ища то, что невозможно найти, но что обязательно нужно. Он по-прежнему стоит неподвижно, его фигура уже чётко очерчена светом, но тело словно растворяется в тени, тонко отражая его внутреннюю замкнутость. Наконец, голос, едва слышный в тишине, пронзает пространство. Каждый заученный звук дается с усилием, и это усилие не оставляет места для спешки. — Разве не странно, как легко мы забываем, что каждое слово может стать оружием? Лука откашливается, но делает это так изящно, что кажется, будто не замечает даже самого жеста. Он выдерживает паузу, позволив своей мысли выйти на первый план, как если бы собирался заговорить о чём-то очень личном. И в этом молчании всё его существо становится настораживающим. — Нам всегда так легко придать значение тому, что на самом деле ничего не стоит. Слова, обещания, воспоминания… — он делает шаг вперёд, будто подвешенный в воздухе, и его тело подчиняется этому пространству. — Всё это, казалось бы, живое, но на самом деле оно просто поросло пылью. Сколько же лжи мы можем поглотить, прежде чем начнём ощущать тяжесть? Голос блондина мягкий, но в каждой фразе скрыт холодный яд. Лука двигается медленно, его взгляд проникновенно останавливается на каждом зрителе, словно он уже успел заглянуть в самую глубину спрятанных душ. Глаза чуть прищурены, в их свете можно разглядеть игривую злобу, которая заходит настолько далеко, что уже становится едва заметной, но невозможно игнорируемой. Он делает ещё шаг. Его осанка немного меняется, но только для того, чтобы ещё более отчетливо подчеркнуть почти оскорбительную, интеллигентную грацию. — Люди верят в свою значимость, в свою неотъемлемую роль в этом мире, в свои «необходимые» поступки. Они ищут признание. И кто бы мог подумать, что я среди них? — опять делает паузу, словно позволив этим словам плавно стечь в сознание каждого. Его лицо становится немного более задумчивым: за этой задумчивостью скрывается не просто внутренний диалог, а желание прощупать, как далеко он может зайти, играя с их ожиданиями. Он продолжает, и теперь голос всё более натянутый. Лука знает, что Иван, в своей привычной манере подпереть лицо рукой, сейчас наблюдает за ним. Провожает взглядом так, как раньше провожал Лука.  Парень превосходный актёр. Сердце дрожит, но руки – никогда. Особенно на сцене, когда на него смотрит тысячный зал.  — Конечно, я тоже был таким, — продолжает тот. — Я пытался верить, что важен. Что всё, что я делаю, имеет значение. Сначала это было… приятно. Но со временем стало очевидно: все эти игры — лишь способ обмануть себя. Ведь каждый из нас — всего лишь часть чего-то большого. И в конце концов, мы все поддадимся. Все. Губы Луки слегка искривляются в тени улыбки, и в этом выражении нет радости — только сдерживаемая горечь. Он делает шаг в сторону, почти танцует. Движения марионетки. Холодный, изощрённый ритуал, который выполняется с абсолютной точностью. Он словно исследует пространство, шаг за шагом, поглощая каждый момент, как тонкий хищник, для которого все окружение — не более чем поле для манипуляций. — Вы же понимаете, как это работает, не так ли? Мы поддаёмся этим искушениям, этим бесконечным обещаниям, которые на самом деле ничего не стоят. Мы тратим годы, веря в иллюзии, а потом — осознаём. Осознаём, что не можем остановить процесс, что не можем повлиять на то, как мир разваливается вокруг нас. А мой мир развалила ты.  С каждым взмахом руки, подлетевшей прядью, шлейфом банта на рубашке он становится всё более спокойным, сдержанным, как если бы просто констатировал факт. Актёр снова оглядывает зрителей, взгляд теперь кажется отстранённым. Впрочем, внутри скрывается что-то более важное, чем все его холодные реплики. — Но знаете, что мне любопытно? — Лука замедляет движения, на минуту просто останавливаясь. — Возможно, вы думаете, что я осуждаю вас. Но я ничего не осуждаю. Наоборот, мне это нравится. Мне нравится смотреть, как вы сами себя обманываете. Как вы будете разрушаться, один за другим, как карточный домик, падая под собственным весом. Снова замолкает, разрешая себе пропустить эмоцию, похожую на искреннее безумие. Впрочем, Лука не торопится, даёт этому моменту настигнуть каждого. Самоироничные реплики, выжидающие точного времени для того, чтобы ударить. Он резко делает шаг назад, фарфоровое лицо вновь становится почти обезличенным, как маска. С зала доносятся тихие вздохи. Его номер очень контрастировал с номером Мизи и Суа: девушек сопровождал веселый аккомпанемент, а диалоги были похожи на дешевую комедию, вызывающую лишь улыбки.  Сейчас же картина напоминала стих забытого философа, и только мимолетные звуки скрипки разбавляли тишину в паузах.  — Но, быть может, всё не так уж и плохо, — кидает Лука чуть мягче, словно он вдруг начинает вслушиваться в свои собственные слова, играя с их значением. — Может быть, в этой системе есть место и для меня. И если уж я не могу изменить мир, могу ли я хотя бы научиться наслаждаться его разрушением? Фигура продолжает двигаться, но теперь в этих движениях уже скрыта какая-то необычная лёгкость. Принятие. Он кружится в сторону и, как будто играя с пространством, начинает  пританцовывать, словно вступая в дуэт с невидимым партнёром. С каждым новым шагом музыкальное сопровождение набирает обороты. Лука словно обвивает воздух своим телом, играя роль, которую сам же и создал. Белые руки скользят в воздухе, и, несмотря на каждую лёгкую улыбку, они полны какой-то утонченной угрозы. Этот танец — его собственный, и он ведёт его действия всё с большей интенсивностью. — Знаете, — спустя минуту звучит его голос, когда музыка утихает, — как легко заставить людей верить, что они контролируют мир вокруг. Как ловко мы прячем свою слабость, заставляя других думать, что они тоже не в состоянии её увидеть. Бедные пленники своих желаний, так неосознанных, таких наивных. Лицо озаряет немая улыбка. — Может быть, я сам не знаю, что я хочу. Может, я просто хочу, чтобы всё изменилось, чтобы ты… чтобы ты хоть как-то заметил меня, — он произносит слова почти невнятно, но в их интонации сквозит боль, скрытая за внешним спокойствием. Блондин смотрит в пустоту перед собой, и его взгляд становится острым, будто на мгновение он проникает в взгляд напротив, который никогда не будет встречен.  Лука пританцовывает ещё несколько шагов, завершая финальный акт.  Это танец не для кого-то другого — он танцует для себя. Танцует для того, чтобы забыться. Для того, чтобы высвободить ту эмоцию, что давно была зарыта внутри. Для того, чтобы темные глаза забыли о бирюзовых. Для того..  Зрачки сужаются до минимума. В третьем ряду, почти что посередине, седая макушка слегка отбивает ритм песни. Лука теряет дыхание.  Тилл сидел рядом с братом Хёны и взглядом провожал каждое движение названного Михаэля. Растянутая черная футболка и джинсы сильно выделялись среди моря костюмов и платьев. Вероятно, он пришел посмотреть на выступление. Но почему Мизи ничего не говорила? Решая отложить размышления на потом, Лука быстро возвращает свою сценическую маску — и вот, он снова в роли.  — Я не хочу видеть ваши счастливые лица. Я не хочу видеть вашего счастья. Наслаждайтесь последними моментами, друзья.  Музыка полностью пропадает, погружая зал в тишину. Лука поднимает одну руку вверх, а вторую прикладывает к груди, грациозно взывая к невидимому Господу. — Когда ты уже заметишь меня, моя черная печаль? — звучат слова почти шёпотом, как тихий, но явственный вздох. Не по тексту. Заимствовано. Зато как точно. Незаметное эхо окутывает помещение, а свет прожекторов постепенно бледнеет.  Он делает последний оборот назад: изящная фигура растворяется в темноте сцены, как если бы он исчезал в своих собственных мыслях. Тишина становится абсолютной, и лишь легкий шум ткани, когда он уходит за кулисы, напоминает о том, что всё это было игрой. Игрой, в которой он выиграл. 

***

Действия «Дрезденского приглашения» разворачивались быстрее, чем ожидалось. Иван и Суа, родственники по несчастью, успешно сыграли свой номер, вызвав громкие аплодисменты зрителей: парень сумел очень хорошо передать свою обеспокоенность жизнью сестры, а девушка, в свою очередь, наглядно показала, как работает домашнее насилие.  В любом случае, с этой сцены все узнали о детстве героев, о их юношестве, и теперешних напряженных отношениях с Михаэлем.  Следующая была Хёна, Иссак, Дьюи и Лука. Единственный, но такой удачный удар вызвал волну эмоций — зрители в восторге, другие актёры в восторге, а Лука...А Лука с большим красным следом, который в перерыве между следующим номером пришлось замазывать разной декоративной косметикой. Благо, в этом помогла Мизи: парню оставалось лишь стиснуть зубы и быстро выругаться Хёне, ведь та обещала, что ударит не сильно. Ну, как потом выяснилось, в понятии девушки "не сильно" — это не до крови.  Приняв ситуацию, Лука решил промолчать, что уже пару минут только то и делает, что сглатывает кровяную слюну.  Потом на очереди была сцена девушек в паре с тем же бедным Лукой. Искусный антагонист смог наплести такой сюр, что даже реальная Мизи начала сомневаться в их с Суа отношениях: хорошо хоть, что на сцене всё прошло отлично. Главная героиня обвинила свою подругу в лицемерии и лжи, а та не смогла оправдаться, из-за чего их счастливый дуэт пал прахом. Лука, как настоящая сценическая мразь, смывается за кулисы во время ссоры и оставляет дохлое послевкусие отвращения — его роль выполнена.  Предфинальная сцена включает в себя разговор Ивана и Луки, их поцелуй и вечное прощание.  На личное удивление лионца, всё случается более чем отлично. Прошлой неуверенности не осталось, и ему удается поцеловать брюнета совсем без колебаний — публика восторженно охает, а краем глаза он видит, как многие даже поднимаются со своих мест. Поцелуй не глубокий, почти мимолетный. Лишь несколько секунд контакта их губ и закрытых глаз. А после — настолько нежный удар, что Луке даже приходится самому изобразить гримасу боли: Иван, видимо, прознал, как сильно ему приложила Хёна, и решил пожалеть несчастного. Или как по другому такое можно оправдать? Завершающим моментом спектакля послужил бал, организованный сценическими родителями Суа и Ивана. Для него всем актёрам пришлось сменить костюмы на бальные платья и соответствующие фраки: Мизи с детализированного черного платья переоделась в бежевое, с нежно-розовыми акцентами; Суа — наоборот, оставила своё простое белое и взяла такое же, но темно-фиолетовое; а Хёну руководство заставило нацепить неудобное, пышное красное платье, аргументируя это тем, что хоть в какой то части ей надо походить на леди — в свою же очередь Хёна культурно послала их лесом, аргументируя это тем, что ей так захотелось.  Ситуация попроще обстояла с парнями: Лука переоделся в обычный белый костюм с красной бабочкой, а Иван сменил свой мрачный наряд, составляющий в себе светло-синие брюки и темный плащ, окутывавший верх как полноценная рубашка, на такой же как у Луки, но уже черного цвета.  Впрочем, сцена прошла идеально.  Узнав о многочисленных манипуляциях, Михаэля выгнали из дружеского круга, навсегда поставив клеймо на само его существование. Не смирившись с такой участью, тот прыгает с моста, трагично завершая свою судьбу и собирая удивленные восклицания публики.  В финальной части, после минутного перерыва и очередной смены костюмов на похоронные одеяния, все персонажи истории собираются у могилы Михаэля.  Суа кратко выражает свои сожаления, Исаак и Дьюи, на удивление хорошие новички, лишь уныло смотрят. Мизи рыдает на плече у Ивана, который всеми силами пытается сдерживать слёзы, а Хёна безжизненно смотрит. Их сопровождает тихое пианино, но уже по окончанию композиции почти все герои уходят, оставляя только брюнета и шатенку. Девушка говорит, что представить не могла, что всё так обернется. Иван молчит.  На сцену постепенно начинает падать белое конфетти, изображая первый снег, а из закулисья доносится нежный поющий голос: в минуте на сцену выбегает местный хор и, закрывая собой актёров, начинает исполнять свой рождественский репертуар.  Спектакль заканчивается. 

***

В последний раз сверяясь с адресом, написанным в телефоне, Тилл неуверенно нажимает дверной звонок.  Он не поздравил ребят, отлично сыгравших такое длинное выступление. Он в принципе его не смотрел — ушел сразу после второй сцены, когда увидел ненавистого Луку.  Наверное, Мизи расстроена. Или нет, если судить по тому, что даже не позвонила ему и не сказала, куда идёт. Ну а идёт она, между прочим, в очень интересное место. Ещё и надолго. Спустя минуту двери резко открываются, и бирюзовые глаза встречаются с черными.  Иван застывает на месте, слишком удивленный, чтобы хотя бы отпустить ручку. Казалось, даже дыхание остановилось, оставляя его в полной неподвижности. Он попытался открыть рот, но тут же закрыл обратно — почти благоговейное оцепенение. — Оу, Иван, привет, — решил взять инициативу в свои руки Тилл, и быстро протянул парню подарочный пакет. — Это тебе. Вернее вам. Насколько я знаю, вы отмечаете выступление?  Иван на минуту закрыл глаза, наверное, переваривая происходящее, и уже в следующую привычная улыбка вновь озарила его лицо. Он принял подарок, попутно приветствуя и самого гостя, после чего пригласил зайти вовнутрь. Тилл, не долго думая, согласился. Вообще, быть честным, именно за этим он и пришел.  — Да, мы отмечаем окончание театрального сезона в этом году, — скрестив руки на груди и облокотившись о коридорный шкаф, ответил Иван, пристально смотрящий за каждым движением бывшего актёра. — Мизи должна была тебе сказать, разве нет? — Она сказала, — соврал Тилл, — просто решил...лично вас поздравить. — Ну, что ж. Тогда проходи, можешь немного побыть с нами.  Иван не стал дожидаться, пока друг полностью разденется, и ушел обратно в гостевую, где сейчас во всю играла музыка и доносились пьяные разговоры. Компания, как и договаривались, всецело собралась у Ивана дома. Про себя Тилл отметил, что ремонт, дизайн, и само пространство удивляли. Стены были выполнены в темно-сером цвете, почти сливаясь с дубовыми меблями, а внезапно светлый паркет ярко контрастировал с общим настроением помещения.  Когда парень зашел в гостинную, комната резко погрузилась в напряженное молчание. Суа, поняв ситуацию, потянулась к колонке и скрутила музыку почти на ноль.  Ранее активно разговаривавшая с Мизи Хёна удивленно присвистнула, а сама девушка застыла подобно Ивану с немым выражением — появление Тилла было грозой с неба, пусть даже никто не относился к нему негативно.  — Ты кто? — с подозрением протянул Исаак, пьяно сидевший на диване.  Хёна тяжело выдохнула и быстро кинула ему, что это прошлый участник состава. Новенький, внимательно её выслушав, медленно склонился к Дьюи и начал что-то ему шептать. Тилл понимал, что ему объективно не очень рады. Только вот он здесь не ради их одобрения.  Сгладить углы решил Иван, в данную минуту внимательно перерывая аптечку: Лука, стоявший рядом, попросил дать ему таблетку от головной боли, так как явно перепил.  — Тилл с нами ненадолго. Зашел поздравить с выступлением, — кинул брюнет через плечо и продолжил дальше проверять каждый блистер, не сильно придавая значение ситуации. — О, поздравить, значит, — лукаво протянул Лука, и с улыбкой уставился на пришедшего. — Ну раз так, то поздравляй. Хотя, более эффектно бы было, если бы ты соизволил прийти как зритель, и поприветствовать нас сразу, — добавил он спустя минуту, когда увидел, как лицо напротив меняется в выражении, — а не через три часа.  Он решил не упоминать, что видел его во время своей части. Потому-что после неё Тилл пропал, и непонятно, был ли он вообще на первой. — Не беспокойся, уж тебя я точно поздравлять не собирался, — с не скрываемым презрением ответил тот. — И вообще, почему все как после похорон? Включите музыку. Ничего не произошло.  Хёна среагировала первая: она быстро пустила свой плейлист играть дальше, а сама подозвала Тилла, наверное, пытаясь помочь Ивану исправить ситуацию. Все решили коллективно не упоминать то, что они, по большому счету, как раз таки после похорон и были.  — Каким Дедом Морозом здесь Тилл? — раздраженно прошептал Лука, когда был уверен, что музыка заглушит его слова для посторонних.  — Понятия не имею. Сказал, что пришел поздравить, — ответил Иван, наконец-то вытянув нужную таблетку и сунув её блондину. — Держи.  Лука окинул его неоднозначным взглядом и положил на язык чудо-средство, даже не проверяя, что именно ему дали. Иван хмыкнул и поднялся, предварительно спрятав аптечку обратно в шкаф.  После окончания спектакля актёры вызвали такси и сразу же поехали к нему домой: необходимые для тусовки продукты он закупил ещё вчера. Хёна организовала музыку, Исаак и Дьюи, как настоящие друзья, притащили общую ПСку — за три часа, проведенных вместе, все уже по несколько раз успели поиграть в командные игры, станцевать в «Just Dance», порулить БМВ и виртуально накрасить ногти в салоне красоты: прихоть девушек, но тем не менее.  Конечно же, более взрослые забавы тоже были, к примеру «Я никогда не..» — из этой игры все узнали, что Мизи никогда не целовалась, Суа не плавала на корабле, Хёна не бывала в других странах, Иван не посещал стриптиз-клубы, а Лука не красил волосы. В противовес, Исаак и Дьюи делали всё, что другие только могли придумать, поэтому под конец игры пьяными остались только Мизи и Лука — люди, которые, как оказалось, брали от жизни минимум.  Поздний вечер проходил отлично, поэтому, сказать честно, Иван даже не предполагал, что Тилл может заявиться к нему домой. Тем более сейчас. Сейчас, когда это уже не нужно. И всё же. Как долго это длилось? Тогда казалось — вечность. Удерживать внутри чувства, которые никому, кроме него, не нужны, — это словно пытаться сохранить воду в пригоршне. Чем сильнее тот сжимал ладони, тем быстрее она утекала, оставляя после себя только сухость и усталость. Иван помнил, как мучился, как упрямо цеплялся за ту пустую надежду, будто однажды всё изменится. Он ловил каждую мелочь — взгляд, улыбку, случайно обронённое слово, — и тут же искал в этом смысл, который сам же придумывал. Каждый раз убеждал себя, что всё ещё впереди, что стоит лишь немного подождать. А потом, когда ничего не происходило, винил себя. Искал недостатки, выдумывал, что мог бы быть лучше, умнее, интереснее. Эта любовь была изматывающей. Она пожирала его изнутри, оставляя всё меньше сил на что-то другое. Складывалось чувство, будто весь его мир вращался вокруг этого человека, даже когда тот не смотрел в его сторону. Иван просто существовал на обочине, ждал, надеялся, придумывал себе сценарии, которые никогда не сбывались. Но всё имеет свой предел. Любовь, даже самая сильная, не может длиться вечно, если её не подпитывают. Она истощает, выжигает всё вокруг, а потом исчезает сама, оставляя пустоту. Иван перестал чувствовать боль. Перестал злиться, надеяться, чего-то ждать. Просто однажды понял, что больше не может. Эта усталость не пришла внезапно. Она накопилась — день за днём, мысль за мыслью, разочарование за разочарованием. Иван устал ждать того, что никогда не произойдёт. Устал бороться за место в жизни другого человека, в которой изначально не было места для него. И теперь, глядя на счастливого Тилла, он мог честно сказать, что не чувствовал ничего, кроме лёгкого сожаления. Не о том, что не получилось, а о том, что он столько времени потратил впустую. Сожаления о себе. Сожаления, что позволил этому человеку так долго занимать всё пространство в своей голове. Нынешняя истина в том, что он больше не любил его. Не мог сказать, что ненавидит. Просто ничего не осталось. Только усталость, тишина и странное облегчение от того, что это наконец закончилось.  Новая страница его жизни давно открыта. Вернее, её открыл другой. Слегка странный, манипулятивный, но заботливый и добрый персонаж его грёз.  Как давно это началось? Неважно. Важно, что теперь мир Ивана иной, совершенно разный, но такой близкий.  Мир, в котором главное божество — Лука. 

***

Прошло примерно полчаса, как Тилл явился в их компании. Сомнения не долго терзали народ: почти сразу же веселые разговоры вернулись, только теперь включая в себя и высокий голос гитариста. Парень смеялся, шутил, поздравлял всех с чудным спектаклем, который он просмотрел на видео-записи, и без конца контактировал с Мизи, чем вызывал недовольные взгляды её подруги. Иван был рад, что минута неловкости прошла. Сейчас он сидел за кухонным столом с Лукой и внимательно играл в дурака, выбирая, какую карту кинуть, чтобы испоганить оппоненту ход.  — Король пиковый. Козырный, — с гордостью выплевывает Иван, смотря, как лицо напротив улыбается. Странно. Вторая самая сильная карта в игре. Чему он так рад?  — Ай, тигр ты мой, — процеживает Лука с едким взглядом, — когда так играть научился? В прошлый раз полным придурком был. — Магия, Лука. Ма-ги-я, — по слогам отвечает Иван. — Ну и немного коньяка.  Блондин ещё чуток думает, после чего вытаскивает туза и аккуратно кладет его поверх короля. Иван вскидывает бровь и вновь смотрит в свои карты: у него шесть, у Луки шесть. В колоде осталась одна, остальные пошли в отбой.  — Каким хуем ты сумел спрятать козырного туза? — Обычным. Внимательней проверяй, какие масти выбывают.  Иван буквально минуту прожигает его взглядом и обреченно переворачивает две карты вниз — смирился.  В свою очередь Лука медленно берет последнюю, и уже начинает ход, как вдруг его резко прерывает откуда то материализовавшийся Тилл.  — Иван, не против выйти со мной на перекур? Я уже скоро буду идти, — слишком серьезно для такого дела спрашивает тот, на что получает положительный кивок. Иван быстро переворачивает свои карты вниз, извиняясь перед Лукой и поправляя рукава рубашки, которые он закатал ради удобной игры.  Луке такое не нравилось.  Он скользнул по гитаристу взглядом, задержавшись на мгновение дольше, чем нужно, словно оценивая. В этом взгляде было что-то отстранённое, чуть высокомерное — как будто он пытался не слишком явно дать понять, что стоит выше, что каждое слово, произнесённое в его сторону, было напрасным. Тонкость, от которой так и веяло: «Я пока не послал тебя только из уважения к Ивану».  И Тилл прекрасно знал эту тонкость. Ведь Лука всегда актёр: в университете, дома, на сцене, перед любимыми людьми и не очень. Конкретно сейчас он вел себя как мать, воплощающая сказку о Зубной фее ради своего ребенка: стоит ли говорить, кем этот ребенок был?  — Не скучай, скоро продолжим, — напоследок кидает Иван своему противнику и уходит за Тиллом, поддерживаемый музыкой.  Лука провожает их золотыми глазами, после чего обреченно смотрит на пустую колоду.  Точно ли у него есть шанс?