Реномé

      В своей квартире Лука проснулся один. Иван ушел, предварительно помыв посуду на кухне, собрав разбросанные вещи, которые они использовали во время вчерашней репетиции, и оставив на диване короткую записку от руки, где благодарил за всё и извинялся.  По правде, извиняться было незачем — так считал Лука. Если бы не приступ, он бы не оттолкнул Ивана. Это был тот момент, которого он ждал, но не мог спровоцировать сам: на странные соображения, парень не смел разрешить себе насилие, пусть даже такое. И когда Лука думал об этом, то понимал, что если прикинуть всех людей в его общительной жизни, то только он, только Иван сумел вызвать в нем что-то большее, чем грязное желание переспать. Это было чудо, спасение. Наверное, сам Бог решил исправить грешника в светлую сторону.  Хотя первое не отменяет второе.  И также не отменяет того, что Луке бы не составило больших усилий в тот вечер свалить Ивана в постель — уж слишком пьяным актёр был, чтобы соображать.  Проблема заключалась лишь в том, что опять же таки: в случае с Иваном Лука не такой. Если уж и спать вместе, то только по общей воле и на трезво.  И было достаточно странно, что подобные мысли его не посещали в отношении других.  Не посещали, когда он стягивал с очередной девушки футболку. Не посещали даже тогда, когда он делал это с парнем.  Всё таки, Иван слишком ценный материал, чтобы так безбожно его расходовать.  Сейчас же Лука сидел на первой паре, лениво записывая монотонную речь преподавателя. До этого он уже успел побывать в клинике отца, зайти в магазин, найти старосту из группы Ивана и попросить её передать ему лонгслив, который он забыл — видите ли, посуда важнее здоровья, — а также не умереть от осознания количества дел, распланированных на эту неделю.  К примеру, сегодня Хёна в строгом порядке приказала всем явиться в театральный, а также уточнила, что  теперь репетиции будут каждый день: отмучаются перед каникулами, сыграют спектакль и потом она любезно "уволит" их на целый месяц — так сказать, на моральное и физическое восстановление.  Если подумать, девушка была довольно доброй. Жаль, что суровая работа вице-лидера превратила её в агрессивное чудовище – но это, конечно же, со слов Луки.  — Лука! — вдруг окликнула его Хёна, сидящая в аудитории рядом ниже и своим обращением оправдывая одну специфичную русскую пословицу. — Есть резинка?  Лука обреченно развернулся и наградил однокурсницу таким взглядом, что любой нормальный человек бы уже переехал в другой город. Благо, девушку не так легко взять: она с легкой издевкой продолжала смотреть ему в глаза, чем собирала поддерживающие кивки окружающих парней-студентов, заклятых завистников гарема Луки.  — На кой чёрт я буду таскать с собой резинку? — чуть раздраженно спросил блондин.  — Ну, — протянула она, — для таких волос иметь резинку абсолютно нормально. А мне сейчас на физру бежать, поэтому если можешь одолжить..  Смирившись, Лука молча вынудил из кармана то, о чём просила Хёна, и слегка подбросил в её сторону — девушка поймала вещь и быстро кинула «Спасибо!», после чего завязала длинные волосы и продолжила делать свой конспект. Студентки, сидящие с ней в ряду, единогласно заохали, восхищаясь такому мужественному, культурному, прекрасному, тестостеронному и ещё сотню-эпитетовному поступку. Это уже местный обычай — прославлять Луку за красивое личико и базовые вещи. Он привык.  Впрочем, сейчас его мысли занимала далеко не резинка и фанбаза под боком.  Он думал о нём.  Если первый импульсивный поцелуй Ивана можно было оправдать Тиллом, то сейчас кем? Они были одни, пусть даже немного выпившие. Лука замешкался тогда всего на несколько секунд: и они даже не были на сцене, чтобы не смотря ни на что отыграть данный акт любви.  Может, Иван хотел его в сексуальном плане? Хотел переспать? Под таким количеством алкоголя, которое он выпил, наверное, только этого и хочется.  Тогда почему он остановился, когда Лука его оттолкнул? Для человека, желающего только секса, такая проблема не станет насущной — тем более что Лука тогда, мягко говоря, сопротивляться не был в силах.  «Сука, не связывается» — пронеслось в его мыслях перед моментом, как в сознании вспыхнул роковой вопрос: а что, если Иван просто хотел его поцеловать?  Что, если он хотел его в романтическом плане? Может, Иван тоже находит его привлекательным? Может, Иван влюблен?  Из круговорота догадок его вытянул звонок, оповещающий о перемене. Студенты вокруг начали собирать вещи и постепенно покидать аудиторию, пока Лука сидел и пытался переключиться в реальность.  «А если мои чувства взаимны?»  . . . 

***

— Извините, опять опоздал, вот я дурак.  —  Иван?!  — Я вызываю скорую. На свякий случай.  Театральный зал сейчас делился на две половины: первая сдерживала смех, смотря на угрозы Хёны повторить с Иваном то, что когда-то он здесь сделал с Лукой, а вторая переживающе оглядывалась в сторону Мизи, которая пошутила, что вызывает скорую. Ну, как говорится, в каждой шутке есть доля правды — и сейчас правда в том, что состав выглядывал Ивана более 15 минут, уже отрепетировав две сцены без его участия, и теперь смирненно ожидая третью, в лице спектакльного разговора Суа и её брата. Парень опять неприлично опоздал, и опять неприлично оправдывался отмазками по типу «Переводил через дорогу бабушек».  Поэтому Хёна, как и все присутствующие, думали одно: Париж уникальный город. Походу в нем находятся десятки домов престарелых, раз каждую репетицию новая бабушка.  — Да ладно вам, надоели, — послышался со сцены уставший голос Луки. Он только что закончил свою часть, и теперь сидел, сложив ноги в позу лотоса и упираясь руками назад: этот день ещё не закончился, но уже забрал все силы. — Пусти его, Хёна. Может, правда в героя с бабушками играл. Быстрее отрепетируем, быстрее пойдём домой. И так торчим тут часа два, если не больше.  Вице-лидер, злобно стоявшая возле Ивана и прожигающая его взглядом, не менее злостно окинула им Луку. Его резинка всё ещё переплетала её волосы, но от былой благодарности не осталось ни следа – один опять опоздал, доставляя всем и без того проблем, а второй резко, но довольно завуалировано, стал на его защиту. Ситуация полный сюр, учитывая ещё то, что эти двое были Иван и Лука. — С каких пор ты его оправдываешь? — подозрительно промолвила девушка.  — С тех, как лично увидел, что он правда переводит старух через дорогу, — Лука врал и не краснел. Вот оно: истинное умение влюбленного актёра.  Хёна ещё несколько секунд вглядывалась в спокойное лицо блондина, после чего жестом руки показала Ивану, что тот может проходить. Парень, всё это время молча наблюдая, мило улыбнулся и быстрым шагом направился в гримерку, захлопнув за собой дверь. Мизи облегченно вздохнула, Суа продолжила читать книгу, Исаак и Дьюи перестали хихикать и уже с серьезным видом "повторяли" свои реплики — на деле просто листали ленту в спрятанных в бумаге телефонах, и только двое одногруппников продолжали выдерживать взгляды друг друга. Наконец, Хёна медленно поднялась на сцену, подошла максимально близко к фигуре парня и прошептала так, чтобы не услышал никто, кроме самого Луки:  — Не втягивайся. Это вызывает привыкание.  Лука так же тихо ответил:  — Правда? — Я серьёзно.  Девушка не стала ждать пока тот сообразит, что говорить, и невозмутимо спрыгнула со сцены, направляясь к Мизи.  Лука понимал, о чём она. К сожалению, Хёна видела это лучше всех: возможно потому, что знала его уже больше четырех лет. А возможно потому, что только она из этой компании умела видеть, а не просто смотреть.  В минуте Иван буквально выбежал из гримерки, уже переодетый в более спортивную одежду и с бутылкой воды в руке. Про себя Лука отметил, что ещё не помнит дня, когда бы Иван выглядел не красиво — в любой одежде, в любую погоду, время, место, событие он был самой копией Афродиты, спустившейся с небес. И даже сейчас: слегка намокшие из-за дождя и привычно уложенные волосы теперь небрежно спадали на его лицо, придавая тому домашний, уютный вид, а штаны с мастеркой были объективно неглаженые, но всё так же стильные в паре с его внешностью — да, Иван был ангелом. Как жаль, что до этого он опекал совсем не позитивного в скромном видении Луки персонажа. — Окей, мои милые актёры, — командирским тоном окликнула всех присутствующих Хёна, — в связи с опозданием Ивана я буду вынуждена задержать вас ещё на полчаса, — с задних рядов особенно слышно прозвучали обреченные вздохи новеньких, на которые Иван смятенно ответил «Извините, ребят», а Лука лишь садистски улыбнулся. — Но не расстраиваемся! Иван задержиться тут на час больше всех остальных! Как наказание! Ю-ху!  Хёна наигранно радостно произнесла почти смертельный приговор, чем заслужила хихиканья актёров и отрицающе-измученную гримасу боли на лице Ивана: она точно издевается.  Пока девушка дальше что-то вещала, парень прошел ближе к середине зала и воссоиденился с лучшей подругой, жалуясь ей на несправедливость жизни. Мизи успела лишь сострадающе похлопать его по плечу, как вдруг их, а вернее Ивана, опять окликнули, и на этот раз никто иной как Лука: — Ива, подойди.  Парень извинился перед Мизи и ловко вскочил на сцену, готовый слушать, что ему скажет блондин. Он сам не до конца понимал, с каких пор начал так идти у него на поводу. Это просто... произошло? Впрочем, никого уже данная тема не волновала. Состав привык, а иногда даже начали проскакивать шуточки о верном пёсике и тому подобное — все поголовно поняли, что ориентир Ивана сменил свое направление.  И сам он тоже это понимал.  — Что такое? — спросил Иван, садясь напротив напарника и поджимая под себя ноги.  — Ты под дождь попал? — едва заметно, но взволнованно поинтересовался Лука.  На минуту между ними повисла абсолютная тишина, разбавляемая лишь тихими разговорами девушек из зала. Иван пару раз моргнул, переваривая услышанную интонацию: ему показалось, или Лука беспокоится? — Ну, немного. Забыл утром зонтик взять.  Лионец закатил глаза и неожиданно отвесил тому щелбан, слегка теряя равновесие и задевая пальцами его руку. Иван сразу же схватился за лоб и страдальчески уставился на недовольное лицо Луки, мол «За что?».  — Домой со мной идёшь. Не хватало ещё чтобы ты заболел.  — Вообще-то, я планировал такси вызвать, — медленно протягивает Иван, убирая руку с места удара, — Но раз ты настаиваешь.. — Настаиваю, — утвердильно отвечает Лука.  — В таком случае, с меня условие, — привычный, но в последнее время отсутствующий огонёк в глазах брюнета резко загорается, наполняя черный омут красным отблеском. Лука слушает внимательно.  — Условие за что? За мой зонтик?  — За моё присутствие. Студентки, вообще-то, платить готовы, чтобы со мной до дома пройтись. А тебе, думаешь, всё бесплатно? — лукаво произносит Иван, точно дразнит.  — Ну, я думал, что у меня прав больше, чем у незнакомых фанаток, — слово за словом отвечает Лука, слегка улыбаясь. — Но раз так хочешь условия, то давай.  — Надень на спектакль мой подарок. Твоему костюму подойдёт.  Прежде чем Лука успевает ответить, их перебивает Хёна, резко появившаяся за их спинами:  — Голубки, поднялись и пошли репетировать. Кто кого наденет решите позже.  Их первоначальный диалог выпал из контекста, поэтому "публика" услышала лишь что кто-то кого-то наденет — в зале резко раздались многозначные, сдерживаемые смешки, в которых, на удивление, учавствовала даже Мизи. Иван, поняв ситуацию, быстро подскочил на ноги, пытаясь вести себя максимально непринужденно, как только может быть. Лука же наоборот — совсем без эмоционально, медленно поднялся, готовый продолжать репетицию.  Слава богу, момент мысленной гильотины Ивана прервала всё та же Хёна, теперь уже уверенно раздавая указания актёрам. Сегодня им предстоит прогнать с начала все три сцены. Завтра — остальные три. Следующие репетиции будут посвящены отдельным моментам и повторам, а дата выступления оказалась ближе, чем предполагалось ранее: спектакль оформлен уже на эту пятницу, на 19:00 в центральном театре. Закончат они, примерно, в 21:00, и после весь состав единогласно решил собраться у Ивана дома: только он, Лука и Хёна живут в съемных квартирах, но Лука напрочь отказался принимать у себя любые тусовки, а у Хёны сейчас в гостях родственники. Собственно, методом исключения остался лишь подлый славянин, и весь предстоящий цирк он будет брать на свои скромные плечи — на удивление, его это не пугает.  Потому что Лука, нелюбитель громких компаний, обязался прийти тоже. А это всё меняет. 

***

На улице шел проливной дождь, заставляя бедных прохожих быстро бегать, пытаясь скрыться в сухом месте хотя бы на минуту: студенты накрывали головы сумками, офисные работники, подготовленные жизнью ко всем её случаям, имели зонты, ну а остальные, в частности туристы, жаловались на существование и мокрые скрывались во французских переулках. Несмотря на шумиху и буквальный час пик, всё казалось серым, безжизненным. В такие моменты Париж оживал, но в то же время и замирал — кто-то искренне радовался заоблачным каплям воды, а кто-то Лука. Подобная погода ещё могла симпатизировать Ивану, но никак не ему, снова мерзнувшему в своей явно теплой, но для него холодной куртке. Закон подлости — оденешься по моде: стильно, но грипп уже поджидает в вороте короткой куртки или отсутствии шапки; — оденешься так, что мать родная не узнает: откуда то возьмутся те самые уличные фотографы, которые отдадут тебе фото, где шарф закрывает пол лица, пуховик имитирует гусеницу, а вместо укладки торчат лишь три волосины из массивного капюшона.  И всё же, многие продолжают выбирать моду, ведь «Раз умереть, то при параде». Лука входит в их число.  — И кто тут из нас ещё заболеет, — утвердительно подмечает Иван, держащий черный зонтик над их головами, пока они идут по площади.  — Когда я это говорил, я не знал, что Бог решил ещё один всемирный потоп устроить, — шмыгая носом отвечает Лука, держащийся на свою сумку так, будто бы это последнее, что осталось от сухой жизни.  — Тебя убить хочет, — усмехается брюнет, — грехов много.  — Оу, да неужели? И за какие такие грехи можно так жестоко наказывать?  Они идут дальше: желтоватые фонари освещают их путь, с уютный вечерних кафе доносится приятная музыка, а голые деревья поднимают свои ветви от каждого порыва ветра, ведь погода решила порадовать не только ливнем.  Лука ждал Ивана целый час после окончания общей репетиции. Теперь он пропустит свою игру на скрипке, вероятно не успеет покушать, и буквально сразу побежит к Хеперу в клинику, так как не закончил то, что должен был закончить утром.  Но Лука идёт с ним под одним зонтом и разговаривает о совершенно бредовых вещах. Лука ни о чем не сожалеет.  — Мне пересчитать?  — Иван поворачивает голову и смотрит прямо ему в глаза, мысленно вызывая на дуэль "докажи-отвергни".  — Если хочешь, — блондин принимает вызов.  Третьекурсник издевательски приподнимает один уголок рта, слегка оскаливая клык.  — Сам напросился, — начинает он. — Итак, по порядку: самый главный грех, конечно же, что ты не любишь советское кино.  Лука вскидывает бровь в немом вопросе.  — Как по твоему я должен его любить, если я даже не понимаю, о чём там говорят?  — Ну а я тебе зачем? Приглашай в гости, будем смотреть, а я буду переводить, — отвечает Иван, после чего сразу добавляет, не предоставляя Луке даже шанса что-то возразить: — Так, твой следующий грех это вейп. Как тебе не стыдно парить? Позорник.  Он иронично делает рука-лицо, будто бы показывая, какое разочарование испытывает при его действиях.  Лука пытается собрать мысли в кучу, и вдруг понимает, о каком вейпе он говорит.  — Ты издеваешься?  Иван не выдерживает и заливается смехом, случайно смещая зонтик и оказываясь прямо под дождем. Лука рефлекторно хватает его за локоть и притягивает ближе, не давая тому промокнуть.  Лицо парня всего на секунду меняется, после чего вновь преобретает широкую улыбку и заглушающие шумом города хихиканья. Блондин смеется тоже: пусть не так открыто, но стиснутые на эмоцих губы и веселые огоньки в глазах говорят своё.  — Ты прав, что то я завейпился слишком. У меня уже зависимость, жить без парилки не могу, — с сарказмом добавляет Лука, немного успокоившись. — Буквально.  — Ты гляди, в следующий раз заберу. Негоже девицам незамужним никотином баловаться, — то ли в шутку, то ли в серьез утверждает Иван, поправляя слетевшую лямку своей сумки.  — Кто бы говорил. Сам то одинокий и зависимый.  — Это другое. Меня уже замуж никто не возьмет, женой богатого деда стать не смогу, — с театральной ноткой боли отвечает брюнет. — А у тебя ещё всё впереди. Лови момент.  Лука хмурится и смахивает с глаз упавшую прядь волос. Дождь становится сильнее.  — Почему это не сможешь?  — Ну, внешность не та, — тише, чем обычно отвечает парень и отводит взгляд в противоположную сторону.  —  Издеваешься? — Лука вдруг останавливается и отрицающе изучает лицо Ивана. Брюнет, поняв, что за ним не следует движение, тоже становится, вытягивая руку и держа зонт так, чтобы ни на кого не капало. Лионец продолжает: — Да ты буквально самый красивый человек, которого я только встречал. Иван, ты подобен ангелу, и я готов со смелостью это сказать. Как у тебя вообще возникают столь унижающиеся мысли?  Наверное, самому только Богу известно, что его помощник чувствовал в этот момент. Впрочем, это не было так важно: в мгновение его щеки отдались холодным румянцем, в темных глазах распустились красные анемоны, а сам он быстро наклонил голову, пытаясь закрыться от смотрящего в душу Луки. Сердце парня вспыхнуло, что могло бы быть характерно для влюбленной студенточки, но уж никак не для . . . влюбленного студента.  Влюбленного.  — Ива, я мокну.  Из мимолетной, личной нирваны Ивана вынудил тот, кто его туда же и ввел: зонтик слабо склонился в сторону, оставляя светлую макушку Луки жестоко мокнуть под дождем.  Брюнет быстро перестрелял всех бабочек в животе и вернул себе привычное выражение лица.  Минута слабости прошла.  Он подошел к Луке поближе, занимая прошлую позицию и снова накрывая их зонтиком, после чего, как истинный джентльмен, протягивая свободную руку.  — Так ты уже определись, дьявол или всё же ангел, — с привычным смешком кидает он, наблюдая, как холодные пальцы Луки неуверенно, но постепенно соприкасаются с его теплой ладонью.  По правде, таких комплиментов Ивану ещё не делали – тем более парни. Но славянин быстрее проглотит бабушкин холодец, чем признается в этом.  Как и в том, что начинает чувствовать что-то до боли знакомое. И "до боли" в самом ясном смысле этого слова.  Иван сжимает руку блондина, засовывая в карман своего пальто, но не переплетая пальцы. Его тепло теперь распространяется и на замерзающего астматика, который застыл в одном положении и точно не позволяет себе никаких резких движений, судя по тому, какое буквальное бревно сейчас контактирует с ладонью Ивана.  Впрочем, будущему юристу это не мешает — он уверенным шагом двигается вперед, вовлекая за собой психолога. Родство профессий, ей Богу.  — У меня может быть много грехов, не спорю, — после нескольких минут немой тишины озвучивает Лука, — но у тебя всегда будет самый неудачный.  — Дай угадаю, — актёрски напрягается Иван, — это то, что я гей? Слышал, бог осуждает гомосексуальность.  Лука тихо вздыхает и саркастически закатывает глаза.  — Да, конечно, это главное. А ещё в чистилище точно проверяют, ебал ты или ебали тебя, так что будь готов. Морально и физически.  Иван заходится в улыбке и чуть толкает плечом напарника.  — Не боишься, что сейчас заведу тебя в переулок и покажу все прелести моего мира?  — Ах, бедный Тилл. Это потому он убежал? — наивно хлопает глазами Лука, после чего ехидно улыбается, наблюдая реакцию.  — Опять ты за него, — вновь расправляя плечи отвечает парень. — Пытаюсь его забыть, а твоя сучья натура всё напоминает.  Лука тихо хмыкает и немного ускоряет ход, заставляя Ивана тянуться за ним.  Их руки всё ещё греются вместе, но в какую то минуту синеватые пальцы блондина чуть переплетаются с пальцами второго, останавливаясь на середине и не продолжая действие. Его решает закончить Иван: он более напористо сплетает их руки вместе, дотрагиваясь до тонких костяшек Луки.  Будь они в какой то дешевой дораме, сейчас бы на них в середине декабря посыпались лепестки сакуры, Иван бы достал свой Samsung, позвонил невесте по расчёту и сказал, что влюбился, и теперь женится только на серой мышке Пак Хён Рамэн. На деле же всё было иначе, не включая одного: Иван правда влюбился. И этот миг, эта улица, эти холодные пальцы и золотистые волосы впереди были тому прямым, и самым ярким доказательством.  Лука был солнцем. Само его присутствие давало ощущение покоя, защищенности, уюта. Комфорта. Это то, чего Ивану так не хватало с Тиллем — банальной взаимности, проявляемой даже в том, чтобы просто отмазать его перед Хёной, одолжить свой зонт, поговорить на равных. Лука не считал его странным.  Лука не вздрогивал и не открещивался от каждого прикосновения. Лука разрешал ему делать вещи, за которые бы Тилл до конца жизни осуждал. Лука . . . понимал его. Принимал его. Он был с Иваном в тяжелый период, он предлагал решения проблем, он всегда готов подыграть, помочь. Лука интересовался его жизнью.  Лука, которого он был готов убить, которого ненавидел. Из-за которого он потерял Тилла.  Это всё — один человек. Ранее ненавистный, сейчас родной. Когда Иван успел влюбиться? Что стало ключевым моментом в его сознании?  А может, он полюбил ещё давно? Когда только Лука пришел в театральный, они первые сдружились. И всё бы было хорошо, если бы не внезапные замашки с его стороны в сторону Тилла — вроде бы, именно из за этого они рассорились. Но почему, а вернее зачем Лука так делал? Иван часто замечал его взгляды, его неоднозначные слова. Даже сейчас — что ему думать, когда он так трепетно сжимает его руку? Лука влюблен, блефует, играет? Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Если бы он его ненавидел, то не дал бы во второй раз поцеловать, хотя это были вынужденные решения. Нет, стойте, какие "вынужденные"? Вчера это точно было необязательно. Он мог его ударить, выгнать. Лука этого не сделал, а за всю сегодняшнюю репетицию даже слова на этот счёт не сказал. Может, ему плевать? А может, ему понравилось? А может всё сразу. . .  Лука. Лука Лука Лука. Дьявол.  Его любовь — отражение любви Ивана.  — Теперь и я в рай не попаду, — показательно дергая рукой констатирует блондин. Иван смотрит ему в глаза и теряется. Что ему стоит сделать? Сказать? Что, чёрт возьми, вообще происходит?  Быстро подавляя свой внутренний шторм брюнет слегка улыбается, добавляя:  — Слушай, ты хотел что-то о моем главном грехе сказать.. — А ты готов слушать?  — Конечно.  Лука в моменте медленно останавливается и подходит чуть ли не впритык к Ивану. Их руки всё ещё вместе, но теперь лионец слегка поднимается на носки, упирается весом своего тела в грудь актёра и тихо шепчет ему на ухо:  — Твой главный грех это ты сам, Ива. Ты не даешь себе жить. Ты живешь ради кого-то, ещё и выбираешь на эту роль совершенно бездарных претендентов. Насилуешь себя, свои чувства и чувства других. Конкретно твоя любовь к Тиллу полна жестокости. Тебе нравится быть униженным?  Вторая рука Луки покидает лямку сумки и потихоньку перемещается на правое запястье Ивана. Пальцами он оглаживает кожу и аккуратно пролезает под водолазку, проходясь уже по предплечью. Сердце Ивана дрожит. Дрожит и его голос, когда он тихо выдыхает «Лука..».  В моменте то, чего он боялся, всплывает, подобно самому страшному кошмару.  Пальцы нащупывают медицинский бинт, слегка задирая его, но не настаивая дальше. Лука опускается на ноги, быстро убирая блуждающую руку. Иван смотрит с отчаянием, болью. Не глядя на всю выдержку, которую он оттачивал годами, ему хочется просто разрыдаться. Телом проходит дрожь и ноги перестают нормально держать. Лука не отступает, слегка придерживая его плечом и, как ни в чем не бывало, возобновляя ходьбу. Слезы не льются, нет. Они идут в тишине, но Лука уже всё понял. Подтвердил свои неприятные догадки. И для себя, и для Ивана.  — Сколько? — серьезно спрашивает блондин, уверенно шагая в сторону ближайшей автобусной остановки: ливень становится лишь хуже, а они и так слишком задержались. Парень решил, что Ивана надо отправить домой. А ему же предстоит поезда к отцу в совершенно другую сторону.  — Не помню, — отстраненно отвечает Иван.  — Почему продолжаешь? Курения разве не хватает?  — Не знаю.  Ещё какое то время они идут в тишине, приближаясь к остановке всё ближе. Лука видит слегка размытый список транспорта: автобус, едущий к ближайшей остановке возле дома Ивана приезжает за 2 минуты.  Он заводит парня под навес, аккуратно разрывает их руки, разворачивает к себе и смотрит прямо в глаза. Брюнет же наоборот, отсутствующе пялиться в пол. Чтож, это не мешает.  — Кот, слушай, — решительно, но всё же мягко произносит Лука, чем заслуживает секундный взгляд. — Тилл не стоит того, чтобы себя калечить. Никто не стоит. У тебя есть ты, и ты решаешь своё счастье. Вокруг есть люди, которые готовы положить землю к твоим ногам. Разуй глаза и осознай, что они реальны.  Без руки Луки Ивану становится поистине холодно. Как он раньше не придавал этому значения?  — Мы ещё обязательно поговорим обо всём. А пока, пожалуйста, ничего с собой не делай. Я понимаю, что не занимаю в твоей жизни правда важной позиции..  — Занимаешь.  Лука на секунду застывает, наверное, обдумывая происходящее. Иван уже начинает жалеть, что разрешил себе сказать это.  — Просто ничего не делай. Ради меня. Мы решим это вместе, — после паузы аккуратно говорит блондин.  Автобус подъезжает к остановке, оповещая ожидающих коротким сигналом. Лука быстро поправляет Ивану сумку, засовывает ему в карман откуда то взявшийся проездной и толкает в автобус, предварительно отдав зонтик. Пока Иван, в таком то состоянии, успевает сообразить что и как, двери уже закрываются, вынуждая его схватиться за сидение чтобы не упасть, а Луку предательски мокнуть под дождем.  — Блять.  Тот махает ему рукой на прощание и укрывается под навесом, когда за несколько секунд без зонта и шапки волосы стали мокрее черных глаз Ивана.  Брюнет же, вернув прежнее равновесие, обреченно смотрит на остановку, где они ещё мгновение назад стояли со сплетенными руками. Сегодня он наконец понимает, сколькое потерял и сколькое обрел.  Лука ограненный алмаз. К Ивану приходит осознание, что он готов попытаться стать для него таким же.