Яблоко с шипами

      По возвращении домой я незаметно проскользнула в свою комнату, чтобы переодеться. Повинившись перед семьей, сразу кинулась к зеркалу, желая увидеть или услышать объяснения. Вся эта неприятная ситуация, что уж скрывать, ранила меня, но понемногу отпускала. Не вечность же горевать из-за испорченного платья и униженного достоинства. Мысли об этом всем разумнее отложить на потом. Теперь, когда в голове у меня стало ясно, я была намерена разобраться, с кем именно вела беседу у реки. Какое-то шестое чувство подсказывало, что незнакомка никуда не уходила и до сих пор находилась в моей голове.              Я встала напротив зеркала, напрягаясь всем телом так, что аж покраснела, и пристально всмотрелась в свое отражение, ожидая появления синих глаз. Однако они никак не показывались. Тогда я спросила, придав голосу уверенности:              — Кто ты?              Сперва никто не ответил, молчание затянулось, и я уже подумала, что выгляжу довольно глупо, пытаясь разговорить собственное отражение.              «Неужто дошло? — наконец насмешливо отозвался голос. — Долго же ты соображала. Я считала тебя умнее».              — Кто ты? — повторила я еще громче. В своем теле хозяйка я, и, даже если во мне сидела какая-то дрянь, нужно было показать ей, кто тут главный.              «Роза. Что, не узнала? Ну да, на самом деле я не такая уж старушка, просто умею принимать любой облик, какой захочу. Вот только телесного обличья мне, увы, никак не обрести. Спасибо, что помогла с этим».              Каким образом обычное яблоко могло подселить в мою душу призрака какой-то старухи-не-старухи, не укладывалось в голове. Винить Розу было особо не в чем. Обещание она сдержала, я просила перемен — я их в себе увидела. Только было непонятно, к лучшему или худшему они вели. Будь я чуть сообразительнее, сразу бы уточнила, какой ценой должно исполниться мое желание. Так легко позволила себя провести, точно сама в какой-то степени хотела быть обманутой.              — Ясно, — я постаралась хотя бы на время запрятать все эмоции далеко и реагировать спокойно, хотя внутри меня бушевала буря. — В таком случае выметайся-ка из моего тела по-хорошему.              «Можешь считать, это я позволяю пока находиться тебе в собственном теле. Я гораздо сильнее, не боишься, что вытесню тебя?»              — Попробуй, — я зловеще усмехнулась своему отражению. — Волот уже почуял что-то недоброе, он сразу поймет, что ты — это не я, и тебе не поздоровится.              «Волот, Волот, Волот… В последнее время многовато думаешь о нем. Я это точно знаю, ведь нахожусь в твоей голове».              Для леший пойми кого или чего, проживающего в моем теле на правах паразита, у этой девицы было слишком много наглости. Я решила ее отрезвить, надавив на самое больное.              — Ты просто никто. Пустое место. Дух. Нечисть, которую при желании легко изгнать.              На минуту повисла пауза.              «Изгнать? — наконец-то голос Розы дрогнул, она всерьез запаниковала, и я удовлетворенно хмыкнула. — Зачем тебе это? Неужели не оценила ту силу, которой я тебя наградила? Ничуть не искушает возможность внушать благоговейный страх обидчикам? Больше никто не посмеет назвать тебя дурнушкой или посмеяться над тобой. Хочешь мести? Я тоже. Но без моей помощи тебе ее не видать».              Я протяжно вздохнула и потерла ладонями лоб. Нечисть — не лучший советчик. К тому же она явно пыталась заговорить мне зубы. Слышали бы меня сейчас жрецы — сожгли бы заживо в священной роще.              — Я уже сама не знаю, чего хочу… Тебе-то зачем все это?              «Как зачем? Смешная такая. Чтобы жить. Мы похожи, потому я тебя и выбрала. У меня такое же обостренное чувство справедливости. По крайней мере, было при жизни».              — И как ты умерла?              «Нелепо. В ночь на Ивана Купалу собиралась повеситься на яблоне, в итоге соскользнула с ветки и утонула… Да, это обо мне слагают легенды, только не смейся! Я была глупой, а он — симпатичным. Время вспять не повернуть. Но с твоей помощью я хотя бы могу взглянуть на белый свет, а не слоняться целыми днями и ночами у этой чертовой реки».              Вспомнив самую пугающую часть поверья, я ужаснулась.              — Ты правда каждый год забираешь душу девицы, как говорят?              «Нет ничего более гадкого и противного, чем человеческая душа. На кой она мне? Ты, вроде, уже девочка большая, а до сих пор в сказки веришь».              Голова, как назло, работала донельзя медленно. Чтобы разобраться во всем, я мысленно вернулась в тот самый день, когда начались странности, прокрутила заново все события в голове по порядку. Поле. Гадание. Тата. Волот. Роза с яблоком. Костер. Нет, я точно что-то упустила.              — Это из-за тебя я не помню подробностей купальской ночи?              Какое-то время я слушала звенящую тишину, которая из-за звонкого голоса Розы для меня уже стала непривычной. Она будто подбирала слова.              «Извини… Мне нужно было завершить ритуал объединения с твоим телом, а он небыстрый».              Я со всего размаху ударила себя ладонью по лицу от досады. Вот он, корень моих проблем, источник всех зол. Если бы я помнила хоть что-то, у Таты было бы больше шансов на спасение. А теперь оставалось только гадать, в какой момент мы с ней расстались и что случилось потом.              — По твоей логике надо отомстить и тебе. В том, что я оставила Тату одну, полностью твоя вина.              «Я не знала… Мне жаль. Но ты же не могла постоянно таскаться за ней, как пастух за отарой. Каждый должен уметь сам постоять за себя в этом жестоком мире, как бы цинично это ни звучало».              В голосе Розы звучало искреннее раскаяние. Или, может, она просто хорошо играла роль нейтральной стороны? Всего на долю секунды мне показалось, что о случившемся с Татой ей известно гораздо больше, чем мне. Но могла ли я ей доверять? Где гарантии, что снова не солгала бы? Один раз ведь уже обвела меня вокруг пальца с этим проклятым яблоком.              — Ладно, оставайся пока и лучше помолчи, мне нужно подумать…              Я даже не знала, с кем могла поговорить обо всем этом и у кого спросить совета. Волот наверняка побежал бы докладывать жрецам о моей… неприятности. Тогда меня, недолго думая, изгнали бы в туман вслед за Милоном. Было ясно одно: с непростой ситуацией мне придется справляться в одиночку.              Все это дело воняло хуже кучи навоза. Я постаралась представить ситуацию под другим углом, будто бы являлась совершенно посторонним лицом, который просто проходил мимо и случайно услышал лишнее. Роза странная. Подозрительная. Лживая. И имя у нее странное. Не успела я подумать об этом, как она издала возмущенный возглас. Мои мысли теперь не спрятать, это только усложняло проблему.              Что бы сделал Волот? Утопил меня в заговоренной воде? Провел сеанс экзорцизма? Озар уже в курсе, что со мной что-то не так, рассказал ли обо всем бабушке? После такого мне не позволили бы стать жрицей, я рисковала вмиг потерять все, что копила с таким трудом.              «От такого соседства мне все же удастся получить некоторые преимущества, — заключила я про себя. — На отшибе слишком неспокойные времена, чтобы снова становиться слабой, как раньше. Лучше оставить все как есть и не совершать опрометчивых поступков, о которых я впоследствии буду сокрушаться. Подожду, взвешу как следует все «за» и «против», позже что-нибудь придумаю. Роза ведь не сделает мне ничего плохого, пока находится внутри меня? Я нужна ей».              — Раз ты в моем теле, у меня есть несколько условий. Во-первых, убери свои глаза, люди уже начали замечать и что-то подозревать.              «Я постараюсь. Они как-то сами собой проявляются, когда ты испытываешь сильную эмоцию. Моей вины в этом нет».              — Второе условие: больше никаких сломанных рук.              «А ног?»              — Нет! Никаких увечий, мне не нужны проблемы. Раз такая сильная, будешь помогать бочки с водой таскать, белье стирать и вообще по хозяйству пригодишься.              «Скука! Кстати, Леле по лицу ты двинула сама, я к этому вообще руку не приложила, только немного подсказала тебе верное направление. Но мне понравилось!»              — Правда, что ли? — я вдруг почувствовала гордость за то, что смогла самостоятельно защитить свою честь и честь Таты. — Это хорошо. Но впредь нам стоит быть сдержаннее.              «Тогда у меня тоже есть условие: сними оберег с руки, меня от него мутит».              Несколько секунд я колебалась, рассматривая обруч, но все же просьбу Розы выполнила. В конце концов, нам нужно было как-то уживаться вдвоем, и гармонии добиться не выйдет, если одна будет только требовать, а вторая — уступать.              — И еще: не лезь в мою голову в неподходящий момент, лучше сиди тихо, пока я сама к тебе не обращусь.              «Но мне так одиноко. Как, собственно, и тебе. Почему бы не пообщаться?»              — Не надо набиваться ко мне в друзья! Меня примут за юродивую! Одной Ганны в семье уже достаточно. Это ненормально, что внутри меня находится какая-то мавка, понимаешь?              «Разумеется, ведь внутри тебя должен находиться Волот? Ха! Ха-ха-ха!»              Я наконец отошла от зеркала и закатила глаза со вздохом, пока Роза продолжала истерично хохотать в моей голове. Казалось, о своем решении я пожалею еще раньше, чем того можно было ожидать.

***

      Начало августа на отшибе выдалось невыносимо жарким. Старожилы, в особенности суеверные, не пренебрегали любой возможностью начать причитать о том, что это дурной знак, урожая не будет, Дажьбог разгневан и грядет засуха, чем всех здорово достали. Под палящим солнцем я чувствовала себя как масло на раскаленной сковородке, пламенный зной так и манил забыть обо всех заботах и отдохнуть, удобно устроившись где-нибудь в теньке под деревом. Но жрецы не отдыхают.              Волот повел меня в какие-то дебри прямо в то время, когда солнце находилось в зените, но я, как покорная ученица, оставила при себе комментарии по поводу этой нелепой идеи. Не произнесла ни одного упрека даже после часа беспрерывной ходьбы, несмотря на то, что устала и вся облилась потом из-за накидки, а нести ее в руках ленилась. Волот даже с черепом на голове будто совсем не чувствовал ни пекла, ни усталости, его шаг оставался таким же твердым, в то время как я была готова плюхнуться в ближайшие кусты, пока чуть ли не ползком шла следом за ним. Когда он остановился прямо посреди дороги и я врезалась лбом в его спину, тоже стерпела, молча потирая рукой ушибленное место. Но когда Волот сунул мне в руки колчан с луком и стрелами, то уже не выдержала:              — Я жрица, а не охотница.              Он был спокоен, будто ожидал подобной реакции от меня.              — Ты должна научиться сначала убивать для богов, — ответил Волот, — а потом — ранить, не убивая.              У меня нервно дернулось веко, и в голове я уже стала перебирать варианты, куда бы предложить ему засунуть этот лук. Не припомню, чтобы видела жрецов с каким-то другим оружием, помимо холодного. Волот что-то умалчивал, возможно, проверял меня на прочность. Слабо верилось, что мы тащились в такую даль по душному лесу ради жертвы, — мне легче было бы стащить петуха из курятника. Утешало одно — кроны деревьев закрывали от жгучих лучей беспощадного солнца.              Волот снял с головы череп и поставил на пень. Все еще уставшая и злая, я равнодушно осмотрела лук, повертев его в руках. Насколько мне позволяли предположить знания, он был сделан то ли из березы, то ли из можжевельника. Расстояние между рогами для Волота слишком маленькое, выходит, он изготовил его специально для меня. И столько труда вложено, просто чтобы порадовать богов? Либо он так сильно любил их, либо так сильно ненавидел меня.              — А ножа не хватит?              Его прежде расфокусированный взгляд сосредоточился на моем лице.              — Нужно уметь защищать себя, здесь нож тебе не помощник. Смутное время. Сама понимаешь.              Это было уже ближе к правде и звучало куда убедительнее. Он намекал на Тату, не иначе.              Однажды в детстве отец брал меня с собой на охоту, однако я тогда быстро поняла, что убивать животных — не мое. Воспользовавшись какими-никакими навыками, которые тело помнило до сих пор, я попыталась натянуть стрелу на тетиву, но она соскользнула и осталась у меня в руке.              — Лучше разденься, — сказал Волот и тут же встретил мой непонимающий взгляд, подчеркнутый изогнутой бровью.              — Накидка сковывает движения, — добавил он.              Я скинула с себя верхнюю одежду и смахнула пот со лба. Воздух вокруг раскалился до предела, все птицы и звери, которые до этого шуршали и пищали где-то поблизости, разом замолкли, почуяв чужаков. Волот разделся следом, оставшись в рубахе, и подошел ко мне сзади. От внезапной близости чужого человека я вся сжалась и передернула плечами, стараясь унять дискомфорт.              — Выпрямись, — низкий голос прозвучал над ухом очень тихо, но почему-то все равно оглушил меня, вызвав звон в голове. — Раздвинь ноги.              Румянец уколол мои щеки, я резко обернулась на Волота с широко распахнутыми глазами. Он устало вздохнул.              — Расставь ноги так, чтобы они оказались на ширине плеч.              Я повиновалась. Волот опустил руки на мои и легонько надавил, направляя их в правильную позицию. Его длинные пальцы на фоне моих казались совсем огромными, но это выглядело даже в какой-то степени завораживающе. Я стояла прямо, словно проглотила палку, боялась сделать лишнее движение и нарушить композицию статуи, которую он из меня лепил. К моей щеке прилипла прядь волос, и Волот потянулся было, чтобы убрать ее, но все-таки не решился прикасаться к лицу, только махнул рукой в воздухе у моей кожи, и я резко выдохнула, пытаясь сдуть назойливый вихор.              Как только мои осанка и поза в полной мере удовлетворили Волота, он отпустил меня, и я замерла в стойке, не зная, что делать дальше. Обернувшись вполоборота, я встретила его изучающий взгляд и, смутившись, поспешила отвернуться снова. Волот наклонился ко мне так близко, что тепло его тела и запах волновали, мешали сосредоточиться. Я всегда думала, что от него пахло кровью, потом и требухой, но до моего носа доносился запах мыла, смешанного с пеплом от костра и смородиной. Я приложила древко стрелы к тетиве и замерла, ожидая дальнейших указаний.              — Придерживай тремя пальцами стрелу на тетиве. И напряги вот здесь.              Пальцы Волота едва ощутимо коснулись моей поясницы, но вместо спины почему-то напрягся зад. Сердце застучало где-то в горле. Благо я стояла к Волоту спиной, и он не видел моего натужного выражения лица.              Желая поскорее все это прекратить, я подняла лук вверх, не дожидаясь новой команды, и оттянула тетиву к своему подбородку.              — Попробуй просто выстрелить, не прицеливаясь.              Но я, конечно же, Волота слушать не собиралась, поэтому выбрала своей мишенью ближайший дуб, в который с такого маленького расстояния попал бы даже ребенок. Задержав дыхание, я закрыла глаз и прицелилась так, чтобы наконечник стрелы указывал прямо на дерево. Пальцы уже почти расслабились, как вдруг чуть дальше от дуба, в кустах, мелькнул пышный рыжий хвост. Недолго думая, я перевела стрелу в другое направление и застыла. Первым же выстрелом убить лису — вот был бы триумф. Волот от такого наверняка упал бы в обморок или весь позеленел от зависти.              Из зарослей высунулся черный нос лисицы, ноздри ее расширились и снова сузились, она, ничуть не страшась, изучала незваных гостей по запаху. Видимо, в этих местах раньше никогда не охотились, но поступать так было глупо, словно лиса совсем не чувствовала угрозы, исходившей от нас. В какой-то момент пушистая морда стала расплываться в моих глазах, и среди ветвей почудилось веснушчатое лицо Таты, обрамленное копной огненно-рыжих волос. Я в ужасе дернулась всем телом и случайно отпустила стрелу. Пролетев аршин, она уткнулась в землю.              — Неплохо, — сказал Волот, одобрительно кивнув.              Но могло быть и лучше! Если бы не дурацкое наваждение. Я с досадой взглянула на кусты — лисицы уже след простыл, а может, ее там никогда и не было. Теперь чертов лук раздражал еще больше, и в голове крутилась только одна мысль: «Я не смогу».              Совершенно рассеянная, я подняла стрелу и зачем-то снова встала спиной к Волоту вплотную, хотя это было уже вовсе не обязательно. Он негромко хмыкнул, и меня вдруг охватила злость на то, что он посмел смеяться надо мной, пусть и не по-злому. Озноб пробрал до самых мурашек.              — Ты дрожишь, — произнес Волот с придыханием, чем окончательно ввел меня в ступор.              Я развернулась к нему лицом, сделала пару шагов назад, чтобы мы оказались на расстоянии, и снова оттянула тетиву, прикрыв один глаз. Наконечник указывал прямо на его грудь, лук лежал в моих руках так, словно я владела этим оружием с пеленок. Всего одна стрела могла бы навек определить наши судьбы, сделать меня убийцей, а Волота — мертвецом. Разумеется, убивать его я не намеревалась, но ужасно хотелось увидеть, как он будет метаться, отпрянет, испугается, попытается остановить меня или отобрать лук. Однако ничего из этого так и не произошло. Он продолжал смотреть на меня в упор, не моргая, в его глазах не было и тени страха, только любопытство, будто ему стало интересно, что же еще я собиралась натворить.              Удивительно — раньше я была бы в ужасе от одной только мысли остаться с Волотом наедине посреди леса, а теперь сама чуть не повергла его в ужас. В этот момент я, лук и стрела стали одним целым, не так уж сильно хотелось расставаться с ними.              — Скажи, Волот, ты бы спас меня, если бы я превратилась в кощея? — спросила я, все еще целясь в него.              — Кощея невозможно спасти.              — Ладно. Но чисто теоретически, что бы ты тогда сделал? Убил меня?              Волот оглядел меня с ног до головы и остановился на шее, словно прикидывал, смог бы придушить меня. Его взгляд стал жестче, брови сошлись на переносице, и я уже ждала услышать утвердительный ответ, однако Волот сказал:              — Не знаю.              Удовлетворившись услышанным, я приподняла лук и выстрелила поверх его головы. Волот даже не вздрогнул. Стрела попала в дерево, аккурат в центр ствола, вошла в кору почти наполовину. Я подошла ближе, чтобы выдернуть ее, но не смогла дотянуться. Только тогда Волот сошел со своего места, вытащил стрелу, дернув за древко, и отдал ее мне.              — А если не в кощея? Например, в лешего или кикимору?              — Хватит говорить глупости, — отрезал он, надевая накидку.              В сложившейся ситуации Волот выглядел таким серьезным, что это даже вызывало улыбку. Я прикрыла рот ладонью и расхохоталась. Мой смех эхом зазвенел где-то среди верхушек деревьев и разнесся по всему лесу.              — Видишь? Я все умею, — сказала я и убрала лук в колчан. — Мне даже не обязательно беспокоить тебя, могу заниматься самостоятельно.              В глазах Волота промелькнуло восхищение. Я протерла ладонью вспотевшую шею и приспустила воротник сарафана. Взгляд его остановился на моих плечах всего на долю секунды, но мне хотелось, чтобы он смотрел на меня подольше. Почему-то на отшибе худоба с давних времен считалась признаком болезни, а пышные формы — показателем красоты. Я вдруг подумала, что было бы любопытно услышать мнение Волота по поводу всяких глупых стандартов, хотя и сама не понимала, с чего бы оно меня так интересовало.              — Хорошее тело, — заявил он.              Я растерянно похлопала глазами.              — Тело?              — Я сказал «дело».              — А… Ладно.              Почувствовав себя немного неловко, я отошла к пню и, забрав оттуда череп быка, протянула Волоту. Кость была шершавой на ощупь, тяжелой и смотрелась угрожающе, даже находясь у меня в руках, а не у него на лице.              — Я тоже такой хочу, — поджав губы, буркнула я с завистью.              Волот натянул череп на голову и, как мне сначала показалось, закашлялся, но это был смех. В тот день я впервые услышала, как он смеется.

***

      После обеда я решила наведаться к Озару. Людей, которым я могла доверять, становилось все меньше — если они вообще остались. Хотелось верить, что Озар пока что оставался одним из них.       Мне удалось застать его в избе, он стоял в сенях и натягивал сумку на плечо, будто куда-то собирался. Озабоченность застыла на его лице, какое-то важное дело занимало ум настолько, что он никак не отреагировал на незваную гостью.       — Ингигерда дома? — спросила я с порога. Пересекаться со старшей жрицей не было никакого желания.       Услышав, что я назвала ее по имени, Озар недовольно скривился.       — Со жрецами. На бабушку свалилось слишком много дел и обязанностей, тем более теперь, когда Волот почти все время проводит с тобой и не помогает ей.       — О… Его не накажут за это?       — Уже. Ты — его наказание.       Я сердито насупилась, но не нашлась, что ответить, да и вообще до конца поняла, что Озар имел в виду. Он практически выпихнул меня на улицу, вышел следом и закрыл за собой дверь.       — Куда ты? — спросила я.       — На заброшенное капище. Бабушка велела навести там порядок.       — Могу подсобить, — сказала я и пристроилась к Озару сбоку. Он возражать не стал.       Снова я обратилась к нему только тогда, когда мне понадобились ответы, и возненавидела себя за то, что я плохой друг. Мне нравилась непосредственность Озара, между нами почти никогда не чувствовалось недосказанности, и это странным образом успокаивало. С ним я могла не притворяться.              По дороге Озар насвистывал какую-то мелодию себе под нос как будто нарочно, чтобы я не отыскала возможности завязать с ним беседу. Жара понемногу сходила на нет, туман вокруг окутывал сыростью и прохладой. Легкий ветерок трепал смоляные кудри Озара, собранные в небрежный пучок, и я невольно залюбовалась красотой и блеском его волос. Ощутив на себе навязчивый взгляд, он обернулся на меня и, не прекращая свистеть, подмигнул.              Идолы встретили нас хмурыми, почти злобными лицами, с усердием выцарапанными кем-то на деревянных столбах, будто гневались за то, что кто-то посмел потревожить их покой, и совсем не понимали, что мы здесь для их же блага. Капище сильно отличалось от остального леса, кто-то создал на поляне отдельный маленький мир со своей собственной атмосферой: здесь было тише, темнее, холоднее, чем в округе, не росли деревья и кустарники, не ползали муравьи.       Оглядев поляну, застланную сухой листвой, идолов, заросших мхом, валун, испачканный в крови, Озар помрачнел — явно не ожидал такого объема работы. Тяжело вздохнув, он вытащил из сумки тряпку, а следом — мешок и протянул его мне.       — Убирай мох с листвой, я пока протру место жертвоприношения. Сдюжишь?       Я кивнула. Развозить по камню органы зверей совсем не хотелось, так что я с энтузиазмом принялась за работу, пока Озар не передумал. Оставалось надеяться, что о моих трудолюбии, доброте и участливости он догадается рассказать старшей жрице.       Озар был необычайно молчалив, и я не знала, с какой стороны подобраться к нему, чтобы вывести на диалог, поэтому решила перейти сразу к делу.       — Озар, ты случайно не знаешь, умеют ли жрецы чувствовать… потустороннее? — спросила я как бы невзначай, пока сдирала ногтями мох с идола.       — Потустороннее?       — Ну, сверхъестественное…       — Ты имеешь в виду нечисть?       Называть Розу «нечистью» я отчего-то избегала, будто этим словом могла как-то задеть ее чувства. Может, я так до конца и не признала того, что произошло со мной.       — Не то чтобы нечисть… — протянула я, пытаясь отыскать в закромах разума какое-нибудь иное понятие, не такое обидное. — Черт с ним, нечисть.       — А почему ты спрашиваешь? Чувствуешь что-то?       Сухая тряпка с потрохами не справлялась, и Озар достал из сумки скляницу с водой, чтобы смочить ее. Он выглядел отстраненным, всем своим видом показывал, что не особо заинтересован в разговоре, — гораздо больше его волновали засохшие кишки. Брезгливо поморщившись, Озар засучил рукава и продолжил протирать камень, а я отошла к дальнему идолу, чтобы, не приведите боги, он не перепоручил свою работу мне.       — Просто стало интересно, — уклончиво ответила я, стряхивая мох в мешок.       — Без пяти минут жрица, а даже не понимаешь, для чего они нужны. Твоя задача — следить за правильностью обрядов, совершать жертвоприношения, и тогда боги, если решат, что ты достойна, приоткроют завесу тайны, чтобы ты истолковала их волю. Тебе этого мало?       — Дело вообще не во мне, — буркнула я. — Мне интересно, может ли что-то такое Волот.       Озар выпрямился на несколько секунд, взглянув куда-то мимо меня, и издал смешок, осклабившись. Хитрое выражение лица, привычное для него, наконец-то вернулось — черные глаза ярко засверкали.       — Вот он, возможно, что-то такое и может. Не лучше ли спросить его об этом?       Я неопределенно повела плечом.       — У нас сложные отношения.       — Или Волот просто плохой учитель.       — Хороший! — выпалила я, но тут же одернула себя: с чего бы я вообще его защищала? — То есть нормальный, — добавила я уже спокойно. — Обычный.       Озар отложил в сторону тряпку и подошел ближе ко мне, навязчиво разглядывая мое лицо, будто мог прочитать в нем что-то, что простым смертным невдомек. Я встретила его прямой взгляд так же уверенно и дерзко, чтобы он не думал, что сумел заставить меня краснеть. На его скулах заиграли желваки.       — Ты какая-то дикая в последнее время, — заметил Озар и облокотился плечом об идола рядом со мной.       — Дикая?       — Да. Если это из-за Таты, то лучше тебе смириться. На все воля богов, ты уже ничего не сможешь исправить.       — Это не особо утешает, если честно, — закатив глаза, я отвернулась от него и принялась усердно отковыривать прилипший мох, лишь бы больше не встречаться с ним взглядом.       — Тебе нужно расслабиться, — Озар вдруг перешел на шепот, будто опасался, что нас кто-то услышит. — Предложение провести со мной ночь все еще в силе.       — Обойдусь.       Его окровавленные руки потянулись ко мне, и я отпихнула их от себя, испугавшись испачкаться.       — Фу! Они же грязные!       — И что? У тебя тоже грязные.       Я осмотрела свои ладони.       — Они в земле, а не во внутренностях. И не воняют.       — То есть дело только в этом? А не в том, что именно я перед тобой?              Я нахмурилась, пытаясь вникнуть в суть вопроса, и даже на секунду оторвалась от своего занятия.              — Слушай, Озар, без обид. Но я не увлекаюсь… всем этим.       — Чем?       — А чем ты намерен заниматься всю ночь? Свитки читать? Не надо, мне с этим уже Волот надоел.       — То есть ты не хочешь, чтобы я тебя ублажал?              Не ожидая подобной наглости, я широко открыла рот от возмущения. Озар перевел взгляд на мои губы, его выражение лица стало гадким, порочным, и я швырнула в него мхом.       — Как у тебя вообще язык поворачивается такие речи произносить на капище перед ликами богов?              От сальной ухмылки мороз пробежал по коже, я вцепилась в мешок, который почему-то давал какое-никакое ощущение защищенности.       — Я не знаю, что это за боги. Останки моих захоронены в другом месте. И тебе был задан вопрос.              Озар был непозволительно близко, его неровное дыхание обжигало щеку, а подбородок практически касался моего лба. Сердце забилось в два раза быстрее, в горле застрял ком, который никак не удавалось проглотить. Я то выпускала жесткую ткань мешка из рук, то снова за него хваталась.       — Не хочу, и что? Мне неприятна мысль, что моих чресел будут касаться всякие мужские… штуки.       Озар хотел расхохотаться прямо в свою грязную ладонь и уже поднес ее к лицу, но вовремя опомнился и уткнулся в локоть, противно заржав, как ишак.       — Можно делать приятно не только «штуками». Взять хотя бы пальцы…       Как только я поняла, что Озар просто издевается, бросила в мешок еще несколько кусков мха, наскоро отряхнула руки и отошла в сторону, намереваясь уйти.       — Я иду домой. Сам тут закончишь.       Он сделал шаг ко мне и, обогнав, встал прямо передо мной лицом к лицу.       — Ладно, пальцы в крови — плохой пример. А вот языком…       — Отвратительно! — я неплотно зажала уши руками, опасаясь того, что испачкаю их в земле. — Ничего не слышу! Ни-че-го!       То, что затеял Озар, было похоже на осквернение священного места, и мне это не нравилось. Кем бы ни были эти боги, они обладали силой, раз когда-то им преподносили жертвы. Надо быть полным идиотом, чтобы рискнуть навлечь на себя их гнев.       — Я вижу, чего жаждет твое сердце, Лада, — не унимался Озар. — Точнее, кого. Может, нечисть я и не чувствую, но тебя разгадать так легко…       Оторвавшись от своих ушей, я отвесила ему оплеуху. Шлепок в тишине леса прозвучал чересчур громко, птицы, которые все это время спокойно сидели на ветвях, с возмущенными криками взмыли ввысь, растворившись в кронах.       Удар немного привел Озара в чувства. Он в задумчивости потер щеку ладонью, и та мгновенно окрасилась в красный цвет. Запал в плутоватых глазах тут же потух.       — Извини, — сказал Озар и отошел от меня на несколько шагов.       Вдруг раздался какой-то скрип. Я подняла голову вверх и на всякий случай отошла от дерева, опасаясь, что на меня сейчас упадет ветка, но звук исходил от чего-то другого. Огромный идол рядом с Озаром пошатнулся, сдвинулся с места так, как будто совсем не был прикопан, и стал падать вниз, прямо на него. В отличие от Озара, я среагировала молниеносно, но этого оказалось достаточно лишь для того, чтобы удержать столб в вершке от его груди. И все-таки я захватила эту махину в кольцо рук прежде, чем она успела придавить Озара, который свалился на землю и в отчаянии закрыл руками голову. Для меня все произошло слишком быстро, будто кто-то ускорил время.       — Как ты… сумела… поймать?.. — прокряхтел Озар, выглянув из-за идола.       Я все еще удерживала божество, прижимая его к себе, мне было тяжело, руки тряслись, а он то ли не собирался двигаться, то ли от шока не мог пошевелиться.       — Не хочешь встать? — с трудом выдавила я. Дерево уже начало выскальзывать из потных ладоней.       Опомнившись, Озар вылез из-под идола, и я наконец-то отпустила его. Громадина с грохотом рухнула на землю.       — Я теперь тебе жизнью обязан, — сказал Озар, не отрывая от меня ошарашенного взгляда. — Что ты там хотела узнать? Спрашивай, отвечу как на духу.       — Уже ничего, — проворчала я, вытирая пот со лба рукавом сарафана.       

***

      Вечером я в приподнятом настроении отправилась к колодцу набрать воды, а заодно испытать новообретенную силу хоть где-то, помимо капища. От того, что со мной происходило, мне не было жутко, скорее наоборот, я чувствовала себя избранной. Моя жизнь всегда была так обыденна и скучна: изба — овцы, овцы — изба. Теперь я больше не была второстепенным персонажем, а главной героиней былины или сказки с захватывающим сюжетом.              Темнело. Чем ближе надвигались сумерки, тем больше ощущалось влияние тумана, — на деревню опустилась дымка, воздух стал тяжелым и сырым.              Путь мне перегородила толпа, собравшаяся вокруг окольной территории дома старейшины. Если это очередное плановое вече, почему я не слышала колокола? С двумя ведрами в руках у меня никак не выходило аккуратно обойти людей, никто не замечал меня и не двигался с места, потому я поставила ведра на землю и подошла ближе. Все выглядели испуганными, волновались, суетились, о чем-то обеспокоенно перешептывались, глядя в одну сторону. Стало ясно: не к добру все это.              Я высоко подпрыгнула, чтобы постараться разглядеть поверх голов хоть что-то. Лучше бы заодно с силой у меня прибавилось и роста, он бы мне пригодился. Из-за гомона слова старейшины было плохо слышно, но кое-что разобрать все же удавалось. Я перевернула ведро и поднялась на его дно, став на локоть выше остальных присутствующих.              Плохое предчувствие не обмануло: на крыльце избы посередине стоял староста, возвышаясь над всеми, по обе стороны от него — жрецы, Драган и Калман. Что именно здесь происходит, вот так с ходу понять было трудно. Волот крепко держал за предплечье хмурого Калмана, хотя он не особо-то сопротивлялся и не собирался никуда бежать, а старейшина сжимал в руке… Нет, это просто невозможно — должно быть, обман зрения, ошибка, нелепость… Староста сжимал в руке нежно-розовую полупрозрачную ткань, испачканную кровью.