Яблоко с шипами

      Всегда корень зла — кровь,

и только кровь может принести искупление.

С. Кинг

«Кэрри»

      Утром я долго крутилась возле зеркала — никак не могла придумать, как красивее заплести волосы в косу. С малых лет мне казалось, что я недостаточно хороша. Сначала долго считалась «той самой некрасивой сестрой Вереи», теперь же звезда ее погасла, а я так и не сумела всецело обрести любовь к себе. От Драгана, который то и дело норовил унизить, некуда было спрятаться поначалу все детство, а потом и отрочество. Сейчас я выросла и готова дать отпор, но он вдруг куда-то подевался вместе со своими грубыми словами и причиняющими боль выходками. Оно и к лучшему. Неприятно было наблюдать, как Драган постоянно ошивался в моем доме: терзали воспоминания о временах, когда мы еще были дружны. Но все это осталось в далеком прошлом.              Когда я спустилась вниз, Ганна, как обычно, возилась с вышивкой, а мама суетилась у печи, готовив обед. Я забрала кастрюлю с редькой из ее рук, чтобы помочь, села за стол и принялась задумчиво счищать ножом кожицу. Настроение у меня снова с самого начала дня никакое, то ли из-за дурацкой косы, то ли еще из-за чего — точно встала не с той ноги.              — Мам, как ты думаешь, я красивая?              В этот момент на кухню зашел отец и опустился на скамью рядом с Ганной, ласково потрепав ее по плечу. Она глупо заулыбалась и склонила голову набок.              — Ты хорошенькая, — отозвался он вместо мамы. Ответ меня не удовлетворил.              — Я не хочу быть хорошенькой, — буркнула я, небрежно швыряя очистки в мусорное ведро. — Я хочу быть красивой.              Папа покачал головой. Разумеется, ему невдомек, каково это — ненавидеть свое отражение в зеркале, однако мог бы проявить хоть немного понимания. Мама, озабоченная степенью прожарки теста пирога в печи, в разговор не вмешивалась. А мне просто хотелось потешить самолюбие, чтобы хоть кто-то убедил меня в том, что я красивая, пусть даже на самом деле так не думал.              — Тот, кому ты приглянешься, должен полюбить в тебе не только красоту, — с мудрым видом заговорил отец, — но и твой характер, твой голос, твой ум, твои недостатки…              Так всегда говорили невзрачным девицам из жалости, лишь бы они не страдали от того, что дурны, и не надоедали окружающим своими причитаниями. Не хватало только дежурной фразы «Не в красоте счастье».              — Тебе легко говорить, — перебила я, все яростнее вонзая лезвие в мякоть несчастного корнеплода. — Мама-то красивая.              Папа покачал головой со снисходительной улыбкой, всем своим видом показывая, что я несла какой-то бред и мои слова никто не воспринимал всерьез.              — Дело ведь не во внешности…              — Дело всегда только в ней!              Голос мой неосознанно сорвался на крик — Ганна, испугавшись громкого резкого звука, выронила кусок ткани с иголкой из рук и жалобно захныкала, чем взбесила меня только больше.              — Прекрати, Лада! Ты пугаешь Ганну, — сказала мама и, бросив все, кинулась успокаивать сестру. Не припомню, чтобы со мной или Вереей когда-то так нянчились.              — Что с тобой такое? — строго спросил отец, пристально вглядываясь в мое лицо.              Разозлившись окончательно, я бросила редьку обратно в кастрюлю и выбежала из избы. Куда идти, не знала, да и никакой особенной цели не имела, просто быстро-быстро засеменила по тропинке, чтобы переждать вспышку гнева, остыть и не сорваться еще на ком-то.              Вопреки всему происходящему вокруг, день стоял солнечный и теплый, Дажьбог сегодня явно благоволил жителям деревни. Я в остервенении пнула камень, больно ударившись об него ногой, и это, как ни странно, привело меня в чувства. Сегодня я и правда немного не в себе, стоило бы извиниться перед семьей за свое поведение, ведь конфликт, можно сказать, спровоцировала я сама, создав проблему буквально из ничего.              Немного успокоившись, я уже развернулась в сторону дома, как вдруг откуда-то слева послышался надрывный детский плач. Только этого сейчас не хватало…              Обогнув несколько изб, через проход между заборами я вышла к открытому двору, где прямо на земле сидел худой плюгавый мальчонка лет восьми по имени Яр, сын местного бондаря. Он так самозабвенно рыдал, что даже не заметил, как я оказалась рядом. Первая мысль — просто уйти, будто меня здесь и не было. Однако с каждым всхлипом в груди все больше щемило, ноги отказывались слушаться.              — Чего ревешь? — громко спросила я, пытаясь перекричать вой.              — Ма-аму потерял! — захлебываясь в слезах, протянул Яр.              Мать его, Ольга, жила с мужем и ребенком в двух домах от нас, хорошо общалась с моей матерью, слыла женщиной довольно умной и ответственной. Ну, не могла она вот так по глупости потерять сына. Либо мальчишка врет, либо случилось что-то очень серьезное.              Иногда я слишком много думала о других, и в этом моя слабость. Раз уж сама напросилась, придется помогать. Опустившись на колени рядом с Яром, я немного потрепала его за плечи, пытаясь успокоить и образумить.              — Папа дома?              — Не-ет!              — А мама?              — Не-ет!              Я ждала, что он предоставит мне хоть какую-то информацию, которая поможет нам продвинуться в этом разговоре, но среди оглушающего рева было не разобрать ни слова.              — Соберись и постарайся вспомнить, где ты видел маму в последний раз.              — Та-ам! — Яр вытер рукавом рубахи нос и указал пальцем куда-то в неопределенном направлении.              — Пошли, — сказала я и взяла его за руку. — Показывай. Где конкретно?              — Та-ам!              Больше ничего членораздельного мне вытянуть не удалось. Под шумные всхлипы Яра мы с ним направились куда-то вглубь леса. Деревня оставалась уже далеко за нашими спинами, редкий лесной массив превращался в густой и темный. Мальчик уводил меня все дальше и дальше в чащу, куда не доходили даже грибники в поисках груздей, и я начала догадываться, что здесь что-то не так. Выдернув из детской руки свою, я резко остановилась.              — Яр, ты точно не ошибаешься? Вы с мамой зашли так далеко в лес?              — Да-а, — проскулил он, шмыгнув носом. Слезы на его лице вмиг высохли, веснушки покраснели. У меня скрутило живот, вспотели ладони, будто подсознательно я уже почуяла беду.              — Где именно ты ее потерял?              — Вот прямо тут, где ты стоишь, — ответил Яр, тыкнув в меня пальцем. — Под этим деревом.              — И что вы здесь…              Договорить я не успела. Раздался какой-то дребезг, в один короткий миг у меня пропало зрение — разглядеть Яра перед собой уже стало невозможно. Что-то густое и горячее потекло по лицу, волосам, шее, груди, все ниже и ниже, заливаясь в такие места, что стыдно сказать.              Бух! Кто-то спрыгнул с сосны, под которой я стояла, и несколько пар ног затопали по земле, убегая от меня все дальше. Слепота и беззащитность вызвали приступ паники. Оглушенная и дезориентированная, я замерла, беспомощно хватая ртом воздух.              Пальцами я постаралась стереть неизвестную мне жижу, которая уже начинала застывать, для начала хотя бы с век. Кое-что рассмотреть все же удалось: вдалеке виднелись силуэты Милы с ведром в руке, Лели и Яра, но не совсем четко, а вот их издевательское хихиканье в тишине леса слышалось даже очень хорошо. Я оглядела себя: и кожа, и волосы, и любимое платье стали грязными, липкими, мокрыми, бурыми…              Только в этот момент я запоздало сообразила, что произошло, когда уже осталась одна посреди лесной чащи. Все трое сговорились, чтобы затащить меня под заранее определенную сосну и вылить на голову целое ведро крови. А как еще можно заманить девицу в лес, да так, чтобы она ничего не заподозрила? Конечно, при помощи жалости. Это же надо было так глупо попасться… Интересно, Зора, которая, по ее словам, не так давно зарезала свинью, как-то участвовала во всем этом? Впрочем, уже неважно.              Яра я не винила, хоть и злилась на него. Слишком мал и глуп еще, чтобы до конца осознавать, где хорошо и где плохо. А Леля с Милой… Чем они хотели меня напугать? Я самолично расчленила тело зайца топором, выпотрошив все его нутро наружу. Кровь свиньи по сравнению с этим — детский лепет.              Тут дело явно в другом. Они и не собирались вызывать во мне никакого чувства страха, только опозорить. Как я сейчас через всю деревню пойду в таком виде средь бела дня? Подобная выходка в отместку за увечье, нанесенное мной Леле, напоминала объявление войны. А это значит, что, как только я немного приду в себя, мне стоит продумать свой следующий шаг. Он будет гораздо хитрее, чем простая шалость, и в тысячу раз более жестокий. Кровь хлынет уже не из свиньи, а из…              Нет, это потом, сейчас не к спеху думать о мести. Я поплелась к реке, чтобы попробовать смыть водой застывшую кровь. От одежды оттереть вряд ли получится, но хоть лицо умою, чтоб народ не ужаснулся при виде меня и в одночасье не сжег мое тело на костре. Местность здесь я знала плохо, ориентироваться в лесу приходилось по мху и едва уловимому слухом журчанию воды. Оставалось только надеяться, что Святобор смилостивится надо мной.              Шумная река несла свои воды прямо посреди леса, облизывая огромные валуны. Ее берега, не тронутые человеком, густо заросли деревьями, кустарниками и высокой травой, пробираясь через которую я несколько раз шлепнулась лицом вниз. Склонившись над рябью воды, я оглядела свое отражение. Да уж, зрелище не для слабонервных, как будто только что голыми руками растерзала человек двадцать и потерлась лицом и телом об их кровавые трупы, это не говоря уже о прилипших к коже и одежде листьях и репейнике. Если бы какой-нибудь бродяга встретил меня в этот момент, то принял бы за лешего или пущевика.       Пока я раздирала косу, глаза снова посинели, из них градом полился неконтролируемый поток слез бессилия и обиды, размывая кровь по щекам. Дрожащими руками я сполоснула руки и умылась. Здесь меня хотя бы никто не увидит и не осудит, значит, я могла плакать столько, сколько захочу.              «Тебе больно», — уже знакомый мне женский голос прозвучал отчетливо только в моей голове и нигде больше. Учитывая обстоятельства, он не особо меня смутил, я даже немного обрадовалась внезапно возникшему собеседнику.              — Вовсе нет, — вслух ответила я, растирая мокрой рукой шею. Даже смешно: я настолько одинока, что только эта невидимая некто оказалась рядом, когда мне понадобилась поддержка. Я приняла решение не прогонять ее прямо сейчас.              «Тогда почему плачешь?»              Действительно, почему? Задав самой себе этот вопрос, я сразу получила на него четкий и ясный ответ.              — Я чувствую… ненависть, — призналась я и, поднявшись с колен, принялась стаскивать платье через голову.              «Мы отомстим», — решительно заявила девица.              — Ну, конечно, — попытка прополоскать ткань в речной воде не увенчалась успехом, пятна никуда не делись, и я сдалась, пока не стерла костяшки пальцев в кровь. — Кем бы ты ни была, все это одни лишь пустые слова.              «Сама увидишь».              Голос ненадолго замолк, в то время как я принялась натягивать на себя обратно грязное и мокрое до нитки платье. Так мерзко, противно, гадко, словно надо мной надругались и выбросили тело где-то посреди леса в кучу дерьма.              — Я бы приняла тебя за мою совесть, — я продолжала диалог неизвестно с кем, просто потому что сейчас мне не хотелось оставаться в одиночестве. — Но ты какая-то слишком злобная. Может быть, ты — моя вторая личность?              «Нет, я… кто-то вроде орудия возмездия», — горделиво произнесла она.              — Не знаю точно, что это такое, но звучит неплохо, — кивнула я с одобрением.              — Лада? Ты с кем там судачишь?              Я обернулась. Рядом на пригорке стояла Сирин с корзиной, доверху наполненной плодами вороньего глаза. Похоже, именно в этом секрет огромных размеров Волота — он постоянно питался несъедобными грибами и ядовитыми ягодами. Она оглядела меня с макушки до пят и многозначительно покачала головой.              — Пойдем, помоешься и переоденешься в чистое, — махнула рукой Сирин. — Если в таком виде появишься в деревне, тебя изгонят в туман раньше, чем до дома доберешься.              За что любила ее до глубины души — никогда не задавала лишних вопросов, все понимала с одного только взгляда.              По дороге Сирин не проронила ни слова. Зайдя в избу, я первым делом вытянула шею и осмотрелась, ожидая увидеть Волота. Заметив это, Сирин сказала:              — Нет его. Где — не знаю, он мне не отчитывается.              Опустив корзину на пол, она взяла дрова с прилавка и ушла в парильню разводить огонь. Я так и осталась стоять столбом в сенях, чтобы не испачкать мебель, пол и стены кровью.              — Слушай, к такому отношению… быстро привыкаешь, — донесся из бани голос Сирин. Она довольно неумело пыталась отыскать слова утешения, но я все равно оценила ее старания. Обычно Сирин немногословна.              — Я не хочу привыкать, — честно ответила я. — Я хочу… убивать.              Раздался грохот — она что-то уронила после моих слов, и я уже кляла себя за излишнюю откровенность.              — Такой подход тоже не говорит в твою пользу, — сказала Сирин, и голос ее заметно напрягся. — Будем считать, я этого не слышала.              — Я не понимаю. На отшибе почти все ненавидят тебя. Ты можешь наказать тех, кто жесток с тобой, наслать на них проклятье, заставить платить, ты же…              Я задумалась, подбирая наименее обидное слово.              — Ведьма? Могу. А в чем смысл?              — В справедливости.              Сирин засмеялась, но смех ее вышел каким-то нервным и дребезжащим.              — Нет никакой справедливости. Все, кто когда-то сделал мне больно, сейчас живут припеваючи и горя не знают. Плохое не всегда возвращается, Лада, тебе придется смириться с этим.              — Значит, плохое надо вернуть самостоятельно.              — Мне не нравятся подобные разговоры. Тем более от тебя слышать это странно. Коготки отрастила?              Сирин вышла из парильни, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Никогда не думала, что она может оказаться милосерднее меня. Что умела отпускать и прощать вот так вот запросто. Что не злилась на скудоумие жителей деревни.              — Давно пора, — отстраненно ответила я, погруженная в свои мысли. — В наше время без коготков никак.       Когда я сняла с себя испачканную одежду, Сирин без малейшего стеснения стала разглядывать мое обнаженное тело. По ее лицу совершенно невозможно понять, нравится оно ей или нет, однако я почему-то совсем не стеснялась ее навязчивого внимания. Наверное, тоже думала, что я худая, как щепка.       Вдруг Сирин зачем-то подожгла свечу от лучины и поднесла прямо к моему носу, чуть не подпалив слипшиеся от крови волосы.              — Давно тебе сказать хотела. За тобой постоянно какой-то дух таскается. На Верею не похож, синеглазый какой-то… Не знаю точно, человек ли вообще, очень смутно видно.              Меня бросило в дрожь, сердце застучало о грудь, как бешеное. Напугал вовсе не привязанный ко мне дух, а то, что для Сирин не было никаких секретов. Если она видела что-то неладное, то Волот тоже? Как много они оба знали, но замалчивали? Призрак уже являлся мне в видениях и, более того, вступил со мной в контакт, насколько это нормально, судить сложно. Почему Сирин сомневалась в том, что это человек? Вопросы обрушились ураганом, а она все еще выжидающе смотрела мне в глаза, будто хотела услышать какой-то комментарий. Я судорожно сглотнула. Уже слишком долго молчала — выглядело подозрительно.              — Ах, это… — я сделала как можно более непринужденный вид, якобы узнала дух по описанию. — Прабабка моя. Скоро будет сто лет, как померла, вот и таскается, чтоб о себе напомнить.              Никогда не умела врать, но в этот раз моя ложь прозвучала правдоподобно, я даже немного обрадовалась своей находчивости. Сирин равнодушно повела плечом. Поверила или нет — неясно, но разговор продолжать не стала.              Я озлобленно терла тело мочалкой до красных пятен на коже, как будто позор мне когда-то удастся смыть водой. Это бесполезно, ведь он остался где-то глубже, даже не под кожей, а в груди, и, чтобы искоренить его, пришлось бы выдрать сердце. Как там люди говорят? Время лечит. Боюсь, даже через много лет этот день будет словно случайно всплывать в памяти, вызывая волну мурашек по телу. Мне хотелось повернуть время вспять и послать бессовестного мальчишку куда подальше, но теперь уже ничего не воротишь. Если бы я не поругалась с родителями, если бы не сбежала из дома, все могло бы быть по-другому. Хотя, возможно, рано или поздно Леля с Милой все равно нашли бы способ меня достать. Что толку рассуждать об этом? Нить судьбы уже завела меня туда, где я сейчас.              На смену Сирин предложила мне чудесное вишневое платье, украшенное золотым галуном на поясе и черным кружевом на рукавах.              — Не жалко? — уточнила я. — Насовсем ведь заберу.              — Куда мне его носить? В лесу лешего соблазнять? Или перед Волотом красоваться? Бери, пока дают.              После того, как я оделась и причесалась, вид у меня стал такой опрятный, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло какой-то час назад. Нужно учиться ото всех скрывать свои обиды, прятать боль за маской красоты. Сирин оценивающе осмотрела меня и удовлетворенно кивнула.              — Как могу отблагодарить тебя? — спросила я.              — Не говори Волоту, что была здесь, — ответила она. — И тем более не рассказывай, по какому поводу.              Это было меньшее из всего, что я могла сделать для Сирин за ее доброту, и все же подобного рода просьба вызвала вопрос:              — Почему?              — Боюсь, он всю деревню перевернет, если узнает.              Я так и не поняла, зачем Волоту делать что-то подобное из-за меня, но не стала вдаваться в подробности. Про себя решила, что мне это вовсе не нужно. Такое чувство, что перевернуть всю деревню я теперь смогла бы и сама.