Яблоко с шипами

      С рассветом я, как и обещала Волоту, отправилась к месту встречи. На отшибе обычно вставали рано, а мне это всегда давалось с трудом, поэтому настроение мое оставляло желать лучшего уже с самого утра.              Сильно прихорашиваться я не стала — подумала, Волот наверняка потащит меня к какому-нибудь болоту, грязь месить. Да и с чего бы вообще я должна для него наряжаться?              Несмотря на то, что территория деревни сама по себе небольшая, шли мы через лес довольно долго, а с линией тумана так и не столкнулись. Волот тащил в руках здоровенный мешок, я же плелась сзади, стараясь поспевать за ним. Его два шага как пять моих.              Всю дорогу приходилось таращиться на мужской затылок перед собой, и он мне порядком надоел. В то же время пейзаж вокруг красотой не отличался. Дерево. Куст. Упавшее дерево. Куст. Муравейник. Лес будто высасывал из меня жизненные силы, я быстро утомилась и заскучала.              — Долго еще?              — Что?              Волот постоянно переспрашивал все, что я говорила, потому что уши его находились гораздо выше, чем мой рот. Это меня в нем тоже раздражало.              — Недолго, с версту где-то.              Сколько?! Он что, шутил?              Снова открылся вид на коротко стриженный затылок. Стало совсем тоскливо, захотелось провести рукой по голове Волота — интересно, его волосы гладкие, шершавые или колючие наощупь?              Спустя какое-то время мы вышли из леса на цветистый луг. О таком прекрасном уголке природы я раньше не знала, а если бы знала, то ходила сюда чаще, и даже без овец, чтобы не портить вид. Пестрый ковер из трав и цветов раскидывался от моих ног далеко за горизонт, в воздухе витал удивительный сладковатый аромат лета. Отовсюду раздавалось жужжание пчел и зеленых стрекоз. Серое, почти черное небо не соответствовало этому буйству красок.       Волот подошел к огромному валуну рядом с березой и стянул со спины мешок.       — Зачем мы здесь? — спросила я.              Вместо ответа он вытащил за уши из мешка большого зайца-русака, то ли мертвого, то ли оглушенного. Прийти в настолько чудесное место, чтобы нести смерть, — как это похоже на Волота.              — Сегодня выборы жертвы Перуну, большой праздник, — сообщил он и встретил мой непонимающий взгляд. — Неужели не знала?              — Знала бы, оделась поприличнее, — съязвила я.              — Сказала, выучила, как Перуна изображают, — напомнил Волот и, вытащив из-за пазухи кусок угля, протянул мне. — Пиши.              Пока я старательно выводила рисунок на камне, он достал из мешка массивный рабочий топор. Не знаю, как Волот умудрился тащить такую огромную махину на спине всю дорогу и даже не запыхаться.              — Что делать собираешься? — снова задала вопрос я.              — Голову рубить.              Волот уложил зайца на булыжник, растянув тушу от левого до правого края.              — Позволь мне, — неожиданно для самой себя сказала я. — Не просто же поглазеть пришла.              Просьба моя его удивила, однако спорить Волот не стал, только уточнил недоверчиво:              — Топор удержишь? — вопрос был поставлен так, что я уже и сама засомневалась, но отступать поздно. В любом случае я должна показать себя, как минимум, чтобы выслужиться перед старшей жрицей.              — Удержу.              Волот взглянул на меня скептически, но топор все-таки отдал. Схватившись за рукоять с остервенением, я сразу пошатнулась, вес топора потянул назад, и я чуть не рухнула на спину. Волот отвернулся, глядя куда-то за горизонт, плечи его затряслись, словно он пытался сдержать смех изо всех сил.              Наконец мне удалось кое-как удержать равновесие и завести топор за плечо — я размахнулась и, зажмурившись, уронила, точнее, опустила его вниз. Либо это он опустил меня, непонятно, кто из нас сильнее, — я или топор.              Кровь хлынула рекой, испачкав накидку. Раздался хлюпающий хруст, предвещавший что-то нехорошее, и я с опаской открыла глаза. Промазала, лезвие оказалось сильно правее, чем надо, отрубило зайцу задние лапы. Я брезгливо поморщилась.              — Давай я, — Волот потянулся к топорищу, но я оттолкнула его и снова замахнулась, подняв орудие над головой. Во второй раз немного легче, я набила руку и поняла, где допускала ошибки.              — Нет! — рявкнула я так громко, что Волот попятился от меня на шаг. — Я сама!              Топор чуть не выскользнул из моих рук, когда повторно ударился о камень. Уже знакомый лязг зазвенел в ушах. На этот раз я разрубила зайцу живот прямо посередине, красно-бурый комок внутренностей медленно потек с валуна на землю.              — Лада… — Волот взял меня за запястье, но я отпрянула от него.              — Нет, стой! Ты сказал, нужна голова! — неизвестно откуда во мне с каждой секундой все больше разрасталась какая-то доселе неведомая первобытная жестокость, да и в принципе хотелось довести начатое дело до конца.              — Хватит уже, — Волот приблизился ко мне вплотную и вырвал рукоять топора из руки.              Прямо посреди волшебного луга из сказок валялся расчлененный заяц с выпущенными наружу кишками. Я в ужасе таращилась на картину, которую сама же и создала. Меня затошнило. Волот оставался бесстрастным, хоть и смотрел на меня как-то по-иному.              — Похоронить бы, — вздохнула я.              — Кого? — удивился он. — Зайца?              — Угу.              — Он был больным и старым, если тебя это утешит.              — Не утешит.              От внутренних органов животного исходил ужасный запах, мгновенно вызвавший рвотный позыв, который я не смогла сдержать. Отбежав к ближайшим кустам, я упала на колени и освободила себя от завтрака. Волот подошел сзади, и его руки мягко опустились на мою спину.              — Уйди, — буркнула я в перерывах между приступами рвоты. Еще не хватало, чтобы он мне волосы держал, пока меня выворачивало. Такого позора я точно не выдержу.              — Это всего лишь заяц, — сказал Волот и послушно отошел от меня на сажень.              Я вытерла рот листком и встала с колен, стараясь не смотреть в сторону валуна. Накидка сползла с моей руки, обнажив запястье, и взгляд Волота скользнул по золотому обручу, с которым я теперь не расставалась.              Грохот внезапно сотряс землю, из туч столбом полилась вода, размывая части тельца зверя по камню. Мы с Волотом отбежали назад, чтобы укрыться под густой листвой яблони. Он вытер кровь с лезвия топора о траву и убрал его обратно в мешок.              — Перун на твою жертву откликнулся, не иначе, — сказал Волот, и в небе, будто в подтверждение его слов, сверкнула длинная белая молния. — Давно уже грозы не было на отшибе.              — Великий жрец грозы боится? — усмехнулась я.              — Ты начинаешь разговаривать как волхв.              — Он на меня плохо влияет.              Я подпрыгнула, стараясь дотянуться до самой низкой ветки с мелкими, но аппетитными круглыми плодами золотисто-желтой окраски. Недолго понаблюдав за моими безнадежными попытками, Волот без труда сорвал оттуда яблоко и протянул мне.              — Спасибо, — мякоть была сладкой, но все же не такой сахарной, как у яблок той странной старухи.              Все насекомые в спешке попрятались от воды, тут же исчезнув с вершин травинок. Судя по беспросветному небу, дождь затягивался, стало сыро и зябко, воздух заметно потяжелел. Волот снял с себя накидку и надел на мои плечи, оставшись в рубахе. В его накидке я утонула, как в огромном одеяле.              — А ты?              — Мне не холодно.              Понемногу я привыкала к росту Волота, уже непроизвольно задирала голову, чтобы что-то сказать, и говорила громче. Он и сам в ответ стал наклоняться ближе ко мне, чтобы лучше расслышать.              — Хотел бы уйти из деревни? — поинтересовалась я. Меня давно терзал этот вопрос, и более удачного момента узнать ответ на него могло не предвидеться. — Ты ведь ходишь в тумане, если минуешь его, может, сможешь выйти в лучший мир?              — Нет, — Волот облокотился спиной о ствол дерева, отстраненно глядя вперед.              — Знала, что так скажешь.              — Зачем тогда спросила?              Я не ответила.              — Ты ничего не должен этим людям. Они тебе никто.              — Ты еще мала и многого не понимаешь.              — Так объясни.              Волот немного поерзал, как будто чесал спину о яблоню, и повернулся ко мне.              — У всех есть свое место в мире.              Как банально. Интересно, у Волота нигде не завалялся учебный свиток под названием: «Сборник предсказуемых ответов угрюмых жрецов»?              — И где мое?              — Рядом со мной, — после этих слов в груди моей что-то сжалось и затрепетало, но, оказалось, Волот имел в виду совсем другое, — под этим деревом.              Я разочарованно вздохнула. Не выходило у нас оживленной беседы. Дождь постепенно утихал, тучи уходили куда-то дальше в туман, а вот гроза оборотов не сбавляла. Между блеском молнии и громом сосчитать удавалось максимум до двух.              — Так жертва сработала? — уточнила я после очередного раската.              — Похоже на то.              — Какая разница богам, в каком виде принимать ее? Они ведь мертвы.              — Нет.              — Так они живы?              — Не совсем.              — Исчерпывающе, — я сорвала с земли ближайшую ко мне ромашку и стала выдергивать по одному белые лепестки.              — Что ты делаешь?              — Гадаю по ромашке. Боги мертвы. Боги живы. Боги мертвы. Боги живы. Боги мертвы, — в этот момент на соцветии остался всего один лепесток. — Живы! Ура!              Волот поднял глаза к небу в мольбе, словно безмолвно обращался к богам.              — Несносная… — вздохнул он, и уголки его губ дернулись. — Они слабы, и мы больше не можем рассчитывать на их покровительство. Волхв периодически слышит их голоса, но даже этого недостаточно, чтобы понять волю богов. Неужели не обсуждала это с ним?              — Нет, мы с Озаром обычно другим занимаемся, — ответила я и украдкой покосилась на Волота, ожидая реакции. Он и бровью не повел.              Наконец дождь совсем прекратился, над головами показалось бледно-синее небо, хоть и слабая сухая гроза все еще продолжалась где-то недалеко. Я со скучающим видом уселась на землю, скомкав под себя ткань обеих накидок.              — Не сиди на земле, она холодная.              Я недоверчиво фыркнула и просунула руку между травинок, потрогав пальцами землю. И правда ледяная.              — Надо идти, — сказал Волот, покинув наше укрытие.              Я поймала себя на мысли, что была бы не против стоять с ним у этой яблони до позднего вечера.

***

      Не успела я прийти домой и должным образом высушиться, как в дверь постучали. Гостя пошел встречать папа — на пороге стоял Богдан, отец Зоры, небольшого роста мужичок с добрыми глазами. Он нервно поправил указательным пальцем пышные усы и прошел в избу без приглашения. Отец помрачнел и пожал Богдану руку, насторожившись. Что-то внутри подсказало, речь сейчас пойдет обо мне.              — Разговор есть, Ратмир. Не самый приятный.              Я высунула нос из своей комнаты и стала внимательно слушать. Папа жестом пригласил непрошеного посетителя сесть за стол, и они опустились на скамьи друг напротив друга. Ратмир, как любой порядочный хозяин, предложил отобедать да выпить, но Богдан отрицательно замотал головой. Выглядел он сердитым и потерянным.              — Не до того сейчас… Зорка говорит, твоя дочка ей руку сломала, — хмуро сказал Богдан.              — Лада? — искренне возмутился отец, точно не поверил собственным ушам. — Ты что такое говоришь?              — Что есть, то и говорю. Вся рука синяя, да следы такие, как будто тисками сдавили. Говорит, твоя постаралась. Сам понимаешь, оснований не верить дочери у меня нет. Давай разбираться…              Несколько секунд папа молчал, тщательно обдумывая слова Богдана. Ох, и не поздоровится мне сейчас…              — Лада! — крикнул отец.              Я вздрогнула и помедлила перед тем как выйти, чтобы не выдать себя и не выглядеть так, будто подслушивала.              — Ты Зоре руку сломала? — строго спросил он.              — Нет, — я опустила взгляд в пол, стараясь производить впечатление как можно более невинное и безобидное.              — Да неужто ты думаешь, будто моя тростинка с твоей Зорой смогла справиться? — повернувшись к Богдану, развел руками отец. — Она у тебя девка крепкая, спуску бы не дала. А вот сдачи — обязательно.              Богдан хмыкнул и всерьез задумался. Друг подобрал правильные слова, которые ему явно польстили.              — И то верно, — кивнул он, оглядев меня с ног до головы. — Лада твоя больно тощая, как щепка, ручонки, вон, костлявые какие. Моя всяко крупнее и сильнее будет. Ну, если обманула Зорка! Приду, отлуплю!              С одной стороны, меня задели едкие комментарии в отношении моей фигуры, и еще больше расстроило то, что папа не заступился за меня. С другой — понимала, что сейчас, когда конфликт почти угас, лучше не молвить поперек слова и не подливать масла в огонь.              — Не горячись, — отец, почувствовав, что напряжение рассеивалось, похлопал приятеля по плечу. — Дело молодое, может, волхва юного не поделили?              — Правду говоришь, Ратмир! — смягчившись, Богдан встал из-за стола и пожал руку отцу. — Ну, здрав будь, не серчай за беспокойство!              Я облегченно выдохнула. Как только спина гостя скрылась за дверью, отец с подозрением обратился ко мне:              — Объяснишь?              Я стала обдумывать в голове наиболее правдоподобные версии произошедшего, в которых я ни в чем не виновата. Еще повезло, что Леля не разболтала своим родителям об ударе ярлыгой по лицу. С ее мамашей-истеричкой договориться бы точно не получилось.              — Повздорили мы. Зора споткнулась и упала на свою руку, а меня оклеветала.              Отец покачал головой. После смерти Вереи им с мамой совсем тяжело, а я для родителей, скорее, обуза, чем опора. Хоть папа и пытался отстоять меня перед обвинителем, разумеется, больше мне не доверял.              — Ступай к себе, — холодно сказал он, не глядя в мою сторону.              Почему-то все вокруг строили из себя таких несчастных, аж тошнило. Родители в один момент резко забыли о том, что я потеряла сестру, следом лучшего друга, который оказался ее убийцей, а теперь еще и близкую подругу. Может, я вообще несчастнее всех прочих, вместе взятых. Только я одна заслуживала истинного сочувствия, остальные — лишь каплю жалости.