Wicked game

      Профессор Пиксис неторопливо шел по дорожке школьного двора, придерживаемый под руку Карлом. Неспешная прогулка до машины давала возможность обсудить последние нюансы и немножко поговорить доверительно, о своем омежьем. Чуть позади них шел высокий подтянутый мужчина. Довольно длинные для альфы волосы были собраны на затылке в хвост, черный пиджак небрежно перекинут через плечо, удерживаемый двумя пальцами за воротник, серая рубашка облепила крепкий торс и развитые грудные мышцы. Даже на расстоянии чувствовалась его уверенная, сильная и властная аура.       Альфа беспечно обернулся, продолжая шаркать по дорожке спиной вперед, словно почувствовал, что за ним наблюдают. Сообразив, что этот нахал и правда сейчас их увидит, Леви резко задернул тюль и отвернулся, упрямо завязав руки на груди. Он хотел шикнуть на Ханджи, чтобы он тоже перестал пялиться, но знал, что это не поможет.       — Какой шикарный альфа, — мечтательно протянул сосед, продолжая балансировать на носочках, чтобы получше его разглядеть. — Кто это, Леви?       Ханджи повернулся, и в его глазах сверкнуло свойственное ему любопытство.       — Опекун мой, — неохотно бросил Леви. — Мистер Йегер.       — Это тот, которого Пират тогда покусал? — удивленно пролепетал Ханджи.       — Ага, — хмыкнул Аккерман и не сумел сдержать злой улыбки.       — Ох, ну и влетело же нам тогда от Брженки, помнишь? — посетовал Ханджи, продолжая крутиться и выглядывать в окно.       — Помню.       Леви хорошо запомнил тот день. Он, честно, не рассчитывал, что собака послушается его команды, но вид удирающего на всех парах самодовольного пижона был для него слаще меда.       — Какой красивый, с ума сойти, — театрально вздыхал сосед и мечтательно протянул. — И машина у него такая крутая.       — Ага, — раздраженно буркнул Леви себе под нос, — сытый и довольный.       За время, что они не виделись, голая, как нерв, неприкрытая ненависть маленького ребенка превратилась в глубинное, затаенное чувство, но своей силы не утратила. Леви всегда помнил о человеке, который сломал его жизнь. Он знал, что рано или поздно они встретятся. Даже представлял, как это будет. Как он, сильный и гордый, одним взглядом заставит подлеца повалиться на колени и во всем раскаяться. Но на деле…       На деле, встретившись с ним взглядом, Леви почему-то ощутил, как внутри все вздрогнуло и замерло, в груди расползлась колючая дрожь, а от запаха сырого, прелого леса закружилась голова. Он так растерялся, увидев Эрена через столько лет, что едва мог связать пару слов. А эти его липкие взгляды. Как бы Леви ни пытался укрыться от них то за Карлом, то за Брженкой, то за чашкой чая, он все равно чувствовал, как ядовитые зеленые глаза прожигают его насквозь, следят за каждым малейшим движением.       Отвратительно. Аккерман фыркнул под нос, решив, что больше не станет забивать себе этим голову. Подумаешь? Другое дело, что, кажется, наконец настало время что-нибудь предпринять. У Леви была идея, каким именно образом можно избавиться от Йегера, но один он бы не справился. Беззаботный вид этого самодовольного нахала очень разозлил его, подстегнув ненависть и решимость.       Поток мыслей прервал Ханджи, щелкнувший пальцами прямо возле носа. Леви метнул в него недовольный взгляд, но сосед-лучший друг только недовольно скривился, сморщив длинный нос. Эта гримаса означала: «Опять у тебя это дурацкое мрачное лицо? А ну завязывай». Леви и правда порой уходил в себя, не замечая, как начинает еще сильнее хмуриться и скалить зубы. Обычно в такие минуты он думал о том, как бы ему расправиться с Йегером.       Ханджи знал о его непростом детстве и старался не допускать, чтобы Леви долго пребывал погруженным в нехорошие мысли. Скривив сейчас лицо, он стал таким смешным, что Аккерман не удержался от усмешки. Добившись своей цели, Ханджи игриво пихнул его плечом и, взяв за руку, потянул за собой. Крутанувшись, он завалился поперек своей кровати и хлопнул по покрывалу, приказывая Леви последовать его примеру. Не долго думая, Аккерман плюхнулся рядом.       — Ха-а-ан, — протянул он спустя десяток секунд. — А твой отец уже вернулся из-за границы?       — Вернулся, — насмешливо фыркнул Ханджи, — у нас как политические передряги в стране начинаются, так отец сразу приезжает.       Мистер Зое, отец Ханджи, крупный бизнесмен, бо́льшую часть времени проводил за границей и дома бывал редкими наездами. Папа Ханджи либо ездил с ним, либо был очень занят своими делами, так что, как и Леви, Ханджи практически все, время жил в пансионе, уезжая только по некоторым выходным и праздникам, что, конечно, очень сдружило мальчиков.       — Слушай, — Зое вдруг поднялся на локте и повернулся к Леви, явно о чем-то вспомнив, — приедешь к нам в воскресенье? Родители устраивают маленький, семейный праздник. М-м?       Аккерман фыркнул про себя, зная, что в семье Зое «маленький праздник» — это светский прием минимум человек на семьдесят. Ханджи иногда брал его с собой на выходные или подобные праздники, и в доме лучшего друга Леви всегда рады. Он ничего не имел против приглашения, но вот перспектива «подобающе» наряжаться его расстраивала.       — А можно я костюм надену? — спросил Леви, добавив просяще-обреченных нот.       — Да хоть десять, — закатил глаза Ханджи.       Аккерман несильно пихнул его в плечо, за что тоже получил тычок в бок, и в комнате послышался дурашливый, мальчишеский смех двух друзей.       Ханджи, будучи представителем новой аристократии, уже привык, что всегда должен выглядеть элегантно и соответствующе своему статусу. Последние пару лет он даже сменил брючный вариант школьной формы на платье, которое ему очень шло. После пробуждения омеги тело Ханджи стало больше напоминать девичье, и при первом взгляде даже не сразу можно понять — он слишком женственный парень или мужиковатая девушка? Даже запах у Хани, как называли его только близкие, был двоякий: жасмин и грейпфрут, и сладкий, и горький.       Словом, приняв новую веру, Ханджи теперь иногда приставал и к Леви, заверяя, что с его внешностью стоит ему надеть что-нибудь более женственное, и все альфы в радиусе пары миль упадут к его ногам. Даже платье на выпускной заказывал не он, а Ханджи, перешерстивший ни один десяток каталогов и почти сведя с ума своим: «Смотри, как тебе это? А вот это? А у этого подол красивый, да? А это подойдет к глазам. Ну посмотри-и-и-и».       Ханджи так его достал, что Леви официально самоустранился от выбора, сказав, что полностью доверяет другу и наденет то, что он закажет. Осознание фатальной ошибки пришло почти сразу, но было уже слишком поздно. Ханджи, сверкая глазами, сделал заказ, платье пришло на адрес Карла, чтобы Леви не смог его вернуть, а сегодня оно наконец доехало до своего владельца. И, честно говоря, то, что выбрал Ханджи, повергло Леви в легкий шок. Но все же стоило прежде примерить наряд, убедиться, что он вопиюще неприличный, а потом уже придушить противного соседа.       Брженка еще хотела, чтобы Леви примерял его перед всеми. Нет уж. Сначала ему самому нужно взглянуть на себя в зеркало и в одиночестве, за закрытыми дверями в темноте пройти все стадии принятия. К тому же не хватало, чтобы и тот альфа тоже глазел на него. Чего он вообще так пялился? Да, Леви вырос, ну и что? Неужели он так сильно изменился, что его невозможно узнать?       Сев на кровати, Леви невольно поймал свое отражение в настенном зеркале и вгляделся повнимательнее. Такой же бледный, угрюмый, тонкий и низкий, что для омеги считалось не очень хорошо, ведь маленький рост может передаться детям-альфам, и тогда они не будут такими высокими и статными, как им положено. Вот беда-то. Порой Леви думал, что в этом мире слишком много условностей. Но чаще казалось, что ему не кажется.       Тряхнув головой, Аккерман потянулся и провел ладонью по волосам, не кстати вспомнив, как сегодня жадный взгляд альфы лизал его бритый почти под ноль затылок. Да, он больше не носил косы и послужил тому один довольно глупый случай. Однажды в классе третьем на уроке Ханджи сказал, что волосы имеют свойство накапливать память и энергию. Услышав об этом, Леви тут же взял ножницы и без сожаления отрезал под самый корень заплетенную косу, чем поверг в шок учителя и одноклассников.       Мисс Брженска была в полном ужасе, увидев короткие огрызки вместо длинных прядей своего подопечного, зато сам Леви ощутил некое облегчение. Сколько себя помнил, у него всегда были длинные волосы. Эта дурацкая коса была с ним и в ту ночь, когда не стало его родителей. Обкорнав ее, Леви надеялся, что хоть так избавится от части воспоминаний, от части себя прошлого.       А тем же вечером профессор Пиксис лично подправил прическу с помощью машинки. Андеркат с прямым пробором — стандартная стрижка для учеников военной академии, и бывший вояка не смог придумать ничего другого, кроме как подстричь Леви подобным образом. Что-то красивое из его обрубков вряд ли бы получилось, но новая альфийская стрижка юному омеге очень понравилась, и главное, что она ему очень шла.       С тех пор Леви всегда стригся одинаково, привлекая внимание нестандартной, грубоватой стрижкой, которая в умах учителей по началу совсем не вязалась с симпатичным омегой, но главное, что ему нравилось. Также и с вариантом школьной формы с брюками и жилеткой он расстаться не мог, даже когда повзрослел, просто потому ему так больше нравилось.       Общественные нормы не требовали, чтобы омеги одевались в исключительно женскую одежду, но всячески это приветствовали. Особенно это касалось омег, уже достигших половой зрелости и переживших первую течку. С этого момента они переходили из разряда детей в разряд взрослых и, главное, созревших для отношений и брака, а значит, должны больше уделять внимания своему внешнему виду.       В школе юным омегам пытались привить манеры и хороший вкус, воспитывая будущее украшение общества. Леви не жаловался на свою омежью долю и отрицать ее не собирался, но порой его раздражало, что в девяти случаях из десяти после слова «омега» звучало «должен». Омега должен быть хорошо воспитанным, скромным, изящным, аккуратным, терпеливым, понимающим, носить длинные волосы и желательно длинные юбки.       Частенько Леви хотелось спросить, а не слишком ли много общество требует от омег? Впрочем, от альф тоже требовали не мало. Вот и выходило, что вся система крутила шестеренками из зажатых и сдавленных рамками и правилами людей, которые должны играть по заданному сценарию. Меланхолично вздыхая, юный омега-подросток лет четырнадцати думал: «Грустно», но поделать ничего не мог, понимая, что и сам станет такой же шестеренкой, когда гормоны окончательно возьмут свое.       И тем не менее Леви предпочитал стричься также коротко и носить более мужскую одежду, надевая платья и юбки, когда другого выхода не было. В конце концов профессор Пиксис всегда ужасно умилялся с него, одетого в какое-нибудь простое светлое платье, и даже ронял стариковскую слезу, приговаривая: «Как же ты вырос, мой мальчик». Леви не жаловал женскую одежду, считая, что и так его маленькое, худое тело с головой выдает в нем омегу, но не мог не порадовать любимого профессора.       Если бы у него был дедушка, он бы и в половину не любил Леви так, как Пиксис. Старый профессор с первого дня пребывания маленького осиротевшего ребенка в его школе проникся к нему особым теплом, и с каждым годом это тепло становилось все сильнее. Тогда у Леви не осталось никого. Родители умерли, другой родни не было, а о своем опекуне он и слышать ничего не хотел. Маленький, одинокий, злой на весь этот чертов жестокий мир, который обошелся с ним так несправедливо.       Пиксис оказался первым, кто сумел найти к нему подход. Однажды ночью Леви улизнул из спальни и устроился на широком подоконнике в коридоре. Почти все ученики уехали на выходные домой, в пустых переходах царил мрак, за окном лил сильный дождь, а маленький омега плакал, прячась за темно-зеленой портьерой. Он остался совсем один, стены чужой, непривычной комнаты казались слишком темными, слишком высокими, а сверкающие молнии рисовали жуткие картины из теней.       Хотелось выбежать из комнаты, найти маму, прижаться к ней всем телом, почувствовать спасительную теплоту ее рук и знать, что он в безопасности. Но мамы нигде не было. Ее вообще больше не было. И где искать защиты, маленький ребенок не знал. Он сидел за плотной тканью в одной сорочке и чувствовал, как холод от окна касается его маленького тела. Так бы он и просидел всю ночь, роняя редкие, крупные слезы, если бы профессор Пиксис не услышал тихий плачь.       Леви думал, что его отругают и отправят в комнату, но старый омега только вытер его слезы шершавым пальцем, погладил по голове и сказал: «Ты знаешь, а я ведь тоже совсем один. У меня никого-никого нет. Ну а раз у тебя никого нет и у меня, значит, нас уже двое, а вдвоем не так страшно, правда?». Его глаза, обрамленные веером морщин смотрели так тепло и по-доброму, а запах вишни так мягко окутывал, словно пушистая шаль, что сердце мальчика дрогнуло. Профессор отвел его в свою комнату, напоил чаем и уложил в постель, укрыв мягким одеялом. Впервые с того дня, как умерли его родители, Леви смог крепко заснуть.       После они часто проводили вместе одинокие вечера, когда вся школа пустела и затихала. Профессор сидел в кресле и что-нибудь вязал, монотонно стуча спицами, а Леви читал ему вслух книги. Потом они пили чай и о чем-нибудь разговаривали. Пиксис рассказывал о разных странах, которые посетил в молодости, приукрашивая рассказы какими-нибудь фантастическими подробностями, в которые Леви нисколько не верил и каждый раз победно улыбался, вновь поймав профессора на лжи.       Также, как и Леви, школа заменяла Пиксису дом. После аварии, в которой погибли муж и два сына, он решил посвятить себя воспитанию детей и со временем дорос до директора и владельца частной школы. Он искренне любил всех своих учеников, но только Леви сумел хотя бы немного закрыть собой ту дыру в груди, которая даже спустя десятки лет не могла затянуться. А Пиксис, в свою очередь, помог маленькому мальчику, справиться с утратой, дав понять, что он не один, и окружив заботой и своим чуть приоткрывшимся запахом не просто вишни, но горячего вишневого пирога.       Леви был безмерно благодарен профессору за то семейное тепло, которое узнал рядом с ним. После Пиксиса Ханджи был вторым человеком, которого Аккерман подпустил к себе, а следующим, к его собственному удивлению, оказался Карл. После первого дня рождения Леви в новой школе омега стал приезжать один, продолжая стараться хоть как-то наладить контакт. Маленький мальчик выказывал ему неприязнь, потому что в его голове он был неразрывно связан с альфой, которого Леви ненавидел.       Сначала он все также стоял, отвернув голову, и односложно отвечал на вопросы, с какой бы стороны Карл ни пытался к нему подкопаться. Леви не доверял ему. Он думал, что стоит ему немного оттаять, и в следующий раз он обязательно возьмет с собой альфу, решив, что Леви все забыл и простил. Вот только маленький упрямец ничего не собирался забывать и тем более не собирался прощать.       И все же однажды он дал слабину и позволил Карлу подобраться ближе. А поводом стали те самые роликовые коньки, которые Йегеры подарили ему на день рождения. Леви мечтал о роликах, но у родителей не было денег, чтобы их позволить. Когда Йегеры стали покупать ему подарки и одежду, он упрямился, не желая ничего принимать, но какой у него, в сущности, был выбор? Нужно же было что-то носить. И вот однажды майским днем детская мечта Леви сыграла против него самого.       — Погода такая теплая в этом году, — как бы между делом сказал Карл, попивая чай из фарфоровой кружки. — Ты уже катался на роликах, что мы подарили тебе?       — Нет, — буркнул Леви, впрочем, уже привыкнув за полгода к приездам Карла и не испытывая такой неприязни, как раньше.       — Они тебе не понравились, — мистер Йегер даже не спрашивал, сделав напрашивающийся вывод.       Его голос стал таким тихим, а в глазах появилось столько грусти, что стало неловко. Улыбка Карла сразу померкла, губы досадливо поджались. Он так расстроился, думая, что их подарок не пришелся Леви по душе. Глядя на него, мальчик ощутил укол совести. Карл, в сущности, не сделал ничего плохого, ему не хотелось так разочаровывать его, поэтому Леви, чуть помявшись, решил сказать правду.       — Я не умею кататься.       — Ах, вот как, — Карл удивленно вскинул брови, словно эта мысль не приходила к нему в голову. Пару секунд задумчиво пожевав губу, омега поднял на Леви глаза и несмело предложил: — Хочешь, я научу тебя?       Леви молчал довольно долго, вглядываясь в теплые карие глаза и взвешивая все «за» и «против». Ему очень хотелось научиться, но и уступать он не хотел. В конце концов мысль о новеньких, блестящих коньках перевесила, и он медленно кивнул головой. А следующие пару часов Карл учил его кататься на пустующем школьном дворе. Наука оказалась совсем нехитрая, и Леви быстро уловил суть, все же успев заработать пару синяков.       Карл очень подбадривал его, стараясь не подходить слишком близко. Однако забывшись в водовороте новых впечатлений, Леви даже позволил несколько раз придержать себя за руку. А когда Карл сказал, что ему пора ехать, ощутил легкую грусть.       — Можно я навещу тебя на следующей неделе? — спросил мистер Йегер, мило наклонив голову.       Раньше он никогда не спрашивал разрешения, и Леви очень понравилось, что теперь омега поинтересовался его мнением. Однако он боялся, что в следующий раз Карл приедет с альфой и снова все разрушит. Но ведь он сказал: «Можно я навещу». Зацепившись за эту фразу, Леви решил дать ему один шанс и кивнул головой. У этого человека была какая-то мягкая особая аура, к которой невольно тянулись все, желая вдохнуть его тепло и аромат весенних цветов, и мальчик не стал исключением.       Карл не разочаровал его и приехал один через неделю, как и обещал. С тех пор они стали общаться все больше, а когда у Леви появилась тяга к рисованию, именно мистер Йегер поддержал его и подтолкнул в этом направлении, купив мольберт и карандаши. Оказалось, что у юного мистера Аккермана был весьма неплохой талант к рисованию, который с подачи Карла он начал развивать.       Именно благодаря Карлу, который поддерживал, договаривался о дополнительных занятиях, возил на выставки и мастер-классы, Леви нашел для себя занятие по душе и планировал поступать в архитектурный. С мистером Йегером в итоге у них сложились дружеские, вполне доверительные отношения. Всего один раз Карл сделал ошибку, когда уговорил своего сына приехать навестить Леви, считая, что все обиды в прошлом.       Альфа тогда приехал один, а они с Ханджи как раз играли во дворе с Пиратом. Как бы Леви ни нравился Карл, его сына он продолжал ненавидеть. Повзрослев, он не забыл своего обещания отомстить, данного самому себе и покойным родителям. И его не особо волновало, что все это время он жил исключительно за счет мистера Йегера. И жил, кстати, очень хорошо. Расплата за грехи, рассудил Леви. Просто Йегер чувствует перед ним вину, вот и пытается все исправить. Только мертвых не оживить, и никакие деньги не вернут утраченную семью.       В воскресенье, нарядившись в темно-серый костюм, Леви вместе с Ханджи отправился в особняк семьи Зое на маленький семейный ужин. Как он и предполагал, «маленький» означало светский раут на широкой террасе с мраморным полом под открытым небом с музыкантами, официантами, икрой и шампанским, а «семейный» означало самые сливочные сливки общества в количестве около ста человек. Ох уж эти Зое, так любят скромность.       Вечер проходил прекрасно, даже сам хозяин дома, одетый в элегантный голубой костюм, побаловал гостей, лично сыграв на саксофоне. Однако не вовремя хлынувший дождь взбудоражил всех гостей и слегка подпортил веселье.       — Господа, проходите в дом, — вещал хозяин дома, и гости, подскакивая из-за столиков, скорее бежали внутрь, чтобы не испортить наряды или прически. — Скорее, прошу в дом. Мальчики, быстрее, — мистер Зое поторопил самых важных людей — жену, сына и Леви.       Гости рванули по белой мраморной лестнице, и скоро почти все оперативно скрылись за стеклянными дверями, прячась от дождя. Мистер Зое шел последним, и Леви специально задержался, надеясь улучить секунду наедине.       — Хороший день сегодня, мистер Зое, — заговорил он, чтобы привлечь внимание и не дать подтянутому, но уже немолодому альфе зайти внутрь.       — Хороший, — искренне улыбнулся он, и Леви окатил запах лемонграсса. — Вообще люблю такую погоду — зелень, цветы.       За широким окном дома замаячил Хани, стуча в стекло и махая рукой, чтобы отец и Леви скорее заходили внутрь. При взгляде на сына мистер Зое еще больше расплылся в улыбке.       — Хани тебе показывал платье на выпускной? Я ему из Лондона привез, — слегка прихвастнул гордый отец.       — Показывал, — кивнул Леви, которого все больше снедало волнение, — красивое.       Немного неловко признавать, но сегодня Леви приехал сюда не для того, чтобы провести время с другом, а чтобы поговорить с его отцом. Кроме него никто не смог бы помочь в таком деле.       — Мистер Зое, можно с вами поговорить? Наедине, — прямо спросил Леви, пока столь удачная возможность не улизнула прямо из-под носа.       — Пойдем, — легко, даже беспечно согласился хозяин дома и привел юного омегу в одну из гостевых комнат.       Дэвид Зое находился сегодня в прекрасном расположении духа, и с его губ не сходила улыбка. Но продолжалось это ровно до тех пор, пока сидящий на диване и нервно сжимающий руки омега не озвучил свою просьбу. В комнате повисла давящая тишина и перемены в настроении альфы можно было уловить даже в его запахе, который наполнился горькими нотами.       — Вы обращаетесь не по адресу, молодой человек, — поучительно протянул мистер Зое.       — Да, — сипло выдохнул Леви и коснулся сложенными в замок пальцами лба, — я знаю, что так не делается, — его голос мелко дрожал от волнения и страха. — Просто я не знаю как, — омега повернулся к альфе, просяще заглядывая ему в глаза. — Вы мне расскажите, пожалуйста.       Кинуть громкие слова, будучи ребенком — это одно, осознанно принять решение — другое и совершенно иное — начать действовать. Леви было страшно решиться на этот разговор. Мистер Зое мог в сию же секунду выставить его из дома и запретить общаться со своим сыном, и тогда их семья и Ханджи будут для него потеряны. Но Леви просто больше не к кому было обратиться.       — Рассказать что? — насмешливо выгнув брови, спросил Дэвид, словно нарочно пытался заставить Леви говорить вслух то, что тот не хотел озвучивать.       — Ну… — нервно сглотнул омега, — как заказать и сколько надо денег.       Мистер Зое коротко усмехнулся и, достав из внутреннего кармана сигару, провел ее толстым боком под носом, вдыхая аромат.       — Ты хоть соображаешь, о чем просишь? — спросил он.       Его тон изменился, но в нем не было строгости, будто альфа не воспринимал глупого зеленого парня и его бредовые идеи всерьез.       — Чему вас в школе учат столько лет? — тоном недовольного родителя произнес он, и стало очевидно, Леви для него — глупый ребенок.       Ребенок, который не выучил элементарных вещей: что земля круглая, что дважды два ровно четыре, что предметы падают вниз, потому что на них действует гравитация, что нельзя убивать человека, даже если очень сильно этого хочется. Омега поник еще сильнее, а Дэвид между тем продолжал, словно пытался нарочно пристыдить юнца:        — Ведь ты лучший друг моего сына. Он любит тебя как родного брата.       Леви весь сжался и стиснул зубы, слушая, как его отчитывают. Он прекрасно знал, что так нельзя, и мистер Зое прав, но он не мог поступить иначе. Совесть, которую он ни раз пытался задушить, снова заскреблась внутри. У Леви было чувство, будто он только что предал семью, которая ему доверяла, предал лучшего друга.       — Да, — буркнул он осипшим голосом.       — Что «да»? — раздраженно бросил ему Дэвид и поднялся с кресла, на котором сидел.       Теперь Леви чувствовал, что он не на шутку злится. Просьба оказалась не розыгрышем, и мистер Зое, нервно расхаживающий взад-вперед, очень насторожился, не зная, кого на самом деле столько лет пускал в свой дом.       — А что вообще он знает о твоих планах? — спросил он, имея в виду Ханджи.       — Он ничего не знает.       — А что знает? — стоял на своем Дэвид.       Леви сжал подрагивающие пальцы и почувствовал, как к глазам подкатывают слезы. Он не думал, что разговор дастся ему так тяжело.       — Знает, что моя мама умерла в ту же ночь, как отца убили, и что с тех пор у меня никого нет, и я кричу по ночам, — честно ответил Леви, и контуры предметов перед глазами поплыли, смазанные стоящей в них влагой.       — Да, он рассказывал, — припомнил мистер Зое, будто бы слегка успокоившись, и задумчиво нахмурился, закуривая сигару.       — Ханджи говорил, что вы все можете, что у вас огромные связи, и вас все боятся, — почти плача быстро заговорил Леви, не зная, как убедить Дэвида помочь ему и заверить, что его сына это никак не коснется. — Хани мне тоже как родной брат, и я тоже…       — Вот только не надо, — прервал его альфа, — не надо по печени бить, хорошо? — похоже Дэвид считал, что мальчишка просто решил надавить на его главное слабое место — сына.       — Я и не бью, — буркнул Леви и шмыгнул носом.       Он и правда не собирался ни во что посвящать Ханджи, оберегая его от того темного, что есть у него внутри. Это дело только его, Леви, но сам он не справится. К кому еще обратиться, если не к бизнесмену, который явно водил знакомства в разных кругах? Там, где крутятся больше деньги, всегда есть место чему-то незаконному.       В комнате стало тихо, и в этой тишине отчетливо послышались заглушенные всхлипы. Леви давно не плакал, но сейчас никакими силами не мог остановить рвущуюся боль. Он боялся услышать от других, что он просто отбитый на всю голову псих, боялся лишиться дружбы людей, которые ему дороги, боялся, что если мистер Зое откажет, у него не будет ни единого шанса отомстить человеку, который не имел права жить.       Глядя на подрагивающие от рыданий, напряженные плечи, Дэвид медленно затянулся и почесал густую, хмурую бровь большим пальцем.       — Что, так его ненавидишь, да? — спросил он, и тон его вдруг наполнился неким понимаем.       — Он убил моего отца, — зло просипел Леви, перестав содрогаться всем телом.       — А ты точно это знаешь? — делая небольшие паузы между словами для весомости, уточнил альфа.       — Знаю.       Лицо юного омеги помрачнело, наполнилось холодом, а губы задрожали, но уже не от слез, а от злости. Глядя на него, Дэвид все еще видел ребенка, которого сильно обидели, и который никак не может справиться с этой обидой. Сделав шаг, альфа облокотился на спинку кресла, в котором сидел, и вгляделся в уставившегося в пол, зажатого в комок парня так, словно видел в нем что-то забавное.       — А вдруг не он, а? — с легким вызовом спросил Дэвид. — А вдруг он не виноват? Что тогда?       Леви сильнее сжал челюсти, и его губы пересекла недобрая, ядовитая усмешка.       — Все всегда говорят, что не виноваты, — саркастично бросил он, но тут же снова посерьезнел. — Я когда подростком документы получил, сразу заявление написал прокурору. Требовал разобраться и наказать убийцу. А мне показывали документы, выводы служебного расследования, — Леви чувствовал, как распаляется от вновь захлестнувшего гнева, бросая слова быстро и зло. — Полицейские расследовали дело полицейского и пришли к выводу, что полицейский не виноват! Вооруженное сопротивление, несчастный случай, ну конечно! — кинул он, что тогда, что сейчас не веря ни единому слову из официальных рапортов.       Леви был в ту ночь в комнате. Он своими собственными ушами слышал, о чем говорили полицейские. Он слышал, что сказал тогда еще молодой альфа наедине своему напарнику.       — Словами все можно объяснить. Оправдать нельзя, — продолжил Аккерман, немного успокоившись. — Я десять лет об этом думал и давно все решил. Я к вам за помощью пришел, потому что мне обратиться больше не к кому. Не хотите — не помогайте.       Леви не смотрел на Дэвида, зато альфа бросал на него внимательные взгляды. Его история была весьма занимательной и, честно говоря, очень печальной. Но последние слова оборвали всякую надежду Дэвида на здравомыслие мальчишки. Если мистер Зое не поможет, значит, он обратится к кому-нибудь другому и непременно вляпается, куда не следует, в погоне за своей праведной местью. Глупый ребенок.       — Десять лет думал — это хорошо, — протянул Дэвид и шумно вздохнул. — Еще подумай. Не торопись.       С этими словами он вытащил из пиджака ручку, кинул на низкий столик салфетку и принялся что-то писать. Выведя ряд цифр он поднял салфетку к самому лицу омеги, на щеках которого блестели влажные дорожки.       — Что это? — хрипло спросил Леви.       — Если не передумаешь, позвонишь по этому номеру, скажешь: «Регистрация на рейс», с тобой свяжутся, — впервые за весь разговор Дэвид говорил серьезно.       — Мне говорить, что я от вас или нет? — тихо прохрипел Леви, принимая салфетку и не веря, что все происходит наяву.       — Им все равно, от кого ты и кто ты. Запомни номер и сожги бумагу. Один звонок — один заказ, номера меняются.       — Спасибо, — прошептал Аккерман, сжимая в кулаке салфетку.       — Спасибо за что? — развел руками мистер Зое, намекая, что в случае чего будет категорически отрицать свою причастность. — Я ничего не знаю.       Глядя на то, с какой решимостью омега сжимает несчастный кусок бумаги, Дэвид только покачал головой.       — Ты просто больной на всю голову, мальчик, — сказал он и вышел из комнаты.       — Да, — шепнул Леви, чувствуя дрожь облегчения и злорадную радость, — все так и есть.       Он, правда, больной, если решился на такое. Но как еще ему поступить, если человека, который виновен в смерти его отца и отчасти матери, никаким иным способом нельзя наказать? Законы и правосудие Леви не помогли, теперь ход только за ним. Он надеялся на помощь мистера Зое, но до конца не верил, что тот и правда согласился. Странное чувство нереальности оглушило его, и в этот момент почему-то пусть всего на секунду, но он отчетливо ощутил в носу запах мокрой хвои и свежих иголок. Запах Эрена Йегера.