Тоска судного дня

Он широко открыл глаза, машинально вскинулся телом вверх и закричал что есть мочи. На этот раз Рауль не успел сесть и закрыть лицо руками — те резко потянули его назад. Что-то очень неприятно резануло по запястьям. Сощурил глаза в полумраке и повернул голову на бок. Его привязали к изголовью койки какой-то простыней. Рауль упал затылком обратно в пуховую подушку, закрыл глаза и сипло завыл. Через несколько минут он почувствовал, как теплая рука касается груди. Лицо расслабилось, сладкая нежность растеклась от сердца к конечностям. В черноте закрытых глаз показался образ. — Егор… миленький, Меленин, прости меня, пожалуйста, — образ молчал. Кудинов открыл глаза. — Блять, Рафик! Сука, руки от меня убрал, гондон! — он замахал, как выяснилось, непривязанными ногами. Рука отстранилась, а смутившаяся фигура даже забыла дежурно поправить свое имя и просто молча на него смотрела. — Какого хуя ты творишь, блять? — вскрикнул Руаль и сразу же осекся. Понизил голос и процедил сквозь зубы, — И почему я, сука, привязан? — Ты так кричал, мне жалко тебя стало, во-о-оут. — А это, блять? — снова шикнул Кудинов, дергая головой к спинке койки. — Ты подскакивал раза два за ночь, хе-хе, чуть в окно не прыгнул, — Рахмил улыбнулся, — вот тебя, дурака, и привязали. — Чего это сразу дурака? — А умным пацаны не нравятся! — Рауль услышал, как тот мычит, показывая в темноте язык. — Ты че, охуел совсем, Рахмиль Никитич? — А кто такой Егор? Мама моя, что ли? Мою маму не Егор зовут, — насупился сосед. — Он… — Рауль слегка мотнул головой и задумчиво уставился в отражавший больше всего света ночи потолок, — Он для меня… как для тебя твое имя, понял, Ра-а-афик? Тронешь его ещё раз — разжалую тебя, мудака,, до Рафа или, сука, рычать просто начну! — проговорил он со сжатыми зубами, чтобы не сорваться на крик. — Ой, блин… Ну, ты даёшь. Надо было говорить сразу, что он — твоё имя… Я вот сразу про своё сказал. Рауль вздрогунл. Эту навязчивую в последнее время мысль, пусть и в такой странной форме, вслух он услышал впервые. А кто он ему в действительности? Видимо, его вечная расплата. А может, совесть? Они же вроде обоюдно стрелялись, а теперь он его каждый раз наказывает во сне, как будто и сам не предложил. С другой стороны, он жив, а Мел уже нет… Может, хотя бы во сне получится с ним поговорить в следущий раз, но как? Этой ночью вообще было как-то особенно люто. Кудинов ничего толком и не сказал, как его уже драли когти, причем куда дольше обычного. Уж лучше бы просто паралич. Уже наступило раннее утро. Рауль прочитал еще несколько глав, пошатался по блоку и набрел на дежурного за одним из столов у стены. — Ну что, Кудинов, все так же трясет? — Ага, а таблеточек нет никаких? — Да какие таблеточки, — он вздохнул, — снотворное тебе не поможет, а галоперидол — не твой случай. Ты же не шизофреник, Рауль, — врач поднял голову от журнала и посмотрел на него, — Они двумя этажами ниже. — А Рафик? — А Рахмил Никитич не буйный, крикливый просто. Да и ты тоже у нас теперь не тишайший. Психолога бы тебе, понять, в чем причина этой твоей тряски. — А цена вопроса? — А этот вопрос бесценен, — он усмехнулся, а Рауль нахмурился, — в том смысле, что нет у нас пока, в силу определенных обстоятельств. Как отлежишься тут — найдешь в городе хорошего. Даже дешевле выйдет.

***

Потерянно бродил по коридорам, погруженный в мысли. — Единиться с природой, значит… Что-то бормоча себе под нос, он подошел к большому горшку. Из того торочал ветвистый фикус, может даже Раулев ровесник. — Извините, я подсяду? Кудинов молча постоял несколько секунд и сел на стул рядом. Провел пальцем по стволу и положил руку на землю, мокрая. Ничего, как ни странно, не произошло. Наверное, все-таки горшочные растения — это не кустики в пустыне. Дон Хуан в дурке не лежал. — Бред какой-то. Отряхивая руки, он зашел палату, там уже ждали. Отец снова молчал, как будто вчера ничего не было. Социальный голод, организовываемый родственниками, в рейтинге моральных издевательств шел сразу за гипперреалистичными снами. Молча подписали бумажки: доверенность юристу, две дарственных, двустороннюю гарантию на сохранение квартиры — отец с барского плеча оставил двушку на окраине Симферополя. И, конечно, куда более по-отечески лишил всего непосильно нажитого долгими стройками и переговорами с подрядчикам. В горле стоял ком с прошлого разговора. По сути, тогда он просто пришел, наорал, обвинил в убийстве. Да и ладно, если просто в убийстве, а тут в убийстве Егора. Потом правда сразу же напомнил, что Рауль должен сказать спасибо судьбе, ведь у будущего мэра не может сын сидеть ни за убийство, ни за изнасилование. Вроде поэтому все уже порешали. Легко догадаться, как, если одна из дарственных на Бабич-старшую. Под страхом повторного такого давления уже не во сне, а наяву, легче было просто подписать, а по выписке исчезнуть. Стас снова все перепроверил и постучал стопкой бумаг по низкой тумбочке. Оставил привезенный для сверки паспорт Рауля на кровати и вышел так же молча, как вошел. Кудя еще постоял в палате, намереваясь что-то сказать, но тоже направился к двери. — Ну не злись на меня… пожалуйста? Илья развернулся и с неподдельным удивлением посмотрел на брата. — Я не хотел… Вообще жаль, что все так получилось. А теперь уже даже не смогу ему ничего сказать, не извинюсь, так пусть хотя бы перед тобой. Рауль шмыгнул носом. Илюша все еще молчал. — Он снится мне каждый день, понимаешь? Я так не могу, — Он схватился за голову и сильно зажмурился. Брат ничего не ответил, уже было неважно, не находил ли тот слов или просто испытывал слишком сильное отвращение. Рауль тяжело выдохнул, отвернулся к стене и, поджав колени, беззвучно заплакал. Перед дверью сначала хлопнула тумбочка. Взяв себя в руки спустя какое-то время, Рауль развернулся и обнаружил в ящике белый окровавленный платок.