Тоска судного дня

За последнюю неделю многое поменялось. Отцвела сирень. Стало совсем жарко. Что-то осталось без изменений: пластичности, например, не прибавилось. Все, кроме редкой неуклюжей ходьбы вразвалку, давалось с большим трудом, даже открыть окно палаты Мел сам еще не мог. Каждый раз на помощь приходила медсестра: устало ему улыбалась и тянулась к высокой форточке. Из-за корсетов бросало то в жар, то в холод, а просить ее по нескольку раз было очень стыдно. «Ну, Егорка, ты как девочка, ей богу, определись, чего ты хочешь» на автомате проговаривала она, а в последний раз, выходя из палаты, добавила смешливое «Или ухажера себе найди, чтобы форточки тебе открывал». Остальные работники отделения перед ним явно лебезили, особенно это чувствовалось сразу после визита Стаса. То ли он всем так хорошо платил, то ли всем просто хотелось добиться расположения нового мэра. А она никогда не боялась сказать «лишнего», хоть и была очень доброй. Еще когда реабилитация только начиналась, заставляла его есть, а потом уже насильно вытаскивала под руки на «прогулки» по палате, чтобы мышцы не атрофировались. Сны не прекращались. Мел испробовал несколько разных методов борьбы и уже смирился с полной неотвратимостью смерти в каждом из сценариев. От этого в целом стало легче. И думать над новой стратегией, и существовать наяву. Настолько, что за несколько прошедших дней даже без лекраств вставалось и ходилось проще обычного, а может, он просто себя в этом убедил. А толку заламывать руки от горя, если так и так умирать? Надо просто получать удовольствие от того, что есть. Лучше пока не будет. Это Егор понял, проведя уже достаточно много времени в одиночной или, по версии Стаса, «персональной» серой палате. Ведь прошел уже месяц, а может целых два: он научился заново ориентироваться пока только в ближайших нескольких днях. Ведь там ничего нет. Смерть и все, темно и пусто. Даже не темно и не пусто, а просто никак. Не все равно ли будет, что там болело и куда отдавало? Ну вот. Можно, конечно, было бы предположить, что его настоящее существование тоже есть сон, просто куда более долгий, и каждый раз после смерти он будет просыпаться в еще одном таком мире, а засыпая видеть снова всю эту жизнь. Думать тоже еще было слишком сложно, поэтому Мел просто рассматривал зеленые кроны в окне и грелся под поздневесенним солнцем. Казалось бы, тот же корсет, те же симптомы, но жизнь как будто другая, более радостная. Ну подумаешь, боль. Ну да, больно, но ничего ведь не поделаешь, а толку тогда про нее вообще думать. Ночные трипы превратились из мучительного наказания в подобие игры. Особенно когда стало невыносимо скучно в полном одиночестве. Начались экзамены, и его стали навещать намного реже. Выручал только телефон. Уже который день Егор с нетерпением ждал прихода вечера, ужинал, ложился на кровать и начинал продумывать новую стратегию. Он уже и бил, и пытался убежать, усерднее смотря под ноги, и даже думал взять обманом — как-то переговорить. Наполненный до отвала вечерней кашей с компотом, он перебирал идеи в голове и невольно сваливался в дрему. Не хотелось вырубиться раньше времени без четкого плана, иначе сон будет насмарку и придется ждать следующего дня. Он прикрыл глаза, тело ощущалось достаточно странно. Голова кружилась так, как будто он качался на больших качелях или падал вниз, вращаясь в воздухе. Эта иллюзия сознания случалась с ним еще в дестве, особенно если он засыпал на боку или на животе. Больше Егору нравилось падать, в этом было какое-то щекотливое чувство свободы, которого тем более не хватало сейчас, когда половину тела стягивали повязки. А ведь там тоже все падает… Проскакивала однажды мысль просто подождать и упасть следом за землей, но несколько недель назад это казалось таким страшным и совершенно невыносимым. А теперь? Есть ли смысл бояться? Резонно подметил, что встань он просто на месте, его сразу подхватят и потянут наверх. Решил спрятаться и уже так дождаться, как земля уйдет из-под ног. Только осознав себя во сне, он сбавил скорость бега, в удобный момент нырнул под какой-то куст и сгруппировался. Рауль все еще что-то повторял в отдалении, с выверенными одинаковыми паузами, как записанный на диктофон. Через считанные секунды голос приблизился, вместе с ним к Мелу подползли трещины. Мгновение — и земля рассыпалась под коленями. Он полетел вниз, расставив руки и ноги. Здесь свободное падение ощущалось еще реальнее и не на шутку захватывало. Рассекаемый лицом прохладный воздух формировал порывы ветра, те в ответ поглаживали его щеки и пркрытые глаза. А сколько так надо падать? Получается, он в какой-то момент провалится и умрет, а значит, проснется среди ночи? Вот этого Мел не предусмотрел. Безразличие к боли — это хорошая затея на словах, но вставать и существовать без таблеток до утра будет невесело, даже со всей силой самовнушения. Резко стало совсем темно. Наверное, все? Егор открыл глаза. Но перед ним был не потолок палаты, а все та же полоска земли, трава синего цвета, розовое небо, облака. Он просто переместился дальше на тот участок, что еще не обвалился. Мел опустил глаза на руки, все его тело странно мерцало. Он повертел ладонями, мерцание не проходило еще несколько секунд. Как только оно прекратилось, в спину врезался рычащий комок шерсти и сбил его с ног. — Ну сколько тебя можно искать, мышонок? Я так не играю. Егор был схвачен в охапку, и они полетели вверх. Как тот снова ни пытался сопротивляться, все повторилось. Правда, в этот раз кровожадней. Рауль почти больше не говорил, только часто и заутробно рычал или выл, движения его тоже были куда более резкими. Никто теперь не уговаривал, не лез с поцелуями. В какой-то момент Рауль замахнулся обеими руками, но Егор смог их поймать, в моменте поражаясь своим способностям. Посмотрел на раскуроченное лицо напротив. Попытался было развить успех, удержать хватку и что-то сказать, но вдруг из черной пасти хлыстом вылетел длинный язык, заостренный на конце. Так же резко, даже не целясь, язык пролез через его зубы, неприятно царапая полость рта. Мел отлично чувствовал, как в нем что-то рвано двигается, выскабливая изнутри стенки то ли пищевода, то ли дыхательных путей. Бороться уже не получалось, руки вновь опустились вниз, и последнее, что он запомнил — как язык вылетает наружу и тянет за собой фонтан крови с непонятными сгустками, уже даже не напоминавшими органы.