Фанфик года

Танкисты со странами-врагами прошли уже достаточно, оставив полуживого ЛГБТ валяться на земле. Они находились на полпути к дому Союза. На улице, к счастью, никого не было. Можно спокойно всё обсудить и выяснить, что случилось. – А теперь скажите мне, пожалуйста, – угрожающе начал Союз. Он всё ещё шёл рядом с Рейхом, а танкисты следовали впереди. – С какого вы ушли, не предупредив нас, и с какого вы вообще попёрлись к этому... Он задумался, решая, как бы помягче назвать ненавистную организацию. – Zu dieser ficken Abschaum, (К этой ёбаной мрази,) – зло процедил сквозь зубы Рейх, впившись ногтями в рукав своей чёрной формы. Обычно, если какой-нибудь идиот решался упомянуть при странах-врагах всем известную пару, то ограничивался только прозрачным намёком. Это Рейх с Союзом ещё могли, хоть и скрипнув зубами, проигнорировать. Но уж точно не прямо поставленное предложение! Да ещё и от кого? От "ёбаной мрази"! – Мы не хотели прерывать ваш "очень важный спор", – ответил Ивушкин, вложив в последние три слова весь сарказм, который только можно. – А этот... Мы с Ягером его специально не искали! Он сам пришёл. Бывший штандартенфюрер кивнул. Ему было довольно досадно, что из-за какого-то "хмыря", так как, кто это, танкисты пока не догадались, пришлось разрывать бесконечно приятное и длительное прикосновение с Ивушкиным. А заново начать было не так уж и просто: это надо сначала решиться, потом... Не люблю все эти мысли, но мне нужно было это показать. Справедливости ради, никто из танкистов пока не допускал у себя в голове каких-то прям запретных желаний. Да и то, что они испытывали друг к другу, оба искренне считали не больше, чем просто симпатией и уважением, как к достойному сопернику и другу. – А кто это вообще? – поинтересовался Ивушкин у стран-врагов. Рейх с Союзом поморщились и упорно ждали, пока кто-нибудь из них начнёт говорить. Наконец, коммунист недовольно сказал: – Очень хреновая жертва аборта. Можешь у России спросить, или у кого-то другого. Они вам с Ягером всё расскажут. Ивушкин сначала правда поверил, что незнакомая организация – жертва аборта, и уже хотел спросить, откуда здесь аборты, если беременности нет, но вовремя понял, что Союз просто так выразился. – Жертва аборта, – Рейх пробовал название на вкус. – Звучит неплохо. И к его мозгу, которого явно нет, очень подходит. Ну, ЛГБТ, кажется, и правда умом не блещет. Какая нормальная страна прямо будет говорить, да ещё и спрашивать что-то о СовоРейхе у Союза и Рейха? Поиздеваться решил? Что ж, у него получилось, но цена его сейчас вряд ли устраивает. – Vielleicht können wir das untersuchen? (Может, мы займёмся расследованием?) – наконец, вспомнил Ягер. – Und was machst wir jetzt? (И что нам сейчас делать?) – вопросом ответил Рейх. – Gesichtslos erhält eine Bestätigung für die Version, also müssen wir nur bis morgen warten. (Безлицай добывает подтверждение для версии, так что нам остаётся подождать до завтра.) – Nun, zu Beispiel machen Sie eine andere Version. (Ну, например, заняться другой версией.) – Какой ещё "другой"? – с интересом вмешался Союз. – У вас с Ивушкиным всё-таки есть какая-то своя версия? Ягер покачал головой. – Nein, – сказал он. – Aber der Mörder könnte auch ein Land sein, und die Gesichtslosen haben nichts damit zu tun. (Но убийцей может также оказаться страна, и безлицаи будут ни при чём.) – Тут настолько мало улик, что может быть абсолютно всё, – с нотками раздражения в голосе заметил Союз. – Но если начнём проверять страны, то первым будет Третий Рейх. – Мы же вроде сразу решили, что я не виновен! – не замедлил с реакцией Рейх. – Мне это совершенно не нужно. Если бы убийцей был я, то первой жертвой стал бы ты. – Я не сомневаюсь, – с издёвкой ответил Союз. Ивушкин, предчувствуя новые и продолжительные выяснения отношений, закатил глаза. – Но, если ты не знал, некоторые до сих пор подозревают тебя. И их довольно много. И это они ещё не знают про то кровавое пятно. У тебя вообще алиби есть? – с подозрительностью спросил Союз. – Представь себе, я не убивал безлицаев вместе со странами в подворотне, – язвительно ответил Рейх. – А сидел дома. Я с этими долбаными ранами вообще старался никуда не выходить и ничего не делать, – страна-ариец невольно поднял руку к повязке на шее, которую он планировал накладывать ещё пару дней на всякий случай. Ивушкин отошёл подальше от страны-нациста. Компания дошла до ворот дома Союза, но заходить не стала, оставшись стоять возле стенки и продолжать разговаривать. – Подтвердить это кто может? – продолжал допрос своего напарника Союз. – Ну, Германия и Ягер, наверное. Союз вопросительно взглянул на Ягера. Тот лишь пожал плечами и врать не стал: – Als ich spät abends zurückkam, waren Straßenschuhe Dritten Reichs zu Haus, also er auch. Aber das heißt nicht, dass er könnte nicht nachts ausgehen. (Когда я вернулся поздно вечером, уличная обувь Третьего Рейха была дома, следовательно, и он тоже. Но это не значит, что он не мог выйти на улицу ночью.) Союз со всё большей подозрительностью перевёл взгляд на Рейха. Страну-арийца это уже немного заколебало: – Я вам так же могу по сто преступлений пришить, – зло сказал он. – Если думаешь, что убийца я, – проязвил Третий, обращаясь к Союзу. – То можешь выбирать себе более нормального детектива, а меня отправлять в тюрьму... Рейх хотел продолжить свою трагичную, но издевательскую и язвительную тираду, уже представляя у себя в голове, как красочно описывает все подробности способов убийств, которые ему придётся испытывать на себе. Но Союз не дал ему так разогнаться: – Ладно, всё, не психуй, – фыркнул он, открывая ворота. – Это обычно ничем хорошим не кончается. Найдём мы тебе алиби. – А почему мы его правда послать не можем? – прошептал ему Ивушкин. Он уже не испытывал к Третьему Рейху такую лютую ненависть, как при первом знакомстве, но какая-никакая неприязнь осталась. – Потому что, если мы пошлём Рейха, то придётся послать и Ягера, – спокойно ответил Союз вслух, пропуская танкистов вперёд, во двор. Он знал, что Рейх прекрасно услышал сказанную шёпотом фразу Ивушкина. – А.. как эти факты вообще связаны между собой? – возмутился Ивушкин. От Третьего избавиться хотелось, но уж точно не от Ягера. – Тебе что-то непонятно в том, что сказал Союз? – с презрительной усмешкой Рейх проскользнул во двор к коммунисту и направился к дому. – Приказы не обсуждаются. СССР закрыл ворота. Теперь страны и танкисты поменялись местами – Рейх с Союзом дошли до входной двери впереди, а Ягер с Ивушкиным – позади. И вот они снова в той самой знакомой комнате для обсуждений. Итак, они впервые хоть что-то выяснили, связанное с расследованием. Убийца – не Третий Рейх. Но это не точно. Да ладно. Кто-то вообще на него думал? Правда то, как они это выясняли, больше было похоже на обычные разборки. Нет, ну а чего я, собственно, ожидал? Что две страны-врага, никогда не занимавшиеся расследованиями и детективами, будут вести себя, как Шерлок Холмс? Или детектив от Агаты Кристи? Даже не знаю, как Рейху пришла в голову идея с серийным убийцей... – Так... – выдохнул Союз, усаживаясь в кресло и приставляя два пальца к переносице. – То есть вы думаете, что убийца всё-таки страна? – Das glaube ich nicht, schätze ich, (Я не думаю, я предполагаю,) – поправил Ягер. – И зачем я тогда версию с восстанием проводил? – задумчиво спросил в пространство Рейх. – Рейх, никто не говорит, что твоя версия – фигня... – раздражённо начал Союз. – Ты же и говорил. – Я?! – Да блять! Вы можете хотя бы две минуты не выяснять свои отношения?! – сорвался Ивушкин. Союз с Рейхом посмотрели на него такими красноречивыми взглядами, что лишних слов было не нужно. Но советского танкиста уже понесло, и никто и ничто остановить его не сможет, пока он не закончит. У него полностью отключился инстинкт самосохранения. – У нас здесь, блять, убийство, – зло говорил Ивушкин. – И оно для этого мира – очень редкое явление. И маньяк, который и убил страну, до сих пор разгуливает по улицам города. А вы, вместо того, чтобы заняться делом, страдаете хернёй и постоянно ругаетесь. Страны-враги молчали и ждали продолжения, в упор глядя на танкиста. Они уже поняли, что Ивушкину просто надо выговориться, и всерьёз его заявления не воспринимали. – Я ещё понимаю – Рейх, но, Союз, ты-то зачем все эти споры поддерживаешь, вместо того, чтобы заниматься расследованием?! – Ивушкин был близок к тому, чтобы сорваться на крик. – И это – страна, за которую я всё это время воевал?! Брови Союза стремительно полетели вверх. Он не совсем понял претензию Ивушкина. А тот тем временем не останавливался: – У меня уже складывается ощущение, что единственный нормальный человек здесь – это Ягер. И, возможно, тот безлицай по имени Макс. Почему вообще на места детективов поставили именно вас?! – Это спрашивай у ООН, – довольно холодно сказал Союз. Обычно, упоминание безлицаев, да ещё и в хорошем свете, на Рейха действовало, как красная тряпка для быка. Но на сей раз он промолчал. Ему было интересно, до чего же в конце концов договорится Ивушкин. – Сука, если тот маньяк меня сейчас слышит, – игнорируя всё, продолжал свою тираду Ивушкин. – То пусть следующими жертвами будут Третий Рейх и СССР. Может, тогда, с новыми нормальными детективами, расследование, блять, хоть на миллиметр продвинется, – в голосе послышалась горечь. – Ивушкин, ты не охуел? – поинтересовался Рейх. – То есть, по-твоему, мы никуда не продвинулись? Ответом ему стало молчание. Ивушкин вспомнил, кто сейчас перед ним, и решил хоть немного включить свой инстинкт самосохранения. Правда, ни о чём, сказанном ранее, он не жалел. – И вообще, – преспокойно продолжил страна-ариец. – Это наше с Союзом дело: когда ругаться, как ругаться и ругаться ли в целом. То, что Ягер здесь единственный нормальный человек – не спорю. Потому что ни тебя, ни остальной твой экипаж я к адекватным людям отнести никак не могу. Остальные жители Кантрихуманс, если ты забыл, не люди, а страны в человеческом обличье. Ивушкин скрипнул зубами. Рейх снова начал неслабо его бесить. Кажется, назревал новый и обещающий быть довольно громким конфликт. Но ему не суждено было случиться, так как Ягер, слегка подняв тонкие тёмные брови, спросил: – Vielleicht können wir mit der Untersuchung fortfahren? (Может, продолжим расследование?) На удивление, на него никто злобно не накинулся. Ивушкин продолжал прожигать Рейха полным ненависти взглядом. Союз достал пачку сигарет. Без слов предложил одну врагу, чтобы было чем заняться, вместо ссор. Страна-ариец принял её, подождал, пока Союз подожжёт сначала свою, а потом и его сигарету, и они оба закурили. Помещение наполнилось запахом табака. – Наверное, сначала надо проверить алиби у стран, которые в недавнее время враждовали с Египтом, – спокойно сказал Союз, оторвавшись от сигареты и теперь теребя её в пальцах. – Ты не знаешь, с кем она не ладила? Вопрос предназначался Рейху. Тот лишь пожал плечами, вытащил сигарету изо рта и выпустил облачко белого пара. – Я не слежу за всеми существующими странами, – ответил он. – Позвони ООН, спроси у него, – посоветовал страна-ариец. Чертыхаясь, Союз вышел в коридор, доставая телефон из кармана. Рейх еле слышно фыркнул. "Выходить из комнаты только для того, чтобы позвонить организации и попросить список врагов убитой страны? Вроде в помещении никого постороннего нет. Не мог здесь поговорить, что ли?" – так думал страна-нацист. Меньше, чем через минуту, Союз вернулся в комнату. – Это пиздец, – сказал он, стоя в дверях. – Она, кажется, почти ни с кем не враждует. Мне ООН ничего нормального ответить не смог. Она только с Турцией немного напряжённо общается, и то не точно. – То есть как это – "не точно"? – спросил Ивушкин. – ООН, я так понял, у вас какой-то главный, и он не знает, какие страны враждуют друг с другом? – Видимо, не знает, – скептически ответил Союз. – Не думаю, что нам сейчас нужно всей толпой отправляться к Турции... – Warum nicht? (Почему нет?) – поинтересовался Ягер. – Потому что кое-кто уже начал замечать, что мы с Рейхом часто ходим вместе, – начал Союз, подходя к своему креслу и усаживаясь на подлокотник. – А мы не очень хотим, чтобы кто-то знал о расследовании. Это может навести лишнюю панику. Страна-ариец кивнул. – Und wen werden wir zu die Türkei schicken? (И кого мы отправим к Турции?) – спросил Ягер. Обычно после таких вопросов на задание посылают именно того, кто решился спросить об этом. Но бывшему штандартенфюреру несказанно везёт. – Я предлагаю отправить того безлицая, которого ты, Союз, зачем-то оставил в живых, – подал голос Рейх. – Может, хоть в чём-то пригодится, – послышались нотки скептицизма. – Пусть скажет, что это чистая формальность. Если будет проверять безлицай, то, возможно, Турция даже поверит. – Не такая уж и плохая идея, – задумчиво ответил Союз, постукивая пальцами по части подлокотника кресла, на котором сидел. – В принципе, это не должно занять много времени. На том и порешили. Макс неслабо удивился, когда его оторвали от исследований и сказали выйти на улицу. Первая мысль, которая промелькнула у него в голове, была о его собственной смерти. Ведь, почему бы двум странам-врагам не решить, что безлицай им больше не нужен? В глазах помутилось. Он спустился со второго этажа, где работал, на каменных ногах, которых практически не чувствовал. Макс не являлся патриотом безлицаев, ему куда больше хотелось сохранить и прожить более менее спокойную жизнь. Именно поэтому он выбрал работу учёным: мозг есть и даже в чём-то разбирается. Хотя учёные, как раз-таки, в случае чего, будут нести бо́льшую ответственность, чем какие-нибудь охранники. Но так как в лаборатории уже на протяжении многих лет всё держалось стабильно, а Макс считал, что достаточно аккуратен, его вполне устраивала работа там. Когда его туда только-только приняли, он никак не мог догадываться, что в его спокойную мирную жизнь ворвётся такой отвратительный случай. Сейчас он был полностью уверен, что его убьют, потому что, если в первый раз прокатило, то он не имел столько удачи в запасе на второй. И надеялся, что способ будет не слишком болезненным – вроде пули в лоб. Макс понятия не имел, как вообще заставляет себя передвигать ноги к выходу. И вот он уже на улице. Перед ним стоят и что-то спокойно обсуждают Рейх с Союзом. Чуть позади них болтают о пустяках Ягер с Ивушкиным. Обычно, перед смертью, когда человек знает, что ему скоро помирать, он старается как можно чаще и больше глотать воздух. Макс же наоборот еле дышал, хотя ничто не мешало ему делать наоборот. – Ну наконец-то, – ядовито, но холодно бросил Рейх, заметивший безлицая. – Я уж думал, сто лет пройдёт. От его голоса ноги слегка подкосились, но равновесие Макс удержал. Бывшая гроза Европы, которая до сих пор является грозой безлицаев... Возможно, звучит не очень величественно, но последние, хоть и пытаются навредить Рейху, в глубине души боятся с ним пересечься. Что уж говорить о Максе... Союз повернулся к безлицаю. – Привет, Макс, – кивнул он, не замечая состояния белолицего. – Ты ведь в курсе, что мы с Рейхом не хотим, чтобы кто-то знал о расследовании? – Я-я никому не говорил, – слегка заикаясь и стараясь скрыть дрожь в голосе, ответил безлицай. До него слегка докоснулось облегчение. Он подумал, что если бы его хотели убить, то сделали бы это ещё когда он только вышел. Но кто знает, может, они просто зачем-то хотят ему что-то сказать перед смертью? – Это хорошо, – спокойно ответил Союз. – Сейчас нам нужно, чтобы ты ненадолго поехал к Турции и узнал, что он делал с семи вечера до одиннадцати утра в ночь убийства. Скажешь, что это простая формальность, и это сейчас проверяют у всех. Ну, или для документов что-то нужно, – небрежно махнул рукой Союз. – Сам придумаешь. Просто надо узнать информацию, но чтобы Турция ничего не заподозрил. Макс сдержал вздох облегчения. Неужели запасы его удачи настолько огромны? Пожалуй, лишний раз лучше не проверять, а сейчас делать то, что приказано. – Есть, товарищ СССР, – безлицай приставил руку к виску. – Мне снимать "жучка" или идти с ним? – на всякий случай уточнил он. – Иди с ним, – спокойно сказал Союз. – А за нами сейчас не может быть слежки? – поинтересовался Рейх. – Со стороны других "вам подобных"? – проязвил он последние два слова. Страна-ариец ещё долго будет так называть безлицаев при ком-то из них. – Какая слежка? – слегка удивился Макс. Он пропустил издевательство мимо ушей, ведь даже был немного благодарен за сохранение жизни. То есть, не немного. – Извините, я не знаю, как к вам обращаться.. – пробормотал он. – У нас нет времени на какую-то слежку. Все чем-то обычно заняты. Рейх подозрительно хмыкнул. Так как на улице никаких безлицаев, кроме Макса, не было, рука болталась в воздухе, а не настороженно приоткрывала кобуру. – Отправляйся к Турции прямо сейчас, – приказал Союз. – Это не должно занять много времени. Коллегам, если будут спрашивать, придумаешь какую-нибудь правдоподобную отмазку. Мы придём в конце дня за информацией и записью с "жучка". Удачи. Страна-ариец даже не пытался сдержать иронический смешок, но Макса он убить попыток не делал, а это уже прогресс. Все попрощались, кроме Рейха, естественно, и разошлись в нужные им стороны. Две страны-врага и два человека пошли обратно в дом Союза ждать информацию и, возможно, обсуждать новые версии. А безлицай быстрым шагом направился в сторону дома Турции. Оставим пока что Макса в покое и перенесёмся чуть вперёд... * * * Было уже далеко за полдень. Где-то час или два, а может что-то между. Не так уж важно. Ягер с Ивушкиным, которым уже всеми существующими словами объяснили, что о расследовании говорить никому нельзя, сейчас были где-то вне дома. Возможно, бесплатно перекусывали в том магазинчике, который нашли в день обнаружения трупа. Незадолго до этого времени все четверо, даже без постоянных перепалок, пытались восстановить картину убийства, но так как способ и время известны не были, получалось так себе. Рейх и не заметил, как глаза его начали закрываться, а руки расслабляться на подлокотниках. Ему был необходим сон после двух ночей наедине только со своими собственными мыслями. Да ещё и после подъёма в 6:20 утра, когда ему впервые удалось уснуть. Чья-то рука легла арийцу на плечо. – Рейх, блять, с фига ли ты спишь? Поднимайся давай, – донёсся до засыпающего сознания голос Союза. – Тебе сигарету твою оставить или можно докурить? – Союз, не будь мразью, дай поспать, – сонно ответил Рейх, не открывая глаз и слегка наклонив голову в другую сторону. – Ладно, но если тебя во сне изобьёт экипаж Ивушкина, то я не виноват, – с ноткой сарказма предупредил Союз. – Ты собираешься вставать, нет? – Мне плевать, – честно ответил Рейх на предупреждение, скидывая руку Совета с плеча. Тот лишь усмехнулся и покинул комнату. Тоже пошёл высыпаться. Ягер с Ивушкиным, которые тогда ещё были дома и наблюдали за этой сценой, последовали примеру Союза, но спать не пошли. Зато вышли подышать свежим воздухом. Крепко спящее сознание Рейха выпало из объятий Морфея, когда страна-ариец почувствовал, что ему на плечи резко положили две руки и сильно, даже немного неприятно сжали их. Рейх раздражённо хотел сбросить их и высказать нарушителю спокойствия всё, что он о нём думает, но с недовольством понял, что не может шевельнуть рукой. С трудом открыв глаза, Рейх видит, что руки вполне свободны и лежат себе преспокойно на подлокотниках кресла, как лежали. Но заставить их двигаться он не может, как бы не пытался. То же самое было с остальными частями тела. Страну-арийца это слегка напугало, но больше всё-таки раздражало. Он постарался успокоиться: подумаешь, двигаться не может? Это ж не навсегда? Страна-нацист больше почуял, чем услышал, отчётливые удары сердца где-то у себя в горле. Рейх прекрасно знал, что у него норма при спокойном состоянии – это где-то 76 ударов в минуту, то есть, как минимум один удар в секунду. Сейчас же оно у него делало удар раз в три секунды. Третий не придал этому значения: он насколько мог скосил глаза на руки в чёрных перчатках, крепко держащих его за плечи. И зачем это Союзу понадобились перчатки? Но, пожалуй, самое пугающее, это то, что напарник молчал. Рейх поклялся, что если это окажется тупой шуткой, он убьёт коммуниста. Не в прямом смысле, но несколько пуль точно в него выпустит. Когда нацист от нечего делать стал считать удары сердца, чтобы подождать, пока конечности не начнут двигаться, он с лёгким недоумением понял, что оно делает удар раз в пять секунд. Или это нормально? Страну-арийца поневоле начал заполнять страх, а сердце делало удары всё так же. Иногда даже казалось, что с каждым разом оно подгоняет кровь по венам всё реже и реже. «Но ведь.. от страха сердце обычно начинает биться быстрее?» – промелькнуло в голове у Рейха. От этого понимания мозг начал неслабо паниковать, но страна тут же раздражённо-язвительно одёрнул себя в голове: – «Ну да, тебе ли не знать, Рейх? Тебе даже на деление плевать было, а теперь.. ты серьёзно боишься каких-то чёрных перчаток?! Да у тебя у самого примерно такие же!» Нет, Рейх, ты боишься не этих жалких "перчаток" – ты боишься смерти. Разговоры с самим собой были для него абсолютной нормой, как и у большинства людей, стран, организаций... «П.. почему сердце начало биться ещё реже?..» – мысленно спросил сам у себя Третий, услышав новый удар спустя девять секунд. – «Нет, я себя точно накручиваю! Вот сейчас оно сделает свой нормальный удар.. Ну, или сейчас..» – прошло ещё двенадцать мучительных секунд, прежде чем он услышал новый горький удар своего "очага" у горла. Внутренний успокаивающий сам себя голос был насквозь пропитан фальшью: – «Вот, прекрасно оно бьётся! Соберись уже, придурок, и спроси у этой мрази, зачем он тебя разбудил!» Когда он сглотнул накопившуюся во рту слюну, приготовившись оскорблять напарника всеми существующими словами, в горле встал странный ком, будто сердце и правда перенеслось туда, закрывая собой проход. В том же месте появился странный металлический привкус... Кровь? Это было уже слишком. Вот теперь Рейх даже не пытался себя успокоить: на него волнами накатывал животный, недостойный арийца ужас, как казалось ему самому. А сердце билось всё реже и реже... Он уже молился, чтобы Союз сказал хоть что-нибудь, пусть даже наподобие "вставай, псина нацистская". Возможно, слегка потряс бы за плечи, чтобы свести странное онемение. Но ничего из этого напарник не делал. Руки в чёрных перчатках всё так же лежали на плечах. Сердце делало удар раз в 25 секунд. Рейх почувствовал, как кровь в венах медленно начинает остывать, ещё пытаясь хоть как-то перемещаться по телу, поддерживая его работоспособность. На глазах невольно выступили слёзы. Он хотел прокричать что-то типа "Да сколько можно молчать?!" Или даже "Помоги, ублюдок." Но мешал ком в горле. Рейх вдруг понял, что веки начинают сами собой тяжелеть, а мозг кричал, что если они опустятся, то только навсегда. Нацист уже не интересовался руками в чёрных перчатках, лежащих у него на плечах. Ему и так было понятно, кому они принадлежат. Слеза оставила аккуратный прямой след на щеке. Страна-ариец понял, что уже не способен думать и испытывать какие-то эмоции, кроме бесконечного ужаса. А хотя нет.. была одна. Разочарование. Горькое разочарование в Союзе и.. себе? Да, именно так. Как можно было доверять тому, кто когда-то отправил тебя на деление?! А потом, когда ты вернулся, первый разрешил видеться с ребёнком... В груди неприятно заныло, давая знать, что Рейх пока ещё не умер. Нет, не думать об этом! Ни о том, ни о другом! Как арийцу вообще можно позволять себе такие мысли?! Раньше он никогда не допустил бы такой ситуации, ведь, никому и ничему не доверял! Постепенно все слова в голове спутались в огромный клубок, где невозможно было что-то разобрать. И всё-таки он умирает. Это была последняя внятная мысль. Частичкой мозга Рейх уловил, как сердце сделало еле слышный удар спустя тридцать секунд после предыдущего. Сознание начало потихоньку ускользать и далеко не в царство мирных снов. Намного дальше. Интересно, его сейчас буквально разрывает на куски, пронизывает изнутри из-за того, что он медленно умирает? Или из-за предательства? Как иронично, ведь он сам в прошлом предатель. Тот, что предал страну, решившую отомстить именно сейчас. Последнее, что Рейх почувствовал в бесконечно тянущуюся минуту, это второй влажный след, но уже на другой щеке. Как же глупо...