Охота на феникса

Высохший шелк блестел, переливаясь на свету благородными оттенками индиго с фиолетовыми бархатными тенями и россыпью белых искр. Изумительно. Сок каменного винограда и впрямь творил чудеса. Цинцю уже видел, каким изысканным будет готовый веер - внешние планки из багрового бамбука, обязательно резные, и роспись по шелку белой тушью: сосновые ветви, слегка припорошенные снегом. Он искренне надеялся, что А-Юаню понравится. Защита Цинцзин вдруг дрогнула, отзываясь на визитера низким и гулким звучанием, словно огромный бронзовый гонг на удар здоровенной колотушкой. Сюя моментально оказался в руке, а сам Цинцю - на ногах и в двух шагах от выхода из комнаты, но уже в следующее мгновение знакомая ци уняла тревогу. Глава ордена вернулся на Цанцюн, одно это уже позволило Шэнь Цинцю с облегчением выдохнуть и убрать Сюя в ножны. Шаги слышались уже в доме. И правда, зачем главе Двенадцати пиков вообще спрашивать разрешения войти? - Этот шиди удивлен, - начал Шэнь Цинцю раньше, чем тот зашел в комнату, - что за столько лет на Цюндин шисюна так и не научили вежливости. Он развернул свой веер, холодно взглянул на переступившего порог Юэ Цинъюаня - и уже вертевшаяся на языке колкая фраза умерла, так и не родившись. - Что случилось?! - вместо этого едва не рявкнул Цинцю. Серьезный до какой-то убийственной степени Юэ Цинъюань молча подошел ближе, так же, не проронив ни слова, посмотрел ему в глаза, а потом вдруг медленно вытащил Сюаньсу из ножен и, опустившись на колени, положил меч к ногам Цинцю и склонился лицом в пол. Обомлев, Шэнь Цинцю едва удержал себя, чтобы не попятиться. Сильнейший заклинатель мира обнажал свой меч на памяти Цинцю лишь дважды: на церемонии вступления в должность - и то под самый ее конец, и во время битвы с Тяньлан-цзюнем, так что сейчас Цинцю просто не знал, как на такое реагировать - и что это все значит. - Этот Юэ Ци пока не может вернуть долг жизни младшему брату Шэнь, - глухо произнес Юэ Цинъюань, пока порядком растерянный Цинцю смотрел на его согнутую спину и рассыпавшиеся по плечам волосы, - но и молчать перед сяо Цзю больше не имеет права. Что? Мысли, замершие в первый момент в голове, вдруг лавиной обрушились на Цинцю, едва не погребая его под собой. Долг жизни? Шэнь Юань?! Этот идиот Юэ Ци вляпался во что-то, и его пришлось спасать! В Алой мертвой долине!  Ци всколыхнулась в духовных венах, беспорядочно, разом во всех направлениях, заставляя кровь зашуметь в ушах, сердце - заколотиться в груди, а колени ослабнуть, и Цинцю лишь каким-то чудом удержал себя от отклонения.  - Говори, - заставляя себя стоять прямо, сдавленно произнес он, шаря взглядом по коленопреклоненному идиоту и пытаясь понять, куда тот был ранен.  И когда только успел, его же не было дней пять, не больше! Надо было отправляться с ним, ведь чувствовал же! Ничего бы с Цанцюн не случилось за пять дней! Юэ Цинъюань глубоко вдохнул, будто перед прыжком в воду, и Цинцю похолодел окончательно. Не выдержав, он рывком поднял этого дурака с колен, ставя на ноги, рванул на нем куртку - обманчиво простую, усиленную защитными печатями так, что сложно было смотреть, лихорадочно ощупал руками, всего, ища ци любые, даже самые малые раны, но видя только здоровое тело, золотистую по обыкновению кожу, пятна румянца… подозрительно яркого.  И весь Юэ Ци… стал как будто ярче? Особенно золотое ядро. Еще весомей? А-Юань. Точно, А-Юань!! - Долина Алой мертвой реки полна ловушек, ты был прав, туда нельзя было соваться неподготовленным, - Юэ Цинъюань поймал его за запястья, остановил, так и прижимая его руки к себе, а потом поднял взгляд, и в нем бурлило сразу столько чувств, что Цинцю не смог выделить какое-то одно. - Учэн, должно быть, понял это и, скорее всего, отложил исследование долины. Цинцю хотел бы заорать на идиота, встряхнуть его - ударить! - "Говори уже, говори главное!", но горло свело, заставляя задыхаться немым криком, и он мог только смотреть, смотреть в обжигающие сейчас глаза Юэ Ци, смотреть и молчать, стискивая кулаки и запрещая зубам клацать. - Я должен был умереть там, - Юэ Цинъюань сглотнул, но продолжил также твердо. - В одной из ловушек на меня напала львиноголовая лилия, голодная, взрослая, я успел бросить портальную печать, но пыльцы было слишком много, и я сбился в ориентирах. Он еще не успел договорить, а Цинцю уже стало плохо. Львиноголовая лилия! Одного плевка этой дряни хватит, чтобы умереть на месте, а этот… этот еще портальную печать построил! - Идиот! - прошипел Цинцю, черпая силы в своем ужасе, и в горсти сгреб куртку на груди Ци-гэ. - Да я сам тебя убью! Тому хватило ума кивнуть. - Меня выбросило в лесу, от отравления я уже ничего не соображал, но меня каким-то образом обнаружил твой брат. - Где?! - выдохнул Цинцю. - В Шаньси, в двух днях пути от Тайюаня. Он исцелил меня, проведя через двойное совершенствование. Мысли Шэнь Цинцю, тронувшиеся было по кругу “снова этот город, неужели А-Юань там бывает достаточно часто? Какие там могут быть дела?”, словно со всего маха налетели на стену. - Исцелил меня полностью, - повторил Юэ Цинъюань, - исправив даже неверно выстроенную связь с Сюаньсу, из-за которой этого дурака на целый год закрыли в пещерах Линси после обретения меча. Остановившаяся было на ровной дороге колесница мыслей опрокинулась в пропасть. - …что?! - хриплым шепотом переспросил Шэнь Цинцю. Пальцы скрючились когтями, и схватить Юэ Цинъюаня за ворот - за горло - он не сумел.  - Этот идиот так спешил вернуться за сяо Цзю, что не совладал с привязкой меча, - каждое слово главы ордена, точно камень, падало в омут, которым вдруг обернулась душа Цинцю, поднимая с ее дна тяжелые волны пережитого предательства. Неправильная привязка. Легендарного меча. Мощи Сюаньсу. Да Юэ Цинъюань вообще не должен был выжить… - Наставники этого дурака своей ци закрепили духовные узы Сюаньсу, вживляя их в средоточие цзин. Хватать Ци-гэ за горло стало поздно. Оставалось только держаться, чтобы не упасть.  - Если Сюаньсу покидал ножны, он пил мою жизнь, - как будто Цинцю требовалось такое пояснение, сообщил Цинъюань. - А когда этот бездарный глупец вернулся в усадьбу Цю, там уже никого не было.  Веки Цинцю стали такими тяжелыми, что закрылись сами по себе.  Вот почему. Вот почему Ци-гэ не пришел - он умирал в пещерах Линси. Целый год. Шэнь Цинцю знал даже где: в том месте, где стены были искромсаны мечом и куски камня, неподвластного даже ударам ци, валялись на земле, покрытые засохшей кровью. С эмоционального дурака, каким всегда был Ци-гэ, хватило бы безрассудства кидаться на преграду с кулаками. И разумеется, надо было потом молчать годами, обвиняя себя в слабости и нарываясь на еще большее презрение. Благородный чистоплюй! Нашелся тоже! А тот, будто откровений было мало, отцепил безвольные руки Цинцю от своей груди и, переложив их на свое горло, вновь опустился на колени.  Наказание он теперь ждет! Под пальцами заполошно билась жилка, выдавая чужие мысли с головой, и Цинцю поспешно отдернул руки, от греха подальше, чтобы случайно - хоть как-то! - не навредить. - Не думал, что наставники Цюндин настолько плохи, что не могут правильно расставить своим ученикам приоритеты! - выдохнул он и только потом смог перевести дыхание.  Ноги не держали совершенно. Махнув рукой на видимость и внешнее соблюдение приличий, Цинцю сел на пол рядом с другом и покосился на Сюаньсу, по лезвию которого нет-нет да перекатывались темные блики.  - Сколько жизни ты отдал за бой с Тяньлан-цзюнем?  - Десять лет, - глухо ответил Ци-гэ.  Хорошо, что теперь он был бессмертен! - Никаких больше подвигов, не согласованных с этим шиди, - выдохнул Цинцю, приваливая друга к себе и обнимая его двумя руками. - В одиночку ты всегда творишь какую-то дурь. Юэ Ци молча обхватил его в ответ.  Слушая его дыхание и чувствуя, как совсем рядом успокаивается чужое сердце, Цинцю даже не сразу понял, что все повторилось, словно не было этих лет, этого невидимого ножа в сердце, который причинял боль при любом неосторожном движении - Шэнь Цзю снова сидел, прижимая Юэ Ци к себе, как и раньше.  Как тогда, когда этот идиот ввязался в драку один против пятерых, чтобы заработать несколько монет, которых, правда, хватило на еду на целых два дня… Или когда он таскал мешки с углем за медяки, а потом у него тряслись руки и ноги от перенапряжения… сколько раз они вообще сидели вот так, в обнимку, и Ци-гэ прятал лицо в шее Цзю, бормоча свое “так было нужно, сяо Цзю” в ответ на все нотации и укоры?  И вот теперь снова: решил для себя, что значение имеет только успех или неудача, а не затраченные усилия или принесенные жертвы. А чего добился? Да лишь того, что Цинцю решил, что названый брат и самый близкий человек бросил его, словно отряхнул со своих стоп прах и грязь прежней жизни. Дурак, какой же он прекраснодушный дурак… Вдохнув запах волос Ци-гэ, Цинцю закрыл глаза. Раньше они пахли дымом, пылью и перепрелым сеном, а сейчас можно было различить даже сладковатый запах пыльцы львиноголовой лилии, который не смог до конца выветрить из волос даже полет на Сюаньсу и начинающийся дождь.  - Если бы я знал про Сюаньсу, ты бы за пределы ордена и носу бы не высунул, - прошептал Цинцю, крепче прижимая Ци-гэ к себе. - Но прежде чем ты опять ляпнешь какую-нибудь глупость…  Я знаю, почему ты молчал. Я понимаю… и, наверное, будь на твоем месте, молчал бы тоже - но на твоем месте я бы не оказался… Цинцю все пытался подобрать слова, но они все были корявыми, как сухая зазубренная щепка, и совсем не подходили к тому чувству, что наполняло сердце. Не прощение, нет, прощать ведь было не за что… Их правда оказалась, как в притче про чванливых мудрецов, которые нашли в темном подвале скрученные в свиток листы бумаги. Один увидел круглый медальон с завитками из центра, другой - прямоугольный торец, напоминавший книгу, и только слуга, принеся светильник, подвел итог научному спору. Если бы не А-Юань, Цинцю до сих пор смотрел на прошлое только со своей стороны. - Я тоже был дураком, - признал он вслух. - Нет, ты всегда заботился об этом недостойном, - упрямо возразил Юэ Цинъюань, - даже когда он того не заслуживал. - Чушь, - Цинцю никогда не спрашивал, чего Ци-гэ стоило уговорить прошлого главу Цинцзин принять в орден прошедшего лучший возраст оборванца, только ярился, что его взяли по протекции, не за талант - а надо было бы спросить.  - Но я снова тебя подвел, сяо Цзю,- все же упрямо выдохнул Юэ Ци. - Не смог удержать твоего брата.   - Не ты первый, - пробормотал Цинцю. - Ни у меня, ни у Лю Цингэ это тоже не вышло. - Он даже не дослушал, когда я заговорил о том, что ему нужно лететь на Цинцзин, - сказал тот, а потом поднял голову и виновато посмотрел в глаза Цинцю. - Решил, что я думаю о спасении своей жизни. Шэнь Юань мог быть удивительно глухим и слепым, это Цинцю понял чуть ли не сразу после знакомства с братом. - Об этом и надо было думать, - разжал он наконец объятия, и поднялся с пола и, как когда-то очень давно, протянул Ци-гэ руку, чтобы помочь ему встать. - Твоей смерти я бы тебе не простил.  Взгляд главы ордена просиял надеждой - только теперь, хотя и дурак бы уже успел сообразить, что… - Сяо Цзю, - выдохнул Цинъюань, а потом вдруг прижал к своим губам руку Цинцю.  Прикосновение бросило его в жар. Да что там! Цинцю вздрогнул, вспыхнув разом, как порох от упавшей искры, и тут же испугался собственной реакции, внезапно оказавшись к ней совершенно не готовым.  - Прекрати, - вырвалось у него, но Ци-гэ только мотнул головой, обжигая ладонь новым поцелуем. Цинцю на миг задержал дыхание, а потом сделал то, чего не ожидал сам. Он вздернул Юэ Ци на ноги и поцеловал его, крепко, жадно, утоляя голод, о котором и сам не догадывался до этого момента. - Я же сказал, прекрати, - выдохнул он, разрывая поцелуй усилием воли. Юэ Цинъюань только глянул на Цинцю шальными, затуманенными глазами и облизнул припухшие губы. Цинцю едва не забыл, о чем начал говорить. - Тебе нужно идти. Глава ордена должен привести себя в порядок. Юэ Цинъюань прикрыл глаза и глубоко вдохнул: Цинцю с неожиданно сильным сожалением проследил за тем, как исчезают с этого лица признаки волнения и легкий румянец. - Сяо Цзю… прав, - со вздохом признал глава ордена, вновь взглянув на Цинцю.  В глазах все еще светилась нежность, и Цинцю поймал себя на том, что уже развернул веер, чтобы прикрыться - и чуть не выдал тем самым собственное смятение.  - Придешь вечером, - буркнул он, отворачиваясь в сторону. - Тебя не было несколько дней, уверен, на Цюндин скопилось достаточно дел. Обсудим дела ордена. За ужином. Только произнеся это вслух он внезапно услышал, как оно прозвучало. Предложением, приказом и одновременно скрытым обещанием, которое чуть самого Цинцю не вогнало в краску - и, судя по тому, как подался вперед Юэ Цинъюань, оно оказалось услышано. - Дам тебе время придумать извинения, которые ты принесешь моему брату за то, что… - он чуть не прикусил себе язык, но начатое нужно было закончить, - что тебе потребовалось полное парное совершенствование. Глупцом он не был: пыльца львиноголовой лилии отравляла цзин, двойной циркуляции и обмена ци не хватило бы даже для снятия внешних проявлений, так что требовалось сплетение тел с одновременным обменом ци, чтобы полностью нейтрализовать яд. Цинцю старался не думать об этом, но случившийся поцелуй словно повредил плотину внутри, и удержать эти мысли становилось все труднее. Вряд ли Юэ Цинъюань был в состоянии направлять потоки сам, не говоря уже о том, чтобы взять на себя ведущую роль, и значит… Расслабленное лицо, виски, влажные от пота, рассыпанные в беспорядке волосы, опьяненный удовольствием затуманенный взгляд, приоткрытые губы, с которых срывается стон… Картина ударила, словно тараном, и Цинцю даже закрыл глаза, переживая неожиданное сожаление, что он этого всего не видел собственными глазами.     - Признательность этого Юэ Ци будет сложно выразить одними словами, - с таким чувством ответил Цинъюань, что можно было начать завидовать А-Юаню, которому адресовалась такая горячая благодарность, если бы Шэнь Цинцю - нет, Шэнь Цзю! - не испытывал того же.  - Примешь его в орден мастером Цинцзин, - проворчал он и перевел дыхание. Да, мастером, а то и вторым главой второго пика, не меньше. - Тоже думал об этом, - согласился Цинъюань, по-прежнему не отрывая пристального взгляда от Цинцю. - Но я благодарен твоему брату не только за спасение жизни и излечение. - Интересно, за что еще? - все-таки повернулся к нему Цинцю. - В какой-то момент я думал, что он - это ты, - просто произнес тот - и, пока Цинцю пытался опомниться, развернулся и ушел. Ушел! Зараза! Оставил его представлять, как бы это могло быть - разделить с ним парное совершенствование - только без опасных ядов, вызывающих желание. Проклятье! Шэнь Цинцю вернулся за стол, надеясь отвлечься работой над веером, а потом все же отложил его в сторону и, рывком поднявшись, заметался по комнате.  Юэ Ци ведь понравился А-Юань, только слепой бы не заметил нежности, которая таилась теперь в самой глубине тепло-карих глаз главы Цанцюн, но ревности, той, первой, еще к неизвестному двойнику, Цинцю не испытывал.  А-Юань не мог не нравиться, он был прекрасен, чист помыслами и душой, а еще обладал удивительной добротой и умом - Цинцю оскорбился бы, если б вышло наоборот. Его брата нельзя было не полюбить, как полюбил он сам, толком еще не зная, кто он! Но эти мысли в голове! Разложить Юэ Ци на траве - нет, лучше в спальне, на нормальной постели, а еще лучше - вместе с А-Юанем, и чтобы Ци-гэ не понимал, чьи руки его касаются, кто его целует, кто гладит, и чтобы ему было настолько хорошо, чтобы он начал их путать…  Цинцю схватил Сюя и чуть ли не бегом пройдя через веранду, по ступеням спустился в сад. Начавшийся дождь был только на руку - все равно голову стоило остудить! Начальную стойку он пропустил: не замедляя шага, просто взмахнул Сюя, делая первый выпад и посылая ци вдоль лезвия, а затем резко развернулся, ставя блок позади себя. Миг, новый разворот, взмах рукавом на отвлечение - и новый удар, сквозь дождевые капли, подхваченные ветром, так, чтобы не задеть ни одну. Миг - развернуть кисть, еще мгновение - рассечь Сюя замершие в полете капли, превращая их в водяную пыль. Еще удар, блок, смещение, потом бросок - Сюя взлетел, разворачиваясь в созданном облаке, и Цинцю взлетел следом, перехватывая рукоять. Меч танцевал, разбивая капли, не позволяя ни одной упасть на землю - и на Цинцю, а из головы все не шли распахнутые, удивленные глаза брата и мягкость его губ, и мокрое нательное платье Юэ Цинъюаня, которое неприлично облепляло крепкое тело.  Шэнь Цинцю не чувствовал времени, выплескивая чувства в стремительное движение, а потом взгляд зацепился за что-то яркое, и Цинцю остановился, глядя на раскрытые бутоны тигровой лилии, красной с черными полосками на лепестках. Красивые, отточенно-совершенные, почти идеальные, с дрожащими каплями на заостренных тычинках - но лилии. Единственный взмах Сюя, и цветы полетели в траву. - Этот шиди, наверное, придет позже, - услышал Цинцю голос главы Аньдин. - Не будет мешать шисюну тренироваться.  Цинцю развернулся навстречу, не опуская меча, и Шан Цинхуа отступил, а потом и вовсе успокаивающе вскинул ладони. - Все-все, уже ухожу, меня уже нет!.. Прошу прощения, что побеспокоил! Думал, шисюн захочет получить заказанное побыстрее… - он явно волновался, а то и был испуган. Даже не удержал полога ци, что должен был отклонять дождевые капли, и теперь по вычурному золотисто-коричневому шелку верхнего платья расползались темные пятна. Но вместе с тем был чем-то доволен - словно увидел что-то обнадеживающее или то, чему неосознанно ждал подтверждения. И вряд ли это был уровень владения мечом или ци… Тогда что, злость? Раздражение? - Покажи, что принес, - почти грубо бросил Цинцю, и попятившийся по дорожке Шан Цинхуа тут же остановился. - О-о, конечно, Шэнь-шисюн! - улыбку он спрятал, сделав вид, что ищет в своем бездонном рукаве уже знакомую Цинцю шкатулку. А подняв голову, выглядел столь нарочито серьезным, что даже протянутая на вытянутых руках - в знак особой почтительности - шкатулка, только усилила правоту этого вывода. - Тут и вытяжка из белого пляшущего мака, и поющая раковина прыгающего в тенях подземного конька-игуаны, и даже обсидиан для духовного камня! Все, как хотел Шэнь-шисюн, а эти вещи было очень сложно достать, очень. Если бы не связи этого шиди…  Цинцю хмуро посмотрел на Шан Цинхуа, и тот заткнулся. Раковину прыгающего в тенях подземного конька-игуаны и впрямь было сложно подделать, но то, что лежало на бархате внутри шкатулки, больше походило на раковину улитки. Звучание этой раковины не удержало бы заклинателя с золотым ядром от отклонения ци. Единственное, что можно было бы с ней сделать - это истолочь для духовных пилюль. Но если раковину Цинцю мог оценить сам, то с остальным стоило наведаться на Цяньцао к Му-шиди. - Этот шиди понимает всю деликатность ситуации, - прошептал Шан Цинхуа, видимо, обеспокоившись молчанием Цинцю. - Никто ничего не узнает, даже глава ордена… Какая забота. Цинцю немедленно поймал себя на ощущении, что это проверка - и проверка отношения лично главы Цинцзин к Юэ Цинъюаню, пусть и весьма неумелая. Но подыграть ей он был просто обязан.  Он со стуком захлопнул шкатулку. Шан Цинхуа даже вздрогнул. - К стоимости ингредиентов вычтешь с меня двадцатую долю, - ледяным тоном произнес Цинцю. - За труды. - Не… не стоит беспокойства, - Шан Цинхуа сделал такое движение, словно хотел отступить на шаг, но потом передумал. - К кому еще может обратиться шисюн, как не к этому шиди? Только к нему, да. Этот Шан умеет держать язык за зубами, если что, пусть шисюн не сомневается. - Шисюн благодарен, - процедил Цинцю, чем вызвал непонятную радость к главы Аньдин. - У шиди, должно быть, еще много дел. Намек оказался понят. - Да-да, очень, - забормотал Шан Цинхуа и, словно опомнившись, начал смахивать с плеч воду. - Ох, ну и погодка. Если бы не уважение к шисюну… Он достал из цянькуня несложный, будто ученический еще талисман, подпитал его ци, а потом подвесил на пояс и заспешил по мокрой дорожке к выходу из сада. Одежды его так и остались влажными, а вот дождь до главы Аньдин уже не долетал, рассеиваясь в воздухе точно так же, как над самим Цинцю. Дождавшись, пока Шан Цинхуа скроется из вида, Цинцю вернулся в дом, отказавшись от идеи сразу же отправиться на Цяньцао. Желание выяснить, купился ли шиди на предложенный обман, было сильным, но чутье все же подсказывало не спешить: Шан Цинхуа мог в любой момент вернуться, что-то "забыв". Так что Цинцю прошел в свой кабинет, положил шкатулку на стол и вытащил из нее фарфоровый флакон с вытяжкой из белого пляшущего мака. Называть ее чудодейственным средством Цинцю бы не стал, но Му-шиди точно был бы рад заполучить вдобавок к запасам Цяньцао еще немного этой густой жидкости с очень резким запахом. Цинцю вытащил плотно притертую пробку из оникса и тут же поморщился - кислая вонь и впрямь была узнаваема.  Но в свой список Цинцю включил вытяжку не поэтому: даже одна капля масла, выдавленного из шишечек рассветной ольхи, так изменяла ее свойства, что вытяжка из лекарства превращалась в яд. И, что самое интересное, определить эту малую примесь было почти невозможно…  Он усмехнулся. Ложноцветная орхидея тоже считалась редкостью, и еще полгода назад Цинцю и в голову бы не пришло попросить у Му Цинфана разрешения наведаться во внутренние сады Цяньцао. Одна мысль потянула за собой другую. Как бы он повел себя с Шан Цинхуа раньше - если бы А-Юань не изменил его жизнь одним своим появлением? И чего вообще добивается Шан-шиди? Ради чего он начал столь опасную игру? - Определенно, нужен какой-то ответный подарок, - пробормотал Цинцю, бросив взгляд на стеллаж, где хранил дорогие сорта чая. Глава Аньдин постоянно таскал с собой тыквенные семечки и то и дело жаловался, что чай, подаваемый на собраниях глав пиков, чересчур слабый. Цинцю мог бы принести ему один из “Ворсистых пиков”: если заваривать зеленый маофэн на манер северных варваров - крутым кипятком, то нежные абрикосовые ноты оборачивались отчетливым привкусом этих самых семечек, а сам чай становился крепок почти до рези во рту. Будет хороший повод наведаться на Аньдин… И кстати, о чае.  Му Цинфану может понравиться "Солнечная долина". Цинцю неожиданно для самого себя достал пару листов двухслойной бумаги с едва заметными прожилками зеленого и привычными движениями сложил из первого бумажную коробку, а из второго крышку - и цветок лотоса, который вставил в специально оставленную прорезь. Зеленые прожилки бумаги накладывались друг на друга, и цветок казался ярче остальной коробки, в которую Цинцю доверху наполнил скрученными в шарики молодыми чайными веточками. Иногда на него находило, вот так, на грани озарения. Он мог отбросить первоначальный план или предпринять что-то внезапное и лишь потом, по истечении времени понимал, почему в тот момент поступил именно так. С годами он привык, что чутье порой может принять причудливые формы, и не сопротивлялся таким порывам, как сейчас. С бумагой он прозанимался достаточно долго, Шан Цинхуа не вернулся, а значит, можно было отправиться уже на Цяньцао. В дополнение к чаю он взял с собой несколько пирожных из той пекарни, откуда ему прислал сладости А-Юань. Конечно, те, первые, из подарка давно закончились - Цинцю незаметно обрел привычку заканчивать с ними день: сидеть вечером в едва освещенной комнате и пить чай, слушая, как снаружи живет своей жизнью бамбуковая роща. Развешенные по дому ароматические мешочки источали запах жасмина и полыни, и чтобы представить себя в старой хижине в лесу около Гуйшу, можно было даже не закрывать глаза. Так что когда от всего присланного Шэнь Юанем богатства остались только крошки, Цинцю повторил заказ - и теперь регулярно получал подобные посылки. Дождь между тем усилился. Небо заволокло густой пеленой серых туч, а порывы ветра и вовсе лишили полет на Сюя мало-мальского удовольствия. Зато Му Цинфана искать не пришлось: в окружении учеников он что-то показывал, разложив на полу перед собой большой альбом, страницы которого, судя по всему, чтобы прочитать, нужно было разложить в ширину несколько раз.  - Шэнь-шисюн, - он даже не успел переступить порог приемной, как Му Цинфан поднял голову, а потом, видимо, сообразив, что визит в такую погоду вызван действительно важным делом, встал и, оставив учеников, пошел Цинцю навстречу. - Не думал, что увижу тебя так скоро, - коротко оглянувшись на учеников, сказал он. У Цинцю, правда, сложилось впечатление, что Му-шиди поначалу намеревался задать совсем другой вопрос, поэтому вместо ответа он склонил голову и не ошибся, потому что в лице главы лекарей появилось озабоченное нетерпение.  Му Цинфан взмахнул рукой, приглашая Цинцю пройти в личные комнаты главы пика, где сразу создал еще и заглушающий полог, отсекая возможность подслушать их разговор. Надо же, а Цинцю и не знал, что Му Цинфан столь дальновиден и рассудителен. - Оказывается, Му-шиди полон выдающихся достоинств, которые искусно прячет за напускной забывчивостью и отвлеченностью, - улыбнулся он, выкладывая из цянькуня на стол все принесенное. Шкатулку с новыми ингредиентами, коробку с пирожными и коробку с чаем. - От главы Цинцзин сложно что-то скрыть, - вздохнул тот. - Хотя Шэнь-шисюн обладает куда большими талантами, - его пальцы бережно коснулись бумажного цветка. - Этот шиди не знает, чем заслужил подобную заботу шисюна, но искренне восхищен его вниманием. Цинцю внимательно посмотрел на Му Цинфана. До встречи с братом он и не подумал бы сближаться с кем-то из глав пиков больше, чем того требовало положение. Застарелые страхи, постоянная боль, усталость, которая нарастала день ото дня, как снежный ком, опасения оказаться несостоятельным в качестве главы пика, невозможность расслабиться - он словно снова был в ловушке, в старом сарае семьи Цю, и выбраться из него самостоятельно точно бы не смог, а принять протянутую руку помощи не позволила бы гордость.  - Если Му-шиди найдет время для визита, ему будут рады на Цинцзин, - признавая совершенную ошибку, предложил Цинцю, наблюдая, как глава Цяньцао с явным удовольствием принюхивается к принесенному чаю. - Внимание - это самое малое, чем может выразить свою благодарность этот шисюн. - В устах Ци Цинци, надо заметить, церемонные выражения звучат привычнее, - засмеялся Му Цинфан. - Но чай Шэнь-шисюна столь благороден, что этот шиди заранее признает поражение в любом споре. Впрочем, нет, - он поднял вверх палец и сделал глубокомысленное лицо, явно копируя кого-то из своих прошлых наставников. - В любом не касающемся медицины. Цинцю с удовольствием склонил голову, признавая справедливость замечания.  - Поистине жаль, что Шэнь-шисюн приходит на Цяньцао только по делу, а не ради радости общения, - с укоризной добавил Му Цинфан. - Но, может быть, после нашего исследования шисюн согласится выпить с шиди этого чудесного чая? - И даже заварит его, как того требует сорт, - с легкостью согласился Цинцю, понимая, что предложенное не потребует от него никаких душевных усилий. - Что ж, тогда не будем тянуть время, - Му Цинфан взял в руки шкатулку, открыл ее и тут же с удивлением поднял взгляд. - Раковина прыгающего в тенях подземного конька-игуаны? Шэнь Цинцю согласно склонил голову. - Этот шиди понимает, что нарушает границы личного, - осторожно начал Му Цинфан, - но все равно считает своим долгом спросить. Шэнь-шисюн уверен, что ему не нужна помощь этого лекаря? Боюсь, то, что он принес с собой в прошлый раз, и в этот… - он с беспокойством качнул головой. - Шисюн по-прежнему испытывает затруднения с духовными венами? Как быстро Му Цинфан сложил общую картину - Цинцю даже испытал удовлетворение от подтверждения ума главы Цяньцао. - Полагаю, шиди лучше убедиться самому, - произнес он и, отбросив рукав с запястья, протянул руку, предлагая проверить состояние своих вен. А потом вдруг с запозданием понял, что, принеся подарок Му Цинфану, последовал первому правилу из основ гуаньси, системы формирования социальных связей. Наставник в свое время потратил уйму времени, пытаясь отучить своего старшего ученика от привычки делить мир на врагов, стаю и семью, тем более, что последняя вообще исчерпывалась тогда одним лишь предавшим Цзю Юэ Ци. Небольшие взаимные услуги, столь же не обязывающие к большему подарки, общее дело с Му Цинфаном, которое к тому же, оказывалось тайным… Если они оба захотят, эти ручейки могут слиться в полноводную реку.  Деликатные прикосновения чужой ци, к тому же, больше не вызывали неприятия. Хотя их нельзя было сравнить с чистыми прохладными водами и свежим речным ветром, которые несла в себе ци А-Юаня, но Му Цинфан был все-таки лекарем с Цяньцао, а не родным братом Цинцю. Знал бы еще Му-шиди, над чьей вороникой он трясется, как над неожиданно обретенным сокровищем!  Брат точно рассмеялся бы, а еще сделал удивленные глаза и наклонил голову к плечу, наверняка. "Да брось, это же обычный куст, Цзю-гэ!" - словно вживую услышал Цинцю голос Шэнь Юаня. - "И нет, про летающее манго даже не напоминай! Оно тоже совершенно простое, если его, ой, вовремя поймать!". - Этот шиди впервые видит, как шисюн улыбается при осмотре, - вновь напомнив о себе, отметил Му Цинфан и убрал пальцы с запястья Шэнь Цинцю. - Но состояние вен шисюна столь идеально, что этому шиди тоже радостно на сердце. Волновали ли главу Цяньцао все пациенты без исключения или ему был чем-то симпатичен лично Шэнь Цинцю, в чем лично он сомневался, Цинцю уточнять не стал. - Этот шисюн надеется, что шиди сохранит в тайне состояние вен этого главы Цинцзин, - вместо этого попросил он. - А если вдруг с кем-либо кроме главы ордена зайдет разговор об этом, ответит, что определенные проблемы продолжают оставаться. Му Цинфан нехорошо нахмурился. Несколько раз перебрав пальцами по столу, он пристально посмотрел Цинцю в глаза. - Шисюн уверен?  - глухо уточнил он.  Цинцю кивнул, почти ожидая, что лгать Му Цинфан отказывается, и интриг среди глав пиков не потерпит, но тот его удивил. - Шисюн подозревает кого-то конкретного? - спросил он. - Но пока недостаточно, чтобы это можно было доказать, - согласился Цинцю. - Не говоря уже о том, что неизвестно, насколько творимое добровольно. Му Цинфан задумчиво кивнул и, не задавая больше вопросов, принялся за шкатулку. Отложив раковину в сторону, он раз за разом оплетал кусок обсидиана едва заметной сетью ци и вслушивался в отклик камня. Цинцю тоже владел искусством тонких манипуляций, но до мастера, посвятившего жизнь лекарским искусствам, ему было далеко, и теперь он просто ждал результата исследования. - Шэнь-шисюн извинит этого шиди, если он скажет, что камень ему не нравится? - спросил вдруг Му Цинфан, продолжая крутить обсидиан в руках. Цинцю удивился. Неужели с подвохом оказался обсидиан, а не вытяжка? - Шиди пояснит, почему он сделал такой вывод? - пододвинулся поближе к столу он. - Возможно, это излишняя подозрительность, - неопределенно пожал плечами Му Цинфан. - Но течение ци внутри камня неравномерно, и при наполнении может спровоцировать резкое усиление потока. Цинцю знал только один вид обсидиана, который мог вести себя подобным образом, но он, в свою очередь, был куда большей редкостью, чем обычный. Оговорка, что Шан Цинхуа самого могли обмануть при продаже, в таком случае больше не подходила. Но зачем переплачивать? Только чтобы гарантированно нанести ущерб совершенствованию того, кто в своей структуре ци имеет преобладание именно огненного корня - именно так, как Шэнь Цинцю?  - Шиди предполагает, что это снежный обсидиан? - прямо спросил он. - Практически уверен, - ответил Му Цинфан. - Только этот камень сродни металлу и познал пламя. Если бы Шэнь-шисюн направил в него огненную ци, он бы ощутил податливость и гладкость первых слоев, почти прозрачность, а вот дальше… Он замялся, и Цинцю усмехнулся, видя деликатность, на которую раньше не обратил бы внимания. - Этот шисюн может провести эксперимент, - предложил он. - Тем более, что Му-шиди сможет оказать своевременную помощь, если все пойдет так, как рассчитывал тот, кто собирал шкатулку для этого мастера. - Ни в коем случае, - категоричным тоном заявил тот, а потом и вовсе сунул камень в карман, очевидно, решив, что Цинцю вознамерится его отобрать. - Этот шиди не видит смысла Шэнь-шисюну рисковать понапрасну. Он поджал губы, похоже, приготовившись к возражениям, но Цинцю только улыбнулся и приглашающим жестом указал на шкатулку, где лежал флакон с вытяжкой. - Ладно, - пробормотал Му Цинфан, вынимая из нее флакон, вытащил пробку и тут же отстранил от себя и то и другое. - Ох, вытяжка из белого мака… Полагаю, Шэнь-шисюн желает проверить ее на ложноцветной орхидее?   - Му-шиди удивительно догадлив, - согласился Цинцю. - Как хорошо, что этому шиди не придется идти в сад по такой погоде, - хмыкнул тот и, подойдя к стеллажу, снял с нее большую плошку, в которой, как оказалось, обернутые в пленку ци, лежали листья орхидеи. - Проявители яда, как и противоядия, всегда следует держать под рукой, - непонятно к чему пояснил он.  Цинцю вновь кивнул, а потом молча проследил, как упавшая на зеленый лист капля вытяжки прожигает его насквозь. Подтверждение правильности расчета принесло с собой удовлетворение и какой-то особый азарт. Два заказанных ингредиента из трех оказались испорченными, причем в обоих случаях  случайностью их объяснить было нельзя. Закономерный вопрос, зачем Шан Цинхуа делает то, что делает, становился все интереснее. Пожалуй, стоило незаметно проверить и деятельность, которую столь предприимчивый шиди развернул на четвертом пике.  - Шисюн снова улыбается, - заметил Му Цинфан, возвращая Цинцю пустую шкатулку, - но от этой улыбки почему-то становится не по себе.  Отвечать на незаданный вопрос Цинцю не стал. - Му-шиди не стоит волноваться, - вместо этого сказал он. - Просто у этого шисюна неожиданно нашлось еще одно дело. - О, кстати, о находках, - вдруг спохватился тот и снова направился к стеллажам, только на этот раз тем, что располагались у противоположной стены. - Вот, - взяв тубус, сделанный из обрезка толстого бамбукового стебля, сказал Му Цинфан. - Этому шиди посчастливилось найти упоминание о демонической практике, которую исследовал мастер Бао Лун.  Сердце у Шэнь Цинцю забилось быстрее. Он рывком поднялся с места, взял протянутый ему футляр и, нетерпеливо сняв резную крышку, аккуратно вытряхнул наружу свиток. - Шисюн может взять это с собой на Цинцзин, - произнес Му Цинфан, пока Цинцю спешно просматривал содержимое свитка. Текст описывал методы исследований и лечения нескольких человек, найденных в пограничье. Сначала их посчитали одержимыми, так сильно они стремились вернуться к демонам, даже при том, что одного из мужчин, судя по характеру ран, пытались сожрать заживо.  - Духовное рабство… - пробормотал Шэнь Цинцю.  - Да, - хмуро подтвердил Му Цинфан, пряча ладони в широкие рукава своего платья. - Единственный способ справиться с таким - это техника “Искры Второго дыхания”. С помощью ци остановить пострадавшему сердце, дождаться, когда проклятие спадет, и потом попытаться запустить сердце снова. Риск очень велик, но лучше так, чем существовать рабом демонического отродья. Управляемая смерть? Цинцю помрачнел, вчитываясь внимательнее в ровные столбцы мелких, каллиграфически написанных знаков. Едва обрести брата, чтобы вновь его потерять - уже по собственной вине? Нет, к такому он был не готов, проще было уничтожить того, кто звался “наставником” Шэнь Юаня, оборвав второй конец цепи.  Трепыхнувшаяся было надежда быстро угасла. Судя по описанию, обнаруженную Бао Луном связь были способны создавать только демоны и демонические заклинатели, а “наставник” демоном точно не был. Хотя если он полукровка… Тогда он мог выбрать путь праведного совершенствования.  Беспокойство о том, что он не распознал присутствие в крови брата паразитов, подобных тем, которыми отравляют своих рабов Небесные демоны, железным обручем сжало сердце. Но духовные вены А-Юаня были просто в идеальном состоянии, Цинцю прекрасно помнил свои ощущения при двойном совершенствовании с братом, и демонической ци он не чувствовал даже тени… Но что, если он ошибся?! - Поможет ли "Искра" от привязи к Небесному демону? - спросил Цинцю, понимая, что хочет смять ни в чем не повинный свиток в кулак. - Увы, нет, - ответил Му Цинфан озабоченным тоном. - Мастер Бао и искал способ против власти исключительно Небесных демонов. Около тысячи лет назад, когда жил Бао Лун, их род был куда многочисленнее. Но мастеру удалось найти только средство от куда более слабых чар. Ясно. Но технику все же стоило запомнить и отработать, вдруг пригодится. - Помощь Му-шиди этому шисюну неоценима, - сказал он, вновь скручивая свиток и убирая его в футляр. - Но этот Шэнь постарается не остаться в долгу. Му Цинфан польщенно улыбнулся. За время, проведенное в доме главы Цяньцао, дождь разошелся еще сильнее - теперь это были настоящие потоки воды, обрушивающейся с небес. О полете на Сюя речи даже не шло, Цинцю был вынужден возвращаться на Цинцзин через радужный мост. Всю дорогу до дома он пытался решить, сообщать ли Юэ Цинъюаню как главе ордена о непонятном поведении Шан Цинхуа, или все же подождать, пока в руках не окажется доказательств более веских, чем подтверждение Му-шиди. Наверное, рассказать стоило: сам Цинцю терпеть не мог, когда его, пусть даже из лучших побуждений, лишали каких-то сведений. В случае же с главой Аньдин речь шла если не об измене ордену, то, по меньшей мере, о неприятной ситуации, в которую попал Шан Цинхуа - если он действует под принуждением. Уж очень странным выглядело его желание приносить заказы на Цинцзин лично - словно шиди требовалось подтверждение, что опасные ингредиенты попали в руки Шэнь Цинцю. Свиток Му Цинфана Цинцю сразу отнес в библиотеку, где долго сидел, перебирая свои записи. С каждым днем их становилось больше, и теперь Цинцю уже начинал видеть основные моменты, позволяющие создать оковы на человеческом разуме: определенные сорта растений - наставник-травник Шэнь Юаня прекрасно вписывался в эту картину; демоническая ци и необходимое первоначальное состояние жертвы - болезнь, испытываемый ужас или тяжелое ранение. “Без него я бы вообще не родился” - эту оговорку брата Шэнь Цинцю не забывал ни на миг и уже почти не сомневался, что связь была создана именно в момент рождения - нового тела и души, нашедшей для себя очередное воплощение. Сначала отложив технику “Искры второго дыхания” в сторону, он вновь придвинул свиток к себе. Был ли Бао Лун гением или просто так совпало, но предлагаемые им этапы излечения как раз были направлены в точки, отмеченные Цинцю. Очищение тела от яда, компенсация вреда от демонической ци - и смерть, через которую, как через лабиринт, он пытался провести пострадавший разум. - Возможно, новому главе Цинцзин будет интересно послушать это, - вдруг заговорил из соседнего зала мастер Ван. - “На рассвете шестого дня воины приговоренной сотни вошли в ущелье. “Неспящие”, владеющие тайной техникой “Глаз Золотого Сокола”, сквозь туман рассмотрели багровое облако демонической ци, притаившееся на выходе из горной гряды. Военачальник Цай скомандовал затаиться, и к вечеру отряд смог увидеть, как мимо них прошли шесть стражей Черного престола, за которыми покорной вереницей тянулись пропавшие люди”.  Шэнь Цинцю поднял голову. Черный престол? Это демоническое царство существовало чуть ли не на заре времен, а после победы над ним его сокровища были разделены между орденами, тогда еще не звавшихся Великими. Но про “Неспящих” и “Глаз Золотого Сокола” Цинцю слышал впервые.  Он поднялся навстречу смотрителю, который нес целый рулон свернутых бамбуковых дощечек, поверх которых нет-нет, да поблескивала мощнейшая печать сохранности. - Нет никого, кто знал бы библиотеку Цинцзин лучше мастера Вана, - начал Цинцю, укладывая найденное на свободный стол. - Встречалось ли ему раньше упоминание о "Неспящих"? Мастер Ван пожевал губы. - Этот старик поищет, - сказал он, а потом так же неспешно опять скрылся за стеллажами. Искать пришлось не только о "Неспящих". Принесенная смотрителем летопись обрывалась на полуслове, и второй бамбуковый свиток отыскался лишь ближе к вечеру, причем совершенно случайно - среди летописей, относящихся уже ко времени после существования Черного престола.  Недостающий фрагмент, впрочем, не слишком прояснил ситуацию. Никаких новых сведений о способе подчинения, только несколько упоминаний о рисунках на лицах трех “Неспящих” - заклинателей, бывших частью маленького ордена, названия которого даже не было приведено. Похоже, “Глаз Золотого Сокола”, судя по некоторым оговоркам, являлся все же не техникой, а печатью, которую и наносили - на лицо киноварной краской или на тщательным образом подготовленную оправу. В летописи упоминалась маска из горного хрусталя, которая, впрочем, потом была утеряна в бою. Неудивительно, что остальные "Неспящие" предпочитали рисунки на коже - потерять их было сложно, хотя и обновлять приходилось постоянно. - Возможно, на пике Кусин сохранились какие-нибудь сведения, - задумчиво предположил мастер Ван, когда Цинцю уже собрался уходить. - "Неспящие" явно аскеты, никому другому в голову не придет уродовать себя рисунками на теле, подобно варварам. И правда. Цинцю благодарно кивнул и отметил в планах вновь наведаться к Гао Цингао. Дождь продолжал идти, пусть и не такой проливной, как днем. В бамбуковом доме было холодно, как осенью, и помимо ночных жемчужин Цинцю пришлось зажечь пару жаровень, чтобы избавиться от сырости в комнате. По-хорошему, стоило уже подумать об учениках, которые со временем возьмут на себя часть его бытовых забот, но он пока не был готов пускать кого-то постороннего в свой дом. Только Шэнь Юаня, но брат посторонним не был. Скользнув взглядом по чайному столику, Цинцю вздохнул. А-Юань точно наполнил бы жизнью эти комнаты, в которых сейчас стояла тишина: стоило только представить, что он мог бы сидеть здесь и пить чай, или писать за столом, или читать книгу, - и сердце наполнялось теплом и радостью. С улицы послышались голоса - похоже, с кухонь несли ужин, и это заставило Цинцю вернуться мыслями в сегодняшний день. И к предстоящему визиту главы ордена. Неуместное волнение он задавил на корню, но отделаться от ощущения, что все выглядело приглашением на свидание, все равно не мог. Им с Цинъюанем и впрямь следовало обсудить многое, и желательно не теряя ясности мышления, а днем, после всех этих признаний и поцелуев… Цинцю выругался и пошел встречать ужин. Кухнями Цинцзин заведовал Пэй Цзуйфу, закончивший обучение на пике Цзуйсянь пару лет назад. Немногословный и худой, словно аскет, он выбрал местом служения Цяньцао, явно послушав своего наставника и чуть не загубив свой талант, который только-только начал раскрываться.  Цинцю узнал о Пэй Цзуйфу совершенно случайно, восстанавливаясь на Цяньцао после тяжелой ночной охоты. Тогда он вымотался чуть ли не до отклонения ци, Му-шиди и слышать не хотел, чтобы оставить его на Цинцзин, а спорить у Цинцю просто не было сил. Но его устроили в уединенном павильоне, где не было ни шума, ни ярких цветов, а подаваемая еда совершенно не вызывала раздражения.  Простой рис, тушеные овощи и бульон были столь ненавязчиво приправлены лимонным соком, специями или соевым соусом, что Цинцю сделал готовившему это все подмастерью предложение сменить пик сразу же по выздоровлению. Вернее, после того, как вернулся к себе и оценил разницу с теми роскошными, но тяжелыми блюдами, что подавались ему, как главе Цинцзин.  Слухи о высокомерном и привередливом малоежке Шэнь Цинцю Пэй Цзуйфу не остановили: он перешел на второй пик, и теперь с каждым днем баланс между подобающей по статусу и простотой пищи становился все идеальнее. А что было еще важнее, он никогда не задавал ненужных вопросов. Сейчас мастер Пэй самолично накрывал стол для главы ордена: тушеная утка, острая рисовая лапша, баклажаны, обжаренные на углях, рыба в соли, конвертики с фасолью и грибами - и также молча выставлял из второго короба блюда, предназначенные для Цинцю - та же рисовая лапша, но в курином бульоне, те же баклажаны, но тушеные с зеленью, та же утка, но сваренная на пару. До Шан Цинхуа не должны были дойти слухи, что глава Цинцзин полностью исцелен и больше не нуждается в строгой диете. Ни вина, ни особых десертов Пэй Цзуйфу к ужину не приготовил, и Цинцю даже как-то успокоился отсутствием лишних намеков на романтический вечер. А потом пришел Юэ Цинъюань и первым делом вытащил из кармана рукава коробку с пирожными. И глаза у него были такими теплыми, что Цинцю чуть не забыл напомнить себе, что это не свидание. - Это, конечно, не баоцзы с красной бобовой пастой, но обещали, что будет не хуже, - улыбнулся глава Цюндин, а Шэнь Цинцю на мгновение вернуло на двадцать лет назад, на шумную и жаркую ярмарку, в обжорный ряд, который среди беспризорников считался самым лакомым: там иногда могли перепасть в самом конце дня остатки вроде печеной рыбы или вот успевших зачерстветь за день баоцзы. Им с Ци-гэ тогда достался целый кулек, да еще и выброшенные из переносной жаровни угли еще не потухли, так что получилось даже погреть несколько пирожков и съесть горячими.  А эти пирожные… Свежие, ароматные, темно-розовые с каплями из белой сахарной массы по верху, они лежали в коробке плотно-плотно, словно Юэ Ци хотел принести как можно больше. Отказаться от них Цинцю не смог - обругать Ци-гэ тоже, потому что... просто не смог. - Ладно, - сказал он, чувствуя, как благоухают лотосом и патокой принесенные сладости и на миг позволил себе утонуть в этом запахе. - Ужин ждет. Цинцю едва не осекся, услышав, как почти беспомощно это прозвучало, но попытался не подать вида. Прикрылся ужином, ха. Словно это могло помочь. Пройдя в комнату с накрытыми столами, он одним взмахом руки развеял над ними сохраняющую печать, а потом положил коробку с пирожными на чайный столик.  - Сладкое - в самом конце, - настолько сурово, насколько смог, напомнил он Юэ Ци, - Садись уже, нечего на меня так смотреть. Тот немедленно сделал приличное лицо: почти такое, какое было у него на Цюндин - и все-таки не совсем. Но в подробности Цинцю постарался не вдаваться. - Отдельная еда? - видимо, только сейчас обратив внимание на поданное к ужину, очень выверенным тоном спросил Юэ Цинъюань. Да, именно. Разговор о делах - вот для чего они оба здесь. - И не только, - подтвердил Шэнь Цинцю, наконец подхватив рабочий режим. - Шан Цинхуа не должен знать, что А-Юань исцелил меня. Неожиданно мелькнувшая в голове догадка заставила впиться в насторожившегося Юэ Цинъюаня взглядом. - Нет, не так. Шан Цинхуа не должен знать, что мы оба исцелены, - припечатал Цинцю, удерживая его взгляд. - Понял меня, Ци-гэ? По лицу Юэ Цинъюаня медленно поползла тень. Чуть сдвинулись брови, намечая суровую морщинку на лбу, чуть крепче сжались губы, чуть сильнее подчеркивая линии скул. Едва заметно дрогнули ноздри, совсем чуть-чуть качнулись ресницы: вверх, выдавая удивление, а потом вниз, обозначая понимание, - и так же неотвратимо медленно в медовых глазах сильнейшего заклинателя мира истаяло тепло.  От этого превращения Ци-гэ в главу Великого ордена, которому бросили вызов, Цинцю пробрала дрожь. Во рту пересохло, а в голове, вопреки всякому здравому смыслу, стало жарко. Даже поцелуй, будь он неладен, не добился такого эффекта! - Глава Аньдин предал орден? - глубоким, полным какого-то низкого, вибрирующего звучания голосом произнес победитель императора демонов, и Цинцю слегка сдавило выплеснувшейся ци. Точно крепчайшими объятиями первозданной силы.  Старательно удерживаясь от стона, Цинцю облизнул губы. - Пока не знаю, - хрипло выдохнул он. - Как и о том, вредит ли он добровольно. - Шан Цинхуа пытался тебе навредить? - почти без вопроса, эхом отозвался Юэ Цинъюань. Его ци волной прокатилась по телу, словно Ци-гэ сейчас важно было знать, что с Цинцю ничего не случилось, а во взгляде… Тепла там не было. Там было пламя. Цинцю сглотнул и заставил себя сосредоточиться на главном. - Дважды, - не стал лгать он. - Подсунул отравленные ингредиенты. - Ясно, - шевельнул губами Цинъюань и поднялся на ноги. Он его убьет, молнией мелькнуло в голове. Сотрет в порошок, даже не разбираясь. - С ума сошел?! - Цинцю схватил его за рукав и дернул, заставляя остановиться. Нужно быстро было найти какой-то довод, какую-то причину, да повесомее! - Решил испортить мне всю игру?! - Игру? - глухо уточнил тот и нахмурился сильнее.  Воздух плыл вокруг Юэ Цинъюаня волнами, окутывая Цинцю одним покрывалом ци за другим, по ножнам Сюаньсу скользнул темно-серебристый блик, и от разлившейся в стороны мощи задребезжали фарфоровые чашки, ждущие своего часа на чайном столе. - Я хочу узнать, кто за ним стоит, - с силой потянув за рукав, Цинцю наклонил главу ордена к себе и прошептал ему в губы. - Кто снабжает Шан Цинхуа редкостями вроде снежного обсидиана, с чего он взял, что именно ты помог мне с образованием золотого ядра, и почему для него важно, чтобы я был злым, раздражительным и с искалеченными духовными венами. Глаза у Юэ Цинъюаня потемнели сильнее, став почти черными, и Цинцю вновь пробрало жаркой дрожью. - И это не все, что я собирался обсудить, - сказал он, чувствуя, как сила медленно, будто морской отлив откатывается назад. - Не говоря уже об ужине. Все остынет. Юэ Цинъюань опустил взгляд на его губы, помолчал немного и кивнул. - Да, прости, - прошептал он и, закрыв глаза, глубоко вздохнул. - Конечно же, ужин. Он сел на место, а Цинцю, расслабляясь, только сейчас понял, что его слегка потряхивает. Не от напряжения, нет - от возбуждения. Ощущать силу Ци-гэ на себе оказалось… незабываемым опытом. - Проклятье, надо выпить, - пробормотал он, соображая, осталось ли в кладовке вино, подаренное Жуань Цинжуанем на прошлый день имени. - Сиди здесь, я сейчас принесу. - Не надо никуда ходить, - сказал вдруг Юэ Цинъюань, и Цинцю, вопросительно повернувшись к нему, в очередной раз за этот бесконечный день потерял дар речи. На вытащенной Юэ Цинъюанем из цянькуня бутыли стояло клеймо серебряной хризантемы.  - Ты принес с собой и вино?!  - Сливовое, - а у того еще хватило наглости смутиться! - Надеюсь, тебе понравится, оно из старых запасов Цюндин, еще с яшмовым хмелем... - Да знаю я! - Цинцю подхватил бутылку и, распечатав ее, разлил темно-красное, густое, точно кровь, вино по чашкам из чайного набора. Потому что идти за чарками просто не захотел. - Ничего не говори, понял? И опрокинул в рот благоухающий фруктами терпкий напиток. Варварство, конечно. Такое вино требовало к себе почтительного отношения, его следовало цедить, наслаждаясь оттенками вкуса, которые раскрывались, подобно лепесткам хризантемы, и, может быть, для всего этого еще найдется сегодня время, но пока Цинцю хотел просто отвлечься: от завораживающей мощи бывшего попрошайки, от его жаркого взгляда - и от собственного желания.   Жажду вино утолило. Только не ту.  - Шан Цинхуа ни о чем не должен догадываться, - решительно закрыв на это глаза, сообщил он и, взяв палочками кусочек утки, обмакнул его в один из соусов, поданных главе ордена. - А если ты будешь так улыбаться, я выгоню тебя из своего дома.  - Конечно, - немедленно согласился пойманный на горячем Юэ Ци и тут же положил Цинцю на тарелку самые лучшие куски с общего блюда. - Никаких улыбок. При Шан Цинхуа особенно. - Вот именно, - немного расслабился Цинцю. Тем более, что Цинъюань тоже начал есть. - Му Цинфан в курсе дела, правда, он не знает пока, кто конкретно под подозрением. Юэ Цинъюань снова напрягся, и Цинцю немедленно осознал, как могли быть поняты его слова. - Он проверяет ингредиенты, которые мне приносит Шан-шиди, - сказал он и ткнул палочками в конвертик с фасолью. - Если порченую первую партию еще можно было списать на ошибку или обман продавца, то вот вытяжка в последней была прямо отравлена. Я пока не понимаю, какой цели он хочет добиться. Или не он, - посмотрев в глаза Цинъюаню, добавил Цинцю. - Не буду удивлен, если у Шан Цинхуа и впрямь есть второе дно, - хмуро согласился тот и вновь взял в руки уже отложенные палочки. - Сам знаешь, сяо Цзю... Дрожать и заикаться Шан Цинхуа может сколько угодно, но снабжение двенадцати пиков дрожью на себе не удержишь. Цинцю усмехнулся и, наполнив свою чашку вином, поднес ее к губам. - Я не собираюсь раскачивать пик Стабильности, - намекнув на название четвертого пика, возразил он и с улыбкой коснулся губами тонкого фарфора. Нет, умели раньше делать вино, умели... - Так что я пока понаблюдаю.  Юэ Цинъюань шумно вдохнул, а потом отвел взгляд и поспешно пригубил вино сам.  - Пока этот неразумный отсутствовал на Цюндин, настоятель Учэн прислал письмо, - сказал он потом и снова полез в карман рукава. - Вот, прочти. Я с ним разминулся на какой-то день, а то и меньше. - Ты всегда был нетерпелив и опрометчив, - подтвердил Цинцю и, сунув в рот еще один кусок утки, развернул письмо. Извинения Учэна за вынужденное долгое молчание он даже не стал читать. А вот дальше заместитель главы Чжаохуа сообщал, что его духовные орлы обнаружили множество ловушек, разбросанных по всей Алой долине, и, скорее всего, существует еще какое-то их количество в скрытом виде. Учэн потратил несколько дней на составление подобия карты, чтобы понять, нет ли в расположении ловушек какой-то закономерности, а потом подвергся нападению стаи кольчужных хамелеоноволков и был вынужден вернуться в орден. - Хамелеоноволки... - складывая письмо и возвращая его Цинъюаню, пробормотал Цинцю. - Что ж он не совладал с ними своим Вихрем сверкающей росы? - Слишком большая стая? - предположил тот, задумчиво посасывая жареный стебелек бамбука. - Хамелеоноволки - очень опасные хищники. - Ты размер стаи представляешь тогда? - устало вздохнул Цинцю, глядя, как губы Ци-гэ чуть приоткрываются и вновь обхватывают золотисто-зеленую мякоть. - С десятком Учэн бы справился. А тут... сколько? Пятьдесят, сто особей? Ты понимаешь, что это значит? - Ты всегда видишь больше, чем другие, - пронзительно посмотрел на него Цинъюань и помрачнел. - Я об этом не подумал. Самки хамелеоноволков спаривались, лишь нажравшись живой и горячей человеческой плоти, но в Алой Мертвой долине не было поселений...  Люди туда попасть могли только портальной печатью. - Старый мастер Дворца отправляет туда неугодных, - припечатал Цинцю и потянулся за вином. - Это будет сложнее, чем я думал. Юэ Цинъюань кивнул. - Сигнальных талисманов не заметил ни я, ни Учэн, - сказал он, - но уверен, что они тоже есть. И, сяо Цзю... Без Лю Цингэ в этой долине нам делать нечего. Цинцю даже паузы делать не стал. - Считаешь, я буду против? Что, серьезно? Юэ Цинъюань выразительно посмотрел, и как бы он ни был прав, это было обидно. Но - Шэнь Цинцю заставил себя глубоко вдохнуть - справедливо. - Он высокомерный засранец, родившийся в доме из золотых кирпичей, - напомнил Цинцю. - Слишком ограниченный, чтобы осознать степень своей привилегированности, не говоря уже об удаче. Юэ Цинъюань продолжал смотреть. - Он ведет себя так, словно его высокое положение ничего не значит, - он начал раздражаться. - Он мог бы добиться неимоверных высот, а только и знает, что мечом махать! Он даже головой не пользуется, чтобы думать! Юэ Цинъюань немного наклонил голову к плечу, и это едва выраженное сомнение словно подлило масла в огонь. - Да у дома Лю свои наставники имеются, даже приглашать не надо! - повысил голос Цинцю. - А дикарь вон, ногой двери открывает и хамит, словно никогда не слышал, что такое вежливость! Уверен, если его заставить, он и каллиграфию знает, в пяти стилях, не меньше! - Для того, кто учился писать свое имя пальцем в грязи, а потом с искалеченными венами упорным трудом достиг высоты главы пика, - мягко заметил Юэ Ци, - это самый тяжелый грех, верно?  - Он довольствуется лишь тем, что ему интересно! - рыкнул Цинцю, а потом все же взял себя в руки. - Нет, он силен и действительно непревзойденный воин, но он мог бы достичь большего! Он позволяет себе пренебрегать знаниями, которые ему были всегда доступны. Это злит! Юэ Ци качнул головой. - Только злит, - вздохнул Цинцю. - Я его не ненавижу, ясно? Тем более не вынашиваю коварных планов по его убийству и очернению его прекрасного образа. У меня, знаешь ли, и без того слишком много забот. Он выругался, а потом схватил с тарелки еще один рулетик и сунул его в рот. Нежный вкус фасоли растаял на языке сладостью, а соевый соус добавил во вкус солоноватого оттенка.  - Ладно, - не выдержав взгляда Цинъюаня, все же сказал Цинцю. - Я все равно собирался с ним поговорить. Давно надо было извиниться за тот случай. И насладился тем, как Юэ Цинъюань вытаращил глаза. - Большего я тебе все равно не скажу, поэтому даже не пытайся спрашивать, - ткнув в его сторону, сообщил Цинцю. - Понял? - Сяо Цзю всегда был суеверен насчет своих планов, - улыбнулся тот. - Да, этот шисюн понял. - А теперь рассказывай про А-Юаня, - грозно на него глянув, перевел тему Цинцю. - Что он говорил, как выглядел… Я хочу знать всё.