Эпитафия Эдэль

      Первый месяц лета. 1 эгригорхаса. Пятница.       В обычно холодном кабинете алхимии было жарко и, несмотря на распахнутые окна, душно. Едва заметно пахло хвоей. Дети, после веселой ночи, сидели вялые, подпирая сонные головы руками и прилагая неимоверные усилия дабы разлепить глаза.       — Доброе утро! — бодро произнес профессор Нинель, закрывая дверь класса изнутри.       Студенты встали. По их лицам было видно, утро, отнюдь, не доброе. Парень, стоящий прямо напротив профессора всеми силами старался сдержать зевоту. Его сосед утруждать себя не стал и зевал прикрывая лицо ладонями уже не первый раз. Профессор Нинель махнул рукой, дети сели.       — Все на месте? — спросил он, мысленно подсчитывая головы студентов, а после сам себе и ответил. — Да. Я думаю, нам сегодня стоит уделить внимание химерам.       Дети сразу тяжко вздохнули, показывая всем видом, что это им не интересно. Ещё на первом курсе, на самом первом уроке защиты от темных искусств профессор Дарси пояснила им и за химер и за чуму с бешенством, и вот, сегодня утром, на первом уроке напомнила снова, поэтому, третий час подряд говорить об этом, у студентов не было совершенно никакого желания.       — И всё же, как бы вам того не хотелось, я начну эту извечную тему. — обходя класс, наблюдая за кислыми лицами студентов, продолжил свою речь профессор. — Как вам уже известно, во избежание счастья быть покусанным химерами, а если быть точнее, то в качестве профилактики заболевания чумой и бешенством, студентам запрещается покидать территорию академии в течении первых десяти дней с начала лета, без особой необходимости, разумеется. — добавил он. — Ладно, начнём наш урок. Сегодня мы поговорим о Чумном докторе. — наконец объявил профессор Нинель.       — Профессор. — подняв руку, воскликнула Ханни. — Вы же сказали, что мы будем обсуждать химер? — с растерянностью спросила она.       — Именно. — несколько лукаво улыбнувшись, ответил мужчина.       После этих слов на лице Ханни застыло абсолютное непонимание происходящего: «как связаны химеры и Чумной доктор?».       — И так, начнём с того, кто такие химеры. Откройте страницу 17.       С задних рядов послышались вздохи, однако студенты послушно начали перелистывать страницы, поднимая в классе лёгкий шелест. В этот момент Ава подумала, если бы с ней сидела Эми, то она, наверняка бы закатила глаза или что-то проныла, но рядом с ней, урок, определенно, проходил бы интересней. Но Ава сидела одна, скучающе смотря на пожелтевшую страницу учебника, с которой на неё глядело уродливое подобие кошки. Животное было сильно истощено, его шкура облезла, а из кончика голого хвоста торчало длинное тонкое жало. Его ощипанные крылья с черными несколько сальными перьями смотрелись пугающе нелепо. Челюсть химеры полностью не закрывалась, потому можно было рассмотреть торчащий изо рта язык и желтоватые клыки, по форме напоминающие змеиные зубы.       — Существо, само по себе крайне неприятное. — начал профессор. — Однако здоровые особи наделены разумом, и их кровь, как препарат, может быть использована в качестве антизаклинания, если так можно выразиться, к магии времени. Проблема в том, что подавляющее большинство химер заражено бешенством, а ещё большее является переносчиками чумы.       — Профессор, вы сказали «переносчики», получается химеры не умирают от чумы? — с любопытством спросил один из студентов.       — Да, верно. — подтвердил мужчина и добавил. — Чума у химер протекает бессимптомно, поэтому вне зависимости от того от при каких обстоятельствах вы встретились с этим животным, не следует подходить ближе чем на метр, дабы, блохи до вас не допрыгнули, а если вы не дай бог встретите то, что изображено в учебнике. — с этими словами профессор Нинель взял книгу с первой парты. — Вы вправе применить мор. Вас же научили этому заклинанию? — опуская учебник обратно перед Шамой, максимально серьёзным тоном уточнил он.       В аудитории на некоторое время повисла тишина, дети переглянулись, точно спрашивая друг у друга: «нас должны были этому научить?».       — У них только в этом году началась «магия». — тихо ответила Шама.       Профессор сделал шаг назад, оглядел класс и с нервной улыбкой сказал.       — Тогда, я напомню, что при встрече с химерой не стоит делать резких движений, кричать и пугать её. — с каждым словом голос мужчины становился всё серьёзнее, привлекая внимание детей, заставляя их вслушиваться. — Иначе она может почувствовать угрозу и атаковать. Наблюдать за химерой лучше периферийным зрением, и не поворачиваясь спиной, медленно отходить на безопасное расстояние. А ещё лучше, не шляйтесь по лесу. — внезапно, обыденно задорно, пусть и с толикой раздражения произнес профессор Нинель, дети тот час заулыбались. — Я понимаю, у нас есть очень красивое старинное кладбище, а ещё студенты любят бродить по руинам расположенной рядом церквушки, но поверьте, там нет ничего интересного, а от бешенства нет лекарства. — напомнил он, и дети опустили взор. — Так при чём же здесь Чумной доктор? — спросил профессор Нинель, возвращаясь к теме урока.       Класс продолжал молчать, вопросительно глядя на преподавателя. В глазах некоторых студентов виднелось лёгкое понимание того, к чему он клонит.       — Начнём мы с вами не с того, что он создал философский камень, а с того, что он получил лекарство от бешенства. — как бы намекая на ответ, произнес мужчина.       — Его назвали чумным доктором потому что и чуму и бешенство переносят химеры? — с сомнением произнес кто-то из студентов.       — Верно! — с улыбкой воскликнул профессор. — Только поправка, ранее считалось, что чума перетекает в бешенство из-за длительного инкубационного периода последнего. — пояснил он. — Смотрите следующую страницу.       Студенты вновь зашуршали, листая учебник. Ава, мельком пробежавшись по тексту, опустила взор ниже, на портрет молодого человека лет двадцати пяти со спокойным, но в то же время несколько слащавым выражением лица. У него была светлая кожа, длинные темные волосы и узкие глубоко-синие глаза. Ава чуть улыбнулась, подумав, что он чем-то похож на азиата.       Когда-то, давным-давно, жил-был человек. На вид — сама кротость и изящество, романтик, на деле — не гнушался интриг, был скрытен и хитёр. Одни говорили, что он имел духовный сан, другие, что он бес. Однако, какие бы слухи люд не пускал, всё признавали одно — сей человек был великим врачом, и все дороги вели в его дом. Богат иль беден, стар иль млад — объединяло люд одно — чума, а после — бешенство. Незнамо как, незнамо чем, но человек лечил, прося в уплату, лишь сущий пустяк — каплю крови да каплю слез…       — Получается он нашел лекарство? — спросил мальчишеский голос с задней парты.       — К сожалению нет. — покачав головой произнес профессор. — Лекарство от чумы было найдено только после его смерти — шестьсот лет спустя, а от бешенства — до сих пор нет эффективного способа лечения.       — Тогда как он лечил людей? — с некоторым возмущением спросил другой голос.       — Доподлинно не известно. Одни считают его шарлатаном, другие придерживаются теории, что он был искусным целителем, а третья версия исходит из того, что будучи воистину талантливым алхимиком, он таки создал философский камень. — ответил профессор.       Главная проблема истории — в ней слишком много дыр. Она подобна сыру, что погрызли мыши — какая-то её часть утеряна навечно, и всё, что могут люди — это попытаться заполнить их своими, наиболее подходящими домыслами и доводами, однако, реальность может быть куда интереснее, объяснения учёных…       Что ж, у девочек была проблема куда серьёзней, чем поиск ответа на вопрос было иль не было философского камня и лекарство от бешенства. Хотя, она и была связана с последним. Об этой болезни известно крайне мало, буквально — ничего, за исключением того как она передается, и каковы её симптомы. В конце весны, начале лета, когда химеры выползали из спячки, жители приграничных с лесами районов запирают свои дома, на улицах появляется больше дозорных, а члены ордена истребителей отправляются на охоту за головами бешеных химер и прочей лесной хтони.       Академию «Свет надежды», от всякой дряни пришедшей из вне оберегали семь печатей. Внутри замка безопасно. Тогда, зачем наглухо запирали ворота, ежели и так никто не войдёт? А это напротив, дабы никто не вышел. Вот так и получалось, что в ближайшее время девочки оказались заперты, без возможности пойти и отдать дневник Миледи, или просто поговорить с ней.       — Книга сейчас у тебя? — уточнила Шама.       Она сидела напротив Авы, Ханни и Саломеи, поэтому могла хорошо видеть всех троих. Для Шамы это было важно. Справа от неё сидела Никки, а с лева — на самом краю дивана — Викторика. Девочке не хотелось находиться одной в комнате, но и в компании соседок ей, пока, было не особо некомфортно. Она не могла отделаться от мысли, что здесь она лишняя. Викторике хотелось сбежать на свою кровать, но там, ей было слишком одиноко…       — Она внизу. Вчера мы решили не брать её с собой. — ответила Ава.       Данное решение было обосновано просто. Вероятность того, что Миледи могла оказаться не тем человеком, отметать было нельзя. Да, Саломея сказала, что Милиса Пхонерис является автором дневников, однако никто не был уверен в том, что женщина носящая её имя, действительно ею и является.       — Ясно. — спокойно прошептала Шама. — Ханни, ты говорила, что нашла волос, я хочу, чтобы ты дала его мне. — тоном, не сколько просящим, сколько требующим произнесла она.       — Зачем он тебе? — чуть нахмурившись, несколько настороженно спросила Ханни.       — Попробуем узнать больше о преступнике. — с осторожной, но от того не менее пугающей улыбкой, преисполненной предвкушения, ответила Шама.       — Как? — с детской восторженностью спросила Ханни.       — Есть такое зелье — омут памяти называется. — с тонкой ухмылкой начала пояснять Шама. — С его помощью, можно вспомнить то что забыл, либо узнать, что сидит в закоулках мозга, терзает душу интересующего тебя человека. Иными словами, мы увидим почти то же самое, что и преступник, когда заглянул в твое зеркало.       Приготовление зелья — это процесс крайне трудоемкий, требующий тщательного соблюдения рецепта, особенно если зелье предназначено для употребления внутрь. Омут памяти как раз был таковым, и к его изготовлению Шама отнеслась со всей серьёзностью, начав подготовку ещё в тот день, как только услышала, что у Ханни есть волос предполагаемого преступника. Девушка сходила в лес, набрав на болоте ягоды брусники, да нарвав молодых ивовых веток, побеги крапивы и цветущий зверобой.       До сего момента, никто из присутствующих зелья ещё не варил, поэтому девочки с любопытством обступили круглый столик, на который Шама поставила неглубокое серебряное блюдо, полное ледяной воды. С ивовых веток она ободрала все листья, содрала кору оставив лишь ещё сочащееся соком, нежные стебли. Переплетя их меж собой, Шама начала неспешно помешивать воду, чуть слышно повторяя заклинание: «Штагнум мемориае». В коридоре начало холодать. Первой в ход пошла настойка из молодых листьев крапивы, окрасившая воду в зеленовато-желтый цвет и наполнившая помещение запахом спирта. Следом Шама влила в посуду крепко заваренный зверобой. И лишь в конце, выжала в этот бульон сок из брусники, крепко сжав ягоды в ладони. Кожа тот час стала противно липкой и влажной, капли не сколько падали в блюдо, сколько текли по запястью, под платье. Но те что достигали цели, расползались по жидкости алыми цветами, стремительно окрашивая зелье в тошнотворно красный цвет, наполняя коридор тонким запахом гнильцы. Последним ингредиентом был волос, что Шама аккуратно опустила в блюдо, тщательно перемешав, до тех пор, пока зелье, по своей консистенции, не стало похоже на кашицу.       — Ну что, кто отправится со мной? — оглядев девочек, поинтересовалась Шама.       — А, каково оно на вкус? — осторожно спросила Ханни.       — Если будешь пить быстро, ничего кроме холода не почувствуешь, если медленно — то по вкусу оно соответствует запаху — отвратительно. — ответила Шама, и Ханни поморщилась. — Никки, — повернувшись к девушке, будто бы извиняющимся тоном добавила она. — я не уверена, что оно на тебя подействует.       — Ничего страшного. — спокойно ответила Никки.       Шама осторожно подняла блюдо, поднесла к губам и сделала глоток.       — Если кто пойдет со мной. — смотря на полужидкую массу, максимально серьёзным тоном, начала Шама. — помните, всё то, что вы увидите, почувствуйте и подумайте — это не ваши, а её — воспоминания, эмоции и мысли. — она внимательно оглядела девочек, а после перепада блюдо Саломее.       Ава собиралась дольше всех, размышляя над тем, действительно ли ей хочется лезть в чужую голову. А что если после этого, она боле не сможет ненавидеть человека, который убил её лучшую подругу? Терзания прервала Викторика, протянувшая ей уже почти пустое блюдо. В этот момент все мысли, точно испарились из головы девушки. Она взяла посуду, её содержимое пахло гилью. На миг, задерживая дыхание, Ава прикоснулась к краю губами и, чуть запрокинув голову, сделала глоток. Как Шама и сказала, жидкость была холодной и с послевкусием настолько гладким, что у Авы заболел живот. Девушка поставила блюдо на стол, села на диван рядом с девочками и закрыла глаза, ожидая, когда подействует зелье.       Долгое время Ава ничего не чувствовала. Было всё так же темно и прохладно, неприятно пахло гилью. Но в какой-то момент девушка поняла, у неё начинает болеть голова. Ава пыталась успокоить себя, вспоминая слова Шамы, что это боль не её — чужая, но она и тот звон в ушах были столь знакомы… Это чувство было подобно червю, что прогрызает мозг, медленно вползая в разум осознанием грядущего горя утраты. В горле застрял ком, к глазам подступили слезы, и тело ослабело настолько, что стало неспособно издать даже стон. Кожу, точно покрывало, окутал липкий жар, а нос щекотал пьяняще сладкий аромат цветущей вишни.       Ава открыла глаза, и взору её явилась белокаменная сцена театра. Кругом её возвышался, в виде лестницы, амфитеатр, на ступенях которого разместилась многочисленная публика, от голосов которой закладывало уши. Ава подняла голову, над ней расстилалось бесконечное, бесцветное небо. Девушка тщетно пыталась отвлечь себя, забыть, где она находится, однако её блуждающий взгляд неустанно упирался в людей: дам одетых в платья из тончайшего муслина простого покроя, мужчин в белых блузках, кюлотах и чулках. Все эти люди, вели себя слишком нервозно. Ава тоже чувствовала, что ей страшно, сердце билось почти в горле. Ударили в колокола. Ава вздрогнув, глубоко вдохнула. Голоса людей стихли в момент, амфитеатр наполнила могильная тишина.       — Всем встать! Суд идёт! — гаркнул снизу мужской голос.       Ава сглотнула. У неё кружилась голова, ноги казались ватными и тело бросало то в жар, то в холод. Она опустила взор, смотря как двое инквизиторов выводят на арену её сестру. Луша совсем бледная, неровной походкой, босыми ногами ступает по пыльному белому камню. Её волосы, светлые с кудрями, мелкими, точно морская пена, не чёсаны, взлохмачены. Одета она в белую сорочку.       — Слушается дело госпожи Лукреции Наутишь. — произнес знакомый голос.       Ава перевела взор с сестры на судью — женщину в белоснежном платье с волосами длинными и алыми как кровь. Девушка не видела её лица, лишь улыбчивую театральную маску. Но, Ава знала кто под ней, все знали. Во рту пересохло. Сердце колотилось так сильно, что болела грудь. В голове крутился ворох мыслей. Она неустанно повторяла: «не вы ли говорили донести? Сестру заблудшую от гибели спасти! Тогда зачем, зачем, о, Ваша честь, зачем всё это представление!».       — Уважаемые господа. — обратилась к зрителям судья. — госпожа Лукреция Наутишь совершила убийство княгини Айсидоры Серенити в ночь с 30 Сандрамахаса на 1 Эгригорхаса на балу по случаю проводов весны. Орудие убийства — яд — вытяжка из сока аталеи.       Её голос всё так же был мягким и тихим, очень приятным и будто даже родным, но слова! Их смысл! Они были подобны раскаленным иглам, что вонзались в мозг, болью осознания истины растекаясь по разуму. И как бы Ава не любила сестру, в этот момент сей чувства из неё как будто выдрали. Она боле не могла и не желала искать оправдания для Луши.       Дышать было тяжело, в глазах темнело. Всё тело горело, разрываясь меж принятием омерзительной правды, что насильственно вбивали в голову и ужасом, осознания того, что вот сегодня, сейчас она видит сестру в последний раз и ничего не может сделать. Головная боль казалась просто нестерпимой, в ушах стояла мешанина из звона, биения сердца и голоса Миледи, что озвучивал смертный приговор. Хотелось сесть на корточки, впившись ногтями в кожу головы и зажмурив глаза взвыть волком, но Ава сидела смотря на сцену амфитеатра, наблюдая за тем, как судья сняла перчатки и, подойдя к сестре, нежно взяла её за горло. Миг! Миледи опустила руку. Луша качнулась и замертво упала к её ногам. Ава не сразу поняла, что произошло, ей просто вдруг стало абсолютно всё равно. Она смотрела на Миледи, на тело сестры и ничего, совсем ничего не чувствовала...       Ава вновь ощутила холод и аромат тухлятины, поняла, что голова больше не болит, и она может открыть глаза. Взору её предстал знакомый коридор их квартиры. Ава огляделась по сторонам, смотря на девочек. Викторика протирала глаза. Увиденное явно произвело на неё сильное впечатление, и как бы девочка не пыталась, остановить слёзы у неё не получалось. У Ханни напротив, глазки блестели от восторга и того количества вопросов, что крутились в голове. Казалось, девушка прилагала невероятные усилия, дабы не озвучить разом всё, что ей хотелось спросить. Лицо Никки оставалось неизменно спокойным, Ава этому даже не удивилась, более того, ей и самой будто стало не так волнительно. Однако, одного, даже быстрого взгляда на Шаму и Саломею было достаточно, дабы понять — переживать есть о чём. Выражение лица Шамы было задумчивым. Она просто анализировала то, что увидела, но по её чуть нахмуренным бровям было понятно — выводы к которым она приходит — не очень приятны. Саломея тоже о чём-то размышляла, но лицо её как будто стало бледнее обычного, точно она не просто анализировала то, что увидела, а знала, что произошло, и это её напугало.       — Кто такие, эти — Наутишь? — наконец спросила Ханни. — Я помню, что видела эту фамилию на страницах учебника по истории. — добавила она.       — Они начинали как служители церкви, а закончили похотливыми чудовищами и бесчестными убийцами. — почти отрешённо проговорила Саломея.       Ханни только приготовилась слушать, внимательно смотря на Саломею, однако последняя так больше ничего и не добавила, а Ханни, как будто испугавшись её тона, не решилась спросить что-то ещё. В помещении повисла неприятная тишина, Ава чувствовала, что по спине у неё бегают мурашки, но в то же время потеет лоб.       — Кого-то из них, могли приговорить к забвению в Бездне? — очень тихо спросила Шама.       — Возможно. — всё тем же тоном начала Саломея. — Лунные врата как раз были закрыты около тысячи лет назад и, кто-нибудь из их семейства мог, — тут Саломея едко усмехнулась, от чего не по себе стало уже всем. — запрыгнуть в последний вагон.       — Есть ли возможность как-то это уточнить? — уже почти осторожно поинтересовалась Шама.       — В архивах сената могло что-то сохраниться, но это не точно. Как-никак тысяча лет прошла, а их семейка, пусть и имеет дурную славу, но это так, ерунда, по сравнению, скажем, с делом об охоте на ведьм. — пояснила Саломея, Шама в ответ чуть прикрыла глаз, отведя взор в сторону.       — Охота за дневниками Миледи внезапно прекратилась тысячу лет назад. Книги осели в частном архиве, так называемой Золотой библиотеке, а после смерти Эдэльтиты Баскервиль, появилась легенда, мол часть этой коллекции была спрятана ею в академии «Свет Надежды». Поиски были, но без громких смертоубийств, а потом всё окончательно стихло. — начала рассуждать уже в слух Шама. — Время. — задумчиво протянула она. — Если отчитывать от того времени, когда на Востоке начался голод, это 1250–1256 года, а семья Наутишь была казнена примерно в это время… Впрочем, плюс, минус пара лет в обе стороны большой роли не сыграют. Нам важно, что в это время, редко, но ещё использовались Лунные врата. Бездна не способна удерживать души более тысячи лет, при этом стоит учитывать, что время там течет немного быстрее. Иными словами, к 2252 году — эта тысяча лет уже давно истекла. Оказавшись на свободе девушка решила продолжить поиски, однако, вновь потерпела поражение и оказалась в монастыре, а потом, несколько лет спустя, когда всё немного поутихло, инсценировала свою смерть и сбежала.       — Ты хочешь сказать, что она, сейчас здесь? В академии? — вскинув одну бровь, с сомнением уточнила Саломея, и Шама медленно кивнула.       Саломея, на миг прикрыв глаза и потирая подбородок, тяжело вздохнула.       — Может, устроишь Ханни ещё один урок магии. — внимательно смотря на Шаму, предложила Саломея, в ответ на что, Шама чуть улыбнулась.       — Ханни. — повернувшись к белой как мел девушке, начала она. — Я вижу ты уже, что-то поняла. — улыбнувшись чуть более открыто, почти промурлыкала Шама, и Ханни опустила взор. — Теперь давай озвучим это. Я буду говорить, ты повторять.       — П-повторять? Зачем? — в замешательстве спросила Ханни.       — Ты ведьма правды. Ты не умеешь врать. Следовательно, твои слова — это правда. Сейчас мы имеем дело с правдой прошлого, для тебя это будет несложно. — пояснила Шама. — А теперь, прошу тебя, повтори — волос, что ты нашла в комнате Авы, принадлежит убийце Эмилии.       — Волос, что я нашла в комнате, Авы принадлежит убийце Эмилии.       После этих слов, Ханни сглотнула, а Шама улыбнулась, в этот раз довольно.       — Продолжим. Убийца Эмилии ребенок дома Наутишь.       Ханни чуть нахмурилась, но попыталась повторить сказанное Шамой, открывая и закрывая рот, точно рыбка.       — Что случилось? — с некоторой тревогой спросила Шама.       — Я не могу. — растерянно прошептала Ханни. — Я не могу это сказать. Это неправда. — добавила она, и Шама, сдвинув брови, поджала губы.       — Но мы все слышали, что девушка, чьи воспоминания мы видели, называла Лукрецию Наутишь своей сестрой. — заметила Саломея.       — Может, мы что-то не так поняли. — в замешательстве прошептала Шама. — Возможно, она приемная или… — начала было Шама.       — Нет. Она не приемный ребенок. — несколько поспешно выдала Ханни.       — Может. — неспешно, обдумывая каждое слово, продолжила Шама. — Может, она использовала чужое тело? Хотя, я не уверена, чьи воспоминания, в этом случае, должен показать омут памяти…       — Она использовала чужое тело. — сдавленно произнесла Ханни.       — Ну тогда очевидно, каким образом она могла сбежать из монастыря. — криво ухмыльнувшись, прошептала Шама.       — Получается, что обладатель этого тела мертв? — осторожно уточнила Ханни, вспоминая то, что показало ей зеркало правды — ничего, кровавую пустоту.       — Да, скорее всего. — ответила Шама. — Ты же помнишь, что я говорила до этого? — уточнила она, Ханни кивнула. — Попробуй перефразировать мою мысль с учётом имеющихся у тебя данных, так, чтобы суметь это произнести вслух. — попросила Шама.       Ханни вновь кивнула. Её лицо приняло максимально сосредоточенный вид. Предложение выходило слишком длинным и сложным, чтобы быстро подобрать верную расстановку слов.       — В теле человека, что убил Эмилию, находилась душа ребенка дома Наутишь, тысячу лет назад приговоренного к забвению в Бездне и освободившегося по истечении срока. — выдохнув в конце, произнесла Ханни.       — Молодец. — с довольной улыбкой, тихонько похлопав в ладоши, произнесла Шама.       — Что мы будем делать с этой правдой? — поинтересовалась Ханни.       — Ава расскажет её леди Мяте. — несколько беспечно ответила Шама.       — Но преступник здесь, в академии! — возмущённо воскликнула Ханни.       — И что ты предлагаешь? — несвойственно ленивым тоном, спросила Шама.       — Да что угодно, пойти к профессору Семпронии хотя бы! — быстро проговорила Ханни, было видно подобная беспечность злит её.       — А она что сделает? Вот прямо сейчас, что она сделает? — тоном ещё более покойным, медленно спросила Шама, Ханни поджала губки.       — Если преступник может менять тела как перчатки, необдуманные действия опасны и могут привести к ещё большему числу жертв. — начала Саломея, говоря как-то очень устало, и как будто специально растягивая слова. — Пусть она думает, что всё в порядке, что её не ищут, именно поэтому, важно, чтобы как можно меньше людей знало о её тайне. Четвёртого числа, после вынесения оправдательного приговора, леди Мята допросит Аву. — тут Саломея повернулась к девушке. — Ты ей всё расскажешь. И она уже решит, как лучше поступить. Во всяком случае, я надеюсь.