Эпитафия Эдэль

      Вернулись в свою квартиру девочки почти в шесть. Ханни, тяжко вздохнув, упала на диван. Ава села рядом. Этот марш-бросок до города Белых башен и обратно дался девушкам с большим трудом.       — Вы уверены, что хотите снова идти в центр? — с ухмылкой подав своим спутницам по стакану воды, спросила Саломея.       Её, казалось, эта прогулка не утомила совсем. Она всё так же была бодра и полна энергии. В то время как девочки, залпом опустошив стаканы, устало вздохнули и вновь откинулись на мягкую спинку дивана. У них было не так много времени, чтобы взвесить все «за» и «против». Они должны были проделать весь этот путь снова, только уже в бальных платьях и на каблуках. Однако в этот раз идти им придется не через трущобы, по короткой дороге, а через Северный город. Его, даже в самой короткой части, бегом за полчаса не пересечь. И всё это было нужно ради того, чтобы увидеть издалека царя, его внучку, и, возможно, найти в толпе леди Мяту, а ещё потанцевать…       — Также не забывайте, у нас завтра ещё есть уроки, а вернёмся мы в лучшем случае в два. — добавила вес в копилку «против» Саломея.       — Нет, мы пойдём. — решительно ответила Ава, вставая с дивана.       И всё же, да, ей очень хотелось увидеть леди Мяту. Хотелось знать, как выглядит главный судья и палач царства, человек от которого в прямом смысле зависела её жизнь.       — Куда это ещё вы собрались? — входя в квартиру, спросила Шама.       Она и Никки встали в дверях, разглядывая измученные долгой, нелёгкой прогулкой лица девочек. Ну, по правде говоря, вялый вид сейчас оставался только на мордашке Ханни, которая хотела пойти на бал, но в то же время не желала идти пешком.       — Ханни предложила сходить в царский дворец, а теперь вот, пытается решить, действительно ли она этого хочет. — с усмешкой ответила Саломея.       — В академии тоже будут давать бал во имя чумы. В этом году студсовет постарался организовать достойное мероприятие. — спокойно заметила Никки.       — Скажи, Никки, что сделают Ру и остальные, узнай, что ты сбежала с праздника? — скосив несвойственно игривый взгляд на Никки, спросила Шама.       — Я не обязана там присутствовать. — холодно отозвалась Никки.       В этот момент Ханни поняла, на что намекала староста. Без Никки Шама бы никуда не пошла, а теперь, коли её «подружке» всё равно, где встречать лето, была надежда на то, что эти двое пойдут в царский дворец. А это могло означать только одно — пешком они явно не отправятся!       — О, детектив, я вижу, вы поняли мои намерения! — всё с той же улыбкой произнесла Шама, а после её несколько возбужденное лицо приняло обыденно безразличное выражение. — А теперь, найди мне тыкву и мышей, иначе нам предстоит долгая дорога. — после этих слов Ханни замерла в оцепенении, пытаясь понять, зачем старосте тыква и мыши, и не шутит ли она, а Шама тем временем продолжила, но уже обращаясь к остальным. — Можете одеваться. Ах, да, вы же не против, если я позову Викторику?       Викторика была одногруппницей девочек и соседкой Шамы по комнате. Это была маленькая, немного странная девчушка с карамельно русыми, почти рыжими волосами.       — Да, без проблем. — отозвалась Саломея, остальные, судя по одобрительным кивкам, тоже были не против.       Ханни, в свою очередь, так и не смогла понять, шутит Шама или в серьёз хочет, чтобы она принесла ей тыкву с мышами. Поэтому девушка начала размышлять над тем, где достать данные предметы. Тыкву, даже целую и возможно зрелую, найти было несложно. А вот где достать живых мышей…       — А мне что делать? Тыкву можно найти на кухне, а мышей? — с явной беспомощностью в голосе спросила Ханни.       Шама в ответ окинула блондинку оценивающе-раздражённым взглядом. Ханни тут же съежилась. Девушка сразу вспомнила вчерашнее утро и то, как Шама злилась на неё. Но ведьма вдруг приятно улыбнулась, чем ввела Ханни в ещё большее замешательство, заставив покраснеть её уши. В этот момент она поняла, Шама всё же шутила.       — Неужто ты думаешь, что мы поедем во дворец, в карте из тыквы? — чуть хихикнув, всё так же мило ответила Шама. — А теперь, советую тебе поторопиться.       — Да! — вскочив с дивана, радостно воскликнула Ханни.       В полседьмого девочки уже были готовы. Ава была в пастельно-голубом платье с рукавами-крылышками и пышной юбкой чуть ниже колена. Дабы спрятать печать вето, стоящую на тыльной стороне ладони, девушка надела высокие перчатки того же цвета. Викторика жалась в углу комнаты, сжимая в кулачках воздушную ткань бледно-персикового платья. Платье Ханни имело тёплый, молочный цвет. Оно было длинным и своим видом напоминало дорическую колонну, выемки которой стали свободно ниспадающими складками. Платье Никки было похоже, тоже в пол, однако ткань его, вроде и белая, но казалась столь тонкой, почти прозрачной, как сверкающий дым. Сзади, его украшал небольшой бант.       — Знаешь, в этом ты похожа на святую… — долго и в какой-то степени неприлично разглядывая девушку, произнесла Саломея.       Никки в ответ лишь вопросительно склонила набок голову, делая вид, что совершенно не понимает, на что намекает Саломея. Ханни, в удивлении, тоже оглядела председателя студсовета, а после, верно не заметя ничего необычного, обратила свой взор на Саломею.       — Айнжел Ге Леден. — тихо произнесла Саломея. — На церковных фресках её рисуют в похожих одеждах. Ты очень похожа на неё. — пояснила она.       — Это проблема? — настороженно уточнила Никки.       — Нет. — уже почти извиняющимся тоном начала Саломея. — Вовсе нет… По крайней мере я не думаю, что во дворце будет духовенство, этой ночью они будут слишком заняты, а светский люд вряд ли обратит внимание.       — Так ты часто бываешь в церкви? — спокойно спросила Никки, задерживая внимательный взгляд на Саломее.       — Да, я видела ты носишь крестик. — неосторожно добавила Ханни, тут же прикрыв рот ладонями, точно сказала нечто неприличное.       На самом деле ей хотелось спросить о другом, например, почему Саломея носит мужскую одежду? Вот сейчас, почему на ней белая рубашка и темно-изумрудный жилет? Почему она надела черные кюлоты, белые чулки и башмаки, вместо бального платья и туфель, как и подобает девушке? Но Ханни промолчала, этот вопрос казался ей слишком неудобным.       — Привычка. — с доброй улыбкой ответила Саломея. — Я росла в трущобах, пока в восемь лет меня не подобрал инквизитор из дневного дозора. Он был стар, слеп на один глаз, без правой руки, а на плече у него сидела пушистая белая кошка — он не казался мне опасным. — пояснила она. — А ещё он звал меня мальчиком, ведь у меня были очень короткие волосы, я была высокой и худой. Так Саломея, на какое-то время, стала Соломоном.       — Получается, до прошлого года ты жила с ним? — осторожно полюбопытствовать Ханни.       — Нет, в монастыре, там и училась, пока братья не узнали, что я девчонка. — чуть опустив голову и прикрыв глаза, посмеялась Саломея.       — Это всё, несомненно, очень интересно, но если мы не хотим опоздать, то нам следует поторопиться. — спокойно заметила Шама, обращая внимание девочек на себя.       Ханни нахмурив бровки, поджала губки. Староста и до этого вызывала у неё не много положительных эмоций, однако сейчас девушке хотелось сделать вид, что она её не знает. Нет, Шама была красивой. Очень красивой, особенно сейчас! На Шаме было длинное темно-алое платье, что столь очаровательно подчеркивало её хрупкий стан. «Это называется зависть. Ты просто хочешь быть на неё похожа», — мелькнуло в голове язвительное замечание сестры и, Ханни показалось, что у неё начало печь уши.       Из своей квартиры, а следом и из замка девочки выскользнули когда было уже семь. Вообще, этой ночью многие студенты приняли аналогичное решение. Ещё бы, это был один из немногих дней, когда ворота академии «Свет надежды» не закрывали, и у детей был прекрасный шанс прогуляться по ночной Столице.       Шама бегло оглядела двор — сейчас он был почти пуст, основное оживление было внутри замка, а потом, щёлкнула пальцами. В тот же миг нашлась и искомая вещь. Ведьма сделала всё так аккуратно, что девочки даже не обратили внимание на её появление буквально из ниоткуда. Так, совершенно незаметно у резных ворот появилась карета, упряженная тройкой чёрных как смоль коней. Заметя хозяйку, они в нетерпении забили землю копытами, поднимая пыль с иссохшей дороги, и, мотнув головами, подали голос. Их вид впечатлял, они были необычайно красивы и сильны, а их грива отливала лёгкой синевой в лучах уходящего солнца. Двери кареты открыл лакей в черном, и лишь красные глаза с вертикальным зрачком выдавали в этом деликатном человеке демона. Впрочем, никто из девочек, кроме Саломеи, не заметил этого. В этот момент девушка поняла — Шама не пытается создать видимость чёрной ведьмы — она ей и является, и что самое страшное, ничуть не боится, что об этом узнают. Остальные тем временем расселись по местам, поправляя платья. Саломея неуверенно подняла взор на Шаму, что села у окна. Ведьма хищно ухмыльнулась, чуть показав белоснежные зубки. Этой улыбки оказалось более чем достаточно, дабы понять — всё это было не случайно, а сейчас Шама просто спрашивала, поняли ли её. Саломея, судорожно сглотнув, опустила голову, отвела глаза. «Госпожа удача играется со мной, точно с ребенком!», — стиснув зубы, подумала девушка. Ей хотелось ещё раз заглянуть в тёмно-синий глаз Шамы, дабы удостовериться в своих догадках, но страх предательски мешал это сделать. «Если это правда она, а иначе и быть не может, я должен отсечь ей голову, дабы разорвать порочный круг», — переборов себя, девушка подняла взор. Вот только пред ней вновь сидела их староста, о чем-то беспечно, с милой улыбкой, говорящая с девочками. Викторика смущённо жалась в уголке, с первого взгляда могло показаться, что девочку силком затащили в карету, однако на её лице застыла счастливая улыбка. Чтобы разглядеть лицо Авы, Саломее пришлось бы повернуть голову, ибо девочка сидела рядом с ней, поэтому она довольствовалась тем, что видела лишь её нежно-голубое платье и слышала тонкий голосок. Веселее всех была Ханни. Она пристроилась меж Шамой и Никки, ни та ни другая не были против. В итоге Саломея, тяжко вздохнув, откинулась назад. Нет, она не пыталась отмахнуться, закинуть в дальний угол разума неприятные мысли, напротив, теперь девушка собиралась держать их на видном месте. Возможно, в этой жизни, спустя тысячу лет у неё появился шанс наконец спасти свою душу.       В центр ехали через Северный город — самую красивую обёртку столичной жизни. И, надо сказать, первые пару минут сидели в тишине, глядя в окна на темнеющие ели, слушая как под колесами кареты и копытами коней стучит каменная кладка дороги.       — Никки. — тихонько начала Ханни. — А почему ты назвала праздник чумным балом? — чуть повернувшись, дабы видеть девушку спросила она.       — Потому что две тысячи лет назад, где-то в эти дни на Элладу ступила чёрная смерть. Люди умирали от чумы точно мухи, выживших добивал голод, а аристократия заперлась в своих домах, опоясав их мудрёными печатями, и молча наблюдала за хаосом, что царствовал под окнами. — спокойно ответила Никки, но, чуть подумав, добавила. — Это если очень кратко.       — Понятно. — кивнув, прошептала Ханни.       — Этот праздник, дань памяти событиям давно минувших лет. — уже с несколько задумчивой интонацией начала Никки, и Ханни прислушалась. — По сути, единственный день в году, когда бедняки могут прийти в любой дом, попросить еды, воды или денег, и хозяин не может им отказать, однако, насколько это имеет место, не знаю.       — Дают все, конечно, не много и обычно хлеб или вино. — добавила Саломея.       — А, почему именно эти продукты? — спросила Ханни, смотря уже на Саломею.       — Потому что апостолы раздали страждущим кровь — вино и плоть — хлеб. — пояснила она, а после, горько усмехнувшись добавила. — Мы тоже будем есть хлеб и пить вино, ничего другого на царском столе не будет.       Ава слушала их разговор лишь самым краем уха, ибо все её мысли занимало только одно, нет, не хлеб да вино, не большие ярко освещенные залы, музыка и танцы, а всего лишь один человек — леди Мята. И пусть, то что её ожидало — это увидеть женщину из далека, но и это было бы прекрасно!       Спустя два часа дороги экипаж прибыл к месту назначения — на Сенатскую площадь. Девочек, вышедших из кареты сразу встретил жаркий, почти душный воздух улицы дурманяще-сладко пахший вишнёвым цветом. Ава, идя совсем медленно, запрокинула голову дабы рассмотреть высокое трехэтажное здание, мятный фасад которого, украшенный белоснежными колоннами, медленно погружался в сумрак опускающейся ночи.       Чем ближе девочки подходили к парадному входу, тем отчётливей становился гул множества голосов. Просто огромное количество людей впереди и сзади их, тихо переговариваясь. Взгляд Авы блуждал по силуэтам дам в бальных платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях, по мужчинам в парадных мундирах с нашитыми на них золотыми или серебряными эполетами.       Толпа, образовавшаяся у ворот дворца, двигалась медленно и, Ава поначалу не понимала почему. Однако при входе в зал средь ровного гула разговоров и шагов, девушка сначала уловила неустанно повторяющийся мелодичный голосок, а уже после увидела её! Сероглазую девушку с волосами белыми, как первый снег, в платье, точно сотканном из лунного света — Рафаэлла Серенити — царевна. Она и её фрейлина стояли у дверей и, под чутким надзором стражи приветствовали входящих одними и теми же словами: «очень, очень рады вас видеть». Так же встретили и девочек.       Когда вошли в главный зал, солнце уже совсем скрылось, поэтому его сумрак освящали хрустальные люстры мягким золотистым светом сотен свечей. Огромное помещение наполнял сладкий аромат роз и свежесть запаха мяты, коими были украшены стены. Гости, теснясь по краю зала ожидали царя и его свиту. Внизу дышать было невыносимо тяжело, поэтому девочки неспешно поднялись на небольшое возвышение, где были расставлены кресла и столики, на каждом из которых лежала новая колода карт. Именно за один из них Шама и пригласила присесть спутниц.       — Почему здесь так мало народу? — оглядываясь по сторонам, и найдя ещё всего лишь пару занятых столиков спросила Ханни.       — Люди пришли сюда, чтобы вблизи увидеть царя, а мы будем далеко. — безразлично ответила Шама, вскрывая колоду игральных карт, что лежала в центре столика. — Поиграем?       В этот момент Ава бросила быстрый взгляд вниз, туда от куда доносился оживленный говор людей, туда где в свете огней сверкали драгоценные камни. Предложение Шамы сыграть звучало весьма заманчиво, но Ава пришла сюда, дабы увидеть, хотя бы издалека, одного единственного человека — леди Мяту, и не хотела упустить этот шанс.       — Всё будет хорошо. Она если и появиться, то только в свите царя. — убирая из колоды на пятьдесят четыре карты джокеров, как бы между делом сказала Шама. — Мы поймём, когда они войдут в зал по музыке.       Эти слова успокоили Аву, и она вновь повернулась к девочкам. Шама тем временем перемешала карты. Они явно были совсем новыми с блестящими картинками. Закончив тасовать карты, Шама начала раскладывать их по часовой стрелке, начиная слева от себя, таким образом, чтобы у всех оказалось по шесть штук.       — Играем в дурака. Козырь — черва. — с этими словами Шама продемонстрировала девочкам вытащенную, следующую по очереди карту, что оказалась червонной двойкой, и положила её на середину стола рубашкой вниз, а поверх поставила остатки стопки. — первым ходит тот, у кого самая старшая козырная карта.       После этих слов девочки осторожно подняли со столика свои карты, внимательно изучая их. По личику Викторика едва-едва скользнула улыбка. Будучи в корне невезучим человеком, она была рада тому, что у неё есть, пусть и одна из самых слабых козырных карт — червовая тройка. Лицо Никки по-прежнему оставалось безразличным, хотя у девушки было больше шансов на первый ход — валет был пограничной картой. Ава, как и Викторика, не смогла скрыть лёгкой улыбки, на руках рыжика была козырная дама. Но пуще всех не терпелось начать именно Ханни. Она уже успела прочесть лица подруг и примерно прикинуть, что прячет их «веер», и даже подготовила пару одинаковых карт, для хода под Шаму. С козырным королем она имела все шансы открыть эту игру. Но вдруг…       — Кажется я начну первой. — с этими словами Шама продемонстрировала девочкам червонного туза.       — И что же мы с вами будем делать? — прищурившись, несколько едко начала Саломея. — Если мне не изменяет память, то круг замыкает шестерка. Как поступают в этом случае? — этот её вопрос был явно излишним.       Правила «дурака» в Столице немного отличались. Одним из таких маленьких нюансов являлось то, что шестерка всегда бьёт туза. Разумеется, шестерка может бить только туза той же масти, что и она сама. Что же касается старшей козырной карты, то здесь положение шестерки было шатко, ибо карта не занимала определенного места в иерархии. Если ей противостоит туз — шестерка будет старшим козырем, а если туза нет: он был выведен из игры или ещё не вступил в неё, — шестерка занимает своё место по убывающей, после семёрки.       — Выходит, мне придется отдать первенство тебе. — в этот момент на лице Шамы мелькнул тот же взгляд, будто вопрошающий, понятен ли её намек.       В первую секунду Саломея слегка съежилась, пред ней действительно сидел тот самый человек, которого она тщетно искала последнюю тысячу лет. Человек, смерть которого спасет её душу. «И сейчас эта ведьма прямым текстом говорит мне, что я в состоянии победить её», — с лёгкой, слегка злорадной ухмылкой подумала Саломея, вновь переведя взгляд на шестерку червей. Вот только в эту игру Шама вложила куда больше смысла решив, при помощи карт определить примерные силы своих «партнеров по игре». Ведьма не знала какие карты кому достанутся, но ясно увидела их, как только девочки взяли их в руки. Тройка — без сомнения была одной из самых слабых козырей, но в то же время, три — это сакральное число олицетворяющее собой Богоматерь и двух её дочерей-близнецов. Положение шестерки и так было понятно — в этой игре Саломея может быть тем, кто она есть, лишь при условии, что Шама начала игру и не была убита. Валет — темная лошадка, ката, подобная десятке, разделяющая числа и фигуры — сильнее большинства, но в то же время, слабейшая среди сильнейших. Последние двое — дама и король, вполне возможно говорили не только о силах Авы и Ханни, а также и об их положении в игре — ключевые фигуры, игра без которых не имеет смысла. Вот только карты трактовать можно по-разному, особенно если это не колода таро и их вытаскивали не руки того, чью судьбу они предсказывали. Но для начала, Шаме и этого смутного пояснения вполне хватило, хотя, она и жалела, что извлекла джокеров из колоды.       Прогремели трубы. Девочки, вздрогнув от неожиданности, поднялись с мест, прильнули к перилам балкона. Тяжёлые двери открыли стражи, и к людям вышел, стуча каблуками туфель, царь в янтарной мантии, по краю обшитой мехом горностая. То был крайне преклонного возраста человек: невысокий и худой, с длинной козлиной бородкой и густыми бровями, но головой совершенно лысой, украшала её исключительно корона из белого золота. Глаза Вильгельма III были маленькие, цвет имели бледно-серый. Также трудно было не заметить его взгляд — лихорадочно-злобный, он бродил по залу, изучая склонившихся гостей.       По правую руку царя сопровождал мужчина лет сорока пяти в серо-сиренивом камзоле. Он был мрачен как осенняя туча и болезненно бледен. Его волосы, седые, были собраны в тугую длинную косу. Его походка была тяжёлой и грузной, взгляд холодным и пустым.       — Великий князь Аргентум Витае. — тихо заметила Саломея, а после указав на женщину стоящую по левую руку от царя, добавила. — Леди Мята.       Ава, в волнении прижалась к перилам, смотря на главу сената. Она была одета не подобающе статусу просто — в белоснежное платье с рукавами в пол, или это был плащ? Отсюда Ава не могла понять. Волосы у неё тоже были седые, но блестящие, почти как тончайшие серебряные нити, а лицо скрывала улыбчивая театральная маска.       Тишина постепенно сменялась шелестом тканей, шаркающим звуком шагов. Склонившиеся пред царем гости выравнивали осанку, но всё так же жались к стенам. На середину зала вышла царевна. Она опустила голову, верно смотря на свои босые ноги. От этого вида Аве даже стало неприятно и холодно.       Рафаэлла плавно приподняла правую руку, разнося по залу эхо звона бубенцов, что украшали её запястья. В этот же миг заплакала скрипка. Левой рукой, девушка подхватила подол струящегося платья, закрыла глаза. Она медленно опустилась, присев в изящном подобии реверанса и, выждав пару секунд, резко вскинула правую руку, оборвав тянущуюся, нежную мелодию чистым звоном серебра. Плавно поднимаясь царевна сделала оборот, затем другой, пускаясь в пляс, скользя по кругу так легко, точно цветок вишни, подхваченный ветром.       — Это тоже какая-то традиция? — прерывая заворожённое молчание, прошептала Ханни.       — Верно. Чумной бал открывает танец царевны. — так же тихо произнесла Саломея, после пояснив. — В первом стихе ветхого завета, говорится, что когда на Элладу сошла чума, царева дочь вышла на площадь опустелого города и начала танцевать под стоны умирающих от хвори.       — Зачем? — смотря уже на девушку, спросила Ханни.       — Не знаю. — пожав плечами ответила Саломея. — Возможно, то было какое-то заклинание, ныне утерянное и нам неведомое. — задумчиво протянула она.       Ханни вздохнув, опустила взор на Рафаэллу, что замерла посреди зала в той позе, с которой начинала свой танец. Звуки скрипки стихали, уступая место громогласным аплодисментам собравшихся. Раф опустила руку, расплавила складки платья, чуть приподняла подол и присела в непринужденном реверансе, благодаря гостей. Прелюдия кончилась. Оркестр заиграл вальс — важнейший из танцев вечера, однако танцевать, кажется, никто не решался, снизу послышался шепот. Девочки начали возвращаться за стол.       — И что, ни у кого из вас даже не возникла мысль спустится вниз? — держась за спинку своего, отодвинутого стула, спросила Саломея, поочередно оглядывая всех девочек.       Первой её взор пал на Викторику. Девушка глубоко вдохнув, и закрывая налившееся краской лицо, отрицательно помотала головой. Потом на Аву, что ещё стояла у перил. Рыжик в ответ испуганно взглянула на Саломею, поджала губки и покачала головой. Она не помнила, когда танцевала вальс в последний раз, да и не очень то хотела. Шама и Никки в её вопрошающем взоре не нуждались, однако, чисто раде приличия, Саломея смерила их взглядом, получив в ответ лишь вскинутые в наигранном возмущении брови Шамы.       — Ханни? — улыбнувшись уточнила Саломея.       Девушка, занервничав, тот час посмотрела на Шаму, однако староста одарила её всё тем же выражением лица, что и Саломею. Ханни осторожно повернулась обратно к Саломее. Её губки дрогнули, расплываясь в улыбке по-детски полной счастья.       Ава решила не возвращаться за стол, оставшись смотреть вниз. Она наблюдала за тем как Саломея обняла Ханни за талию, как Ханни подняла и положила руку на плечо Саломеи, как они вошли в центр зала кружась в вальсе.       В первые секунды Ханни было неловко. Она смотрела на другие пары, на хрупких девушек по сравнению с которыми она явно была некрасива: низкая да слишком толстая, но это ещё пол беды! Ханни даже пожалела, что приняла предложение Саломеи, что согласилась выйти с ней в зал. Это было просто смешно! Ханни поджала дрожащие губки, ей казалось, что она сейчас заплачет.       — Что случилось, куколка? — тихо, но от того с не меньшей тревогой и заботой спросила Саломея.       Ханни посмотрела на Саломею, и лицо её вновь озарилось улыбкой. Саломея была высокой и стройной, с широкими плечами, сейчас, совсем непохожей на девушку. Ханни вновь почувствовала, что её переполняет радость, ведь она так хотела попасть на бал и танцевать вальс! Она больше не смотрела по сторонам, на других. И лишь когда они оказались на противоположной стороне зала, Ханни подняла голову, дабы взглянуть на Аву, что всё так же стояла у перил.       Саломея улыбалась Ханни в ответ. Она не помнила, когда научилась танцевать, и уж тем более когда это начало ей нравится, но неспешный вальс и его нежная мелодия успокаивали девушку, пробуждая в ней новые грани воспоминаний. Ханни была такой маленькой, такой милой. Её улыбка, её взгляд и золото волос казались такими знакомыми. Разум точно кольнула игла. Больно! На краткий миг Саломея почувствовал себя другим человеком. Ей казалось, что она уже видела такую же маленькую и милую девушку. Что она улыбалась ей, смотря в глаза, и её волосы блестели тем же золотом в свете свечей. Саломея чуть нахмурилась, чувствуя, что у неё начинает щипать глаза в уголках которых скапливается влага. Она чувствовала себя опустошённой и как будто постаревшей, когда, переводя дыханье и оставив Ханни, отошла к краю зала.       После Саломеи, следующего партнёра Ханни ждала недолго, к ней подошёл молодой мужчина с длинными светлыми волосами, приглашая её на танцы. И Ханни, счастливая, улыбающаяся свой неповторимой искренней улыбкой, не переставала танцевать весь вечер. Ава, в отличие от неё, весь вечер простояла на балконе. Ей не хотелось играть в карты с девочками. Она не могла усидеть на месте, чувствуя переполняющие её волнение и страх и, в какой-то мере желая как можно быстрее покинуть это место. Для неё это, воистину, был бал во время чумы — странный праздник под знаменьем смерти. Ближе к полуночи служанки начали разносить хлеб и вино, близился час окончания весны.