Свет в бездне

*** Уэнсдей сидела за своим столом, погружённая в тишину своей комнаты. Её пальцы скользнули по потёртой ткани сумки, извлекая сложенный в несколько раз постер. Она развернула его, разгладила ладонью и склонилась ближе, вглядываясь в детали. Что-то в этой картинке было неправильным. Даже мельчайшие детали говорили о фальши. Голова действительно принадлежала Энид, но тело… Тело было чужим. Места соединения казались неестественными — даже без профессионального взгляда было понятно, что изображение обработано. Грубый монтаж, дешёвая попытка заставить мир поверить в ложь. Вот почему Уэнсдей ненавидела современные технологии. Она изучала снимок дальше. Ногти. У Энид они всегда были разноцветными, а у девушки на фото — одинакового, ярко-оранжевого оттенка. Хотя нельзя исключать, что их можно было перекрасить. Дальше — рост. Рост тоже не совпадал — даже с учётом ракурса девушка на фото была ниже Энид. Шея длиннее. Руки меньше. Одежда, в которой Энид никогда бы не вышла на улицу. Уэнсдей резко выдохнула, достала телефон, щёлкнула снимок постера и отправила его в нужное место. Ещё секунда — и она уже набирала номер. — Привет, мне нужна твоя помощь. На том конце провода раздался хрипловатый смешок. — О, Уэнс, привет. А я-то думал, ты решила просто пообщаться. — У меня нет времени. Проверь фото, которое я тебе отправила. Небольшая пауза, звук кликающей мышки. — О… эээ… это монтаж, да? — Да. Мне нужно, чтобы ты нашёл оригинал снимка и доказательства подделки. И, ради всего мрачного, долго на него не смотри. — Знаешь, сколько это займёт у меня времени? И сил? — Голос собеседника звучал недовольным. — Ты же знаешь, что я ненавижу такие штуки! Так что… требую компенсацию. — Новый компьютер устроит? — Ха! Нет, слишком щедро. — Ладно. — Уэнсдей закатила глаза. — Что тебе нужно? — Ммм… хочу участвовать в расследовании. — Договорились. — Тогда дай мне время. Это не простая работа. — Буду ждать. — До связи! Она даже не ответила и просто сбросила вызов. Он выполнит свою часть работы — в этом сомневаться не приходилось. Остальное зависело от неё. Она вновь посмотрела на постер и заметила три странные детали. Во-первых, афиша фильма "Сумерки". Фильм вышел 12 лет назад. Когда ей было пять. Если бы Энид недавно посещала этот клуб, постера там просто не могло быть. Ночные заведения редко хранят старые рекламные материалы. Они стремятся привлекать публику актуальными афишами — новыми фильмами, концертами, громкими событиями. Более того, если бы он действительно провисел там столько времени, бумага пожелтела бы, краска выцвела, углы потрепались. Но на снимке постер выглядел свежим, будто наклеенным совсем недавно. Плакат старого фильма не вписывался бы в имидж современного ночного клуба. К тому же наружная реклама стоит дорого, и владельцы заведения наверняка использовали бы её для рекламы актуальных мероприятий. Что-то здесь было не так. Во-вторых, время "1:03:04". На первый взгляд — ничего примечательного. Обычные цифры, которые могли бы значить всё что угодно. Но проблема заключалась в другом: время не было частью фотографии, оно красовалось прямо на постере. Кто и, главное, зачем мог оставить его там? Просто так такие детали не появляются. Если бы Энид действительно находилась там в этот момент, даже самый внимательный преследователь не смог бы запомнить время вплоть до миллисекунд. Да и не было в этом нужды. Постепенно Уэнсдей начинала подозревать, что время — это не просто отметка, а ключ к чему-то большему. В-третьих, надпись "4+1". Шутка? Или псевдоним преступника? Её мысли метались в разные стороны, пытаясь ухватить нить разгадки. На мгновение Уэнсдей показалось, что она слишком глубоко зарылась в размышления. Её взгляд скользнул по комнате, и вдруг она заметила снежный шар, который когда-то подарила ей Энид. И тут её осенило. *** — Эй, ты что творишь?! — возмущённо выкрикнула Элиана, дёргаясь изо всех сил, пока её неумолимо тащили в раздевалку. — Отпусти меня, Аддамс! — Замолчи, — ровным, почти ленивым голосом ответила Уэнсдей. Она захлопнула дверь, плавно повернула ключ в замке и неторопливо развернулась к своей пленнице. — Аддамс, это не смешно! — в её голосе зазвучала злость, но сквозь неё пробивалась нервозность. — Немедленно выпусти меня! — Ответишь на мои вопросы — выйдешь. — Ты мне угрожаешь? — нахмурилась Элиана. Она шагнула вперёд, но остановилась, встретившись с холодным, пронзительным взглядом Уэнсдей. От него пробегал неприятный озноб. — Ладно, только быстро. — Ты отправила фото постера, верно? — Ты опять о своей Энид? — Элиана раздражённо фыркнула и скрестила руки. — Зачем она тебе вообще? Сначала ты спасла её в бассейне, теперь это… — Отвечай. На. Вопрос, — голос Уэнсдей зазвенел, став ледяным и опасным. Элиана шумно выдохнула, признавая поражение: — Да. — Ты отправила его в 7:10. Значит, увидела постер прямо перед этим. Школа открывается в 7:00. Твой шкафчик находится рядом с доской объявлений. Исходя из этого… ты видела, кто его развешивал. Верно? — Я… не знаю, — пробормотала Элиана, но в её голосе послышалась неуверенность. Она нервно сглотнула. — Всё, я ответила. Теперь отпусти меня. — В противном случае, — Уэнсдей склонила голову, изучая её реакцию, — тебя могут обвинить в распространении компрометирующих фотографий. А полиция вполне может заподозрить тебя… как сообщницу. Или даже как главного организатора. Элиана вздрогнула. — Ты так просто не отстанешь, да? Ладно, смотри. — Элиана достала телефон, набрала что-то в галерее и развернула экран к Уэнсдей. — Вот. На фото был человек, наклеивающий постер. Лицо скрывал чёрный капюшон, одежда — спортивный костюм и брюки. — Я сфотографировала это, как только увидела, как она развешивает постеры, — пояснила Элиана. — «Она»? Ты знаешь, кто это? Элиана нервно сжала телефон в ладони. — Чёрт… Да, знаю. Она приблизила снимок и ткнула пальцем в экран. — Видишь? Кроссовки. Оранжевые. Из-под брючин действительно выглядывала пара ярких кроссовок. — Такие есть только у одной знакомой мне девушки. Это Ева. Уэнсдей оценивающе смотрела на фото. — Одна деталь не является доказательством. — Я видела её лицо, — твёрдо ответила Элиана. — Когда она повернулась в мою сторону. Уэнсдей прищурилась. — Если ты лжёшь… — Клянусь, это правда! Теперь отпусти меня! Уэнсдей молча вытащила из кармана ключи и протянула их. Элиана дрожащими пальцами схватила их, быстро отперла дверь и, не оглядываясь, выскользнула наружу. В раздевалке вновь воцарилась тишина. Ева. Интересно… зачем ей всё это? Мысли Уэнсдей метались, словно всполохи теней на стенах. Она вспомнила, как раньше днём обратилась к Аяксу. Нужно было выяснить, кто первым отправил тот злополучный постер. — Можешь найти отправителя? — спросила она его тогда, скрывая нетерпение за привычной хладнокровностью. Аякс поколебался, но, встретившись с её взглядом, лишь коротко кивнул. Долгие часы поисков, расспросов, анализа… И, наконец, ответ был найден. Конечно, кроме Элианы, кто ещё мог это сделать? Она обожала сплетни и всегда первой распускала слухи. Но теперь в этой истории замешана и Ева. *** Уэнсдей стояла во дворе школы, скрестив руки на груди, терпеливо выжидая. Лёгкий ветер шевелил края её чёрного пиджака, а вокруг раздавался привычный гул школьной жизни — смех, сплетни, нескончаемые разговоры, в которых она не желала принимать участия. Вскоре её внимание привлекла Энид. Обычно она появлялась в поле зрения как вспышка ярких красок, наполненная энергией, словно солнечный зайчик в толпе. Но сегодня всё было иначе. Она выглядела… потухшей. Обычная улыбка исчезла, плечи поникли, а взгляд скользил куда-то вдаль, как будто она мысленно бродила по другому, невидимому миру. Её друзья что-то оживлённо обсуждали, но сама Энид, казалось, даже не слышала их. Уэнсдей слегка прищурилась. Слухи. Вечные, липкие, словно паутина, они опутывали людей, заставляя их зависеть от чужого мнения, от нелепых домыслов и шёпота за спиной. Она ненавидела их всей душой. Как можно судить о человеке, не зная правды? Как можно так легко бросать обвинения, даже не утруждая себя поисками истины? У людей что, действительно нет более важного занятия? Она хорошо помнила один такой случай. Класс. Шорох страниц, звонкие голоса, то и дело разрезаемые смехом. И вот в этот привычный хаос вошла она — маленькая, почти хрупкая, ниже своих сверстников на целую голову. Чёрная сумка на плече, тихие, неслышные шаги. Глаза — бездонные, пустые, лишённые той искорки, что обычно горела в детских взглядах. Опустив голову, девочка с черными косами прошла между рядами, стараясь не привлекать внимания. Чёрная сумка висела на плече, ремень больно врезался в кожу, но она не разжимала пальцев. Её движения были тихими, почти неслышными, а сама она казалась маленькой, хрупкой, неестественно напряжённой. На фоне одноклассников, полных энергии и уверенности, её фигура выглядела чужой. Она чувствовала, как по классу разливается негромкий смех, как кто-то переглядывается, будто обсуждая её между делом, и это неприятное ощущение липло к коже, оставляя мерзкий осадок. Сумка с глухим стуком упала на пол. Она села за парту, выровняла спину, сложила руки на столе. Здесь, в середине класса, она надеялась быть незаметной. Не привлекать внимания. Не давать повода для шуток. Но было уже поздно — она и так стала центром внимания. Учительница вошла, начался урок, но напряжение в воздухе не исчезло. Она старалась сосредоточиться на тетради, но чувствовала, как кто-то исподтишка наблюдает за ней. А затем началось. Сперва — лёгкий шорох бумаги. Потом — едва слышный удар по её парте. Она проигнорировала первый клочок, но потом прилетел второй, третий. В какой-то момент терпение лопнуло, и она аккуратно развернула один из свёртков. Буквы расплывались перед глазами, но фраза была короткой, безжалостной и отчётливой. "Каково это — быть брошенной?" На секунду ей показалось, что мир вокруг сжался, оставив лишь эти слова. Воздух стал густым, вязким, давящим. Где-то внутри всколыхнулась злость, но её тут же накрыла волна другой, более тяжёлой эмоции — грусть. Она не знала, кто это написал, но взгляды, полные насмешки и любопытства, выдавали всех. Грудь сдавило, ком подступил к горлу, но она сжала кулаки и заставила себя не показывать эмоций. Учительница что-то объясняла, но её голос звучал глухо, словно через воду. Скомкав записку, девочка стиснула зубы и подняла голову. Никто не смотрел прямо на неё, но она знала, что стоит ей отвернуться — усмешки появятся снова. Она не собиралась плакать. Не здесь. Не перед ними. Она просто должна была дождаться конца уроков и уйти. Как можно быстрее. Когда прозвенел звонок, девочка не спешила вставать. Она подождала, пока остальные поднимутся, заговорят, начнут собирать вещи. Только потом, когда шум заполнил класс, она медленно поднялась со стула, перекинула сумку через плечо и направилась к двери. Она всегда старалась выходить последней. Так было безопаснее. Она шагнула в коридор, направляясь к выходу, но внезапно услышала своё имя. Голоса были знакомыми, слишком отчётливыми, чтобы ошибиться. Сердце болезненно сжалось. Почувствовав неладное, она на рефлексе остановилась, вжалась в стену и украдкой выглянула из-за двери. В нескольких шагах от неё стояли её одноклассники. Они говорили тихо, но каждый звук доносился до неё ясно, словно кто-то специально усиливал их слова. — Так правда, что её родители бросили её? — спросил один из мальчиков, наклоняясь ближе к остальным. — Да, я слышала, что она была нежеланным ребёнком в семье, поэтому её просто выкинули, как ненужный мусор, — ответил другой, высокий мальчик, ухмыляясь, будто это был всего лишь очередной школьный слух, не имеющий никакой ценности. — А откуда ты вообще это знаешь? — недоверчиво спросил рыжий. — Я слышал, как моя мама разговаривала со своей подругой. А её подруга живёт недалеко от них, — последовал самодовольный ответ, полный уверенности. Она больше не слушала. Тепло в груди сменилось ледяным холодом. Она развернулась и быстрым шагом направилась в конец коридора. Дыхание сбилось, пальцы дрожали, сердце стучало где-то в горле. Она не хотела слушать. Не хотела думать. Всё, что ей сейчас нужно, — добраться до туалета, закрыться там и хоть ненадолго сбежать от этого кошмара. Но даже когда тяжёлая дверь кабинки закрылась за ней, боль не исчезла. Она обхватила себя руками, прижалась лбом к прохладной стене и стиснула зубы. Они не знают. Они ничего не знают. Тогда почему их слова так сильно ранили? Тогда ей было не больше восьми. Воспоминания о том времени всплывали редко, и Уэнсдей давно научилась отталкивать их, закапывать глубже, туда, где они не могли задеть её. Жить настоящим было проще. Надёжнее. Она моргнула, очнувшись от мыслей, и перевела взгляд на Энид. Та уходила, её силуэт становился всё меньше, пока не растворился среди других людей. После драки Уэнсдей ни разу не говорила с Энид. Не потому, что избегала её, просто не было времени. Расследование поглотило её целиком, оставляя в голове лишь сухие факты, улики и возможные мотивы. Да и зачем ей вообще с ней разговаривать? Она уже спасла её. Они не были близки. У Энид есть друзья, которые могут её утешить. Разве нет? Пока Уэнсдей наблюдала за Энид, из школы вышел человек, которого она ждала больше всего. Ева. Уэнсдей увидела, как та покинула двор и направилась прочь. Шаги её были быстрыми, но не торопливыми. Она шла пешком, затем свернула и скрылась в одном из зданий. Weathervane. Уэнсдей последовала за ней, решительно толкнув дверь. В нос ударил терпкий аромат свежесваренного кофе, смешанный с тёплой сладостью выпечки. Вечерние огни кафе отбрасывали мягкие отсветы на деревянные столики, наполняя помещение атмосферой уюта, но здесь Уэнсдей была не ради комфорта. Ева сидела за дальним столиком, нервно постукивая ногами по полу. Её плечи были напряжены, пальцы сцеплены в замок. Она выглядела так, будто что-то или кого-то ждала, но не подозревала, что ожидание вот-вот закончится. Уэнсдей ухмыльнулась. Не раздумывая, она направилась к её столику и, скользнув на стул напротив, заговорила: — Привет, Ева. Холодный, ровный голос прозвучал как ледяной укол. Ева вздрогнула, её взгляд, до этого устремлённый в пол, резко метнулся вверх. В её глазах промелькнуло искреннее удивление, смешанное с лёгкой паникой. Она попыталась встать, но Уэнсдей даже не дала ей шанса: — Сиди. Поговорим немного… как подруги. Или ты чего-то боишься? Ева судорожно сглотнула и опустилась обратно на стул. — А… д-да, — пробормотала она, сцепляя пальцы так крепко, что костяшки побелели. Уэнсдей внимательно посмотрела на неё, затем неспешно сложила руки в замок, слегка склонив голову набок. — Ты знаешь, что когда-нибудь всем придётся отвечать за свои грехи, верно? Воздух между ними словно сгустился, стал тяжёлым, натянутым, как леска, готовая порваться. В этот момент к их столику подошёл Тайлер. — Вы что-нибудь желаете, дамы? — спросил он, голос его звучал раздражённо. Брови нахмурены, в глазах вспыхнула скрытая злость. Это показалось Уэнсдей странным. — Два эспрессо, — сказала она, прежде чем Ева успела открыть рот. Тайлер молча кивнул и ушёл, оставив их наедине в глухой, напряжённой тишине. Ева выглядела так, будто сидит на краю пропасти. Руки её дрожали, дыхание стало неровным. Уэнсдей же, напротив, была совершенно спокойна. Она даже не пыталась заговорить первой. Ждать. Пускай тревога делает свою работу. — Вот ваш заказ, — ровным тоном сообщил Тайлер, ставя перед ними чашки. Уэнсдей кивнула, но её взгляд не ускользнул от его странного, оценивающего взгляда, который он бросил на них, прежде чем уйти. Она взяла чашку, поднесла её к губам и сделала неспешный глоток. — Угощайся, — бросила она, слегка кивнув на чашку перед Евой. Та с дрожащими пальцами обхватила тёплую керамику, поднесла к губам и, поколебавшись, сделала крошечный глоток. — Не хочу тратить время впустую. Давай сразу к делу, — холодно произнесла Уэнсдей, аккуратно ставя свою чашку на стол. Её взгляд был цепким, изучающим, словно рентгеновские лучи, проникающие в чужие мысли. — Ты видела тот постер в школе? Она любила допросы. В детстве ей не раз доводилось наблюдать за тем, как дядя Фестер мастерски выуживал признания у преступников. Он всегда находил удовольствие в игре слов, в том, как медленно, но верно ломал защиту собеседника. Уэнсдей училась у него, впитывая каждую деталь. Он даже подарил ей коллекцию дневников серийных убийц и детективов, зная, что они будут для неё лучшим учебником. — Да, кто его не видел? — с лёгким смешком ответила Ева, но в голосе её послышалось напряжение. — А знаешь, кто его развесил? — Уэнсдей прищурилась, склонив голову набок. — Понятия не имею, — ровным тоном произнесла Ева, но тонкая дрожь её пальцев, сжимавших чашку, выдавала её неуверенность. — Классные кроссовки, — небрежно заметила Уэнсдей, откинувшись на спинку стула. — Я точно их уже где-то видела. Возможно, на человеке, который вешал этот постер на доску объявлений. Ева вздрогнула. — Ч-что? — Не прикидывайся. Мы обе знаем, что это сделала ты, — голос Уэнсдей был спокоен, но в нём чувствовалась сталь. Она наблюдала за Евой, за тем, как та отвела взгляд, как нервно закусила губу. После долгой паузы она продолжила: — Вижу, тебе трудно признаться. Но правда рано или поздно всплывёт, и тебе будет лучше, если ты расскажешь всё сейчас. — Я не делала этого! — резко бросила Ева. — У меня есть фотографии, — спокойно произнесла Уэнсдей, беря чашку в руки. — И там даже видно твоё лицо. Интересно, что будет, если эти снимки попадут в интернет? Моя страница весьма популярна. Ева молчала. Теребила рукав кофты, опустив голову. Мысли путались, сердце билось быстрее. Уэнсдей терпеливо ждала. — Я знаю, тебе сложно поверить, но ты должна мне довериться, — наконец сказала она, поднимая глаза. Взгляд — полный отчаяния. — Я этого не делала… То есть, сделала, но не по своей воле. — Не по своей воле? — Уэнсдей чуть приподняла бровь. — Меня попросили об этом, — прошептала Ева, сглотнув и делая торопливый глоток кофе. — Да, попросили. — Кто? — Я… я не знаю. Я не видела его лица. Он был в чёрном капюшоне и маске. — Как именно он попросил тебя? Ева сжалась, словно ей было стыдно за собственные слова. — Он писал мне. Предложил деньги за услугу… Клянусь, я не хотела этого! Просто… мне нужны были деньги для сестры. Она тяжело больна. Голос её сорвался, руки судорожно вцепились в край стола. — Клянусь, не сдавай меня… Если об этом узнают, меня выгонят из школы. Это будет конец… Она потянулась к руке Уэнсдей, но та даже не шелохнулась. Лишь внимательно смотрела, оценивая каждое её слово. — Стой, никто не собирается тебя сдавать, — спокойно сказала Уэнсдей, мягко, но уверенно отдёргивая руку. — У тебя остался его номер? Ева вздохнула, нервно поправляя рукав кофты. — Нет, к сожалению… Мы с мамой пользуемся одним телефоном, поэтому мне пришлось стереть некоторые диалоги. — А где вы встретились? — голос Уэнсдей звучал отточенно, почти безразлично, но её взгляд оставался внимательным. — В парке. Он передал мне постер и деньги, а потом просто ушёл. — Сколько он тебе заплатил? И в каком парке это было? Вопрос прозвучал быстро, почти отрывисто. Это были важные детали. Она должна была понять, с кем они имеют дело, насколько он богат и чего можно от него ожидать. — В Центральном парке… Он дал мне сто тысяч долларов. Уэнсдей на секунду замолчала, оценивая услышанное. Сумма была внушительной — явно больше, чем простая плата за пустую просьбу. — Ты знаешь о нём ещё что-нибудь? — Н-нет… — Ева отвела взгляд, но было очевидно, что она что-то недоговаривает. Спустя мгновение она с тревогой подняла глаза. — Пожалуйста, никому не говори об этом! Я умоляю тебя… Я сделаю для тебя всё, что угодно… — Ничего не нужно, — спокойно, но твёрдо ответила Уэнсдей, пристально всматриваясь в её лицо. Что-то в поведении Евы казалось ей странным. Возможно, она скрывает ещё какую-то деталь. Но Уэнсдей не собиралась давить. Если нужно — Ева сама всё расскажет. — Если он снова напишет, постарайся запомнить его номер. Хорошо? Ева кивнула, кусая губы. — Тогда пошли. Не думаю, что тебе безопасно возвращаться домой одной. Я провожу тебя. В глазах Евы мелькнуло что-то вроде облегчения, и на её лице появилась робкая, почти детская улыбка. — Спасибо тебе… большое. Они подошли к кассе, где за стойкой стоял Тайлер. Уэнсдей молча заплатила за двоих. Тайлер смотрел на них странно, особенно долго задерживая взгляд на Еве, но ничего не сказал. Когда они уже собирались выйти, Уэнсдей неожиданно замедлила шаг. У двери стояла старая мусорная корзина. Она была почти пуста — мусор сюда выбрасывали редко. И всё же что-то в ней привлекло её внимание. Среди смятых салфеток и бумажных стаканчиков лежало что-то чёрное. Уэнсдей не придала особого значения этому. Ночь окутывала город, погружая его в мягкий полумрак. Уэнсдей стояла на тротуаре, держа телефон у уха, её голос был ровным и уверенным. Рядом, чуть поодаль, молча переминалась с ноги на ногу Ева. Холодный воздух пропитывался ожиданием. Спустя несколько минут из темноты выплыла чёрная машина. Она остановилась у них, будто возникнув из ниоткуда, и на мгновение замерла, словно оценивая пассажиров. Уэнсдей без колебаний открыла заднюю дверь и взглянула на Еву. — Садись. Ева кивнула, пробормотав «спасибо», и проскользнула внутрь. Следом за ней села Уэнсдей. Водитель — молчаливый, с выверенными, неторопливыми движениями — даже не взглянул на них, просто плавно тронулся с места. — Где ты живёшь? — ровным голосом спросила Уэнсдей. Ева назвала адрес. В машине повисла тишина. Город за окном сменялся картинами из света и теней. Уэнсдей задумчиво смотрела перед собой, её мысли были где-то далеко, а Ева, откинувшись на спинку сиденья, наблюдала за ускользающим миром. Фонари оставляли длинные блики на мокром асфальте, редкие огни витрин мелькали в отражении стёкол, силуэты прохожих растворялись в ночи. Спустя сорок минут они подъехали к её дому. Район был густо застроен, высокие серые здания нависали над узкими улочками. Слабое освещение едва пробивалось сквозь густые тени. Ева глубоко вздохнула, словно собираясь с мыслями, затем повернулась к Уэнсдей: — Спасибо… правда. Она открыла дверь, вышла, на секунду замешкалась, но всё же махнула рукой и скрылась за дверью подъезда. Уэнсдей проводила её взглядом, пока та не исчезла. Затем перевела глаза на дом, запоминая номер, подъезд, каждую деталь. Не зря же она подвезла её домой — эти знания ещё пригодятся. Вернувшись домой, Уэнсдей молча прошла в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь и опустилась на стул. В комнате царил полумрак, лишь приглушённый свет настольной лампы выхватывал из темноты старый, исписанный заметками блокнот. Она вытащила телефон из кармана, пару секунд смотрела на экран, затем медленно выключила голосозапись. В комнате воцарилась звенящая тишина. Глубоко вздохнув, Уэнсдей открыла блокнот, и, взяв ручку, начала записывать услышанное. Слова, вырванные из контекста, казались лишь набором предложений, но для неё они складывались в цепочку улик. Она несколько раз прокрутила запись, ловя каждую интонацию, каждую паузу. Факты складывались в картину, но одно звено в этой истории казалось нелепым. Джордж. Единственный, кто подходил под описание. Безрассудный, вспыльчивый, да, но мог ли он пойти на такое? Заплатить сто тысяч долларов только ради того, чтобы развесить постеры? Это было нелогично. Он мог сделать это сам, остаться незамеченным, и никто бы никогда не догадался. Значит, всё указывало на то, что преступник был кем-то другим. Кем-то, кто не имел отношения к их школе. Эта мысль будто хищник впилась когтями в её разум. Она отложила ручку, откинулась на спинку стула и уставилась в точку перед собой. Тогда оставались лишь два вопроса: — Кто он? — Какая ему выгода от этого? *** Школа Nevermore была легендой. Лучшее учебное заведение страны, куда мечтали попасть тысячи талантливых учеников. Но двери его раскрывались далеко не перед каждым. Желающие должны были пройти сложнейшее испытание — экзамен, составленный специально для каждого уровня. Одни готовились годами, другие сдавались ещё на пороге. Но самое жестокое правило заключалось в том, что попытка была лишь одна. Ошибся — и шанса пересдать не будет. Конкурс был неимоверным. Количество грантов стремительно сокращалось с каждым классом: если в шестом их получали двадцать человек, то в седьмом — уже пятнадцать. В десятом — и того меньше. Летом, когда другие наслаждались отдыхом, тысячи ребят со всей страны проходили это испытание. Энид знала, что без упорного труда ей не победить. Она начала подготовку ещё в восьмом классе, осваивая программу двух лет вперёд. Единственное, что она могла себе позволить, — курсы по математике. Остальное приходилось учить самой. Дни и ночи она проводила за книгами, её комната превратилась в штаб подготовки: на стенах висели фотографии Nevermore, в тетрадях — схемы и формулы, на столе — стопки тестов, пройденных до дыр. Она отказалась от всего, что любила: больше не выходила на прогулки с друзьями, забросила танцы, перестала смотреть фильмы по вечерам. Всё ради того, чтобы сдать экзамен. Когда наступил день испытания, в аудиториях собралось более двух тысяч претендентов. Шансы были ничтожны — менее одного процента. Но Энид не дрогнула. Она прилетела из Сан-Франциско в Нью-Джерси, сжав в кулаке свои надежды и мечты. И справилась. Когда результаты объявили, её сердце замерло. Она поступила. Дом наполнился радостными криками, отец подхватил её на руки, мать не сдерживала слёз. Они смеялись, танцевали, устраивали настоящий праздник. В честь победы отправились в поход, а вскоре и вовсе переехали в Нью-Джерси — ближе к новой жизни, к новым возможностям. Нью-Джерси встречал их прохладными вечерами и бесконечными дорогами, петляющими между однотипными домами. Эстер и Мюррей искали работу, пытаясь ухватиться за новую жизнь, но даже усталость не могла затмить радость их дочери. Никто из них не хотел отпускать её одну в этот новый мир, но выбора не было. Они учились жить заново, исследовали улицы, вглядывались в незнакомые вывески, пытались запомнить маршруты. А Энид была счастлива. Всё это — новая школа, новая жизнь — было тем, о чём она мечтала долгие годы. Каждое утро она просыпалась с искренней улыбкой, наслаждаясь тем, что её мечта наконец сбылась. В первый день, перешагнув порог школы, она чувствовала лёгкое волнение — приятное, дрожащее ожидание чего-то великого. Она быстро нашла друзей, а ещё записалась в актёрский клуб. Раньше это казалось невозможным, но теперь её жизнь, казалось, шла по идеальному сценарию. Вот только сценарии редко остаются неизменными. Коридоры, что вчера казались просторными и светлыми, теперь были тесными и давящими. Каждый шаг сопровождался взглядами — насмешливыми, злыми, презрительными. Они врезались в неё, прожигали, словно лучи солнца в зените. Насмешка, осуждение, презрение — эмоции смешивались в едином вихре, заставляя её сжать ремешок сумки. — Эй, Энид, не хочешь зайти ко мне домой? Хорошо заплачу, — раздался чей-то голос, и в следующее мгновение коридор взорвался хохотом. Сколько времени прошло с того злополучного постера? Ей казалось, что вечность. Но ничего не забывалось. Даже стало хуже. Теперь насмешки и грязные слова звучали повсюду — в коридорах, в столовой, на уроках. Учителя не вмешивались. Иногда Энид ловила на себе их взгляды, полные сомнения и скрытого осуждения. Они тоже поверили? Но хуже всех были мальчики. Их слова, грязные, мерзкие, впивались в её сознание, оставляя следы, от которых не отмыться. Они подходили слишком близко, ухмылялись, произносили гадости, обещали «заплатить». Ей не нужны были ни деньги, ни что-то ещё — ей нужно было спокойствие! Сказать родителям? Как? Что она скажет? Это не тот груз, которым можно поделиться. Это позор, который сковывает горло, мешает дышать. Если потерпеть ещё немного, всё утихнет, верно? Верно?.. Но дни проходили, а ничего не менялось. Теперь ей даже писали. Сообщения приходили с незнакомых номеров, грязные, отвратительные. Она блокировала их, но на смену одному номеру приходил другой. Они словно знали, что она не ответит, но продолжали. Зачем? Что им вообще нужно от неё?.. Йоко и Дивина были с Энид с самого начала этого кошмара. Они не отходили от неё, поддерживали её, будто бы своим присутствием могли заглушить шёпот ненависти, наполнивший коридоры школы. Энид знала: когда всё закончится, она должна будет отблагодарить их так, как они того заслуживают. Сейчас они стояли перед её шкафчиком. Энид молча доставала учебник, кладя его в сумку, но чувствовала напряжение в воздухе. Йоко, нахмурившись, сжимала в руке тряпку и в бешенстве терла дверь. — Чёрт, оно не исчезает, — процедила она сквозь зубы, продолжая отчаянно стирать буквы. — Когда закончу, убью того, кто это написал. Энид бросила взгляд на шкафчик и усмехнулась, хотя её улыбка не содержала ни капли веселья. Надписи кричали с металлической поверхности: «Шлюха», «Сука, сдохни скорее». Черный маркер впился в неё, словно яд, разлитый на холодном металле. — Всё в порядке, Йоко. Ты не обязана этого делать, — тихо сказала Энид. Йоко не ответила. Вместо неё вперед шагнула Дивина. — Тогда попробуем вот так, — твёрдо сказала она, встряхивая в руке баллончик. Яркий запах очистителя мгновенно ударил в нос. Дивина брызнула на надписи, выхватила тряпку у Йоко и с ещё большей яростью принялась тереть. Но буквы не поддавались. Они словно вросли в металл, как уродливый шрам, напоминание, что ненависть так просто не стереть. И вдруг воздух разрезал единый звук — телефоны по всему коридору завибрировали одновременно. Мгновение, полное настороженной тишины, а затем десятки рук потянулись к карманам и рюкзакам. Ученики переглядывались, прежде чем открыть экраны. «Всем в актовый зал. Немедленно». Сообщение от директора, разосланное в общий чат школы. — Это только у меня или у всех? — пробормотала Йоко, мельком глянув на Дивину. — Если это глюк, то массовый, — усмехнулась Дивина. — Но зачем директору собирать нас посреди обеда? — нахмурилась Йоко. — Это не к добру. Они переглянулись, словно пытаясь найти ответы в глазах друг друга, но единственное, что там читалось, — тревога. Не говоря больше ни слова, они втроём двинулись вслед за толпой, направляясь в актовый зал. Актовый зал был забит до отказа. Гул голосов и перешёптываний наполнял пространство, тревожно отдаваясь в полумраке. Ученики сидели и стояли группами, бросая друг на друга настороженные взгляды, но никто не понимал, что происходит. Тёмный зал, приглушённый свет, тени, скользящие по стенам, — всё это напоминало завязку какой-то тайны, разыгрывающейся прямо у них на глазах. Энид, Йоко и Дивина сидели в стороне, украдкой переглядываясь. Что происходит? Почему всех собрали здесь посреди обеда? Вопросы повисли в воздухе, но ответа не было. Внезапно в дверях появилась директор Лариса Уимс. Её осанка, как всегда, была безупречной, но лёгкая складка на лбу выдавала недоумение. Она оглядела зал и, скрестив руки на груди, произнесла строгим голосом: — Почему вы все собрались здесь во время обеда? Гул голосов стих, будто кто-то разом приглушил звук. — Так вы сами нас пригласили, директор, — раздался голос из толпы. Девушка из первых рядов, держа телефон в руке, шагнула вперёд и развернула экран, демонстрируя сообщение в общей группе. Уимс нахмурилась. — Я ничего подобного не писала, — тихо, но твёрдо произнесла она. Но едва она открыла рот, чтобы продолжить, как резкий щелчок прорезал тишину, и один из прожекторов взорвал темноту, направив яркий луч на сцену. — Здравствуйте, дорогие учителя и ученики, — раздался спокойный, но уверенный голос из динамиков. Все головы разом повернулись. На сцене, в центре светового круга, стояла фигура в чёрном. Её силуэт был резким, как лезвие ножа. — Вижу, вы не понимаете, зачем я вас здесь собрала, — голос продолжил, без единого дрожания. — Сейчас всё объясню. Для начала прошу всех присесть. Лёгкий шум — ученики нехотя стали рассаживаться. Лариса резко подняла голову, её губы сжались в тонкую линию. Опять эта Аддамс. Она должна была догадаться, что нечто подобное случится, как только дала Уэнсдей право на расследование. — Прежде всего хочу сказать, что сообщение от имени директора отправила я, — спокойно призналась Уэнсдей, слегка поклонив голову в сторону Уимс. — И приношу свои извинения. Лариса пристально посмотрела на неё, но ничего не сказала. — А теперь к делу, — продолжила Аддамс, обводя взглядом аудиторию. — Думаю, все вы осведомлены о недавней ситуации, произошедшей в нашей школе. Как вице-президент, я не могла остаться в стороне. Некоторые ученики зашевелились. Недавно в школе прошло голосование. Победу одержала партия Бьянки, и, разумеется, она выбрала вице-президентом Уэнсдей Аддамс. Ей нужен был человек, способный контролировать ситуацию, а Уэнсдей, как ни крути, умела брать на себя ответственность. Правда, убедить её согласиться стоило Бьянке больших усилий, но оно того стоило. Где-то в середине зала послышался раздражённый вздох. — Идиотка, — пробормотала Бьянка, покачав головой. — Только стала вице-президентом, а уже пользуется этим званием. — Это же Уэнсдей. Меньшего от нее ожидать и не стоило, — ухмыльнулся Аякс. Бьянка снова взглянула на сцену и тяжело вздохнула, осознав, что в будущем ей придётся потратить немало нервов. Зал погрузился в тревожную тишину. Лишь едва слышный треск динамиков сопровождал фигуру, стоявшую в центре сцены. Чёрные волосы, безупречно прямая осанка, взгляд, в котором читалась не то ледяная безразличность, не то скрытая насмешка. — Если вы не в курсе, — её голос разнесся по залу, мягкий, но уверенный, как лезвие, скользящее по горлу, — я коротко введу вас в суть событий. Недавний инцидент стал позором для нашей школы. Позади неё экран вспыхнул холодным светом, и на нём появилась фотография — исказившаяся, словно отражение в разбитом зеркале, но даже сквозь цензуру угадывался её отвратительный смысл. — На доске объявлений был размещён постер, переходящий все границы личного пространства. Постер, который осуждает человека за поступки, которых он не совершал. Гул пробежал по рядам, кто-то шумно вдохнул, кто-то перешептался. — Она правда собирается говорить об этом? — Йоко едва шевельнула губами, но голос её утонул в общей тишине. — Я тоже удивлена, — согласилась Дивина, чуть наклоняясь вперёд. Энид не могла оторвать взгляда от сцены. Неужели Уэнсдей до сих пор не отпустила это? Разве она не решила оставить всё позади? А где-то в дальнем ряду Ева беспокойно трясла ногой, сердце билось так, словно вот-вот выскочит наружу. Уэнсдей действительно собирается разоблачить её? — Даже для меня, — продолжила Аддамс, — такие поступки непростительны. И глупы. Вместо того чтобы сосредоточиться на учёбе, ученики тратят свои силы на распространение слухов. Голос её был ровным, без намёка на эмоции. Но именно эта бесстрастность заставляла слушателей чувствовать себя так, будто их пригвоздили взглядами к своим местам. — Я разочарована, — продолжила она. — В школе, которая считает себя "элитной", происходят настолько низкие вещи. Вы на словах ставите себя выше других, но на деле ничем от них не отличаетесь. Экран позади неё сменился, выведя две фотографии. Экран позади неё сменился, выведя две фотографии. — Вот оригинальное изображение, а вот — версия, использованная на постере. Она медленно повернулась к экрану. — Если внимательно приглядеться, то становится очевидно: преступник даже не старался создать качественный монтаж, а просто вырезал и приклеил голову жертвы на чужое тело. И мы, такие "умные", дружно поверили в эту чушь, ещё и засыпали невиновного человека негативом. — Извините, если перебью, — раздался голос. Головы повернулись. Один из учеников, сидевший в передних рядах, ухмыльнулся, сложив руки на груди. — Допустим, фото — монтаж, — с показной небрежностью проговорил он. — Но это не доказывает её невиновность. Её видели в ночном клубе неделю назад. Почему девушка должна ходить туда поздно ночью? Она могла бы перечислить десятки изощрённых способов наказания для столь самоуверенных болванов. Но вместо этого лишь слегка улыбнулась. — Обвинять человека, поливая грязью, — тихо произнесла она, — уже преступление само по себе. Пауза. Чувство тревожного ожидания повисло в воздухе, словно электричество перед грозой. — Но я всё же отвечу на ваш "аргумент". Она сделала шаг вперёд, скрестив руки за спиной. — Слухи — это искры на сухом ветру, готовые разгореться в пожар, в котором сгорят и виновные, и невинные. И чем ярче огонь, тем меньше остаётся от правды. Глаза её сверкнули холодом. — Скажите мне, зачем верить в то, что не подтверждено? Разве достаточно того, что кто-то сказал? Разве истина определяется количеством повторений? Она медленно провела взглядом по залу, словно выискивая каждого, кто поддался ложным слухам. — Как часто ложь, произнесённая многократно, становится правдой лишь потому, что в неё поверили? Как часто люди судят не по поступкам, а по пересказам чужих слов, не удосуживаясь проверить истину? Она остановилась. — Сплетни — это зеркало слабости, — тихо сказала Уэнсдей. — Их создают те, кто не умеет жить собственной жизнью, и подхватывают те, кто боится думать самостоятельно. Зал молчал. — Глуп тот, кто позволяет себе зависеть от них, — продолжила она, — кто формирует своё мнение на основе обрывков чужих домыслов. Истина требует труда. Слухи — лишь легковерия. И каждый сам решает, чему следовать. Она слегка наклонила голову, наблюдая, как исчезает самодовольство с лица мальчишки. Теперь он только злобно смотрел на неё, но сказать больше не осмелился. — Преступника, к сожалению, мы пока не нашли, — подвела итог Уэнсдей. — Но виновные обязательно получат заслуженное наказание. Если кто-то посмеет продолжить травлю, ударит кого-либо или нарушит законы школы — наказание последует незамедлительно. И лично от меня. В воздухе повисла ледяная тишина. — Напоследок, — Уэнсдей наклонила голову, — благодарю вас за то, что выслушали мою речь, тем самым внеся вклад в развитие общества. Надеюсь, в ближайшем будущем вы приложите больше усилий к учёбе. К тому же скоро будет опубликован рейтинг учеников. Она сделала короткую паузу, позволяя своим словам осесть в сознании присутствующих, и добавила с фирменной холодной улыбкой: — Плохого вам дня. Все ученики встали, и зал наполнился шумом аплодисментов. Они уходили, шепча́сь друг с другом, взволнованно переговариваясь, обсуждая сказанное. Эхо их голосов растворялось в воздухе вместе с приглушённым топотом шагов. Когда последний ученик скрылся за дверью, сцена погрузилась в напряжённую тишину. Уэнсдей спустилась вниз, неторопливо шагая с прямой осанкой, словно её нисколько не волновало, что её уже ждут последствия. В зале остался лишь один человек, застывший в ожидании. — Немедленно жду вашего объяснения, мисс Аддамс, — раздался холодный голос Ларисы Уимс. Она стояла неподвижно, сложив руки на груди. Её брови были нахмурены, взгляд — тяжёлый, почти прожигающий. В нём не было обычного терпеливого снисхождения. Только жёсткость, раздражение и едва сдерживаемый гнев. Уэнсдей остановилась перед ней, бесстрастная, невозмутимая. — Что могу сказать? Обычное собрание с учениками. Но в этот раз более полезное, — её голос был ровным, почти ленивым, словно вся эта ситуация её утомляла. Глаза Уимс вспыхнули яростью. — А кто дал вам разрешение на это? — её голос зазвенел, став резче, громче. — Я сказала вам ждать, пока всё разъяснится! — Не думаю, что в прошлый раз вы имели в виду именно это, директор, — невозмутимо ответила Уэнсдей, скрестив руки. — Вы просто надеялись, что со временем все забудут, и тогда проблема исчезнет сама собой. К сожалению, чуда не случилось. Так что я просто взяла ситуацию в свои руки. Уимс резко выдохнула, сжав губы в тонкую линию. — Школа — не место, где вы можете делать всё, что вам вздумается! — её голос звенел от напряжения. — А что мне оставалось? Ждать? — тихо, но твёрдо произнесла Уэнсдей. — Вы боялись разрушить репутацию школы, расследуя это дело. Тем самым вы только усугубили ситуацию, позволив причинять вред невиновным. В воздухе повисла угрожающая тишина. — Следите за своим языком, мисс Аддамс, — Уимс сузила глаза. В её голосе звучало предупреждение. — Не забывайте с кем разговариваете. Иначе моё уважение к вам может быстро исчезнуть. В конечном итоге это дело никак не касалось вас. Уэнсдей не ответила. Её тёмные глаза оставались холодными и непроницаемыми. Она ещё несколько секунд смотрела прямо в лицо директору, не отводя взгляда, а затем, развернувшись, уверенно направилась к выходу. Ночная тишина окутывала город, прерываемая лишь шелестом ветра да редкими шагами прохожих. Уэнсдей вышла из школы, задержавшись допоздна, и направилась в сторону кафе. Она решила пройтись пешком — после изнурительных тренировок тело требовало отдыха, а разум нуждался в чашке крепкого, горячего кофе. Водителю она велела забрать её позже. Прохладный воздух холодил кожу, проникая под одежду, но ей было всё равно. Она шла медленно, не торопясь, прислушиваясь к звукам ночи и бездумно наблюдая за окнами, в которых горел свет. Но вдруг, краем глаза, она заметила нечто странное. Вдалеке, у обочины, сидела сгорбившаяся фигура. Человек сжался в комок, спрятав лицо в коленях, словно пытаясь исчезнуть. Обычно Уэнсдей не интересовалась чужими страданиями. Но что-то в этом силуэте заставило её замедлить шаг. Её взгляд зацепился за золотистые волосы, мягко светящиеся в отблесках уличных фонарей. И розовые кончики. Энид. Она не шевелилась, только едва заметно подрагивала, будто сдерживая рыдания. Она плакала. Уэнсдей не могла объяснить, почему это её задело. Может, потому что Энид всегда казалась яркой, шумной, живой. И сейчас видеть её в таком состоянии было… странно. Почти неправильно. Но что она могла сделать? Утешить? Подойти и сказать, что всё будет хорошо? Это не в её стиле. Она просто стояла в стороне, нахмурившись, наблюдая. Энид подняла голову, провела ладонью по щекам, стирая слёзы. В её руках была смятая бумага. Она разорвала её на мелкие кусочки, словно уничтожая нечто большее. Затем глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, и ушла, даже не обернувшись. Уэнсдей молча подошла к тому месту, где только что сидела Энид. Ветер трепал клочки бумаги, разбросанные по асфальту, но она аккуратно подобрала их. Присев на корточки, стала складывать, словно решая головоломку. Лунный свет был слаб, но его хватило, чтобы разглядеть слова. "Шлюха, сдохни! Как ты вообще попала в эту школу?" Её пальцы непроизвольно сжались, едва не смяв бумагу вновь. Лёгкий скрежет зубов. Глухая ярость окрасила взгляд. Она подняла голову. Над ней раскинулось безмолвное, равнодушное небо. Эта проблема будет решена. Как можно скорее. Как она могла просто стоять в стороне? Как могла равнодушно наблюдать, как страдают невинные? Когда Уэнсдей вышла из актового зала, её взгляд сразу зацепился за группу учеников неподалёку. Энид стояла в окружении подруг, но, казалось, даже не замечала их присутствия. Она смотрела прямо на Уэнсдей. В её голубых глазах дрожали слёзы, но она не позволяла им пролиться. В этом взгляде не было ни упрёка, ни жалости к себе — только тёплая, обескураживающая искренность. Уэнсдей вдруг стало неуютно. Она перевела взгляд на подруг Энид. Те молчали, будто понимая, что вмешиваться в этот момент не стоит. — Спасибо, — нарушила тишину Энид. Голос её был хрипловатым, тихим, словно едва удерживал дрожь. Она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. Сделала шаг вперёд, раскрывая объятия. Уэнсдей рефлекторно отступила назад, подняв брови. — Не обнимаешься, ясно, — слабо улыбнулась Энид, опуская руки. Она отвела взгляд, разглядывая носки своих кроссовок. — Прости. Просто… даже не знаю, что сказать. Тебе, наверное, надоело слышать «спасибо», но… Я просто хочу, чтобы ты знала, что это правда значит для меня. — Не нужно, — сухо ответила Уэнсдей, скользнув взглядом по коридору. Краем глаза она заметила Лариссу Уимс, молча удаляющуюся в сторону кабинета. — Рано или поздно это всё равно бы вскрылось. Энид тихо вздохнула и, достав что-то из-за спины, неуверенно протянула вперёд ладонь. — Всё равно… спасибо, — повторила она и раскрыла руку. В её ладони лежала шоколадка. — Это тебе. Моя благодарность. Я знаю, что это совсем немного… — Благодарю, — коротко сказала Уэнсдей, не дав ей договорить, и, не задумываясь, взяла шоколадку. — Но мне пора идти. Развернувшись, она быстро зашагала прочь, проходя мимо подруг Энид. Неподалёку стояли Аякс, Бьянка и Ксавье — молчаливые свидетели случившегося. Она опустила взгляд и посмотрела на шоколадку в своей руке. Ей не нужно было читать упаковку — она и так знала, что это за шоколад. Энид всегда ела его во время их совместных проектов, называя своим любимым. Обычно Уэнсдей не принимала подарков. Если и брала что-то, то потом без колебаний отправляла в мусорное ведро. Но в этот раз всё было иначе. Она не хотела этого делать. Даже несмотря на то, что у неё была аллергия на шоколад из-за консервантов. — Вот и наш герой, — протянул Аякс с ухмылкой, закинув руки за голову. — Дерзко, смело… Но всё же я не могу простить тебе того, что ты отняла у нас обеденное время. — Да, хоть бы предупредила, — подхватила Бьянка, скрестив руки на груди и посмотрев на Уэнсдей с лёгким укором. — Мы ведь друзья. — Или ты просто решила забрать всех девушек себе? — хмыкнул Аякс, стрельнув в неё лукавым взглядом. — Вижу, у тебя появилась фанатка. — Заткнись, — бесстрастно ответила Уэнсдей, едва сдержав желание закатить глаза. Аякс прищурился, заметив что-то в её руке, и с любопытством наклонил голову. — А это что? — он кивнул на шоколадку. — Выглядит аппетитно. Прежде чем Уэнсдей успела среагировать, он ловко выхватил её у неё из рук и, не теряя ни секунды, с озорной улыбкой бросился в сторону столовой. — Аякс, немедленно верни! — возмущённо воскликнула Уэнсдей, делая шаг вперёд. — У меня нет времени на твои детские выходки! — Да ладно тебе! — рассмеялся он, оглядываясь через плечо. — Ты же всё равно выкинешь её, можно хоть попробовать! Он ещё шире улыбнулся и ускорил шаг. Уэнсдей сжала кулаки, её терпение лопнуло. Не раздумывая, она бросилась за ним. Ксавье, наблюдая за их внезапную погоню, тяжело вздохнул и покачал головой. — Они как всегда… — Ага, — фыркнула Бьянка, усмехнувшись. — Как дети. — Пойдём, пока шоколадку не съели, — предложил Ксавье, но не успел и шагу сделать, как Бьянка неожиданно сорвалась с места и, с хитрой ухмылкой, побежала вслед за Уэнсдей и Аяксом. — Эй, это нечестно! — возмутился Ксавье, но, понимая, что терять время бесполезно, бросился вслед за ней. *** — Могла бы и поделиться, — с наигранным возмущением протянул Аякс, хмуря брови. — Я же твой лучший друг. — Даже если она годами будет лежать у меня в холодильнике, я всё равно её не отдам, — невозмутимо ответила Уэнсдей, скользнув по нему ленивым взглядом. — Жадина, — проворчал он. — Глупец, — парировала она и спокойно сделала глоток кофе. Они сидели в столовой, запоздало доедая обед. Вокруг раздавался привычный гул голосов, звон приборов, шорох подносов. Уэнсдей краем глаза снова взглянула на шоколадку — ту самую, из-за которой они чуть не развязали войну. Забавно. И в то же время странно, насколько эта мелочь приобрела для неё значение. — Знаете, что мы только что услышали? — раздался голос Бьянки. Она подошла к столу, небрежно поставила поднос и грациозно опустилась на свободный стул. — Если это сплетни, неинтересно, — отозвалась Уэнсдей, не поднимая глаз. — Ты как всегда, — усмехнулась Бьянка, но затем добавила, сделав вид, что невзначай: — Это про твою Энид. Уэнсдей медленно подняла взгляд. Её тёмные глаза сузились. — Не моя, — сухо бросила она. — Ладно-ладно, не заводись, — усмехнулась Бьянка. — Просто теперь её повсюду оправдывают. В каждом кругу. Твоя работа принесла плоды. Всё благодаря тебе. — Ага, я горжусь, что у меня есть такая подруга, — с улыбкой вставил Аякс. Уэнсдей метнула в него тяжёлый взгляд, но тот лишь поднял руки в шутливом жесте капитуляции. В этот момент к ним присоединился Ксавье, небрежно ставя поднос. — Но мы ведь всё равно не знаем, правда это или нет, — задумчиво сказал он, словно продолжая разговор в своей голове. Трое одновременно уставились на него. — Ну… а что, если слухи верны? Они ведь не появляются просто так, — проговорил он, пожав плечами. В воздухе повисло напряжение. Уэнсдей, не отрываясь, смотрела на него холодным, пронизывающим взглядом. Она медленно поднесла вилку ко рту, но на полпути замерла. — Что, если она и вправду… — Ксавье запнулся, но затем выдавил: — Проститутка? Или шлюха? В следующее мгновение раздался резкий металлический звук — вилка с силой вонзилась в столешницу. Наступила напряжённая, почти осязаемая тишина. — Никогда не произноси этих слов в моём присутствии, — голос Уэнсдей прозвучал ровно, но в нём читалась угроза. — И не думай, что я стану терпеть это только потому, что ты парень Бьянки. Она резко встала, отодвигая стул. — Аппетит пропал. Тошнит от твоей глупости. Аякс чуть дёрнулся, словно хотел встать следом, но Уэнсдей даже не обернулась. — Не нужно, — бросила она через плечо и ушла, оставив за собой ледяной след. Тишина за столом повисла, как натянутая струна. Ксавье огляделся, будто пытаясь найти поддержку, и растерянно пробормотал: — Что я не так сказал?.. Аякс и Бьянка переглянулись и тяжело выдохнули. Шагая по длинным коридорам школы, Уэнсдей, как всегда, держалась уверенно, её шаги были ровными, взгляд — холодным. Она направлялась в класс, но, заметив впереди скопление учеников у доски объявлений, невольно замедлила шаг. Среди оживлённых голосов мелькали вздохи, восклицания и разочарованные восклицы. Любопытство взяло верх, и она, приблизившись, скользнула взглядом по листам с фамилиями. Как и ожидалось, свежий рейтинг уже висел перед всеми. В конце каждой четверти школа оценивала результаты экзаменов и составляла рейтинг для каждого класса. Обычно рейтинги публиковали сразу, но в этот раз, из-за каких-то задержек, их вывесили только сейчас. Первое место, разумеется, занимала она. Прямо под её именем, на второй строчке, значилась Бьянка. Ещё один предсказуемый результат. Уэнсдей равнодушно кивнула, внутренне довольная, и спокойно отошла, не испытывая ни волнения, ни удивления. Тем временем среди собравшихся стояли Энид, Йоко и Дивина, склонившиеся над списками. Энид лихорадочно пробежала глазами по фамилиям, пока, наконец, не нашла свою — 75-е место из 140. Она сглотнула и перевела взгляд выше, к именам своих подруг. Йоко заняла 30-е место, Дивина — 31-е. А на самом верху, как высеченное в граните, выделялось имя Уэнсдей Аддамс. — Я тоже в первый раз удивилась, — протянула Йоко, качая головой. — На вид они не похожи на заучек, а результаты — идеальные. Энид тяжело выдохнула, глядя на свои скромные цифры. Её сердце сжалось от стыда. — В этом нет ничего страшного, — мягко сказала Дивина, заметив перемену в лице подруги. — Рейтинг не отражает твои настоящие знания. — Ой, да брось, — Йоко хлопнула Энид по плечу. — Когда я только перевелась, была на 140-м месте. — А я на 139-м, — усмехнулась Дивина. — Так что твой результат по сравнению с нашими просто отличный, — фыркнула Йоко. — Нет повода для грусти. Энид немного расслабилась, её губы дрогнули в улыбке. Ощутив поддержку, она наконец выдохнула, и вскоре все трое, весело переговариваясь, отправились на уроки. *** Прошло несколько дней после собрания, и мир вокруг Энид словно изменился. Больше не было ехидных смешков за спиной, язвительных комментариев, от которых щёки начинали гореть, а пальцы сжимались в кулаки. Исчезли и грязные записки, исписанные злобными словами, исчезли насмешливые надписи на шкафчике, словно кто-то вычеркнул их из реальности. Энид закрыла дверцу шкафчика, поправила рюкзак и направилась в класс. Её шаги были лёгкими, но в груди всё ещё жила настороженность. Коридоры, некогда враждебные, всё ещё казались опасными. Она привыкла идти, опустив голову, не встречаясь взглядами с теми, кто мог причинить боль. Привыкла бояться. Казалось, стоит её глазам пересечься с чужими, как всё вернётся на круги своя: снова насмешки, снова отравленные слова, снова пустые улыбки. Но ведь она не может вечно так жить, верно? Энид глубоко вдохнула, стиснула ремешки рюкзака и заставила себя поднять голову. И тогда заметила: теперь всё стало иначе. Люди избегали её взгляда. Кто-то поспешно отводил глаза, кто-то втягивал голову в плечи, делая вид, что слишком занят своими мыслями. Энид нахмурилась. Почему? Издалека за ней наблюдала Уэнсдей, бесшумно ступая по коридору. Уэнсдей внимательно наблюдала за каждым, кто попадался им навстречу. Она словно прожигала холодным взглядом всех, кто осмеливался взглянуть на Энид, и те поспешно отворачивались. В её руке было несколько сложенных листов бумаги, которые она бросила в урну, проходя мимо. Бумаги, которые совсем недавно могли бы оказаться у кого-то в руках. На самом деле она следила за Энид с самого утра — с того момента, как та подошла к шкафчику. Несколько дней Уэнсдей наблюдала за ней. Ждала, когда снова появится та самая Энид, которая сияла ярче всех, чья энергия была заразительной. Она думала, что, избавив её от травли, вернёт её прежнюю. Но правда оказалась другой. Энид словно угасла. Она ходила по школе, будто потерянная, боялась смотреть в лица людей, а доску объявлений, которую раньше хотя бы мельком просматривала, теперь обходила стороной. Размышляя обо всём этом, Уэнсдей пришла к очень интересному решению. *** Энид вышла из школы вместе с Йоко и Дивиной. Они весело болтали обо всём подряд, беззаботно смеясь и не спеша направляясь к воротам. Однако, стоило им выйти за пределы школьного двора, как Энид внезапно замерла. Прямо перед ними, прислонившись к чёрному, дорогому автомобилю, стояла Уэнсдей. Энид не разбиралась в марках машин, да и сейчас это было неважно. Всё её внимание сосредоточилось на фигуре, лениво облокотившейся о капот. В строгой белой рубашке, чёрной жилетке и с короткими, слегка растрёпанными тёмными волосами Уэнсдей выглядела… почти как греческая богиня — холодная, неприступная и совершенно неотразимая. Толпа учеников уже собралась вокруг, перешёптываясь и переглядываясь. Некоторые таращились с нескрываемым интересом, кто-то пытался угадать, что происходит, а один из особенно смелых даже сделал шаг в сторону Уэнсдей, но та равнодушно обошла его, направляясь прямо к Энид. — Не хочешь прокатиться? — неожиданно спросила она. Воздух словно застыл. Толпа мгновенно притихла, а Йоко с Дивиной недоверчиво переглянулись, не скрывая своего шока. — Что? — моргнула Энид, не веря своим ушам. Уэнсдей прочистила горло и, сделав небольшую театральную паузу, заговорила громче, так, чтобы все вокруг могли услышать: — Дорогая Энид Синклер, не хотите ли вы составить мне компанию в небольшом автомобильном путешествии? Её губы тронула лёгкая ухмылка, и от этого у Энид почему-то пересохло в горле. — Теперь понятно? — уточнила Уэнсдей, чуть склонив голову набок. Энид приподняла брови, затем, решив подыграть, улыбнулась: — Это приглашение на свидание? — Воспринимай, как хочешь, — невозмутимо ответила Уэнсдей. — Каков твой ответ? Энид задумалась всего на секунду, затем бросила быстрый взгляд на подруг. — Не переживай о нас, потом расскажешь всё в деталях, — прошептала Йоко и подмигнула. Дивина сдержанно улыбнулась и, махнув подруге рукой, направилась прочь вместе с Йоко. Уэнсдей терпеливо ждала ответа, не сводя с Энид своих глубоких, почти чёрных глаз. — Надеюсь, ты не собираешься завезти меня в лес и прикончить, — пошутила Энид. — Всё возможно, — спокойно отозвалась Уэнсдей. Энид хихикнула, затем кивнула. — Ладно, поехали. Уэнсдей молча открыла пассажирскую дверь, давая Энид возможность сесть в машину, а затем аккуратно закрыла её. На некотором расстоянии от них Аякс наблюдал за происходящим и, встретившись взглядом с Уэнсдей, хитро подмигнул. Будь ты проклят, Аякс. Это была его идея, его навязчивая теория о том, как «надо действовать». Его дурацкий совет. А теперь Уэнсдей едва не умирала от всего этого. Она и представить не могла, что приглашать кого-то куда-то окажется так сложно. Чёрт, она почти потеряла сознание, когда встретилась взглядом с Энид. Но теперь отступать было поздно. Стараясь выглядеть собранной, Уэнсдей обошла машину, села за руль и вставила ключ в замок зажигания. Двигатель ожил, заглушая возбуждённый шёпот оставшихся позади учеников. — Подожди, я думала, за рулём будет водитель, — растерянно произнесла Энид, наконец осознавая, во что ввязалась. Отказаться? Нет, не вариант. Не после того, как Уэнсдей предложила ей это таким тоном — спокойным, уверенным, не допускающим возражений. Первый и последний раз, — мрачно подумала Энид, одновременно понимая, что это своего рода плата. Долг за то, что Уэнсдей избавила её от буллинга. — Водитель дома, — спокойно ответила Уэнсдей, пристёгивая ремень. — Пристегнись. Энид подчинилась, наблюдая, как тонкие бледные пальцы Уэнсдей уверенно ложатся на рычаг передач. — Подожди, — она вдруг накрыла её руку своей. На секунду время будто замерло. Уэнсдей посмотрела сначала на их соприкоснувшиеся пальцы, затем медленно подняла взгляд на Энид. Осознав, что делает, Энид резко отдёрнула руку, словно обожглась. — Прости. Но… ты точно умеешь водить? — Если бы не умела, я бы тебя не пригласила, — невозмутимо ответила Уэнсдей. — А теперь держись. Она нажала на сцепление, переключила передачу, и машина мягко тронулась с места, набирая скорость. Энид тревожно покосилась на неё. Уэнсдей держала руль безупречно спокойно, взгляд был устремлён на дорогу, а выражение лица — каменно-невозмутимое. — Разве это законно? — осторожно спросила Энид. — Законы существуют, чтобы их нарушали, — с едва заметной ухмылкой бросила Уэнсдей, на миг взглянув на неё исподлобья. — Всё равно это неправильно, — упрямо пробормотала Энид. — А если с тобой что-то случится? — Не волнуйся, не случится. — Я и не волнуюсь за тебя, — фыркнула Энид. — Просто жалко твоих родителей, которым придётся оплачивать штраф и переживать из-за тебя. Лёгкая тень промелькнула в глазах Уэнсдей, но она ничего не ответила, лишь чуть крепче сжала руль. Некоторое время в машине царила тишина. — А куда мы едем? — наконец спросила Энид. — Секрет, — коротко бросила Уэнсдей. — Неужели в лес? — с улыбкой предположила Энид. Уэнсдей мельком взглянула на неё. — А ты умная. Энид только усмехнулась, устраиваясь поудобнее. Она прислонилась к стеклу и, наблюдая, как за окном проносятся дома и уличные фонари, невольно подумала, что это будет незабываемая поездка. Тишина заполняла пространство между ними, густая, почти осязаемая. Машина плавно скользила по дороге, убаюкивая равномерным гулом двигателя. Уэнсдей крепко держала руль, взгляд её был прикован к трассе, но время от времени она незаметно бросала короткие взгляды на Энид. Та сидела, подперев щёку ладонью, и смотрела в окно, за которым мелькали огни города. Что-то в её выражении было странным—грустным, задумчивым. Энид обычно не замолкала надолго, но сейчас она словно ушла в себя, и эта непривычная тишина начинала угнетать. Уэнсдей прочистила горло, помедлила, а затем, будто проверяя почву, произнесла: — Ты слышала про вампира, который завёл подкаст? Он хотел дать слушателям вкус своей жизни после захода солнца. Как только слова слетели с её губ, она тут же пожалела об этом. Энид медленно моргнула и оторвала взгляд от окна, несколько секунд просто смотрела на неё, словно пытаясь осознать сказанное. Уэнсдей крепче сжала руль, ощущая нарастающее напряжение. Она уже подумывала сменить тему, как вдруг Энид разразилась смехом. Громкий, искренний, настолько неожиданно заливистый, что она схватилась за живот и чуть не ударилась головой о спинку кресла. Уэнсдей молча смотрела на неё, не подавая виду, но где-то внутри ощущая странное, почти тёплое чувство. — Кто тебя научил этому дурацкому приколу? — выдохнула она, задыхаясь от смеха. — Это любимая шутка дяди Фестера, — ответила Уэнсдей, по-прежнему с невозмутимым лицом. Она вспомнила, как Фестер с гордостью рассказывал её снова и снова, каждый раз смеясь так, будто слышал её впервые. И вот… теперь смеялся кто-то ещё. — Извини, извини, — попыталась успокоиться Энид, вытирая слёзы с уголков глаз. — Просто… это было так неожиданно! Ты сказала это с таким серьёзным лицом! Она улыбалась широко и искренне, а её глаза сверкали в отблесках уличных фонарей. — Я даже не знала, что ты… вообще знаешь шутки. Нет, даже так: я не знала, что ты умеешь шутить. Уэнсдей перевела на неё взгляд и чуть приподняла бровь. — Ты просто всегда такая серьёзная, холодная… Трудно представить тебя рассказывающей анекдоты, — призналась Энид, всматриваясь в её лицо. Уэнсдей ничего не ответила, лишь снова посмотрела на дорогу. Однако внутри что-то дрогнуло. Энид, уже успокоившись, украдкой наблюдала за ней. Её профиль выглядел таким чётким, резким, почти мраморным. Густые чёрные волосы мягкими прядями ложились на плечи, подчёркивая строгие черты лица. Чем дольше она смотрела, тем сильнее понимала одну вещь. Она не могла отвести взгляд. Внезапно машина плавно замедлилась и, едва слышно вздрогнув, остановилась. Уэнсдей бесшумно заглушила двигатель и на мгновение задержала взгляд на Энид. — Мы приехали, — спокойно произнесла она. Энид моргнула, будто выныривая из своих мыслей, и только теперь осознала, что время ускользнуло от неё, как песок сквозь пальцы. — О… — выдохнула она, недоумённо оглядываясь. Они вышли из машины, и Уэнсдей привычным движением повернула ключ в замке. Только теперь Энид поняла, где они. Перед ними простирался вечерний пляж — почти безлюдный, окутанный мягкими сумерками. Небо ещё хранило в себе отголоски уходящего дня, смешивая багрянец заката с густеющей синевой ночи. Волны, освещённые серебристым светом луны, лениво катились к берегу, оставляя за собой узкие ленты пены, которые тут же исчезали в тёмном песке. Воздух был насыщен солью и свежестью, ветер ласково гладил кожу, подхватывал пряди волос, игрался с одеждой, приносил далёкий крик чаек, перекрываемый лишь вечным шёпотом прибоя. Где-то на горизонте тускло мерцал свет одинокой лодки, похожий на забытую звезду, упавшую в море. По кромке воды медленно бродили несколько запоздалых гуляк, но их силуэты растворялись в сумраке, превращаясь в тени, будто сама ночь впитывала их в себя. В этот миг казалось, что сама вселенная задержала дыхание. Первая россыпь звёзд пробивалась сквозь остатки дневного жара, а над водой, переливаясь лунным серебром, мерцал зыбкий свет. — Вау… — только и смогла вымолвить Энид, зачарованная этим зрелищем. Уэнсдей помнила, как когда-то, между делом, Энид упомянула, что хотела бы побывать на пляже ночью. Тогда это прозвучало как незначительная мечта, обронённая в потоке слов. Но сейчас Уэнсдей решила сделать её реальной. — Идём, — сказала она и, не дожидаясь ответа, направилась к воде. Энид затаила дыхание, зачарованная этим пейзажем, а затем внезапно сорвалась с места. Она побежала вперёд — так, словно невидимые цепи, сдерживавшие её, вдруг разорвались. Обогнав Уэнсдей, она почти летела над песком, пока внезапно не остановилась. Не говоря ни слова, Энид опустила взгляд и принялась расстёгивать ремешки на ботинках. Один, другой — обувь мягко шлёпнулась на песок. Она шагнула вперёд, туда, где земля становилась влажной и прохладной от набегающих волн. Как только её босые ступни коснулись поверхности, утопая в мягких, словно шёлк, крупицах, по телу пробежала дрожь — не от холода, а от неожиданного, щекочущего удовольствия. Песок ласково охватывал кожу, а прибой касался её ног прохладными языками воды. С каждым шагом её движения становились всё легче, увереннее, естественнее. Теперь она не просто шла — она чувствовала. Энид улыбнулась и сделала ещё пару осторожных шагов, но вскоре её осторожность сменилась беззаботностью. Она подалась вперёд, словно её звало само море, и вдруг вновь сорвалась с места, разбрызгивая воду и оставляя за собой зыбкий след. Ветер подхватил её смех и понёс над волнами, смешивая с далёкими криками чаек. Она бежала по берегу, а её следы исчезали под наплывающей водой. Подол розового пальто взметнулся, танцуя в ритме с порывами ветра. Золотые волосы в беспорядке разлетались вокруг лица, то падая на глаза, то вновь поднимаясь в воздух. Песок мягко шуршал под босыми ступнями, а вода, накатывая ледяными прикосновениями, заставляла кожу покрываться мурашками. Но Энид не останавливалась. Она кружилась, раскидывала руки, закрывала глаза, позволяя этому вечеру полностью захватить её, растворяясь в нём целиком. Уэнсдей всё это время стояла чуть поодаль, наблюдая. Потом, неспешно подойдя к месту, где Энид оставила обувь, она подняла ботинки и, держа их в руках, медленно пошла за ней. Что-то тёплое, странное и незнакомое сжимало её грудь, заставляя сердце на долю секунды сбиться с привычного ритма. Она чувствовала, как ветер касается её кожи, но вся её концентрация была только на Энид — на том, как лунный свет отражался в её глазах, как её улыбка будто освещала темноту вокруг, как звонкий, искренний смех заполнял всё пространство. Энид казалась одновременно хрупкой и в то же время — дикой, живой, неподвластной. Уэнсдей тихо вдохнула. Мир всегда был для неё чётким, предсказуемым, выверенным до мельчайших деталей. Но сейчас, глядя на Энид, она чувствовала, как что-то в ней самой медленно сдвигается с привычного места. И это было... ново. Незнакомо. Почти тревожно. Но она не могла отвести взгляда. Они бродили по берегу, позволяя вечеру медленно окутывать их тишиной. Море мерно вздыхало, растворяя в себе последние отблески солнца. Песок уже не хранил дневного тепла, и его влажные крупицы приятно холодили ступни. Энид наконец устало присела, поджав ноги и обняв их руками. В её душе царило странное спокойствие — будто всё тревожное осталось где-то позади, смытое волнами. Она смотрела, как солнце погружается за горизонт, крадётся к самой границе мира, оставляя после себя только медленно угасающий свет. В груди что-то тоскливо защемило — как всегда в такие моменты, когда осознаёшь, что что-то прекрасное заканчивается. Когда Энид опустилась на песок, Уэнсдей на мгновение задержалась, словно решая, стоит ли ей присоединиться. Но в конце концов, она без лишних слов села рядом. Волны мерно накатывали на берег, и эта размеренность странным образом успокаивала. Уэнсдей взглянула на Энид, заметив, как свет заката отражается в её глазах, как её волосы, освещённые последними лучами, напоминают расплавленное золото. Она не понимала, что именно её зацепило в этом моменте. Может быть, тишина, наполненная особым смыслом. Может быть, сам факт того, что кто-то вот так сидит рядом с ней, не требуя ни слов, ни объяснений. А может, дело было в Энид. В том, как она смотрела на море, будто пытаясь запомнить этот миг навсегда. В том, как её губы чуть дрожали, но не от холода, а от чувств, которые она не спешила озвучивать. Уэнсдей отвернулась, снова устремляя взгляд на горизонт. Тишина между ними была не пустой. Она была тёплой. Уютной. И, что удивительно, Уэнсдей это не раздражало. — Спасибо тебе, Уэнсдей, — её голос прозвучал почти шёпотом, но он разорвал тишину, как лёгкая рябь на воде. Энид не обернулась, продолжая наблюдать за морем, но каждое слово, что слетало с её губ, было наполнено искренностью. — Я даже не знаю, как выразить свою благодарность. Ты сделала для меня так много, что мне порой становится стыдно… Я ведь ничего не сделала для тебя в ответ. — В этом нет необходимости, — ответила она ровно, но в её голосе не было холодности, только привычная сдержанность. Энид посмотрела на неё украдкой. — Возможно, — задумчиво протянула она, а затем, нахмурившись, добавила: — Но всё же… Я не понимаю одной вещи. Уэнсдей скользнула по ней взглядом, чуть приподняв бровь, не торопясь задавать вопросов, но давая понять, что слушает. — Ты сделала так много ради меня. Но зачем? В чём причина? В конце концов, это всё тебя не касалось. Уэнсдей сжала губы, её пальцы легко сжались и разжались на колене. Она не сразу ответила, словно взвешивая свои слова. — Я просто поступаю справедливо, — наконец произнесла она. Энид смотрела на неё, изучающе, почти требовательно. — Но ведь в глубине души ты делала всё это ради меня, верно? Их взгляды встретились. Энид пыталась поймать в её глазах хоть тень признания, хоть проблеск эмоции, которые, она знала, Уэнсдей так умело прятала. Сердце Уэнсдей сделало странный, едва заметный рывок. От этого внимания, от этих слов, от настойчивости, с которой Энид пыталась докопаться до чего-то важного. Но она молчала. Просто отвернулась, вновь устремляя взгляд на далёкую, тёмную линию горизонта. Энид вздохнула, но не разочарованно, скорее с лёгким принятием. — Я просто надеялась, что так и есть, — тихо произнесла она, и её голос прозвучал мягко, почти печально. — Но причины не так важны. Ты всё равно остаёшься для меня хорошим человеком. Уэнсдей нахмурилась. — Хорошим человеком? Энид повернулась к ней, уголки её губ приподнялись в лёгкой улыбке. — Да. Люди, которые совершают добрые поступки, разве не хорошие? Уэнсдей на мгновение задумалась. Добрые поступки… Она никогда не задумывалась о своих действиях в таких категориях. Она просто делала то, что считала правильным. Но в этот момент её охватило странное ощущение — будто в словах Энид действительно была какая-то истина, которую она пока не могла осознать до конца. — В таком случае, напомни мне в следующий раз не делать ничего подобного, — сухо сказала она. Энид лишь хихикнула. — Я помню нашу первую встречу в кафе, — вдруг произнесла она, и в её голосе появилась особенная теплая нотка. Уэнсдей слегка нахмурилась, не ожидая смены темы. — Ты тогда оплатила мой счёт… И знаешь, тогда мне очень захотелось с тобой познакомиться. — Познакомиться? — в голосе Уэнсдей проскользнуло искреннее удивление. — Именно. Ты показалась мне доброй и спокойной. Я подумала, что мы могли бы подружиться, — Энид мечтательно улыбнулась, вспоминая. — Каково же было моё удивление, когда я увидела тебя в школе. Уэнсдей слабо вздохнула. — Я тоже тебя запомнила. Думала, что мы больше не встретимся. — А потом ты нагрубила мне на балконе, — рассмеялась Энид, покачав головой. — Я так разозлилась и решила больше не разговаривать с тобой. — А потом был тот проект, — тихо напомнила Уэнсдей. — Да. Это было весёлое время. Ты тогда была настоящей заучкой, старалась сделать всё идеально, — Энид с улыбкой взглянула на неё. — Никогда не видела такого человека… Каждый хотя бы раз ошибается. — Ошибки непростительны, — ровным голосом произнесла Уэнсдей. Её тон был бесстрастным, как всегда, но внутри шевельнулось что-то неуловимое. Она знала, что мир не прощает ошибок. Никогда не прощал. — Может быть, — тихо ответила Энид. В её голосе скользнула задумчивость, но вместе с ней — странная, едва уловимая теплая нотка. — А потом ты спасла меня. Дважды. От одного и того же человека. Будто герой, появившийся из ниоткуда. Свет в бездне, надежда в мраке. Уэнсдей ничего не сказала. Она не считала себя героем. Просто сделала то, что считала нужным. А теперь смотрела на море, позволяя тишине заполнить пространство между ними. Энид провела пальцами по холодному песку, словно пытаясь за что-то зацепиться, прежде чем заговорить снова. — Знаешь, в моей прошлой школе всё было иначе. Каждый занимался своими делами, никто никого не трогал. А здесь… всё изменилось. Она сделала глубокий вдох, словно собираясь с духом. — Тот постер… — её губы дрогнули, но она продолжила. — Он превратил мою жизнь в ад. Никогда не думала, что смогу так сильно ненавидеть школу. Воспоминания хлынули внезапно. Ощущение взглядов, полных презрения. Шёпот за спиной. Записки с гадкими словами, которые приходилось срывать с двери шкафчика, пока никто не видел. Удары в спину, которые были незаметны, но ощутимы. — Люди жестоки, — тихо сказала Уэнсдей. Она не утешала, не предлагала пустых слов поддержки. Просто констатировала факт. — Ага, — с грустной улыбкой отозвалась Энид. — Но потом снова пришла ты. Встала перед всеми и заставила их замолчать. После этого всё прекратилось. Больше не приходилось прятаться в туалете, выбрасывать записки, стирать мерзкие надписи. Она говорила спокойно, но в её голосе было столько эмоций, что Уэнсдей почувствовала, как её собственное сердце сжалось. — Правда должна была раскрыться раньше, — сказала она, глядя, как волны накатываются на песок и исчезают, оставляя лишь следы пены. Энид молчала. Только её дыхание стало чуть прерывистее. А затем она опустила голову, и Уэнсдей увидела, как по её щекам тихо скатываются слёзы. Но она улыбалась. Что-то сжалось внутри. Уэнсдей ощутила внезапную остроту момента. Странное, чуждое чувство, которое она не могла разобрать. Её рука медленно поднялась, будто сама по себе, потянулась к плечу Энид… но в последний момент застыла в воздухе. Она замерла, затем незаметно убрала её обратно. — Извини, — нарушила тишину Энид, быстро вытирая слёзы ладонью. — В последнее время мне трудно сдерживать эмоции. Она слабо усмехнулась, но её голос был хрипловатым. — Вы даже не представляете, насколько вы счастливы, Уэнсдей. Вам не приходилось работать в два раза усерднее, чтобы поступить в хорошую школу. Не приходилось экономить на одежде, чтобы хватило на книги. Пока другие ломают себя, чтобы выжить, вы просто полагаетесь на деньги родителей. Иногда я вам завидую. У вас прекрасная жизнь и бесконечные возможности. Её слова не были обвинением, но в них сквозило что-то, чего Уэнсдей не могла не заметить. Она долго молчала, прежде чем спокойно ответить: — У каждого свои проблемы. Волны накатывались на берег, оставляя на песке хаотичные узоры, а затем исчезали, как будто их никогда не было. Точно так же, как воспоминания, которые так внезапно вспыхнули в её голове. Точно так же, как странное чувство в груди, которое она ещё не могла понять. — Спасибо, что выслушала. Мне вправду стало легче, — голос Энид прозвучал почти шёпотом, растворяясь в ночном воздухе, полном солёной свежести моря. Уэнсдей взглянула на неё. Она не была уверена, чем именно помогла, но всё же кивнула. В её мире слова редко становились утешением, но, возможно, для Энид они значили больше, чем можно было представить. Волны тихо накатывали на берег, мерно перекатывая влажный песок, а над горизонтом мерцали одинокие звёзды. В этот момент всё казалось зыбким, словно граница между реальностью и чем-то большим, необъяснимым, стала едва уловимой. Секреты, что я хранил в своём сердце, Спрятать тяжелее, чем я думал. Может, я просто хочу быть твоим, Я хочу быть твоим, я хочу быть твоим. Энид закрыла глаза, словно вслушиваясь в собственные мысли, в ритм стихии, в тишину, что скрывала в себе тысячу несказанных слов. Позволь мне быть твоим электрическим счётчиком, и я никогда не сломаюсь. Позволь мне быть обогревателем, без которого ты будешь мёрзнуть. Её пальцы зарылись в песок, словно ища точку опоры, но на ладонях остались только ускользающие крупицы. Она повернула голову к Уэнсдей, но та продолжала смотреть в море, её лицо оставалось бесстрастным, а тёмные глаза — непроницаемыми. Позволь мне быть слезой, Что скатится по твоей щеке и дрогнет на губах. Небо над ними темнело, а ветер приносил с собой запах соли и чего-то необъяснимо родного. Позволь мне быть причиной твоей улыбки. Энид улыбнулась. Возможно, влюбиться в девушку — не так уж и страшно. Если только эта девушка — Уэнсдей Аддамс. Страх здесь ни при чём. Скорее, это похоже на шаг в неизвестность, на прыжок в холодную воду, когда сердце замирает на миг, а затем начинает биться быстрее, сильнее. Это чувство тёмное, неизведанное, пугающее — но в нём есть особая притягательность. Ведь как можно бояться того, кто заставляет мир вокруг становиться резче, цвета — ярче, а воздух — звонче? Как можно бояться того, чьё присутствие делает даже тишину осмысленной? Если это значит влюбиться в Уэнсдей Аддамс… То, может быть, бояться и вовсе не стоит.