Свет в бездне

Иногда самые громкие тишины — это те, что скрывают самые сильные эмоции. *** Первая четверть учебного года подошла к концу, оставив позади бессонные ночи и ворох проектов. Уэнсдей и Энид блестяще справились с задачей, подтвердив свою репутацию не только как отличниц, но и как творческих умов. Осень окутала академию прохладой и шорохом опадающих листьев. Каникулы наступили внезапно, как долгожданный глоток свежего воздуха. Уэнсдей стояла перед зеркалом в своей комнате. Темный пиджак мягко ложился на плечи, идеально сшитые брюки подчеркивали ее строгую осанку, а черная рубашка, как всегда, была безукоризненно застегнута . Единственным цветным акцентом был красный галстук — символ сегодняшнего дня. Он, словно алый маяк, бросал вызов строгому дресс-коду. "Иронично," подумала Уэнсдей, поправляя узел на галстуке, "красный — цвет крови и страсти, сегодня становится символом деловой корректности." Сегодня предстояла важная бизнес-встреча, на которой собирались ведущие предприниматели, которые вершили судьбы рынков и компаний. Обычно Гомес брал с собой Пагсли, стремясь вовлечь сына в семейное дело, приобщить его к искусству переговоров и тактике влияния. Но в этот раз всё иначе: один из ключевых партнеров захотел познакомиться с детьми Гомеса лично, чтобы понять, в чьих руках окажется управление семейной империей. — Мисс Аддамс, остальные ждут вас в машине, — раздался голос Натали, нарушив привычную тишину. — Уже иду, — лаконично отозвалась Уэнсдей. Она с величественной неторопливостью спустилась с лестницы, мимо векового портрета предка, чей взгляд, казалось, следил за каждым ее шагом. В холле ее встретила привычная прохлада. Надев длинное черное пальто с металлическими пуговицами, она пересекла мраморный порог и оказалась на улице. Семья ждала ее в старом, но элегантном Ford, словно время застыло внутри этой машины. Мортиша сидела с прямой спиной, ее холодный взгляд устремлен вдаль. Гомес был напряжен необычайно, его всегдашняя улыбка казалась слегка надломленной. Пагсли, как и всегда, молча обдумывал что-то свое. Уэнсдей села рядом, и тишина внутри машины стала еще более осязаемой. Никто не произнес ни слова — каждый был погружен в свои мысли, готовясь к встрече, которая могла изменить многое. *** — Вы понимаете, что ваши акции катятся вниз? Некоторые партнёры уже отказались сотрудничать с вами. Что случилось, Аддамс? — хрипловатый голос пожилого мужчины с седой бородой прорезал напряжённую тишину зала. Его взгляд, холодный и требовательный, словно пронизывал насквозь. Гомес Аддамс откинулся в своём кресле, легко проведя пальцами по лацкану пиджака. Его спокойствие, казалось, противоречило растущему напряжению в комнате. — Это происходит каждые пять лет, — начал он уверенным тоном, бросая беглый взгляд на собравшихся. — И каждый раз мы выходили из ситуации с успехом. Поверьте, не стоит беспокоиться. Мы что-нибудь придумаем. — Каждый раз? — голос другого участника, более молодого мужчины с аккуратно зачёсанными волосами и небольшими усиками, звучал настойчиво. — Да, возможно. Но сейчас ситуация совершенно иная, мистер Аддамс. Такого падения ещё не было. А ведь мы вложили в этот проект не только деньги и усилия. Думаю, вы понимаете, о чём я. Его слова словно повисли в воздухе, создавая напряжение, которое чувствовалось в каждом взгляде, обращённом к Гомесу. — Если это продолжится, мы будем вынуждены прекратить с вами сотрудничество, — подал голос снова пожилой мужчина, его тон был непреклонным. Несколько членов совета молча кивнули, поддерживая его мнение. Гомес приподнял бровь, но прежде чем он успел что-либо сказать, раздался спокойный, уверенный голос Джуда Петрополуса, его давнего союзника. — Не торопитесь с выводами, господа, — Джуд наклонился чуть вперёд, сложив пальцы домиком. — Конкуренция была и будет всегда. Нам нужно переосмыслить концепцию проекта, наладить рекламу и устранить текущие недочёты. Мы справимся, как всегда. Джуд работал с Гомесом Аддамсом уже больше десяти лет. Именно Гомес помог ему вывести компанию из долгов и развивать её. С тех пор их союз только крепчал, и они решали любые проблемы вместе. Это был очередной случай, когда они поддержали друг друга. В просторном зале для собраний компании "Addams" царила напряжённая атмосфера. За массивным столом сидели крупные инвесторы и представители зарубежных компаний. Тяжёлый воздух был насыщен не только ароматом дорогого кофе, но и жаркими спорами. Громкие голоса перекрывали друг друга, словно сражались за право быть услышанными. Однако, несмотря на разногласия, общее решение было принято: проекту дадут ещё один шанс. Тем временем Уэнсдей и Пагсли сидели снаружи на скамье у двери. Они молчали, как будто знали, что любое слово может нарушить хрупкое равновесие, удерживающее этот день от окончательного хаоса. Уэнсдей неподвижно смотрела в пол, скрестив руки, а Пагсли, не в силах сидеть спокойно, вертел в руках монету, кидая её из ладони в ладонь. Когда собрание подошло к концу, участники один за другим стали покидать зал. Их лица выражали смесь облегчения и усталости. Но один человек остался. Высокий мужчина с короткими тёмными волосами не спешил уходить. Он подошёл к Гомесу Аддамсу и протянул ему руку с энергией, которой невозможно было не заразиться. — Вы снова оправдали мои ожидания, — сказал он с тёплой улыбкой, его голос звучал одновременно твёрдо и дружелюбно. — Я пригласил ваших детей не просто так. Давайте поужинаем у меня дома? Гомес, сохраняя свою фирменную элегантность, ответил с лёгким поклоном и мягкой улыбкой: — Благодарю за приглашение, мистер Адельман. Как я могу отказаться от такой чести? Мужчина рассмеялся громко и искренне, его смех заполнил опустевший зал, словно напоминая, что напряжение собрания осталось в прошлом. — Тогда чего же мы ждём? — весело воскликнул Адельман. С этими словами они направились к выходу, оставляя за собой пустой зал. За дверью на миг мелькнули фигуры Уэнсдей и Пагсли, которые переглянулись, но так и не проронили ни слова, прежде чем последовать за отцом. *** Они сидели в безбрежном зале, за длинным, почти бесконечным столом, покрытым роскошной скатертью. Огромные люстры, свисавшие с потолка, отбрасывали мягкие, золотистые отсветы на столешницу, создавая атмосферу величия и таинственности. Пространство вокруг было холодным и монументальным, но стол... Стол ломился от изобилия — каждый блюдо казалось произведением искусства, украшенным яркими красками, столь аппетитными, что глаз не мог насытиться их созерцанием. Крохотные порции, сдобрённые специями, парили в воздухе, обещая невероятный вкус, но никто не спешил по-настоящему наслаждаться трапезой. Гомес и мистер Адельман сидели в центре происходящего, как два давних друга, которые знали друг друга не просто по имени, но и по тем взглядам, которые можно обмениваться, не произнося ни слова. Они бросали шутки, обращенные к окружающим, но каждый раз эти шутки словно попадали в цель, заставляя всех смеяться. Уэнсдей, как всегда, была сдержана, будто замороженная в своём отстранённом мире. Она сидела прямо, взгляд её был устремлён вдаль, и каждый её жест, каждый взгляд отражал непреклонную гордость. Тарелка перед ней оставалась почти нетронутой — еда в чужих домах никогда не входила в её планы, если только она не чувствовала доверия к хозяевам. Пагсли, наоборот, был в своей стихии. Он с энтузиазмом рассказывал о своих идеях — огромных, безумных, которые только он мог бы придумать. Его слова, полные уверенности, казались иногда наивными, но что-то в его голосе заставляло собеседников прислушиваться. Его энергичность, наивность и открытость притягивали взгляды, как магнит. Рядом с мистером Адельманом сидел его сын — элегантный, как синоним слова «изысканный». Он был таким же, как его отец, только моложе, с длинными светлыми волосами, которые падали на лоб, словно завуалируя его черты лица. За столом отец с неподдельной гордостью рассказывал о нем, раз за разом восхищаясь его достижениями. Оказывается, он не просто пишет — он настоящий писатель, и даже владеет собственной книгой, изданной и готовой покорять сердца читателей. Таланты, казалось, лились из него рекой, один ярче другого, но Уэнсдей обратила внимание только на этот. Правда, это ее несколько удивило. — Ты помнишь, что нужно делать? — прошептал мистер Адельман, наклоняясь к сыну и едва ли не притягивая его к себе. Тон был тёплым, но в нём ощущалась лёгкая настойчивость, как у человека, который привык быть услышанным. Юноша тихо улыбнулся, его взгляд был полон скрытого смысла. Он кивнул, не говоря ни слова. — Приятного аппетита всем, — вдруг раздался ровный голос Уэнсдей. Она медленно поднялась из-за стола, бросив взгляд на собравшихся, и уверенно вышла из зала. Мистер Адельман проследил за ней взглядом, затем повернулся к сыну и едва заметно кивнул в сторону, куда скрылась Уэнсдей. Юноша коротко кивнул, поднимаясь из-за стола. — Приятного аппетита вам тоже, — бросил он, его голос был ровным. Вскоре он вышел из зала, словно нехотя покидая знакомую атмосферу. Он заметил Уэнсдей — ее фигура, грациозно скользящая в тени коридоров, была неподражаемо притягательной. Она направлялась на балкон, и он, словно по невидимому зову, последовал за ней. На балконе царил ночной покой. Легкий ветер шевелил ее волосы, когда она стояла, опираясь на холодные перила, и смотрела на звезды, будто они могли ответить на невысказанные вопросы. Макс на мгновение замер, разглядывая эту картину, словно боясь нарушить ее одиночество. Затем он глубоко вздохнул, подходя ближе. Теперь они стояли бок о бок, оба опираясь на перила, но, казалось, между ними все еще лежала пропасть.Его взгляд скользнул по звёздному небу, а затем вернулся к девушке. — Как красиво выглядят звезды, не так ли? — нарушил тишину он, с легким волнением в голосе. Уэнсдей не отреагировала. Она не удостоила его даже беглого взгляда. — Меня зовут Макс, — произнес он, добавляя теплую улыбку к своей попытке наладить диалог. — Не знала, что мы разговариваем, — холодно заметила она, все так же глядя вдаль. — Ну, теперь можем познакомиться и общаться, — не отступал он, в его голосе звучала легкая игра. — А кто сказал, что я этого хочу? — резко ответила Уэнсдей, обернувшись к нему на миг, в ее глазах вспыхнула ледяная насмешка. Макс, казалось, не смутился. Напротив, он усмехнулся и чуть наклонился вперед, чтобы их взгляды снова встретились. — Я сын Адельмана, вашего партнера, — представился он с легкой гордостью. — А я дочь Аддамса, — ответила Уэнсдей, уголки ее губ дернулись в коварной улыбке. Теперь она смотрела на него, оценивая. — Как тебя хоть зовут? — спросил Макс, его взгляд светился неподдельным интересом. — Уэнсдей, — отозвалась она, вновь переведя взгляд на ночное небо. Голос ее звучал тихо, но властно, как будто имя само по себе было ответом на все вопросы. — Уэнсдей — это ведь среда, день недели? — с интересом протянул Макс, его брови чуть приподнялись от удивления. — Ты родилась в среду? — Я родилась 13-го числа в пятницу, — коротко бросила Уэнсдей, не оборачиваясь. — О, это необычно, — протянул он, задумчиво кивнув, будто в этой детали скрывался какой-то глубокий смысл. — Так что же означает твоё имя? — Тебе незачем это знать, — холодно отрезала она, её голос прозвучал, как щелчок двери, захлопывающейся перед лицом незваного гостя. Макс поднял руки в жесте притворной капитуляции, позволяя себе лёгкую улыбку. — Ладно-ладно, сдаюсь. Тогда к делу. Ты можешь... — начал он, но фраза застыла на губах. — Подружиться с тобой? Нет. Встречаться с тобой? Никогда. Притвориться твоей девушкой ради какой-то выгоды? Даже не мечтай, — резко перебила его Уэнсдей, её тёмные глаза смотрели прямо на него, словно бросая вызов. Макс слегка опешил, но быстро нашёлся. — Нет-нет, проблема не в этом, — поспешно проговорил он, подняв руки в защитном жесте. — Можешь... отшить меня? Уэнсдей нахмурилась, её взгляд теперь изучающе скользил по его лицу. — Отец хочет, чтобы я нашёл к тебе подход и начал встречаться с тобой, — пояснил он с лёгким вздохом. — По его мнению, это улучшит наши бизнес-отношения. — И ты рассказываешь всё это мне? — спросила она, приподняв бровь с лёгким оттенком насмешки. — Да, — отозвался он с обезоруживающей простотой, словно правда для него была не вопросом выбора, а неизбежной необходимостью. — Как видишь, я предпочитаю быть честным. У меня уже есть девушка, но, боюсь, отец её не одобрит. Уэнсдей, казалось, не впечатлили его признания. Она чуть приподняла бровь, словно изучала картину, которая внезапно потеряла для неё смысл, и с лёгкой, почти равнодушной интонацией ответила: — Я думаю, я уже выполнила своё предназначение. Макс наклонился чуть ближе, но его улыбка выдавала неуверенность. — Если вдруг мой отец начнёт расспрашивать, просто скажи, что я тебе не понравился. — Обязательно, — коротко кивнула она. — Спасибо за понимание. Ты прикольная, — добавил Макс с какой-то отчаянной наигранностью. Уэнсдей смерила его взглядом, в котором холодно вспыхнуло предупреждение. — Никогда больше не используй это слово в мой адрес, — её голос стал резким, как щелчок хлыста. Затем уголки её губ дрогнули в недоброй улыбке. — Не знала, что такой "честный" мальчик, как ты, боится признаться отцу. Макс отвёл взгляд, слегка покраснев. — Иногда вещи происходят не так как хотим мы, — пробормотал он, будто пытаясь оправдаться. —А ты? У тебя есть кто-то? — Я лучше сдохну, чем влюблюсь в кого-нибудь, — сухо отрезала Уэнсдей. — Почему так? — спросил Макс, явно заинтригованный её категоричностью. — Любовь — это разрушительное и болезненное чувство, — ответила Уэнсдей, её голос звучал монотонно. — Она превращается в зависимость, контроль, ревность, манипуляции или одержимость. Человек начинает жить ради другого, теряет себя, становясь жалким рабом своих эмоций. Жалкая трата времени. — Любовь бывает разной, — задумчиво возразил Макс. — Любовь — это тихий свет в душе, который не гаснет даже в самые тёмные времена. Она возвышает человека, делает его лучше, чище и искреннее. Это чувство, которое не требует ничего взамен, но наполняет жизнь смыслом и красотой. Он поднял взгляд к небу, словно искал вдохновение среди звёзд, и продолжил: — Это когда мир вокруг становится ярче, и даже мелочи начинают звучать как симфония счастья. Любовь учит принимать несовершенства другого, видеть за ними что-то глубже, по-настоящему ценное. Любовь — это нежность прикосновения, тепло слов, терпение в мелочах. Она дарит крылья, но и учит стоять на земле, чтобы быть рядом, поддерживать и защищать. В любви есть свобода. Она никогда не держит, но всегда поддерживает. Она не о том, чтобы взять, а о том, чтобы отдать. Это источник вдохновения, свет, который делает сердце способным на большее. Уэнсдей молча смотрела на него, переваривая каждое его слово. В её глазах блеснуло что-то непонятное — то ли сомнение, то ли лёгкая тень интереса, но ненадолго. — Прекрати, пока меня не стошнило, — язвительно бросила она. Макс, словно вынырнув из своего вдохновенного состояния, смущённо потупил взгляд. — Извини, — пробормотал он. — Это всё Хлоя… Ну, моя девушка. Она так всегда говорит. Уэнсдей медленно перевела взгляд на него, её губы искривились в сухой усмешке. — Не знала, что взрослые тоже любят сказки, — хладнокровно ответила она. Макс разразился смехом, его искренний, громкий смех разлетелся по ночному воздуху, а Уэнсдей подняла бровь, но ничего не сказала, лишь слегка склонив голову, словно размышляла, чего именно она не понимает в этих странных людях. *** "Дочь известной компании 'Addams' Уэнсдей Аддамс встречается с Максимом Адельманом?" Уэнсдей Аддамс была замечена в доме Адельманов на балконе с Максимом Адельманом. На фото видно, что у них был приятный диалог... Статья разлетелась по всей стране, сопровождаемая их фотографией, на которой разговор выглядел удивительно тёплым. Энид читала эту новость уже в пятый раз. С каждым словом её раздражение только росло. Она резко отбросила телефон в сторону и закрыла лицо подушкой, словно пытаясь спрятаться от реальности. Уэнсдей на фото стояла спокойно, на её губах едва уловимая маленькая улыбка. Энид вспомнила, сколько усилий она сама приложила, чтобы добиться хотя бы намёка на такую эмоцию. Полтора или два месяца! Бесконечные споры, ссоры, её измотанные нервы. Но какой-то Адельман умудрился добиться этого за один-единственный час. Йоко и Дивина прокомментировали это как очередной слух. Видимо, это был далеко не первый слух о личной жизни и отношениях Уэнсдей. Однако их близость все равно казалась... странной. Но какое Энид до этого дело? Они работали вместе только над проектом, и Уэнсдей была для нее не более чем знакомой. Знакомой... как же Энид ненавидела это слово. Ей не давала покоя мысль о том, что в период каникул она думала о ней каждый день. Это раздражало Энид до глубины души. Она с нетерпением ждала окончания каникул, чтобы снова увидеть ее.Каждый день, каждую ночь. Энид не могла избавиться от образа Уэнсдей, прочно въевшегося в сознание, как чернила на бумаге. Эта навязчивая привязанность изводила ее, заставляла сгорать от нетерпения — она ждала конца каникул лишь ради того, чтобы снова увидеть ее. Энид подняла голову и посмотрела на плакаты, развешанные на стенах ее комнаты. На них красовались участники корейских поп-групп и любимые актеры. Она всегда любила мужчин... Как же получилось, что она влюбилась в человека своего пола, да еще и в ту, кто явно не разделяет ее чувств? Это болезнь? Нужно ли это лечить? Что случится, если об этом узнают ее родители? Они ведь только вчера клялись Богу. Все это ощущалось как предательство — предательство своей семьи и религии. Но остановить себя она не могла. Не могла перестать думать о ней. Потому что это был не ее выбор. Она пыталась найти ответы, забивая поисковую строку тревожными вопросами.Некоторые утверждали, что это нормально, ведь любить — это не грех. Но другие... Таких, как она, обзывали и унижали. И Энид порой казалось, что они правы. Может, если она просто отдалится? Перестанет думать, перестанет смотреть в глаза, которые её так манят. Держаться подальше от источника своего греха. От Уэнсдей Аддамс. *** Вторая четверть уже давно началась. Прошло почти две недели, но за это время Уэнсдей так и не заговорила с Энид. Казалось, Энид избегала ее.Энид, словно по наитию, отворачивалась при виде нее в коридорах и мгновенно скрывалась в другом направлении. Шкафчики, где раньше они нередко пересекались, теперь пустовали. Энид уходила раньше, чем Уэнсдей успевала подумать о возможности диалога. Это поведение казалось странным. Что-то случилось. Может, очередной слух о ней достиг ушей Энид? Но почему это вообще должно волновать Уэнсдей? И все же странное ощущение не отпускало. В сети, как водится, бушевал очередной шквал слухов. На этот раз жертвой интернет-фантазий стала она. Болтали, что у неё роман с Максом Адельманом. Абсурд. До чего нелепо: неужели теперь даже просто поговорить с парнем — проблема? Но всё оказалось гораздо серьёзнее, чем глупые сплетни. Сам Макс, взволнованный и, казалось, слегка раздражённый, явился к ней с неожиданной просьбой. Оказалось, что слухи об их несуществующих отношениях разозлили его девушку, и теперь между ними пробежала серьёзная трещина. Макс хотел одного: чтобы она помогла раз и навсегда доказать, что никакого романа нет и в помине. Она не горела желанием участвовать в этом фарсе, но разве был выбор? Оставаться в стороне, когда твоё имя несправедливо вплетают в чужие разборки, — не вариант. К тому же ей самой эта ситуация была неприятна. Они встретились в кафе. Макс принес с собой кипучую энергию, нервно перемешанную с желанием уладить дело. Разговор затянулся. Два часа ушло на то, чтобы выстроить железобетонный аргумент против слухов. Два часа — и не меньше — чтобы доказать, что она ни в чём не виновата, а история была лишь плодом больного воображения интернет-сплетников. Когда всё было сказано и сделано, чувство облегчения накрыло её, как свежий ветер после грозы. Всё закончилось. Слух погас так же внезапно, как вспыхнул. И вот, наконец, наступила долгожданная тишина. Сейчас они сидели в столовой, каждый за своим столом, обедали. Внезапно Ксавье поднялся, отодвигая стул. — Я иду в буфет, купить что-нибудь. Тебе что-нибудь взять, малыш? — произнес он, наклонившись к Бьянке и поцеловав ее в щеку. Бьянка прищурилась, наслаждаясь мгновением, и с легкой усмешкой ответила: — Тебя мне достаточно... Хотя, знаешь, шоколадку можно. — Всё для тебя, малыш, — с преувеличенной важностью произнес Ксавье, театрально приложив руку к груди, словно клялся ей в вечной любви. Словно по сигналу, Уэнсдей и Аякс переглянулись. Их лица синхронно озарились заговорщицкими ухмылками. — «Я иду в буфет, малыш. Тебе что-нибудь купить?» — передразнил Аякс, утрируя голос Ксавье до абсурдной сентиментальности. — «Тебя мне достаточно... шоколадку, если не сложно», — подхватила Уэнсдей, едва сдерживая ухмылку, но ее голос был настолько похож на интонации Бьянки. — «Всё для тебя, малыш», — заключил Аякс, преувеличенно наклоняясь в сторону Уэнсдей и отправляя ей чрезмерно чувственный воздушный поцелуй. Уэнсдей сделала вид, что ужасно смущена, прикрыв лицо ладонью, а затем закатила глаза. Это лишь добавило огня в их маленькую пародию — Аякс разразился громким смехом, будто только что услышал лучший анекдот в своей жизни. — Прекратите, это не смешно, — Бьянка вздохнула и закатила глаза, демонстрируя полное пренебрежение. – Скажи или нет, они всё равно будут делать по-своему, Бьянка, – бросил Ксавье, устало вздохнув. Не дожидаясь ответа, он резко развернулся и исчез в направлении буфета. Бьянка только вздохнула, а Аякс, стоявший рядом, приподнял бровь, словно собираясь пошутить. – Мы просто любим друг друга, как вы. Правда ведь, малыш? – сказал он, улыбаясь своей обычной лёгкой улыбкой и глядя на Уэнсдей. – Верно, малыш, – отозвалась Уэнсдей ровным тоном. Бьянка фыркнула, сдвинув брови. Её недовольство, казалось, вот-вот материализуется в воздухе. – И ты с ним. Думала, хотя бы ты окажешься умной. Зря, – отрезала она, складывая руки на груди. – Иногда любовь превращает человека в идиота. Мы лишь отражение вас, – Уэнсдей ответила спокойно, как будто бросала вызов, даже не меняя интонации. – Тоже мне зеркалка, – язвительно заметила Бьянка. Она немного помолчала, как будто что-то прикидывая, а затем добавила: – Кстати, сегодня вечером первое выступление актёрского клуба. Пойдёте? Говорят, будет интересно. – Дай угадаю, Ромео и Джульетта? – Уэнсдей приподняла бровь, её голос был насыщен скукой. – Твои гадательные способности ухудшаются, Уэнс. Разочаровываешь. Я же говорила: не проводи так много времени с Аяксом, –Бьянка хитро усмехнулась, но тут же продолжила, уже серьёзнее:– Как я слышала, сценарий они придумали специально для этого выступления. Но это тоже история о любви двух людей. – Я отказываюсь, – бесстрастно произнесла Уэнсдей, скрещивая руки. – Мне незачем наблюдать за историей двух идиотов, когда и этих хватает. – Уэнс, мы же обещали, – напомнил Аякс с лёгким оттенком мольбы в голосе. Она прищурилась, с подозрением глядя на него. – Ну, как её зовут... Энид. Мы пообещали ей и её подругам, что придём, – пояснил он, отчаянно пытаясь объяснить причину. – Да, Уэнсдей. Аддамсы всегда держат свои обещания, – с лёгкой усмешкой подхватила Бьянка. Уэнсдей почувствовала, как что-то внутри неё упало. Она оказалась в ловушке. Сдерживать обещания – это было её кредо, и отступление от него стало бы непростительным поражением. Теперь ей придётся провести два мучительных часа, наблюдая за романтической драмой, которую она презирала всем своим существом. Это было хуже любых пыток, которые она когда-либо испытывала. Её молчание говорило больше слов. Бьянка и Аякс, заметив, что спор окончен в их пользу, обменялись довольными улыбками. Она бросила взгляд в сторону, где сидела Энид. Та, искрясь заразительным смехом, склонилась к соседке, обмениваясь каким-то, вероятно, пустяковым комментарием. Энид сияла, будто её радость могла осветить всё помещение, и этот свет бил по глазам сильнее, чем следовало. Уэнсдей задержала взгляд, почти невольно, и тихо выдохнула, словно пыталась выпустить из себя раздражение. Сколько ещё раз ей придётся сталкиваться с этой неиссякаемой волной оптимизма? Сколько ещё ей придётся терпеть этот беспечный смех, эту лёгкость, от которой становилось тяжело на душе? *** В полутёмном актовом зале царила напряжённая тишина, лишь изредка прерываемая шорохом программок и приглушённым перешёптыванием зрителей.Выступление едва началось, а её взгляд уже скользил по стенам, ища хоть что-то интересное. Однако, не менее странным, чем сама постановка, было поведение Бьянки. Обычно она с таким же равнодушием, как и Уэнсдей, предпочитала уделять свои вечера фехтованию, а не театру. Но сегодня всё изменилось. Бьянка чуть ли не вытолкнула их в первые ряды, энергично подыскивая лучшие места. Уэнсдей смотрела на неё с подозрением, как будто перед ней сидел совершенно другой человек. Ксавье, между тем, нигде не было видно, что добавляло ситуации ещё больше странности. Бьянка внезапно вытащила телефон, включила камеру и начала что-то снимать. Уэнсдей вскинула бровь и пристально уставилась на неё, словно изучая редкий и непонятный феномен. Аякс же, с присущей ему непосредственностью, протянул руку, чтобы потрогать её лоб. — Что ты делаешь? — раздражённо спросила Бьянка, отмахнувшись от его руки. — Проверяю, в порядке ли ты. Кажется, ты немного не в себе, — ответил Аякс, прищурив глаза и внимательно её разглядывая. — Да кого мы обманываем, ты совсем не в себе. С каких это пор ты так увлечена театром и выступлениями? — вставила Уэнсдей, скрестив руки на груди. — Тшш, смотрите! — прошипела Бьянка, резко перебивая их и указывая пальцем на сцену. Аякс и Уэнсдей синхронно обернулись. На сцене перед ними разворачивалась нелепая картина: огромное дерево двигалось, скрипя и покачиваясь, а из центра его ствола торчала человеческая голова. Ксавье. — Серьёзно? — прошептал Аякс, прежде чем разразиться громким смехом. Ксавье, играющий дерево, выглядел одновременно нелепо и отчаянно старательно, словно это была роль всей его жизни. Аякс согнулся от смеха, но Уэнсдей быстро приложила ладонь к его рту, чтобы тот не разбудил остальной зал. Её лицо сохраняло привычно холодное выражение, но уголки губ едва заметно дрогнули, выдавая её желание присоединиться к веселью. — Если бы я знала, что увижу это, я бы, возможно, тоже захотела сидеть в первом ряду, — пробормотала она, отводя взгляд от сцены. — Дерево — тоже роль, — произнесла Бьянка, сдержанно выдыхая, как будто сняла с себя невидимую тяжесть. — Ему понадобился целый месяц, чтобы хотя бы получить эту роль. Остальные были заняты. Пожалуйста, постарайтесь не смеяться после выступления — это его первая роль. Особенно ты, Аякс! Аякс фыркнул, но на его лице уже не было прежней лёгкости. Он задал тон, но теперь, чуть более серьёзно, произнёс: — Ладно, ладно, но это всё равно выглядит смешно. Вот почему ты так горела желанием прийти сюда. — Не отвлекайся, Аякс. Играть дерево — это тоже искусство, — сказала Уэнсдей с лёгкой ухмылкой. Бьянка лишь закатила глаза, невольно поддаваясь этой игривой провокации. Спектакль продолжался, поглощая зрителей в свой невидимый, но магнетически сильный поток. И вот, как по воле самого театра, в темном пространстве сцены засияла звезда — Энид. Она появилась, будто сама магия ожила в её фигуре, и с каждым её шагом пространство вокруг становилось ярче. Она шла в лёгком летнем платье, которое, как нежное дыхание весны, плавно обвивалось вокруг её тела, подчеркивая естественную лёгкость и грацию. Это платье, казалось, было создано только для неё, как если бы сама природа ткала его, наблюдая за её движениями. Она была воплощением изысканной гармонии — как тихий шелест осенних листьев, что бесшумно касаются земли, не нарушая покоя. Её красота была не только внешней, но и вселенной, скрытой в её взгляде. Эти глаза, глубокие и манящие, словно бездонные озера, в которых можно было утонуть, погружаясь в её мечты и мысли, тянули за собой, как загадочные воды, что могут скрыть всё и подарить всё. Волосы, как золотистые нити летнего заката, неспешно распрямлялись, ложась на её плечи, как бы заплетённые самими звездами в хороводе, танцующем на границе неба и земли. Каждый её шаг был словно дирижируемый самой природой — всё в её движениях, от дыхания до поворота головы, было проникнуто удивительной лёгкостью и грацией. Её улыбка была как вечерний ветер — едва ощутимая, но пронизывающая, мягкая и тёплая, обещающая нежность и свет. В её присутствии слова теряли смысл, ибо не было в языке слов, способных выразить ту безмерную гармонию, что излучалась от неё. Она была не просто женщиной, она была самой поэзией, ставшей плотью, воплощением самого элегантного и возвышенного. Это была реальность, в которой царила красота, и в то же время — её бесконечная тайна, невидимая, но ощущаемая каждым взглядом, каждым дыханием. И на какое-то мгновение Уэнсдей поняла: Энид была чем-то большим, чем просто человеком. Уэнсдей смотрела на сцену, но её взгляд был застёгнут на одной лишь фигуре. Все вокруг меркло, и даже сюжет словно ускользал от неё. В центре сцены остались только два человека: Энид и мальчишка в серебряных доспехах.Внезапно Уэнсдей почувствовала, как её взгляд застыл, и она узнала его — Сэмюель. Его лицо, знакомое и ненавистное, вызвало волну отвращения. Пальцы Уэнсдей сжались в кулаки, кожа на руках побелела. Почему из всех людей, именно он? — Я путешествовал через весь магический мир, — произнёс он, опускаясь на одно колено, с глазами, полными мольбы, — и даже советовался с магическим деревом, чтобы найти только тебя, моя любовь! Без тебя я понял, что жить нет смысла. Дай мне ещё один шанс… Слова, казалось, буквально слились с воздухом. Они были пустыми, заученными. Энид, в ответ, была великолепна. Она не смутилась, не усомнилась в своём исполнении. Всё шло по плану. Она улыбнулась, ловко и безошибочно следуя сценарию, повернулась в сторону, сделав вид, что задумалась. Но её глаза не могли не остановиться на фигуре в зале. Уэнсдей Аддамс. Снова она была здесь. Снова эта мысль, пронзающая её, как холодный нож, — ни одного дня без неё. Даже забыть её невозможно. Улыбка на её лице потускнела, и в голове взорвалась мысль: если всё пойдёт по плану, возможно, она наконец сможет забыть свои чувства. Не сказав ни слова, Энид вдруг бросилась в объятия Сэмюеля. Он застывал на месте, ошеломлённый, его руки зависли в воздухе, пока он не осознал, что происходит, и всё-таки, после секунды нерешительности, ответил ей. В сценарии такого не было. Но по сути, это было даже лучше.Энид держала его, и зрители, собравшиеся в актовом зале, начали аплодировать, подниматься с мест. Зал наполнился криками, восторженными, как музыка, звучащая в их ушах. Уэнсдей сидела, не двигаясь, не выказывая ни удивления, ни эмоций. Когда-то она бы отвернулась, уже давно презирав такие моменты, всё эти милые поцелуи, воздушные объятия. Но теперь... Теперь её раздражение переросло в нечто гораздо более тёмное. Она не знала, что это. От чего оно. Но она ощущала это, как пламя, и, казалось, что она вот-вот сгорит. Глаза сжались, как будто инстинктивно закрываясь от света. Внутри что-то закипало, бурлило, но она не позволяла этому вырваться наружу. Внутри неё скапливался ядовитый гнев, нечто горячее и взрывное, что вот-вот перевернёт её мир. Но она сохраняла маску. Все свои эмоции, весь этот бурный поток, она держала внутри. Как кипящий котёл, готовый лопнуть в любой момент. Сдавшись, Уэнсдей поднялась и молча покинула актовый зал. Аякс что-то крикнул ей вслед, но она даже не заметила, как эти слова растворились в её ухо. В её голове уже было не до него. Она ушла, оставив за собой пустоту, почти ледяную тень, которую никто не заметил. Когда Энид, наконец, отстранилась от Сэмюеля, её взгляд, как по инерции, скользнул в зрительный зал. Она заметила пустое место, где ещё недавно сидела Уэнсдей. Тот же момент, когда актёры собрались в центре сцены, взялись за руки и низко поклонились, принимая овации зрителей. *** Прошёл всего один день после спектакля, но для всех это уже казалось целой вечностью. На смену праздничной атмосфере театра пришёл Родительский день — традиционное событие, когда стены школы наполняются не только детьми, но и их родителями, чтобы провести этот день вместе. В этот день школа, как и всегда, наполнилась гомоном, смехом и тёплыми словами. Родители спешили в холл, обнимая своих детей, улыбающиеся лица матерей и отцов наполнили пространство, принося с собой ощущение заботы и дома. Энид, стоя среди всех этих встреч, была рада видеть своих родителей рядом. Вчера они вместе праздновали её успех на сцене, и теперь, как бы продолжая этот момент, она ощущала тепло их присутствия. Сэм пригласил её на свидание, и она не могла отказать . Это было скорее попыткой справиться с собственными чувствами, чем настоящим порывом. О том, что произошло, она не рассказывала Йоко и Дивине, боясь осуждения и лишних вопросов. Здесь, с родителями, было легче, спокойнее — внимание всех было сосредоточено на семейных встречах и приветствиях. Тем временем, в другом уголке школы, Уэнсдей сидела на старой скамейке, поглощённая страницами книги, которую читала. Её внимание не сразу привлекло прикосновение, но вот рука на плече заставила её поднять глаза. Перед ней стоял Аякс, его лицо выражало мягкое беспокойство. — Привет, — сказал он, присаживаясь рядом с ней. — Привет, Аякс, — ответила Уэнсдей, всё ещё не отрывая взгляда от страницы. — Твои родители ещё не пришли? —спросил он, взгляд его был мягким, но с лёгким оттенком жалости, и Уэнсдей, почувствовав этот взгляд, сразу отрезала его. — Нет. И убери этот взгляд. Не нужно меня жалеть, — холодно произнесла она, не поднимая головы. Аякс слегка замялся, но не сдался. Он улыбнулся и продолжил: — Я просто хотел сказать, что, если захочешь, можешь присоединиться ко мне. Моя мама и папа по тебе скучают. Уэнсдей на мгновение задумалась, но её ответ был твёрд: — Благодарю, но это всё-таки Родительский день, Аякс. Проведи его со своей семьёй. Мои скоро придут. Аякс кивнул, его улыбка была тёплой, но он не стал настаивать. Он встал, пожелал удачи и ушёл, оставив её вновь наедине с книгой. Уэнсдей снова погрузилась в мир страниц, но всё равно чувствовала, как её внимание невольно ускользает к мыслям, которые она с трудом могла удержать. Её родители прибыли ровно тогда, когда это стало уместно — не слишком рано, чтобы затеряться в общей суете, но и не настолько поздно, чтобы показаться невежливыми. Как только их автомобиль остановился у школьных ворот, вокруг тут же собралась небольшая толпа: учителя, школьный персонал, и, конечно, сама мисс Уимс, директор школы. — Добро пожаловать в школу, мистер Аддамс, — произнесла она с натянутой, но тщательно отрепетированной улыбкой. Гомес, непринуждённо обняв Мортишу за талию, ответил кивком, и оба одарили мисс Уимс своими фирменными загадочными улыбками. Позади родителей стоял Пагсли — чуть смущённый, но всё такой же спокойный, каким его всегда знали. Его пригласили сюда как выпускника, чтобы добавить торжественности школьному мероприятию. Они прошли внутрь, легко перебрасываясь парой фраз, в которых сквозило то ли семейное тепло, то ли их привычная, таинственная неуловимость. Вскоре семья разделилась. Она осталась наедине с Пагсли, и тишина между ними сразу обрела плотность, почти ощутимую физически. Это была не та лёгкая, комфортная тишина, что иногда бывает между близкими. Нет, это было нечто другое — странное и слегка напряжённое.Но долго это не длилось. Пагсли вдруг заметил своих бывших учителей, глаза его тут же зажглись теплом, и он, улыбнувшись, пошёл к ним. Она наблюдала за тем, как они обменивались тёплыми словами и смеялись. Как же его обожали! Учителя обступили его со всех сторон, словно магнитом притянуло. Это было почти противно. Слишком сладко. Слишком идеально. Хотя... с другой стороны, это был подарок судьбы. Она была благодарна хотя бы за то, что ей не придётся весь день таскаться за ним, как хвост, молча перебрасываясь взглядами. Она с братом практически не разговаривала. Их диалоги, если таковые случались, были сухими и лаконичными, словно оба молча признали бесполезность общения. Разница в возрасте в пять лет казалась пропастью. Она посмотрела ему вслед, как он растворился в шумном коридоре, и позволила себе короткий вздох облегчения. Теперь, по крайней мере, она могла провести этот день без его молчаливого присутствия рядом. Едва она осталась наедине с собой, как тут же оказалась в окружении целой толпы учеников. Как только её взгляд скользнул по ним, мысль о тишине, ускользнувшей куда-то вдаль, показалась ей почти невообразимой. Печальная перспектива: теперь ей суждено было лишь мечтать о покое. — Как там Пагсли? — Можешь передать ему мой подарок? Он такой красивый и милый! — А у него есть девушка? — Дай мне его номер, пожалуйста! — Он не изменился с прошлого года, всё такой же великолепный. Скажи ему об этом! И вот, как всегда, её засыпали нескончаемыми вопросами и комментариями, которые не были ни искренними, ни новыми. Она-то знала: каждый год одно и то же. С тех пор, как Пагсли окончил школу, каждый год она проходила через это. Вопросы всегда повторялись, как заколдованный круг, а подарки и письма, которые ей давали, неизменно отправлялись в мусорку. Он не возьмёт их — Уэнсдей была в этом уверена. Она с трудом сдержала раздражённый вздох, внутренне ощущая, как глаза уже почти закатываются от усталости. Ответ был коротким и холодным: — Нет. После этого, не удостоив толпу больше ни взглядом, она прорвалась сквозь неё и ушла. Если бы она задержалась там хотя бы на минуту дольше, то точно сошла бы с ума. Полтора часа в тишине библиотеки пролетели, как мгновение. Но вот, наконец, наступило время обеда. Школьная столовая была заполнена, и в ней царил шум семейных встреч. Всего три длинных стола, покрытых обилием еды, ожидающих тех, кто не мог упустить шанс полакомиться. Она быстро нашла свою семью и заняла место, не проронив ни слова. Молча, с изысканным вниманием, она принимала пищу, но ни одно из блюд не вызывало в ней желания. Аппетита не было. Лишь глубокое ощущение, что ей предстоит играть роль и терпеть разговоры взрослых, оставаясь в тени. Разговоры взрослых продолжались, и она уже привыкла к их вечному фону, как к шуму дождя за окном. Взгляд её матери, мягкий и равнодушный, пересекался с отцовским, полным учтивой доброжелательности. Они говорили о Пагсли, о его успехах, о его жизни — лишь изредка упоминая её имя, и только если кто-то поинтересуется или если вдруг речь касалась того, что в их мире неизменно связывало её с братом. Чашка кофе в её руках, её взгляд остекленел, но они не замечали, как она была далека от них. Она осмотрела столовую, её глаза остановились на Энид. Энид с семьёй сидела неподалеку. Смех и разговоры их звучали, как музыка. Казалось, они действительно наслаждаются моментом, этим временем, в отличие от неё. Когда кофе было допито, Уэнсдей поняла, что больше не может это выдерживать. Слово «приятного аппетита» вырвалось как формальность, и она встала. Без лишних слов и взглядов, словно невидимая, она покинула столовую. Уэнсдей стояла в саду школы, вдыхая прохладный, свежий воздух, ощущая, как он наполняет её лёгкие, как будто каждый вдох вырывает её из мира, который она едва могла терпеть. Рядом с ней, словно старый друг, росла чёрная лилия, её глубокие, тёмные лепестки вбирали свет и отражали его в холодных, почти металлических оттенках. Цветок, сам по себе мрачный и загадочный, напоминал её, отгораживаясь от яркости мира вокруг. Вокруг почти не было людей. Все обходили это место, словно интуитивно понимая, что эта чёрная лилия — нечто большее, чем просто растение. Она символизировала тайну, отчуждённость, возможно, что-то злое. Люди избегали её, боялись даже подойти. И она могла понять этот цветок, чьи тёмные лепестки, отвергающие свет, как и она, не стремились к общению, к ярким солнечным лучам. — Уэнсдей, — голос прорезал тишину, заставив девушку мгновенно обернуться. Она остановилась, глаза метнулись по фигуре человека перед ней. Мужчина среднего роста, облаченный в черное пальто, его лицо скрывала шляпа, отбросившая тень. Уэнсдей не задумывалась. Одним плавным движением она выхватила тонкий, остро отточенный нож, спрятанный в голенище ботинка, и направила его на незнакомца. — Кто ты? — спросила она холодно, с легкой тенью угрозы в голосе. Ее взгляд был пристальным, а брови нахмурены. Мужчина медленно снял шляпу, открывая лицо, и Уэнсдей тут же ощутила, как напряжение покидает ее тело. — Дядя Фестер, — произнесла она, уголки губ приподнялись, а на лице появилась редкая для нее широкая улыбка. — Уэнсдей, моя любимая, — радостно воскликнул Фестер, подходя ближе и крепко обнимая девушку. — Как же я скучал по тебе. На секунду она замерла, но потом, убрав нож в карман пальто, неловко обняла его в ответ. Его голос был теплым и полным искренней радости, а его объятия — почти подавляюще крепкими, но такими знакомыми. И хотя она не показывала этого, ей было приятно. Она тоже скучала — по его громкому смеху, теплым словам, и даже по его слегка неуклюжим, но от этого ещё более искренним объятиям. Но всё это, конечно, можно было допустить лишь в течение трех секунд. — Извини, что не смог приехать на твой день рождения, — начал Фестер, виновато потирая шею. — Все рейсы были забиты, а меня не отпустили. Представляешь, в Риме появился маньяк-убийца! — Ты его поймал? — холодно и деловито поинтересовалась она, будто речь шла о чем-то обыденном. — Поймал, конечно, — гордо ответил он. — Но без ранений не обошлось. — Он закатал рукав пальто, обнажая глубокий шрам на локте. Уэнсдей оценивающе посмотрела на него, прищурившись. — Ещё одно доказательство твоей храбрости, — сказала она с лёгкой усмешкой. — Иногда я тебе завидую, дядя. Фестер хмыкнул, его лицо озарилось лукавым выражением. — А ещё у меня есть для тебя подарок! — заявил он, широко улыбнувшись. — Хотел лично отдать его тебе. — Отец и мать сейчас в школе. Хочешь... — начала она, но он перебил её резким жестом. — Я пришёл ради тебя, Уэнсдей. Забудь об остальных, — его взгляд стал мягче, почти отеческим. Девушка молча кивнула. Они вдвоем покинули сад, их фигуры быстро растворились в сгущающихся сумерках. *** — Машина? — Уэнсдей приподняла одну бровь с едва заметным оттенком удивления, её голос прозвучал ровно, но с долей интереса. — Lamborghini Revuelto. Специально для тебя, — с хитрой улыбкой заявил Фестер, легко касаясь капота. И правда, Lamborghini. Её облик притягивал взгляд, словно магнит. Агрессивный и футуристический дизайн бросал вызов реальности: изящные линии кузова, идеально соединённые с резкими гранями, словно выточены самой скоростью. Это был автомобиль, созданный не только для дорог, но и для того, чтобы покорять взгляды, даря ощущение превосходства. Итальянский шедевр, в котором элегантность встречается с дерзостью, машина из будущего, которая смотрит на мир свысока. — Хочешь прокатиться? — Фестер встряхнул в руках ключи, в его голосе звучала бесшабашная радость. Уэнсдей чуть нахмурилась, но её губы едва заметно дрогнули. — Это не Италия, дядя, — сдержанно заметила она, слегка отклоняясь назад. — Здесь законы... — Законы? — Фестер рассмеялся, слегка запрокинув голову. — Разве я тебе не говорил? Законы существуют, чтобы их нарушали. — И это говорит человек, утверждающий, что работает в ФБР, — тихо произнесла Уэнсдей с таким выражением, будто бы готова закатить глаза, но сдержалась. — Ну, раз уж так, чего ждём? Фестер не заставил себя упрашивать. Он легко бросил ключи, и Уэнсдей поймала их на лету. Через мгновение они уже устроились в салоне, где каждое прикосновение к рулю говорило о силе и мощи скрытого под капотом монстра. Она провела ладонью по рулю, ощутив холодную гладкость материала. — Сколько времени прошло с тех пор, как мы вместе водили машину? — спросил Фестер, глядя на племянницу с лёгкой ностальгией в глазах. — Всего один год, — ответила она, не отрывая взгляда от приборной панели. — Я не смогла приехать летом из-за олимпиады. — Один год? — Фестер издал глубокий вздох, театрально вытирая воображаемую слезу с глаза. — Для меня это казалось вечностью! Уэнсдей лишь покачала головой и запустила двигатель. — Специально для тебя сделали на заказ — чёрный цвет, — проговорил Фестер, его голос звучал с нотками гордости. Он чуть улыбнулся, проведя рукой по сверкающему кузову машины. — Мне не терпелось показать это тебе. Уэнсдей перевела взгляд на него. Её лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнул интерес. — Как там бабушка и Мия? — спросила она, бесстрастным тоном разбивая минутное молчание. — Ах да, бабушка... — Фестер помедлил, словно хотел подобрать нужные слова. — Считай, что мы все вместе подарили эту машину. Мама немного приболела, поэтому не смогла приехать. Но она просила передать, как сильно скучает по тебе. А Мия? Она сейчас в Азии, занимается своими исследованиями. Уэнсдей, казалось, чуть смягчилась. Её губы тронула едва заметная улыбка, почти мимолётная. Она ненадолго погрузилась в воспоминания, где в её мире было место теплу и семейной близости. — Спасибо за подарок. Мне он очень понравился, — произнесла она. — Рад, что тебе по душе, — сказал Фестер, внимательно наблюдая за ней. Его глаза чуть прищурились, и в них появилось что-то похожее на озорство. — Ты уверена, что не хочешь вернуться в Италию? — Дядя, мы уже говорили об этом, — ответила она, крепче сжав руль, будто хотела подчеркнуть свою твёрдость. Фестер ненадолго замолчал, но его лицо выражало лёгкое беспокойство. — Всё же... я волнуюсь за тебя, Уэнсдей. У тебя появились тени под глазами, и ты стала намного бледнее, чем в прошлом году. Ты ведь плохо спишь, да? — Дядя... — Уэнсдей попыталась возразить, но он перебил её. — Нет, Уэнсдей, послушай. Ты снова одна в такой важный день. Ты гуляешь по саду, хотя давно должна быть в школе. — Он замялся, а затем добавил, уже мягче: — Прости. Мы правда скучаем по тебе. Ты же знаешь, ты всегда можешь вернуться. Её взгляд оставался неподвижным, но в голосе появилась едва заметная твёрдость: — Знаю. Но не собираюсь. Фестер слегка вздохнул, но больше ничего не сказал. Он снова взглянул на дорогу, и уголки его губ приподнялись. — Всё равно подумай об этом, — проговорил он тихо, а затем, внезапно оживившись, воскликнул: — Тогда вперёд! Рёв двигателя разорвал тишину, и машина рванула с места, растворяясь в вечернем воздухе, будто бросая вызов времени. *** Фестер покинул город накануне вечером, уехав обратно в Италию после того, как проводил Уэнсдей домой. Они заранее припарковали машину в тени деревьев, неподалёку от школы, чтобы никто не заметил. Уэнсдей могла бы воспользоваться ею после занятий, если бы вдруг захотела. Она шла по коридору, утренний свет струился сквозь окна, играя бликами на полированной плитке. Но что-то было не так. Шум был неестественным — шепот, пересмешки, изредка слышался взрыв смеха. Уэнсдей сразу заметила это. Ученики казались странно оживленными, будто хищные птицы, почуявшие добычу. Она прошла мимо первой группы учеников, чьи взгляды метнулись к ней, но разговор тут же стих. Когда Уэнсдей подошла к доске объявлений, её внимание привлекло столпотворение учеников, кучковавшихся вокруг. Их лица были полны возбуждения, шёпот перемежался вспышками смеха, но что именно обсуждалось, оставалось загадкой. Даже на крупных школьных мероприятиях столько людей никогда не собиралось в одном месте. Что-то было не так. — Привет, Уэнс, — послышался голос позади. Она обернулась и встретилась взглядом с Аяксом. — Ты знаешь, что тут происходит? — холодно спросила она, не теряя настороженности. — Понятия не имею, но, кажется, здесь что-то интересное, — отозвался он с лёгким смешком. — Пойдём, посмотрим. Они медленно пробрались через толпу, слегка расталкивая людей. Когда они наконец добрались до доски объявлений, Уэнсдей увидела, что привлекло всеобщее внимание: на доске висел единственный лист бумаги. Она наклонилась ближе, чтобы рассмотреть его. Первое, что бросилось в глаза, — это фотографии. Глаза Уэнсдей слегка сузились от едва скрытого шока. — Ты тоже это видишь? — пробормотал Аякс, не веря своим глазам. — Да, — коротко ответила Уэнсдей, её голос стал холоднее льда. Теперь она поняла, почему ученики вокруг так бурно обсуждали этот лист. На бумаге были две фотографии. Первая изображала Энид в компрометирующем положении с каким-то пухлым, лысым мужчиной. На втором снимке она стояла с высоким, странного вида мужчиной, покидая ночной клуб. На заднем плане фотографий виднелся постер фильма «Сумерки», на котором героиня занимала центральное место. В центре листа жирными буквами было выведено: «Смотрите, с кем вы учитесь». В углу стояли цифры: время «1:03:04», загадочная надпись «4+1» и дата, которая указывала на то, что всё это произошло неделю назад. Уэнсдей мгновенно поняла, что это не просто злая шутка. Это было намеренное нападение. Не раздумывая, она сорвала бумагу с доски, быстро сложила её и спрятала в сумку.Но было слишком поздно. Толпа уже разразилась шепотами и смехом. Снимки начали стремительно разлетаться по школе. Аякс и Уэнсдей переглянулись. Мгновенно поняв друг друга, они разошлись в разные стороны. Через несколько минут они снова встретились у доски. — Я ничего не нашёл, — тяжело дыша, проговорил Аякс, вытирая пот со лба. — Я тоже, — коротко ответила Уэнсдей, сжимая кулак так сильно, что ногти впились в кожу. — Похоже, это был единственный экземпляр. — Что происходит, Уэнс? — Аякс, казалось, был сбит с толку. — Что с этими людьми? Ты веришь во всё это? — Это нелепая чушь, — холодно отрезала Уэнсдей, осматриваясь вокруг. — Но на этот раз кто-то зашёл слишком далеко. — Нам нужно найти Энид, — резко сказала Уэнсдей. Аякс нахмурился, его глаза забегали из стороны в сторону, будто он уже представлял, как это сделать. — Ты думаешь, она знает, кто это сделал? — осторожно спросил он, всё ещё переваривая увиденное. — Возможно, — коротко ответила Уэнсдей, её пальцы слегка сжали ремень сумки. — Или хотя бы сможет объяснить, что происходит. Нам нужно услышать это от неё лично. Её слова звучали как приказ, и Аякс понял, что спорить бессмысленно. Вместо этого он кивнул, глядя в глаза Уэнсдей. — Ладно. Где начнём? Они быстрым шагом направились по коридору, лавируя среди любопытных учеников. Уэнсдей держала голову высоко, её взгляд цепко выхватывал мельчайшие детали: шёпот за спинами, странные взгляды, силуэты у дверей. — Где она может быть? — спросил Аякс, стараясь идти в ногу. — Если не в классе, то, возможно, в кафетерии или во дворе, — отрезала Уэнсдей, ускоряя шаг. — Тогда начнём с кафетерия, — предложил он. Уэнсдей лишь кивнула. Её шаги были быстрыми, а лицо — сосредоточенным. Она знала: время работает против них. Кто бы ни стоял за этим, он играл опасную игру. И Уэнсдей собиралась найти ответы, даже если для этого придётся перевернуть всю школу. *** Энид вошла в школу, но что-то сразу показалось ей неправильным. Атмосфера в коридорах была напряжённой, словно в воздухе висела невидимая искра, готовая воспламениться. Едва она шагнула вперёд, ей стало казаться, что все взгляды обращены именно на неё. Ученики останавливались, переглядывались, перешёптывались. Кто-то не сдерживал смешок, прикрывая рот ладонью. Энид сжала ремешок рюкзака, стараясь не обращать внимания. "Просто показалось," — уговаривала она себя. Но волнение росло с каждым шагом. Йоко и Дивина — её неизменные подруги — почему-то нигде не были видны, и от этого становилось ещё тревожнее. Она направилась в сторону туалета, надеясь спрятаться от чужих взглядов и успокоиться, но внезапно сзади её грубо толкнули. Энид не удержалась на ногах и упала, больно ударившись коленями об пол. Резкая боль пронзила ноги. Она обернулась, пытаясь понять, что произошло, и увидела перед собой ухмыляющихся Кента, Джорджа и их друзей. Их взгляды были полны язвительной насмешки. — Привет, Энид, — произнёс Кент, широко улыбаясь, его голос звучал вызывающе. Энид опустила глаза на свои колени. Кожа была содрана, кровь сочилась тонкими струйками. Боль, казалось, усиливалась, но в тот момент ей было страшнее, чем больно. — Гляньте на неё, — усмехнулся Джордж, жестом показывая на Энид. — Какой безобидный вид. Никогда не скажешь, что она способна на такое. — Что вы несёте? — спросила Энид, нахмурившись, хотя внутри её охватила тревога. — Ты ещё и спрашиваешь? — рассмеялся Кент. — Совсем совесть потеряла. Джордж, не торопясь, присел перед ней на корточки, приблизив своё лицо к её. Его пальцы грубо сжали её подбородок. — Теперь понятно, где ты взяла деньги, чтобы поступить в эту школу, — прошипел он. — Зря в прошлый раз отказывала. Сказала бы, я бы заплатил. — Что за чушь вы несёте? — отрезала Энид, отталкивая его руку. — Мне не нужны ваши деньги! — Посмотрим, как ты теперь будешь оправдываться, — ухмыльнулся Кент, доставая телефон из кармана. Он протянул экран Энид. Её глаза расширились, дыхание перехватило. На экране были фотографии, которые ей казались абсурдными и невозможными. Компрометирующие снимки, чужие лица, ночные сцены — это был какой-то чужой, ненастоящий мир. Джордж ухмыльнулся, снова пытаясь коснуться её лица, но на этот раз она резко оттолкнула его. — Это неправда! — выкрикнула Энид, её голос звучал остро и отчаянно. — Я не такая! Это всё ложь! — Но фото говорят другое, — усмехнулся Джордж. — Если тебе не хватает такого... мы можем позаботиться об этом. В прошлый раз из-за тебя нас наказали. Не хочешь оплатить компенсацию? Энид почувствовала, как её глаза наполняются слезами. Она пыталась сдержаться, но предательская капля всё же скатилась по щеке. Она сидела на холодном полу, ощущая, как её мир разрушался. Не было сил отступить, не было сил бороться. Никогда раньше она не оказывалась в подобной ситуации, и она не знала, как реагировать. Всё, что она хотела сейчас, — это исчезнуть. "Это ложь. Всё это ложь," — повторяла она про себя, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Её разум метался в поисках ответа. Кто мог сделать это? За что? Что она сделала не так, чтобы заслужить такую жестокость? Внезапно Джордж рухнул, как подкошенный, ударившись лицом о твёрдый пол. Секунды спустя на его спине оказалась чья-то нога. Энид подняла взгляд и встретилась глазами с Уэнсдей. Без слов, с холодной решимостью, она протянула руку и помогла Энид встать. В её взгляде мелькнуло беспокойство, когда она осмотрела колени Энид, уставшие от боли и крови. — Подожди немного, пока я разберусь, ладно? — мягко произнесла Уэнсдей, с нежностью протирая слёзы с щёк Энид. Как только она произнесла эти слова, её выражение стало ледяным, и она вновь вернулась в самую гущу драки. Энид стояла сзади, чувствуя, как воздух вокруг становится напряжённым. Внезапно перед её глазами мелькнуло лицо Аякса, его кулак стремительно опустился на Кента, и тот отшатнулся, выронив телефон. Энид не успела осознать, как Ксавье присоединился к схватке, нанося удары друзьям Кента, как вдруг взгляд её снова упал на Уэнсдей, которая безжалостно сражалась с Джорджем. Уэнсдей схватила его за шею, прижала его к стене, и в её глазах плескалась холодная ярость. Она наклонилась и прошептала что-то в его ухо. Джордж побледнел, его глаза расширились от неожиданности, но в следующий момент он, сбесившись, толкнул её, а затем кулак его оказал удар по лицу Уэнсдей, заставив её слегка пошатнуться. Но она не сдавалась. Драка становилась всё ожесточённее. Энид не могла оторвать взгляд от этой яростной сцены, но что-то внутри неё резко сжалось. Она стояла, опершись на стену, и её слёзы текли тихо, но без конца. Каждое лицо, каждое движение, каждый удар — всё это было так серьёзно, так безжалостно. Она не могла понять, кто из них победит, но чувствовала, как каждый удар эхом отзывался в её груди. В этот момент что-то пронзительно взвизгнуло в воздухе, и внезапно на Энид кто-то рухнул. Она не успела среагировать, как тело, отбрасывая её, тяжело ударило её в грудь. Она не могла удержать равновесие, и голова её врезалась в стену с глухим стуком. Мир вокруг потускнел, стал мутным, как если бы её сознание ныряло в бездну. Всё, что она услышала, — это своё имя, произнесённое знакомым голосом, который звучал для неё как последний щелчок. *** — Что заставило вас начать драку ещё до начала урока? — спросила директор Уимс, слегка подавшись вперёд. Её голос звучал ровно, но взгляд, устремлённый на стоящую перед ней троицу, был холодным и строгим. — Честно говоря, я не ожидала от вас такого. Особенно от вас, Петрополус и Торп. Кабинет директора, обычно строгий и аккуратный, словно вытеснял троих подростков, которые стояли перед массивным дубовым столом. Уэнсдей, Аякс и Ксавье стояли молча. Уэнсдей держала тряпку у окровавленного носа, её лицо украшали глубокие синяки, а из сбитых в кровь кулаков капала тонкая струйка. Аякс и Ксавье выглядели ненамного лучше: на подбородке Аякса запеклась кровь, рубашка Ксавье была разорвана, а сквозь её порванные рукава виднелись ссадины. Трое против толпы. Им пришлось серьёзно попотеть. Уэнсдей, несмотря на явные следы изнеможения, подняла голову и посмотрела на Уимс так, будто это директор сейчас должна оправдываться перед ней. Директор тяжело вздохнула, но Уэнсдей первой нарушила молчание: — Не говорите, что не знаете, что творится в школе, директор, — наконец произнесла Уэнсдей. Её голос прозвучал хрипло, но уверенно. — Вы прекрасно осведомлены о ситуации. Уимс устало облокотилась на спинку своего кресла. — Да, я в курсе, — её голос на миг смягчился, но тут же вновь стал жёстким. — Но это не даёт вам права устраивать драку на глазах у всей школы. Вы могли вызвать учителей или кого-то из взрослых. Уэнсдей чуть прищурилась. — Ещё везение, что мы успели, — сказала она, сдержанно пожимая плечами. — А вы хотите, чтобы мы учителей вызывали? — Аддамс, вы прекрасно понимаете, о чём я, — резко оборвала её Уимс. Её глаза сверкнули опасным огоньком. — Я сообщу об этом вашим родителям. Уверена, твоя мама будет крайне разочарована узнав, что её дочь вела себя подобным образом. Уэнсдей чуть прищурилась, но сдержалась. Она знала, что разговор о её матери — это ловушка. — Как хотите, директор. Но, думаю, вас интересует тот же вопрос, что и меня, — произнесла она, словно бросая вызов. — Кто за этим стоит? И главное — зачем? В глазах Уимс блеснуло раздражение. — Это не ваше дело, мисс Аддамс. Вы уже сделали достаточно. Мы разберёмся. — Ваше "разберёмся", директор, не внушает доверия, — скептически протянула Уэнсдей, приподняв бровь. — Я хочу лично участвовать в расследовании. — И кто сказал, что я это позволю? — Распространение фальшивых интимных фотографий — это не только нелепо, но и незаконно. Родители Энид могут не быть влиятельными, но вполне способны обратиться в полицию. Что тогда будет с репутацией вашей школы? — Уэнсдей слегка наклонила голову, словно наслаждаясь каждым словом. — Возможно, полиция проигнорирует дело из-за семьи Джорджа. Но не забывайте, мой дядя работает в полицейском отделении. Ему это расследование может показаться… крайне интересным. Уимс долго молчала, буравя взглядом девушку. — Ладно, мисс Аддамс, — наконец произнесла она. — Вы можете участвовать в расследовании. Но помните: не суйте нос туда, куда не следует, и не выходите за рамки дозволенного. Идите в медблок. Вы выглядите, мягко говоря, ужасно. Трое кивнули, молча развернулись и направились к двери. Но прежде чем они успели выйти, голос Уимс, словно холодный ветер, остановил их: — И ещё... Никаких драк, Аддамс. Уэнсдей обернулась через плечо, её лицо озарила тень ехидной улыбки: — Никаких обещаний. Дверь закрылась за ними с глухим стуком, оставив директора в звенящей тишине. *** В воздухе витал приторный запах антисептиков, навязчиво напоминающий о боли и беспомощности. Энид медленно открыла глаза, почувствовав тупую пульсацию в висках. Её тело тонуло в мягкости кровати, а тонкое одеяло словно обнимало, даря едва заметное тепло. Над головой висел ослепительно белый потолок — слишком стерильный, чтобы не вызывать беспокойства. Она с трудом приподнялась на локтях, чувствуя, как тягучая слабость сковывает каждое движение. — Лучше будет поспать немного, — раздался тихий, но уверенный голос. Энид подняла взгляд и встретилась с двумя чёрными, как ночное небо, глазами. Уэнсдей. Эта бесстрашная фигура стояла рядом, словно страж, готовый отразить любую угрозу. — Как твоя голова? — её голос был холодным, но в нём слышалась скрытая тревога. Энид медленно дотронулась до затылка. Боль отзывалась глухим ноющим эхом. — Всё нормально, — прошептала она, но её взгляд задержался на лице Уэнсдей. Синяки, пластырь на носу — её вид говорил о прошедшей буре. — Лучше бы о себе позаботилась, выглядишь неважно. — Ты тоже выглядишь не лучше, — отозвалась Уэнсдей, чуть приподняв бровь, будто бросая вызов. Энид попыталась улыбнуться, но улыбка вышла слабой, натянутой. Она опустила взгляд, и её внимание привлекли руки Уэнсдей. Точнее, её покрасневшие, опухшие кулаки, покрытые трещинами. Кровь, хотя уже давно остановилась, оставила свои следы, как напоминание о случившемся. — Спасибо, — тихо произнесла Энид, тепло улыбнувшись. — Ты снова спасла меня. Словно Супермен. Но… в следующий раз лучше не вмешивайся. А насчёт... — Не продолжай, — перебила её Уэнсдей, голос прозвучал твёрдо, почти ледяным. — Я знаю, что это ложь, Энид. Скоро найдём виновника. Энид опустила взгляд, её глаза наполнились слезами. Голос дрогнул, когда она прошептала: — Спасибо… я даже не знаю, что сказать. Он… он пытался... — Теперь он даже не сможет подойти к тебе. А если попробует... в следующий раз сломаем ему ноги, — Уэнсдей склонила голову чуть вбок, угол её рта тронуло подобие ухмылки. В этот момент дверь распахнулась, и в палату ворвались Йоко и Дивина. Они одновременно бросились к Энид, обнимая её с двух сторон, как будто пытались защитить от всего, что могло причинить ей боль. — Мы поговорили с медсестрой, — начала Йоко, её голос едва слышно дрожал. — С тобой всё будет хорошо. Никаких опасных ранений. Прости, что нас не было рядом... Энид не выдержала. Её плечи затряслись, и она уткнулась лицом в их руки, давая волю слезам. — Теперь всё будет хорошо, — мягко повторяла Дивина, поглаживая её по спине. — Мы найдём виновника. Всё будет хорошо. Уэнсдей смотрела на их объятия, на слёзы, текущие по щекам Энид. Что-то сжалось внутри неё, странное, ноющее чувство. Поняв, что её присутствие здесь лишнее, она беззвучно развернулась и покинула медблок, оставив их одних. За дверью её ждали Аякс, Ксавье и Бьянка. Холодный воздух ночи касался её лица, но это было ничто по сравнению с внутренней усталостью. Тело болело — каждое движение напоминало о прошедшей схватке. Давно Уэнсдей не сталкивалась с подобным. Но что бы это ни было, годы тренировок дали ей необходимую выносливость. Она шагнула вперёд, храня невозмутимость, и её взгляд, холодный и бесстрастный, остановился на каждом из друзей. Аякс выглядел взволнованным, Бьянка — сосредоточенной, а Ксавье — как всегда самоуверенно расслабленным. — Как Энид? — первой спросила Бьянка, её голос прозвучал сдержанно, но в глазах читалось беспокойство. Уэнсдей не сразу ответила. Она отвела взгляд, нахмурилась, будто на мгновение снова проживая момент, который не спешила делиться. — Плохо, — коротко бросила она. Бьянка тут же поняла: расспросы ни к чему. Если Уэнсдей говорила "плохо", значит, всё было именно так — без малейшей доли преувеличения. — Не переживай, с ней всё будет хорошо, — вмешался Аякс, стараясь внести хоть каплю надежды в напряжённую тишину. — Я не... — начала Уэнсдей, но договорить не успела. — Конечно, будем помогать ей восстановиться, — твёрдо добавила Бьянка, будто это уже решённый факт. Аякс ухмыльнулся, склонив голову набок: — Зато мы хорошенько проучили этих гнид! Давно не было такой драки. Признайтесь, было же весело? — А вы видели, как я сломал ему нос? — оживился Ксавье, демонстративно отбросив в воздухе воображаемый удар. — А Уэнсдей вообще разнесла этого Джорджа, — рассмеялся Аякс, кидая на неё лукавый взгляд. — Так ему и надо, — фыркнул Ксавье, указывая на синяк на своём лице. — Всегда бесил меня. Зато теперь наши лица выглядят просто шикарно. — Прямо как побитые щенки, — со смешком добавила Бьянка. — Жаль, что я всё пропустила. Всегда, когда меня нет, творится что-то интересное. — Теперь, наконец, научишься не опаздывать на уроки, — бесстрастно заметила Уэнсдей. Они вчетвером шли по длинному, слегка освещённому коридору, переговариваясь и посмеиваясь. Все, кроме самой Уэнсдей. Она шла молча, её мысли уже шагали впереди. Она знала, что ждёт её дальше. *** — Как твои дела в школе? — тихо спросил Гомес не спуская с Уэнсдей пристального взгляда. Началось. Они никогда не интересовались её школьными делами, и Уэнсдей сразу поняла, что этот разговор к чему-то ведет. Но избежать его было невозможно. Уэнсдей только что вернулась домой. Гомес и Мортиша сидели в креслах, как всегда, с напряжённым спокойствием, которое так сильно контрастировало с её внутренним беспокойством. — Всё хорошо, — ответила Уэнсдей, стараясь звучать как можно спокойнее. — Уверена? — продолжила Мортиша, сложив руки в замок и взглянув на неё с лёгким налётом подозрения. — Но птицы шептали мне другое. Начинай. — Ничего необычного, — ответила Уэнсдей, но поняла, что не может долго валять дурака. — Ничего необычного? Ты дралась, и в этом нет ничего необычного? — спросила она, поднимая бровь, и её взгляд стал твёрдым, как камень. Злость в её глазах была очевидна, и она не скрывала её. — Когда Пагсли учился в этой же школе... — Он ни разу не дрался, я знаю, — быстро перебила Уэнсдей, чтобы не дать разговору зайти дальше. — Уэнсдей, — Гомес произнес её имя с таким тоном, что оно стало словно тяжёлым приговором. Его взгляд был острым, как нож. — Грубо пребивать свою маму... Слушай внимательно. — В том, что твои оценки нормальные, не означает, что ты можешь расслабиться и драться, — продолжила Мортиша, поднимаясь с кресла, как будто её терпение иссякло. — Ты понимаешь, насколько это может повлиять на нашу репутацию? А если родители Джорджа подадут в полицию? Репутация. Она всегда была на втором месте, после Пагсли. Это было знакомо, слишком знакомо. — Я не могла стоять в стороне. Вы сами говорили, что справедливость на первом месте, — сказала Уэнсдей, пытаясь удержать свою стойкость. — Заткнись, — закричала Мортиша, её рука с силой опустилась на лицо Уэнсдей. — Какая справедливость?! Посмотри на своё лицо! Ты выглядишь просто жалко! Ты хоть знаешь эту девочку, чтобы так рисковать?! Ты не можешь использовать нашу фамилию всегда! Что если у тебя случился приступ, и ты потеряла сознание? Ты знаешь, что ты и так слаба из-за этой болезни. Так зачем рискуешь?! Это того стоит? Зачем ты продолжаешь делать нам такое? Зачем ты продолжаешь быть разочарованием?! Уэнсдей почувствовала, как в груди сдавливает, как глаза моментально наполняются слезами. Но она сдержалась. Это было больно, не из-за удара. Она сжала кулаки так сильно, что пальцы побелели, а ногти вонзились в ладони, создавая маленькие кровавые следы. Она не могла показать слабость. — Тиш, успокойся, — сказал Гомес, мягко усаживая Мортишу на диван, поглаживая её спину. Он кивнул домработнице, и та, словно по команде, подошла с таблетками. Уэнсдей оставалась стоять, как статуя, и обдумывать все их слова, каждое из которых пронзало её сердце. — Вот, попей, — сказал Гомес, протягивая ей таблетку и стакан воды. — Да, вот так аккуратно. Ты же знаешь, тебе нельзя злиться. Это было лекарство, которое Мортиша принимала всегда. Странная синяя таблетка. — Эмма, отвези её в свою комнату. Ей нужно отдохнуть, — сказал Гомес, переводя взгляд на Уэнсдей. — А мне нужно поговорить с кем-то. Домработница тихо проводила Мортишу в её комнату, и тень её шага едва касалась пола, пока Гомес не оторвал взгляд от их движения. Он смотрел, как жена исчезала за дверью, и его взгляд, словно тёмный грозовой облак, вновь сосредоточился на Уэнсдей. — Так и знал, что без истерик не обойтись, — произнёс он с горькой усмешкой. — Лучше бы не ей сообщили. А ещё лучше, чтобы никто ничего не делал. Уэнсдей сжала губы, но её сердце сжалось в ответ. Она пыталась найти слова, чтобы пробиться через толщу его разочарования, но всё было тщетно. — Отец... — начала она, голос чуть дрожал. В надежде на понимание она взглянула ему в глаза, решив всё-таки сказать правду. Может быть, он услышит её. Но тут же поняла, как наивно это звучит. — Достаточно! — прервал он её, глаза, полные злости и недовольства, не сводились с её лица. — Ты не видишь, насколько тяжело твоей матери? Ты хоть заботишься о ней? Ты меня сегодня огорчила. Слова вонзались, как ледяные стрелы, а Уэнсдей почувствовала, как в груди всё сжалось. Её глаза были полны почти умолящих слёз, но она сдерживала их, не позволяя себе показаться слабой. Как бы ни было трудно, она не могла позволить себе проявить эмоции. Но Гомес не оставил ей времени на оправдание, продолжая, как будто не замечая её внутренней борьбы: — Не хочу, чтобы это повторялось. Перестань возомнить себя героем и занимайся своими делами, — сказал он, и в его голосе ощущалась нотка безжалостного раздражения. — Сегодня обойдёшься без ужина. Она не могла пошевелиться сразу, не могла отпустить свой взгляд от его лица — то самого лица, которое должно было быть для неё поддержкой. Она чувствовала, как её душа кричит, но ей не давали голоса. Она молча кивнула, как если бы слова уже не имели значения, а затем поднялась, сдерживая слёзы. В её душе было что-то разбитое, как разбросанные кусочки зеркала. Грустная, но с оттенком раздражения, она направилась в свою комнату. Они даже не пытались понять её сторону, и обвинения посыпались, как снег, не давая шанса на оправдание. Сколько ещё ей жить в этом доме, в этой тени их ожиданий? И, как в молчаливом ответе её сознания, ей вспомнился Энид и постер. Точно, постер! Что-то в нём было странное, и это не могло быть случайностью. Она решила, что докопается до истины, несмотря ни на что.