Спасти возлюбленного из книги

      Диана нервно переплетала пальцы, сидя в тишине. Мысли путались, сбиваясь в хаотичный вихрь, а взгляд беспорядочно блуждал по полу, как будто пытаясь найти там ответы. Её внимание на мгновение задержалось на наручных часах. Прошёл уже час, если не больше, с тех пор, как они вернулись в Малфой-Мэнор. Наверняка вся семья уже собралась в трапезной за ужином, ожидая её. Однако Диане не хотелось покидать комнату. Признавать это даже самой себе было тяжело, но ей было страшно. Впервые в жизни она боялась идти к родителям, говорить с ними. Она боялась не столько отца, сколько Пожирателя Смерти. Да, Люциус всегда проявлял себя как заботливый отец. Но разве можно забыть, с каким хладнокровием он выполнял приказы Волан-де-Морта, убивая маглов и, возможно, маглорожденных волшебников? Эта мысль сжимала её сердце ледяной рукой. Этот контраст — между любящим родителем и безжалостным убийцей — теперь пробуждал в Диане неуверенность и тревогу, которые невозможно было игнорировать.       Дверь в трапезную отворилась со скрипом, привлекая внимание всех, кто сидел за столом. Диана, стараясь сохранять спокойствие, словно ничего не произошло, уверенно прошла к своему месту и села слева от Люциуса. Нарцисса бросила на дочь короткий, но тревожный взгляд. Конечно, она тоже боялась. Возможно, Нарцисса не боялась своего любящего и заботливого мужа, но, как и Диана, она боялась Пожирателя Смерти, который жил внутри него. Этот страх был их общим, но не озвученным.       Минут десять за столом царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь звоном столовых приборов и стуком ложек о тарелки. Когда Люциус с громким стуком положил вилку на стол, все невольно вздрогнули. Рука Дианы, сжимающая вилку так крепко, чтобы скрыть дрожь, застыла в нескольких сантиметрах над тарелкой. Она уже знала, что будет дальше.       Когда тишина стала невыносимой, Люциус медленно поднял взгляд, скользнув по всем сидящим за столом, прежде чем остановиться на Диане.       — Никогда не думал, что у нас когда-нибудь состоится такой разговор, — тихий голос Люциуса звучал как холодный металл, от чего напряжение за столом стало почти ощутимым.       Медленно положив вилку на тарелку, Диана встретила его взгляд, стараясь выглядеть спокойной, хотя внутри всё сжималось от тревоги.       — Какой разговор? — спросила она ровным голосом, который, однако, выдал лёгкую тень напряжения.       Нарцисса бросила на дочь тревожный взгляд, но предпочла не вмешиваться. Она понимала, что любое вмешательство может только усугубит ситуацию. Люциус откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его холодный взгляд изучал Диану, словно он пытался проникнуть за её внешнее спокойствие.       — Я всегда гордился тобой, — начал он медленно, каждое слово словно ударяло по молчаливой комнате. — Ты была олицетворением того, каким должен быть Малфой. Идеальная дочь, идеальная наследница. Но, видимо, я переоценил тебя.       Диана сохраняла внешнее спокойствие, но её левая рука под столом сжалась в кулак так сильно, что ногти впились в ладонь, причиняя боль.       — Не понимаю, о чём ты, — усмехнулась она, но её голос предательски дрогнул.       Люциус приподнял бровь, пристально изучая дочь.       — Тот пуффендуец, с которым ты, по словам очевидцев... — он сделал паузу, подчеркнуто медленно скользнув взглядом по Драко, а затем вновь уставился на Диану, — закрутила роман.       Его слова прозвучали хладнокровно, как удар бича, заставляя воздух в комнате будто бы сгущаться от напряжения.       — Это была просто короткая интрижка, — произнесла девушка, подбирая слова так, чтобы они звучали как можно небрежнее. — Чемпион Турнира, герой Хогвартса, — он привлёк внимание, вот и всё.       Люциус прищурился, его глаза сверкнули холодным гневом.       — Ты действительно думаешь, что я поверю в такую жалкую попытку оправдания? — его голос зазвучал громче, словно лёд начал трещать. — Драко рассказал мне всё. Как ты бросилась к этому... полукровке даже после его поражения. Ты забыла, кто ты? Забыла, что значит быть Малфоем?       Диана удержала спокойное выражение лица, хотя внутри её охватывал гнев.       — Я никогда не забываю, кто я, отец, — сказала она, подчеркнув последние слова. — Это была ошибка, я признаю. Но такая, которую можно оставить в прошлом.       Старший Малфой наклонился чуть вперёд, его взгляд стал ещё более пронизывающим.       — Для Малфоев таких "ошибок" не существует, Диана, — произнёс он с хладнокровной уверенностью. — Репутация и чистая кровь — это главное, что у нас есть. И если кто-то из моих детей попытается это запятнать, последствия будут необратимыми.       Комната вновь погрузилась в напряжённое молчание.       — Отныне вся почта, что будет приходить тебе, будет скрываться и проверяться мной лично, — произнёс Люциус, аккуратно вытирая уголки губ салфеткой. Его голос становился всё более резким и давящим. — Точно так же будет и с письмами, которые ты отправляешь. Более того, ты под домашним арестом. Тебе запрещено выходить одной. Только со мной или с матерью.       Диана замерла, вглядываясь в лицо отца с ярко выраженным возмущением. Брови её сошлись вместе, а губы приоткрылись, будто слова сами готовы были сорваться с них.       — Ты не можешь так поступить! — резко выкрикнула она, подняв голос.       — О, ещё как могу, — с холодным спокойствием саркастично ответил Люциус, сверля дочь тяжёлым взглядом.       — Мне семнадцать, я совершеннолетняя! Ты не имеешь права! — Диана вскочила со стула, и её голос, полный обиды, эхом отразился от стен столовой. Нарцисса, сидевшая напротив, встревоженно перевела взгляд с мужа на дочь, в глазах застыли страх и растерянность.       Но терпение Люциуса похоже лопнуло. Его хладнокровная маска, которую он так упорно сохранял с момента их возвращения с платформы девять и три четверти, треснула. Он резко поднялся и стул с грохотом упал назад. Не сдержавшись, он замахнулся и ударил Диану по лицу. Удар был сильным. Девушка потеряла равновесие и вместе со стулом упала на пол.       — Диана! — воскликнула Нарцисса, тут же вскочив с места. Она обошла стол и поспешила к дочери, оставив Люциуса и застывшего на месте Драко. Мальчик сидел, сжавшись на стуле, низко опустив голову, будто пытаясь стать незаметным.       В ушах Дианы зазвенело, а перед глазами всё плыло. Щека горела, слёзы невольно навернулись на глаза предательски выдав её боль и унижение.       — Ты дошла до черты, Диана, — прорычал Люциус, всё ещё стоя над ней. Его дыхание было тяжёлым, а глаза сверкали холодным гневом. — Я долго закрывал глаза на твою черезмерную своевольность. Но больше не смей мне перечить.       Нарцисса опустилась на колени рядом с дочерью, осторожно коснувшись её плеча.       — Диана, милая, ты в порядке? — прошептала она, её голос дрожал от волнения.       Девушка молча отвернулась, сжимая зубы, чтобы не дать волю слезам. Она чувствовала боль не только от удара, но и от предательства собственного отца. Мужчина, которого она когда-то уважала, превратился в чужака, готового использовать силу, чтобы доказать своё превосходство.       Нарцисса скользнула взглядом вверх, на Люциуса, и в её глазах зажёгся ледяной огонь. Она осторожно помогла Диане подняться, придерживая её за плечи.       — Люциус, ты сошёл с ума? — её голос, хоть и тихий, разрезал воздух, будто лезвие. — Она твоя дочь!       Старший Малфой, всё ещё тяжело дыша, провёл рукой по светлым волосам, словно пытаясь вернуть себе самообладание.       — Она — моя дочь, и именно поэтому я обязан её контролировать! — громыхнул он, его тон был полон не только гнева, но и скрытого страха. — Её своеволие может погубить не только её саму, но и всю нашу семью.       Люциус прищурился, но его попытка вновь заговорить была прервана.       — Достаточно! — голос Нарциссы звучал резко, почти повелительно. — Люциус, ты сказал достаточно. Диане этого тоже будет достаточно.       Диана, несмотря на боль и унижение, выпрямилась. Она чувствовала горячую руку матери на своём плече, которая поддерживала её. Драко, сидевший за столом, едва заметно поднял голову, но всё так же не осмелился вмешаться.       — Ты думаешь, что этим можешь взять меня под полный контроль? — начала девушка, не отводя взгляда от отца. В её глазах больше не было слёз, только ледяная решимость. — Но ты ошибаешься. Я не позволю тебе унизить меня и уничтожить то немногое, что осталось от меня самой.       Она шагнула назад, осторожно высвобождаясь из рук Нарциссы. Глубоко вдохнув, Диана подняла голову, словно ограждаясь невидимой стеной от боли.       — Ты можешь запереть меня в этом доме, запретить выходить, контролировать мои письма. Но ты никогда не сможешь решать за меня или выбирать мою жизнь, — голос Дианы звучал твёрдо, несмотря на боль в груди.       Люциус молчал. Его лицо, обычно невозмутимое, застыло, будто окаменев. Только напряжённая линия челюсти выдавала эмоции, скрытые за его ледяным взглядом. А Нарцисса смотрела на дочь с грустью и тревогой, но в её взгляде сквозило что-то ещё — слабый проблеск гордости за ту силу, которую она видела в Диане.       Диана поняла, что дальнейший разговор не имеет смысла. Люциус не слушал — он видел только собственную гордость и упрямство дочери. Выпрямившись, она развернулась на каблуках и покинула трапезную. Её шаги раздавались эхом по мраморному полу коридора, словно аккорды финального акта этой сцены. Тишина вновь окутала комнату. Она была тяжёлой, словно затишье перед бурей.       За столом остался сидеть лишь Драко, сжав кулаки так сильно, что костяшки побелели. Тяжесть, давившая на его плечи, была слишком велика. Он смог только опустить голову, пытаясь спрятать своё выражение — смесь страха, стыда и бессилия. Младший Малфой вздрогнул и поднял голову, когда на его плечи мягко легли руки матери.       — Пойдём, Драко, — тихо произнесла Нарцисса, кивнув в сторону двери.       Драко бросил быстрый взгляд на отца. Люциус стоял у окна, уставившись куда-то вдаль. На лице мальчика промелькнула тень страха, но он кивнул и, не говоря ни слова, поднялся со своего места и последовал за матерью к выходу. Его шаги были почти бесшумны, как будто он боялся нарушить тяжёлую тишину, которая всё ещё висела в воздухе, словно груз.

***

      Ночь давно окутала Малфой-Мэнор плотным покрывалом темноты, превращая его величественные залы в царство теней. Лишь в трапезной теплился слабый свет нескольких свечей, которые, покачиваясь от случайных порывов воздуха, отбрасывали длинные, причудливые тени на стены.       Люциус сидел за длинным столом, окружённый этим полумраком. Уже несколько часов он не шевелился, не произносил ни слова. В его руке был бокал с лёгким алкоголем, который он едва пригубил, словно забыл о его существовании. Его взгляд был устремлён в одну точку на полу, поникший и тяжёлый, как будто под весом тысяч мыслей. Тишина, почти осязаемая, наполняла комнату. Ни шороха, ни звука, только редкий потреск свечного фитиля. Но вот она была нарушена — дверь в трапезную скрипнула, и её движение эхом отразилось в огромном пространстве. На пороге появилась Нарцисса. Она была в лёгкой сорочке, светлые волосы свободно спадали на плечи. Не говоря ни слова, она вошла в комнату. Подойдя к длинному столу, она села на один из стульев, напротив Люциуса, не сводя с него внимательного взгляда. Некоторое время они оба молчали, тишина снова окутала их, но на этот раз она казалась не такой пугающей. Словно каждый ждал, кто нарушит её первым.       — Ты слишком далеко зашёл, Люциус, — тихо начала Нарцисса. В её голосе не было ни мягкости, ни страха, только усталость и укор.       — Я всего лишь пытаюсь сохранить ценности нашей семьи. Наши традиции, — ответил он холодно, чуть сжав бокал в руке. — Это был необходимый воспитательный процесс.       Нарцисса опустила взгляд, её пальцы нервно переплелись на столе. Некоторое время она молчала, будто собираясь с мыслями. Наконец, она подняла глаза на мужа. В её взгляде отражались горечь и разочарование.       — Я понимаю, что ты хочешь сохранить порядок, но... — мягко, но твёрдо произнесла она. — Но поднимать руку на дочь... это было слишком, Люциус. Этого нельзя оправдать ни семьёй, ни честью.       Люциус отвёл взгляд, словно избегая осуждения супруги. Его лицо оставалось каменным, но пальцы заметно дрожали, когда он поставил бокал на стол.       — Она должна понять, что её действия имеют последствия, — выдавил он, но его голос звучал неуверенно.       — А ты? — резко перебила его Нарцисса. — Ты понял, что твои действия тоже имеют последствия? Она никогда не простит тебя за это, Люциус. Никогда.       Мужчина не ответил. Он снова устремил взгляд на одну точку, словно пытаясь найти в пустоте оправдание своему поступку. Нарцисса, видя это, лишь тяжело вздохнула.       — Ты теряешь её, — добавила она, уже тише, срывающимся голосом — И если ты продолжишь в том же духе, то потеряешь её навсегда. Ты ведь знаешь, какая наша дочь упрямая, Люциус. Если она в чём-то убеждена, она пойдёт до конца, чего бы ей это ни стоило.       Нарцисса замолчала, давая своим словам осесть в тишине, которая снова окутала комнату. Люциус, всё так же сидевший напротив, не отвечал. Но по тому, как напряглась его челюсть, было ясно, что слова жены задели его. Нарцисса осторожно потянулась к бокалу, стоявшему перед ним, и убрала его в сторону, чтобы он не мог спрятаться за ритуалом выпивки. Её взгляд стал ещё более пронзительным, полным не гнева, а боли.       — Я не прошу тебя признать, что был неправ. Да, ты прав, — продолжила она чуть мягче, — но я прошу только задуматься, стоит ли твоя гордость того, чтобы потерять дочь. Мы пережили слишком многое, Люциус. Неужели ты готов разрушить семью из-за собственного страха?       Её слова повисли в воздухе. Нарцисса несколько секунд пристально смотрела на Люциуса, словно надеясь увидеть хоть тень раскаяния в его лице. Но он молчал, оставаясь неподвижным, как статуя. Сделав глубокий вдох, она встала, её движения были плавными и сдержанными, но в них чувствовалась усталость.       — Подумай над моими словами, Люциус, — тихо сказала она, направляясь к двери. — И ложись спать.       Не оборачиваясь, Нарцисса покинула трапезную, её лёгкие шаги растворились в тишине коридора, и Люциус снова остался один. Несколько минут он сидел неподвижно, глядя на пламя свечей. Затем, будто поддавшись какому-то внутреннему импульсу, он засунул руку во внутренний карман мантии и вытащил небольшой кусок старой фотографии.       Пальцы чуть дрогнули, когда он разглядел её. На снимке была молодая девушка в свадебном платье. Её тёмные волосы мягкими волнами обрамляли лицо, а голубые глаза, сверкающие огнём, смотрели прямо в душу. Улыбка на её губах была яркой, почти дерзкой.       Люциус смотрел на фотографию, и его взгляд, прежде напряжённый, смягчился. Но в глазах появилась горечь, смешанная с болью. Он провёл пальцем по изрезанному краю снимка, где явно не хватало второй половины.       С горькой усмешкой он пробормотал:       — Боги должны быть прокляли меня, раз у меня родилась дочь с таким же упрямым характером, как у тебя, — его голос прозвучал глухо, будто он говорил сам с собой. — Несмотря на все мои попытки забыть тебя, как страшный сон.       Он положил фотографию на стол, опустил голову и закрыл глаза, позволяя воспоминаниям восемнадцатилетней давности вновь захлестнуть его, как волны во время шторма.

***

      Диана лежала на своей кровати, свернувшись калачиком, словно пытаясь спрятаться от мира, который сегодня особенно жестоко обошёлся с ней. Одеяло укрывало её почти до самой головы, создавая иллюзию безопасности, которой на самом деле не было. Её плечи подрагивали, но она не позволяла слезам пролиться, хотя горло сжимало от обиды. Злость переплеталась с унижением, обжигая её изнутри. Картины произошедшего всплывали перед глазами вновь и вновь, как язвительное напоминание о том, что даже в собственном доме она оказалась лишенной защиты. Резкий удар отца, взгляд Драко, опущенный в стол — всё это клокотало внутри неё, как буря, и не давало отдышаться.       «Как он мог?» — думала она, сжимая край одеяла. Злость на Люциуса за его высокомерие и несправедливость смешивалась с непониманием. Она всегда знала, что Люциус Малфой как отец строг и непреклонен, но чтобы поднять руку на дочь. Этот поступок был как предательство, словно он больше не видел в ней дочь, а только непослушного слугу, который осмелился ему перечить.       С момента своего перерождения Диана ощущала более особенную связь с Люциусом, чем с Нарциссой или Драко. Ей всегда казалось, что, несмотря ни на что, он всегда будет на её стороне, что она может рассчитывать на него. Он был тем, кто, как она верила, никогда не подведёт её. Это чувство было почти инстинктивным, как уверенность в том, что родитель всегда защитит своего ребёнка, независимо от всего. Однако сегодня она поняла, как глубоко заблуждалась. Как сильно переоценивала человечность того, кто был одним из ближайших соратников Волан-де-Морта. Люциус, несмотря на всё своё прошлое, казалось, не оставил за собой даже крохотного пространства для слабости или сострадания. Он был таким же, как все пожератели смерти, и даже больше — за его внешним холодом не было ничего, кроме жёсткой решимости и абсолютной преданности своему делу, готовности поступиться даже собственным семейством ради чести и принципов.       Диана чувствовала, как рушится её мир. Всё, что она строила в своих мыслях, теперь разваливалось, как песочный замок, и в этот момент она осознала, как легко она поддалась иллюзии доверия. Не менее острой была и обида на Драко. Всё, что случилось сегодня, было трещиной в идеальном семейном портрете Малфоев, и разве это не вина Драко, который так и не научился держать язык за зубами, или хотя бы фильтровать свои слова? Он сам всё заварил, а потом просто сидел, сжавшись, как трус, не пытаясь даже как-то вмешаться или защитить сестру, которая до этого всегда из кожи вон лезла ради него. Его молчание было предательским для Дианы, оно говорило больше, чем любые слова.       Темнота комнаты давила, усиливая ощущение пустоты. Диана с силой вжалась в подушку, её дыхание было рваным. Она чувствовала себя униженной, беспомощной, словно весь мир восстал против неё именно тогда, когда она думала, что наконец в её жизни наступит покой.       Когда в дверь её комнаты раздался тихий стук, она даже не шелохнулась. Диана лежала неподвижно, обернувшись в кокон из одеяла, словно это могло защитить её от всего мира. Глаза были плотно закрыты, дыхание ровное, но внутри всё кипело.       Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас.       Дверь медленно скрипнула, кто-то вошёл. Она слышала приглушённые шаги, ощущала, как тишина комнаты наполнилась чьим-то присутствием. Одеяло казалось ещё более тесным убежищем. Незваный гость сел на край кровати, и через мгновение на её теле поверх одеяла легла чья-то рука.       — Ты спишь? — раздался низкий голос Люциуса.       Девушка напряглась, но не подала виду. Поняв, кто это, она ещё сильнее заупрямилась. Ответа он не дождётся. Она притворится спящей, хоть бы он сидел здесь до самого утра.       Некоторое время Люциус молчал. Потом его рука, слегка дрогнув, медленно потянулась к её макушке, которая едва виднелась из-под одеяла. Он начал гладить её волосы, осторожно, словно боялся сломать что-то хрупкое.       — Я… я признаю, что зашёл слишком далеко, — тихо произнёс он. Голос его звучал глухо, но в нём угадывалось раскаяние. — Мне не следовало поднимать на тебя руку. Это было неправильно. Прости.       Его слова повисли в воздухе. Диана слушала, но не двигалась. Её обида была слишком глубока, чтобы просто исчезнуть от извинений. Но она чувствовала, как его пальцы осторожно касаются её волос, и это сбивало её с толку. Люциус, всегда такой непоколебимый, сейчас был почти… уязвимым. Он задержал руку на её голове ещё на несколько секунд, а потом убрал её. Диана могла догадываться, что Люциус скорее всего знает, что она не спит. Однако, ослеплённая собственной обидой, она, хотя и заметила, каких усилий стоило ему перешагнуть через свою непоколебимую гордость, смягчиться и извиниться, всё же сделала вид, что не заметила. Её сердце было слишком переполнено болью и гневом, чтобы принять его жест. Вместо этого она упорно притворялась спящей, спрятав свои истинные чувства за маской равнодушия.       Её молчание ранило Люциуса сильнее, чем любое слово. Но он не показал этого, сохранив холодное выражение лица, словно ничего не произошло. И всё же в глубине души он понимал: этот разрыв между ними становился всё глубже, и вернуть доверие дочери теперь, конечно же, будет нелегко.       Люциус продолжил сидеть на краю кровати, словно взвешивая каждое слово. Его взгляд был устремлён на едва видимую макушку дочери, выглядывающую из-под одеяла.       — Знаешь, на кого ты больше всего похожа? — негромко спросил он, будто говорил сам с собой.       Диана, хоть и слышала его слова, оставалась неподвижной. Она ожидала услышать стандартный ответ. Наверняка он скажет, что она похожа на Нарциссу — это и так было очевидно. Каждый второй, видя её впервые, восхищённо отмечал, насколько она похожа на Нарциссу. Да что уж там, даже Джейн, впервые очутившись в её теле, ахнула от их удивительного сходства. Поэтому слова отца не вызывали у неё особого интереса.       «Кто знает, может, он возьмёт на себя слишком много и заявит, что я похожа на него», — мысленно усмехнулась Диана.       — На мою маму, — внезапно выпалил Люциус.       Эти слова заставили сердце Дианы замереть. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Она не открыла глаза, не выдала себя ни единым движением, но внутри всё вспыхнуло. Мама? Его мама? Люциус никогда не упоминал её, да и в семейных записях Диана не встречала ни слова о бабушке. Это признание застало её врасплох.       Люциус, не дождавшись реакции, продолжил, голос его звучал тихо, но в нём сквозила едва уловимая нотка тепла.       — Я был совсем мал, когда её не стало, — произнёс Люциус, его голос звучал тихо, будто он обращался не к кому-то, а к самому себе. Он сделал паузу, словно взвешивая, стоит ли продолжать, затем глубоко вздохнул и всё же продолжил: — Я уже и позабыл, как выглядела моя мать. Воспоминания о ней казались размытыми, словно туманом покрытыми. Но с каждым годом твоего взросления я всё отчётливее вспоминаю её лицо.       В его словах сквозила редкая для него нотка искренности, едва уловимая грусть. Казалось, этот момент самокопания был для него чем-то чуждым, неудобным.       — У тебя её глаза, — добавил он. — Такие же упрямые, пылающие. Тот же характер… Боги, как же она умела спорить и стоять на своём, даже когда весь мир был против неё. Это уж я точно хорошо запомнил.       Старший Малфой усмехнулся. Его рука вновь коснулась макушки дочери, но Диана оставалась неподвижной, как статуя, укрытая своим одеялом. Она слышала каждое слово, и это разрывало её изнутри. Впервые в её жизни Люциус говорил о себе, о своей семье. Но боль и обида всё ещё держали её в плену. Она упрямо молчала, даже несмотря на то, что сердце билось как бешеное. Люциус убрал руку, его плечи чуть опустились.       — Ты такая же упрямая, как она, — тихо добавил он, и в его голосе проскользнула горечь. — Наверное, это моя кара за то, что я так и не смог забыть её, несмотря на всё, что произошло.       Он ещё какое-то время сидел в тишине, словно надеясь на хоть какую-то реакцию, но так и не дождавшись, медленно поднялся. Его движения были тяжёлыми, словно каждая попытка оторваться от кровати давалась с усилием. Прежде чем выйти, Люциус задержался у прикроватной тумбочки. Его пальцы на мгновение замерли, словно он не мог решиться. Затем он медленно вытащил из внутреннего кармана мантии небольшой, аккуратно сложенный кусочек фотографии. Он развернул её, мельком взглянув на изображение. На снимке была изображена женщина с волнистыми, светлыми, как солнце, волосами. Её лицо излучало мягкость и тепло, а лёгкая улыбка придавала ей почти ангельский вид. В её руках находился мальчик лет пяти с такими же светлыми, но чуть более бледными волосами. Он смотрел в камеру с серьёзным выражением, которое казалось необычным для ребёнка, но в его глазах всё же читалась тёплая привязанность к женщине.       Люциус провёл пальцем по изображению, как будто пытаясь ощутить прикосновение тех, кто был на фотографии. Затем, с лёгким дрожанием в руках, он аккуратно положил снимок на прикроватную тумбочку Дианы. Его взгляд задержался на фотографии на несколько секунд, прежде чем он отступил на шаг. На лице Люциуса отразилась смесь сожаления и чего-то ещё — чего-то, что он сам бы не смог объяснить.       Когда он направился к двери, его шаги звучали особенно глухо в наполненной тишиной комнате. На мгновение Люциус остановился, обернувшись через плечо. Его глаза задержались на силуэте дочери, укутанной в одеяло.       — Спокойной ночи, Диана, — тихо, почти шёпотом произнёс он, хотя знал, что не получит ответа.       С этими словами он отвернулся и, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь. Лёгкий скрип нарушил тишину, но быстро стих, когда он аккуратно закрыл её за собой.       Диана осталась одна. В её голове всё ещё звучали его слова, их отголоски словно отзывались в самых потаённых уголках её души. Она чувствовала себя опустошённой, словно не могла определить, что сильнее — её гнев или странное, неожиданное чувство жалости к Люциусу.       Комната погрузилась в глубокую тишину, нарушаемую лишь приглушённым тиканием часов на стене. Диана продолжала лежать неподвижно, но её мысли вихрем кружились в голове. Её пальцы инстинктивно сжались в одеяле, как будто это могло удержать её от обрушившихся эмоций. Гнев, обида, боль и что-то ещё, что она не могла назвать, смешивались в один запутанный клубок. И всё же, в какой-то момент, её взгляд затуманился. Слёзы, которых она так упорно избегала, начали скатываться по её щекам, пропитывая подушку. Она не позволила себе разрыдаться, но каждый тихий вдох отдавался в груди тяжестью. Диана знала: этот вечер стал переломным. Но она не могла понять, сможет ли когда-нибудь смотреть на Люциуса и общаться с ним как прежде. И сможет ли снова почувствовать себя защищённой рядом с отцом.