Мир, в котором меня нет

      Привычное «ничего» по обыкновению молчало. Тишина могла быть давящей лишь порой и отчасти. Но к подобному быстро привыкаешь. Только нечастый шелест страниц очередной книженции мог разбавить его тоску, как и звук собственного дыхания – спокойного и неторопливого.       В его «ничего» спешить было совершенно некуда. Здесь не светило солнце и не выглядывал месяц, напоминая об оставленных делах. Не дул ветер и не лил дождь, посмевшие бы прервать занимательное безделье. Даже простого шороха не возникало, пока он сам того не захочет. Этот уголок абсолютной тишины был в полной власти своего тихого и довольно ворчливого хозяина, однако, на удивление, не прихотливого.       В какую сторону не глянь – всё одно: идеально белый пол, чистый горизонт, а стен нет. Просто нет. А может и есть, да только как их увидеть и найти, никто не знал. А владелец и не стремился отыскать, ему они без надобности. Один лишь уголок важен, а на остальное – плевать.       И этот уголок отличался: на тёмно-синем потолке, до которого нельзя дотянуться, даже встав на парочку стремянок, крепились сотни, если не тысячи, тонких-тонких нитей. Как распутавшийся клубок, они сплетались, путались, сбивались и свисали кто меньше, кто больше вниз. Но при этом, сколько ни смотри, нельзя было завидеть хоть одной порванной; крепкие синие нити цепко держались за «потолок» благодаря чему-то, чего нельзя разглядеть.       Но некоторые пары всё же удостоились спуститься с «небес», держа на весу плетённый гамак. Соткан он из тех же нитей, стоит отметить, искусно и умело, хоть и явно на скорую руку. А на нём, лениво развалившись, читал роман его владелец, небрежно пробегая взглядом по страницам. На простенькой тумбочке из дерева разместилась пустая кружка, блокнот да чёрные ручки. На полу валялись другие книги: какие прочитанные, какие нет. Поодаль стояло громоздкое кресло с синей обшивкой. Он уже и не помнил, у кого именно это кресло одолжил на вечное пользование, знает только, что у одного крупного монстра. Собственно, поэтому оно таким большим и казалось.       Протяжный зевок вырвал владельца из своих мыслей. Он легонько тряхнул головой, успешно избавляясь от кроткого соблазна ко сну. Взглядом пробегая по странице, монстр искал потерянную строчку. Однако при всём своём неявном стремлении отыскать не смог, ведь уже давно упустил суть происходящего и совсем не понимал, на чём, собственно, остановился.       Тяжко вздохнул, опрокинул череп и обронил книгу на грудь. Взгляд чудны́х огоньков без интереса разглядывал «потолок». А странные фаланги с неизвестно откуда взявшейся неприязнью постукивали по обложке книги, отчего та жалостливо отзывалась, коря себя за безвкусие.       Скелет, однако, совсем не соответствовал ожиданиям. Несвойственный глубокий чёрный цвет костей, кроме берцовых, бедренных, стоп и глазниц, которые были окрашены в бардовый оттенок, создавали яркий контраст на столь чистом фоне. Он был подобен небрежно упавшей капле чернил на чистый пергамент, но вместо уборки и замены испорченного материала его дополнили красными тонами. А ещё синими, как свисающие нити. Одежда была также под стать: красный свитер, чёрные шорты и такая же куртка, внутри обшитая жёлтой тканью, половинки её рукавов держались за счёт нитей, нарочито специально как попало закреплённых. Казалось, это было действительно дизайнерское решение, а не случайно порванная куртка в обоих местах сразу. Впрочем, об этом владелец на задумывался.       Резко скелет сбросил ноги с гамака и протяжно потянулся. Книга неуклюже перекочевала на колени, а затем была убрана на тумбочку. В конце концов, в его «ничего» нет ничего, что могло бы напомнить об оставленных делах, кроме него самого. И пускай эти дела появлялись лишь в момент абсолютной скуки. Это раздражало, но вместе с тем привносило чувство успокоения, причину чего найти казалось задачей сложной.       Но куда можно отправиться из «ничего»? В какую сторону стоит пойти, чтобы случайно, а может и не совсем, наткнуться на выход? Ответ был куда проще, чем казалось.       Скелет звонко щёлкнул фалангами. Перед ним, ломая само пространство, образовался проход. Неровной прямоугольной формы, границы которого то дрожали, то мерцали, словно так и не сумевши определиться, какими им быть положено. Звук при этом напоминал удар музыкального треугольника: гулкий и тихий. Тяжко вздохнув и оглянувшись на своё пристанище, скелет сделал шаг в странный проход. Затем второй, и, когда создавший его оказался по другую сторону, он с тем же звуком закрылся, будто его и вовсе не было.       Хруст под ногами и холодный воздух приветливо встретили своего гостя. Тонкие стволы хвойных деревьев стремились к вышине и казались неприступной стеной для тех, кто проходил средь них по заметённой снегом дорожке. Местами валялись сломанные ветви, сосланные обратно на землю по ненадобности, большие груды снега, скатанные из того же неровные шары. Впереди виднелась неширокая расщелина, низ которой нельзя разглядеть из-за огромной глубины. Над ней же выстроен непричудливый мост: из ровненьких дощечек и толстых брусьев, удерживающих его над пропастью. Они должны были выполнять функцию ворот, но оказались слишком широкими для этого.       Монстр скучающе огляделся и поправил вязаный синий шарф на шейных позвонках. Холод его нисколько не тревожил, и это скорее являлось своеобразной привычкой.       Зрение как всегда подводило: кроме нелепых бело-серых мазков да грязно пролитой тёмной краски по сторонам разглядеть хоть что-то было невозможно, лишь разноцветные блики кристаллов на потолке пещеры скрашивали удручающую картину. Однако он чётко знал, где находится каждое треклятое дерево и сломанная ветвь на снегу. Так часто встречался с подобным пейзажем, одним и тем же из раза в раз, что запомнить всё это не составляло проблем. А если и возникало что-то новое, непривычное, зрение ему не требовалось для распознания, достаточно прочесть пару строк и даже тайны вселенной станут явью перед ним.       Но сейчас подобное без надобности. Он уже всё знал с прошлого своего визита. Приставив фалангу к виску, задумался на пару секунд, прежде чем удовлетворительно вздёрнуть голову и посмотреть в противоположную сторону. Да, Оно было уже близко.       С каждой секундой издалека всё более отчётливей слышался хруст снега: скрипучий, неуклюжий. Вот что значит выйти после тёплых Руин в холодную стужу без пары подходящих сапог. Недавно выпавший снег облегчать жизнь не собирался, однако шло Оно упрямо, не стремясь совершать даже малые передышки. Хотя… разве имело Оно на то право?       И вот звук стал совсем близким. Из-за деревьев с ничего не выражающим выражением лица и вечно будто закрытыми глазами выглянуло дитя. В голубой кофте с розовыми полосками, шортах и тёмных колготках – снаряжение самое подходящее для странствия по зимним тропам. Дитя продолжило идти, совсем не обратив внимание на стоявшую чёрную фигуру средь белых тонов. Тот же в свою очередь лениво щёлкнул фалангами, и в его руке в мгновение воссоздалась огромная красная кость с отломанной частью у одной стороны. И, когда ребёнок прошёл мимо и остановился возле того самого мостика, будто впав в какой-то транс, скелет с искренней небрежностью замахнулся своим оружием.       Бросок.       Громкий хруст, чавканье и оглушающий дрожащий писк окрасили тишину. Дитя не вздрогнуло. Казалось, оно и вовсе не заметило подобного исхода. И лишь громогласно рассыпавшиеся осколки души ознаменовали его кончину. Но не через пару, не через десять секунд дитя не проявило даже грамма вежливости: по-прежнему стояло на своём месте и не дрогнувшим взглядом смотрело в даль.       Монстр сонно потянулся: стоило всё же отдыхать немного меньше, засиделся, что кости отказывались признавать время работы. Он протяжно выдохнул, собрался с мыслями и взмахнул рукой перед собой, в следующий же миг перед ним возникло «нечто».       Непроницаемый экран, идеально чёрного цвета, ничего в себе не отражающий. Лишь по бокам была видна ярко-жёлтая рамка. Это «нечто» небольшого размера, но так неестественно парило в воздухе без какой-либо опоры, непреступно и непоколебимо, словно это в порядке вещей. Скелет пару раз ткнул фалангами по экрану. И вдруг оно мигнуло, окрасилось на секунду ярко-синим и запестрило таким же цветом символами. Их было много, шли нескончаемым потоком, на всём чёрном полотне, включая в себя никому неизвестные буквы, обозначения, цифры и знаки. Точнее, такими они являлись для всех непрошенных свидетелей, но своему господину сообщали каждую доступную им деталь. Всё, лишь для того, чтобы угодить. И им это удавалось.       Монстр на некоторое время словно выпал из реальности, утопая в получаемой информации. Как резко выхватил одну из строк, выделил её среди остальных, и быстрым движением фаланг ввёл необходимые значения. Поднял взгляд. Над ребёнком были они – нити – такие же, как в его «ничего». Тянулись далеко вверх, не взирая на преграды в виде ветвей и толщи камней, и цепко держали дитя над землёй, не давая возможности пошевелиться без их на то дозволения. А может и кого-то другого…       На удивление, их было немного: они обвивали запястья и чуть выше коленей тело ребёнка, словно кандалы стискивали плоть, не обращая внимания на возможные боль и неудобства, другие находились в более расслабленном состоянии, с особой нежностью и заботой проникая под тонкую кожу на ступнях и копчике. Но все эти нити были лишь основой, позволяющей ему совершать какие-либо передвижения: будь то поворот головы, движение рук или обычная ходьба – всё, только с помощью них. Всеми ими заправляла она – центральная, приходящаяся на середину головы. Если другие лишь помогали двигаться, то понимание того, как стоит двигаться и куда, вводила она: каждый вздох и шаг, взмах и поворот, взгляд и слово только с разрешения, даже права подумать о чём-то своём, ином, не было. Само сознание дитя концентрировалось в ней. Без неё он – пустая оболочка, ничего из себя не представляющая.       Монстр провёл кистью по скуле, по еле-ощутимым буграм – синим линиям – на миг блеснувших ярким светом, плавно отдалил её обратно. Неправильные фаланги соприкасались изящными кончиками с нитями, цепко вцепившимися в них. Не доставляли боли и тянулись от линий, полностью подконтрольные и готовые к подчинению.       Скелет лишь скептично вгляделся в ребёнка, затем в центральную нить и взмахнул рукой. Нити в его руке невероятным образом удлинились, не теряя прежней чарующей загадки, и покорно обхватили другие. Дёрнул. И с оглушительным писком нити оторвались от ребёнка, и тот, словно отойдя от шока, беззвучно пал наземь. Насквозь пробитое костью тело стало бурно истекать кровью, окрашивая бледный до этого лес прекрасным алым цветом. Пустая гримаса так и не изменилась.       Смерив с некой скукой свершённое действо, скелет вновь ушёл с головой в изучение строк кода. Не требовалось длительного чтения для понимания сути получаемой информации, каждая строчка охотно старалась выдать желаемое. Только подобное рвение сейчас не впечатляло, он ждал другого. И вот взгляд был брошен на взметнувшуюся строку; что ж, настало время размяться по-настоящему.       Взмахнул рукой и прогнал доселе мило щебечущую панель. Та закрылась бесшумно и незаметно, будто её и не существовало в этом месте никогда.       А скелет побежал. И, с силой замахнувшись ещё одной призванной костью, метнул в ту же сторону, откуда прибыл человек. И вправду, оттуда с явной яростью навстречу и с большим рвением нёсся другой монстр. Заприметив снаряд, он увернулся и цепко схватился за своё оружие, представляющее собой обычную кисточку для рисования, если, конечно, исключать её размеры. Она была огромной: выше самого монстра, с аккуратным древком, металлической обоймой да набитым толстым пучком, на котором никогда не кончались чернила.       Ею он невольно марал окружающее пространство. Но на это не обращаешь внимания, когда от её взмаха чернила превращались в текучие кости-стрелы. Скелет поочерёдно отскочил от каждой, приставил фаланги второй кисти к скулам и вытянул магические нити. Стараясь держаться на расстоянии, он отходил всё дальше, пытаясь оттягивать себя нитями и быть на высоте, тогда как другой искал опору в деревьях, сооружал мгновенные баррикады из чернил и метил в нарушителя спокойствия.       Даже когда удавалось обхватить нитями пройдоху, как тот просто падал наземь лужей краски и вновь формировал своё тело в другом месте. Скелет также не желал поддаваться: нити нещадно разрезали пространство, а бесхозные – излишне длинные, испачканные и сбившиеся в один несчастный комок, – оставались грузом лежать на ветвях и снегу вперемежку со столь противной краской.       В расход шли даже другие жители Подземелья, жившие дальше вниз по склону. Скелет не гнушался хватать их нитями, подчиняя своей воли, подобно тому самому ребёнку, и вынуждая нападать на оппонента. Это отвлекало, заставляло терять бдительность, ведь убивать жителей художник не желал, и из раза в раз старался отбросить в сторону живыми, пускай и не совсем невредимыми.       Бой растянулся на долгие минуты. Удар за ударом. Чем больше нитей и краски они использовали, тем меньше сил оставалось для борьбы. Но в отличие от скелета, у художника эта усталость не виднелась вовсе. Шаг твёрдый, голова ясная, скорость и манёвренность не подводили его. Он бил кистью об землю, призывая чернильные колья, от которых теперь было спасение лишь на крышах домов. Метал словно бесконечные кости каждой своей каплей краски. Скелет уже не успевал толком уследить, что и откуда летит, да и зрение этому не способствовало, приходилось постоянно менять позицию. Нити были слишком тонкими, чтобы создать хоть какую-то оборону, да и разве можно ими укрыться от чернил? – приходилось вызывать столп костей, опасаясь получить удар в спину.       Град костей пролетел будто совсем рядом. Призвал кость в руке и резко развернулся, в тот же миг блокируя удар кистью. Справа, слева, нельзя пропустить ни один удар. Сил меньше, а вот настойчивость оппонента лишь росла, время было на исходе. И деться некуда: шаг в сторону, как тот мигом вновь становился перед ним, не давая и шанса. Слишком долго гонялся за ним, чтобы теперь позволить отступить.       Они прекрасно знали стиль боя друг друга, чтобы простить себе лёгкий проигрыш. Биться до изнурения – единственный выход. Это простая обыденность. Ничего более.       Но в этот раз сил для привычного сценария было лишь у одного.       Давление художника стало слабеть. Алые огни начинали постепенно затухать, подобно свече у распахнутого окна. Движения теряли прежнюю резкость и чёткость, всё становилось более заторможенным, чему скелет открыто злорадствовал, не скрывая свою улыбку и насмешку.       Тяжело дыша, художник продолжил пытаться наносить удары, но оппонент без капли труда отошёл дальше, несколько лениво отбивая никчёмные попытки атаки. Сама краска не находила в себе прежнего рвения для нападения, её хватало лишь на лёгкое дрожание, поднятие над поверхностью, да грязное падение обратно полностью обесценивало и подобные старания, делая их поистине смехотворным. Хоть причина такого состояния была неизвестна.       Когда скелету надоело наблюдать случившийся спектакль, начавший изрядно утомлять, схватил кость обеими кистями и сделал шаг навстречу оппоненту, совсем выбившемуся из сил. Не сдерживаясь, сделал широкий замах и нанёс удар. Художник вяло отбил его кистью, но поднять обратно уже не смог. Следующий удар снизу-вверх отбросил его назад. Сцепив зубы, он попытался собрать остатки своих возможностей для продолжения боя, но подкосившиеся ноги решили всё за него. Упал сначала на колени, а затем опёрся и руками об черепицу, позволяя себе наконец сделать шумный выдох. Но скелет останавливаться не планировал, – он подошёл и замахнулся для завершающего удара.       Творец слышал это, а потому, предавшись на секунду мыслям, призвал маленькую панель, на которой числилось лишь два варианта: «БИТВА» и «ПОЩАДА». Даже не глядя на неё, он с никчёмными остатками сил и пока ещё целой головой ударил кулаком по второму пункту. Панель мирно закрылась и возникла уже возле скелета. Тот лишь недовольно цокнул, будто расстроившись о потерянном веселье, и принял предложение оппонента.       Сделал пару шагов назад, позволяя художнику собраться с духом. Он пару раз глубоко вдохнул, принял сидячее положение. Его взгляд был совсем пустым – белые огни, смотрящие куда-то вдаль. Тело кололо нещадно, и не столько от боли, сколько от усталости. Но он совсем не подавал виду. Кисть спокойно шарилась на груди в поисках желаемого, и вот, когда на поясе с множеством разноцветных бутыльков нащупал нужный, достал, откупорил и сделал пару громких глотков. Через несколько мгновений огни вновь изменились – яркий голубой и жёлтая звёздочка, – а на лице удивление, сменившееся затем облегчением и вдруг совсем лёгким негодованием.       – Ты меня угробить хотел?       – Возможно, – сложил руки на груди и с насмешкой глядел на него.       – Ха-ха, очень смешно, – фальшиво посмеялся и продолжил куда спокойнее. – Мы не убиваем друг друга, а ты – тем более. Мне потом месяц восстанавливаться и опять всё вспоминать! Это не шутки, сколько работы копится каждый раз…       – Как будто в ином случае что-то изменится, – подошёл и протянул кость в руке. – Как был нагружен, так и будешь. Но зато смог бы сослаться на плохую память и не досаждать мне хотя бы пару месяцев.       – Всё равно. Тяжело потом восстанавливаться, – скелет закатил огни и раздражённо цокнул, решив не продолжать бессмысленный диалог.       Художник же оценивающе посмотрел на знакомого, а затем на предложенную вещицу. Ободряюще для самого себя кивнул пару раз головой, обхватил красную кость и, когда скелет потянул её на себя, делая пару шагов назад, творец смог наконец подняться на ноги. Стоять было тяжело, но терпимо.       – Ох, ладно, опустим это.       – Ну, и?       – Что? – непонимающе взглянул на него художник, отвлекаясь от поправки пояса с флаконами краски.       – Чего такой вялый сегодня? – недовольно объяснился скелет, чуть склоняя голову набок.       – Ох, лучше не спрашивай, – тяжко вздохнул несчастный. – Это были невероятно тяжёлые дни... У нас объявился новый Создатель.       – Как чудесно, – раздражённо буркнул себе под нос и закатил огни в глазницах, но монстра такое совсем не тронуло.       – Да, я тоже в восторге! И представляешь, это писатель! Ему, правда, ещё учиться и учиться, но прогресс уже есть. Наверное… Но не суть. Единственная проблема, ему невероятно тяжело хоть что-то описывать. Так что я, как главный художник, уже как пару дней помогал ему воплощать идеи сначала в рисунках, а затем уже через текст.       – А можно было просто послать, – художник заметно нахмурился. – Опять плодишь идиотов?       – Ох, Эррор, сколько раз говорить, они не идиоты. Как можно раскрыть талант, если не позволять им его, собственно, раскрывать? Конечно, всегда будут промахи, но со временем…       – Они сядут на шею точно также, как и ещё кучка других. Напомни, откуда у тебя нескончаемый поток дел?       – Для тебя же лучше. Всегда сможешь меня побеждать, – вдруг констатировал очевидный факт художник, бодро улыбнувшись, но другого это лишь разозлило.       – Заниматься этой хуйнёй я вынужден из-за твоих бездарей, что ни черта сделать нормально не способны! – и взмахнул рукой, приводя всё окружение вокруг себя в доказательство.       – Да ладно-ладно! – отмахивался обречённо творец, решив перейти на более спокойную тему. – В общем, из-за него я и уставший. А после тебя ещё и избитый, – и нарочито забавно упёр руки в бока.       – Не жалуйся тут, – и глубоко вздохнул, – В любом случае, за мной теперь четыре вселенные. И все четыре абсолютные бездарности, – качнул головой в сторону леса, словно только его и имел в виду. Но монстр понял без труда.       –Ты про всё так говоришь, – вдруг наклонился ближе, вызвав у знакомого нервное содрогание, – только Создателям об этом не сообщай, – шутливо улыбнулся, ступнёй подкидывая свою немалую кисть, что для него казалась какой-то чересчур лёгкой, и устало сделал шаги в сторону. Как же болело всё, невыносимо, отдых просто необходим, – Кстати, Эррор, – и обернулся вновь, – а ведь весь беспорядок теперь на тебе.       – Замолк бы лучше, Инк! – процедил сквозь зубы скелет и в момент даже почти метнулся в сторону знакомого, намереваясь-таки добить нерадивого противника. Но тот лишь легко хохотнул и облегчённо вздохнул.       – Хоть что-то хорошее: вся грязная работа на моём самом лучшем Разрушителе, – и, изображая чрезмерную благодарность судьбе, приложил кисть в районе должного расположения души монстров – на середину груди.       Настроение стало заметно лучше, хотя под влиянием жёлтой краски радости оно быть плохим и не могло. Взмахнул кистью, и небольшой мазок краски плюхнулся с высоты дома прямо вниз, на снег, и тут же образовал широкую лужицу, подозрительно часто подрагивающую.       – Приятной работы, Оши, и до следующего раза! – Инк весело спрыгнул с края крыши и смело занырнул прямо в свои чернила. На секунду они взметнулись вверх, будто стремясь укрыть хозяина от всех бед, и пали обратно. Краска потеряла всякий смысл показывать сознание, данное таинство только для их любимого Инка и больше никого. А случайные свидетели так и останутся лишь случайными, не в праве собственноручно сотворить подобную «жизнь».       Впрочем, Эррору «счастье» управлять дрянной краской не к чему.       Тяжёлый выдох вырвался из груди. В черепе водоворотом мелькало столько чу́дных выражений различной степени грубости, что даже ветер постеснялся бы их разносить по округе, однако на душе невольно становилось легче от их осознания.       Эррор взглянул на свои кисти. Чёрные, как смоль, запястья, алые наподобие рубинов пястные кости и бледно-жёлтые фаланги, длинные, утончённые и такие неестественные. Было в них что-то отталкивающее, неприятное. Но Эррор отмахнулся от своих мыслей, оглядываясь по сторонам: работы предстояло много.       Взмахнул рукой. Перед ним вновь возникло «нечто», услужливо предлагая всё необходимое на блюдечке: строки кода, таящие в себе информацию о вселенной. И прежде чем начать удаление мира, стоило убрать лишнее – «мусор», оставленный в ходе битвы. Он не из этой реальности, потому будет мешать всему процессу. Находить и вычислять отпечаток всего этого в коде представляло собой довольно нудное занятие. Да и долгая фокусировка на голубых строчках кода, беспрерывно мельтешащих перед лицом, изнуряло быстрее сражений. Но когда Эррор входил в ритм, всё происходящее вокруг словно переставало существовать. Своим сознанием он был полностью погружён в загадочные символы. Каждая строчка норовила рассказать о себе первой.       «Болтливые» – так охарактеризовал их в первую встречу. Мечутся, моргают, порой даже прячутся и играются, но никогда не боятся. Это забавляло: есть в этом что-то притягательное. Печалило одно, после каждого подобного визита во вселенную ему приходилось уничтожать эти строки.       Таково его призвание – Разрушитель миров. Громогласно. Так нарёк его когда-то Создатель. Каждый по-своему толкует это прозвище. Чаще всего в нём видят безумца, уничтожающего труды многих других Создателей, отнимающего жизнь даже у прекрасных творений. Да только слишком разное это «прекрасное» для каждого. Такое далёкое и совсем не близкое. Всегда сложно сказать, что конкретно придётся по душе.       Эти строчки и есть творение Создателей. Каждая хранит тайну о вселенной: будь это тлеющие угольки в камине в доме Руин, или дремлющий на посту житель Подземелья, – строчка всё расскажет и поведает, а стоит её убрать, как эти вещи бесследно пропадут. Чем не странность и не чудо?       Но первая строчка, которую он убрал, была связана с человеком, тем самым ребёнком, безжалостно пробитым костью возле хрупкого моста. Сильна власть таких над вселенными: у них имелась похожее «нечто», только с жёлтыми символами, понятными всем и каждому, благодаря которым они фактически подчиняли себе данные реальности. Если человек захочет, он сбросит существующий прогресс; практически все монстры об этом даже не узнают, кроме пары исключительных. И он сможет выявить что-нибудь любопытное для себя, поразвлечься. Захочет, совершит Истинный сброс и вернётся в самое начало, стирая память абсолютно всем. Как ни в чём не бывало, человек может дружить со всеми, пряча за спиной окровавленный нож из своего прошлого прихода. Зачем это делать? Вероятно, из интереса.       Обычно, Они лишь наблюдают, но иногда принимают непосредственное участие. Когда происходит второе, возникают проблемы. Создатели крайне обидчивы. Стоит хотя бы раз пойти в разрез с их желаниями, как Они бунтуют и уходят. Не все, но многие. Даже Эррору приходится иногда подстраиваться: как бы Создатели ему не нравились, но именно Они и дают жизнь всем другим монстрам на подобие него. Реальность для прямого участия Создателей получила название «Мира», а человек, являющийся верным отражением их действия, стал Игроком.       Но Игрок – это не всегда Создатель. Им может стать любой пришедший гость, желающий оценить деяния творцов. Их много – зрителей, – большая часть которых заглянет однократно, оставив после себя лишь кроткое упоминание в истории Мира, а кто-то настолько погрузится в омут восторга и впечатлений от прохождения, что уйдёт глубже, в другие вселенные, желая узнать как можно больше о творениях Создателей и увидеть их собственными глазами.       У Создателей же есть и второе имя – Авторы. И каждый из них одарён по-своему: писатель создаёт огромные столпы текста, используя буквы для выражения идей и чувств; художник привнесёт идею в реальность краской и своей чуткостью, каждый штрих и мазок что-то да будут значить; музыкант передаст нотой и звуком переживания и волнения, заставит нас самих представить картину в своём сознании; разработчик напишет код и оживит программу, даст саму механику реальности и значение «странным» символам, к тому же только с ними время от времени работает Эррор, ведь подобная деятельность как раз по его части. Но стоит понимать, что это лишь часть возможных творцов, есть и те, кто могут объединять все роли в себе одном единственном одновременно, как когда-то сделал их самый Первый Создатель, подаривший жизнь оригинальной истории. Он взрастил древо, от которого и потянулись ветви различных вариаций и интересных концепций.       Создатели часто лишь наблюдают. Пишут сюжет и смотрят, что произойдёт. Могут писать «от» и «до», что беднягам, попавшим им в руки, остаётся лишь из раза в раз повторять по кругу данный им клочок сюжета. Ни вправо, ни влево уйти нельзя, лишь по чётко прописанным строчкам. Ни чувства, ни эмоции их не тревожат, это будто мёртвые куклы, улыбающиеся и смеющиеся по установленным правилам. И подобная реальность стала считаться закрытой вселенной, и сегодняшняя работа была связана с одной из представительниц подобных вселенных.       Но порой дают только основу, а затем они идут вольной дорогой вершить судьбу самостоятельно – открытая вселенная. Такое создателей забавляет куда лучше, вот только в плане реализации и написании кода – сложнее, отчего чаще всего всё идёт по протоптанной и уже известной дорожке – закрытому типу.       Эррор был одной из ветвей древа Первого Создателя за тем лишь исключением, что своего творения, наподобие вселенной, у него не имелось. Бесхозный, обитающий в своём «ничего». Инк был таким же. Они создавались не для праздной жизни и выполнения команд Создателей из простой скуки, а для регулировки стабильной работы всего их творческого безобразия. Чем они кропотливо и занимаются в меру своих возможностей и частых разногласий.       Инк – творец и сам является создателем, хоть звание у него и не такое громкое и не начинается с заглавной буквы, да и в целом оно довольно условное, куда проще называть просто творец. Нет у него права и возможности сотворить вселенную, лишь помогать с этим. Он есть вдохновение, поддержка и опора в художествах, наставник и просто добрый собеседник. Вечно утопающий в краске и делах Инк старается угодить каждому, даже если он будет несильно разбираться в нужном аспекте. Этот прыткий скелет, так безудержно рвущийся на помощь даже безалаберному и бесталанному Автору, всегда придумает, как возбудить желание к созданию.       Он также являлся одной из ветвей оригинальной истории – альтернативная версия, как принято их называть. Все подобные им скелеты брали основу с Санса, из оригинала, но смысл, развитие и прочие составляющие, как и внешний вид, разнились.       Инк представлял собой разодетого в самые разные одежды монстра: удобная спортивная обувь, не подразумевающая никаких шнурков, тёмно-серые лосины ниже колена с голубыми полосами, шорты и футболка с тремя оттенками коричневого от тёмного к светлому, непонятно зачем вечно болтающаяся голубая куртка с пуховым воротником на талии, длинные перчатки без пальцев и громоздкий шарф. Столько всего разного гармонично сочеталось спокойными тонами двух цветов и создавало впечатление мягкости и нейтралитета, о первом также свидетельствовало до нелепости милое пятнышко краски на правой скуле. Разве что огни любили частенько меняться, демонстрируя забавные формы, отражающие всю сущность художественной натуры. Но зависело это только от него самого, а точнее от выпитой им краски чувств.       Не смотря на всю свою кажущуюся посредственность, Инк сильно отличался ото всех остальных монстров. У него не было простой, но такой важной и естественной составляющей – души. Белая сущность в виде перевёрнутого сердца была частью каждого жителя разных историй, но не его. И несправедливость имела свои причины.       Инк работает со множеством Создателей. Каждый день он посвящает вдохновению и разговорам с ними. А Авторы капризны. Эррор возненавидел общение спустя непродолжительный срок, лишь периодически вспоминая о разработчиках. Но Инк не уйдёт никогда. Он просто не может злиться и обижаться на них даже больше пяти минут: стоит выпить краску радости, как всё станет чудесно, а другие негативные чувства просто не затрагиваются им, «чтобы не расстраивать». Подобное влияние краски было возможным лишь для бездушного монстра, ведь душа позволила бы вольности, собственные чувства и показало истинное отношение Инка к ним. Ко всему прочему, его нельзя убить, точнее, избавиться от него насовсем. Он пропадёт на время, как правило, две недели, и вернётся как ни в чём не бывало с одним лишь нюансом – потерей памяти. Это единственное, что побуждает Инка бороться упорно за жизнь, ведь с воспоминаниями у него и так извечные проблемы из-за отсутствия души, где они и должны были бы храниться, а потерять ещё и цельный кусочек жизни из-за смерти ему не хотелось вовсе.       Эррор не думал об этом. Он делал свою работу: разрушал бездарности под видом творений и исправлял оставшиеся, а Инк всегда был помехой его делам. Когда-то их битвы случались при каждой угрозе удаления вселенной. Это изнуряло обоих до невозможности: изначальный запал и истинная неприязнь друг к другу сменилась обычной усталостью. Временами Эррор видел выход в уборке самого Инка, чтобы стереть как можно больше пустышек за срок его восстановления. Но творец сам пошёл на встречу. Тратя время на однотипные битвы, он мог упускать очень интересных личностей в лице Создателей, что было крайне непозволительно в его понимании. И они ограничились в договоре о четырёх реальностях за раз, при этом не вторгаются в работу друг друга и честно принимают своё поражение. Пускай Создатели и были недовольны «простодушием» Инка, но воспротивится не позволил уже сам Эррор.       Они оба не видели смысла в этих сражениях, но правила решали всё за них.       Вместе с тем они оставались обычными знакомыми, коллегами по работе в разных сферах. А стоило им забыть о своих призваниях, что случалось крайней редко и являлось скорее случайностью, чем закономерностью, они начинали выглядеть как обычные приятели. Кем они и были… когда-то.       Впрочем, это было давно, и нет смысла вспоминать прошлое. В конце концов, оно им никогда не принадлежало это ни к чему не приведёт.       Уйдя с головой в работу, Эррор даже не замечал, как вселенная вокруг него меняется. В первую очередь он убрал человека. Насовсем. Чтобы тот гарантировано никак не смог сбросить весь проделанный труд. Затем были жители; бесследно и незаметно друг для друга они исчезали, пропадали с тихим бликом, не оставляя даже упоминания о себе. Дома гасли один за одним, съёживались и ужимались за долю секунды, разлетались маленькими пикселями. На их месте оставался ровный чистый снег, будто дома здесь никогда и не стояли. Камень за камнем, дерево за деревом, дороги и склоны, целые локации – всё исчезало по воле Разрушителя. Но теперь, чем меньше оставалось строчек кода, тем тише и светлее становился мир. Не слышались хруст снега, дуновение ветерка, собственный шаг стал ничем. Вселенная погрязла в белых тонах, словно кто-то закрасил всё мелом, да так толсто, что не разглядеть ничего.       И вот последняя строка.       Эррор остановился.       Огляделся. Здесь больше не существовало времени. Пустота. Но опыт подсказывал ему, прошло несколько часов. И затёкшие шейные позвонки являлись также тому свидетельством. Немой мир, безликий, полотно с парой чёрных пятен. Вот, что остаётся после него. И как бы прискорбно всё не казалось, на душе было ровно, спокойно, тянуло в сон. Эррор призвал портал обратно в «ничего». Прежде чем войти, он навечно стёр последнюю строчку, поддерживающую существование этого мира, – Его «имя».       

***

      Громкий щелчок оглушающе ударил в череп. Тело пробило дрожь. В отличие от пустоты вселенной, его «ничего» немного говорило, редко и отчасти. И когда такое случалось, Эррор вздрагивал. Так непривычно кажется звук и жизнь «ничего» после затихшей навечно вселенной. Ты глух, но слышишь. Пуст и полон. В этом есть некая прелесть.       Приглушённый шаг повторно огласил прибытие и был уже несколько приятен и самому Эррору. Он прошёл до гамака. Небрежно сел на ложе, зная, что нити подхватят хозяина, и устало сложил руки на коленях.       Огни нещадно болели. Он буквально чувствовал их дребезжание в глазницах. Особенно правый не думал о покое. Неправильный, такой же, как и весь он. Кошачий зрачок в синей обёртке и жёлтом круге с внешней стороны на фоне алых глазниц. Он был слишком чувствителен к ярким краскам и тонам: абсолютно белый, чёрный, ярко-синий, как строчки кода, и хорош исключительно во время перегрузов, связанных с ошибками или эмоциональными перепадами, во всём остальном сильно уступал обычным огням. С левым проблем не было – привычный белый огонь, как и у большинства скелетов.       Устало потёр висок, пытаясь немного умерить боль. Однако усталость налилась свинцом на руки, неприятные ощущения сами сводились на нет, стоило лишь прилечь, и сон бы точно прибрал к себе. Однако какое-то странное чувство не давало покоя; по правую руку раздался голос.       – Как не зайду, ты либо скучаешь, либо злишься, – Эррор даже не взглянул на внезапного собеседника. Откинул голову назад и опёрся спиной на импровизированную спинку, представляющую собой услужливо подтянувшиеся нити. Удобство сомнительное, но столь обыденное. – Судя по твоему виду, ты наконец-то одолел Инка.       – Наконец-то? – недовольно пробурчал монстр сквозь стиснутые зубы. Звучало как оскорбление: не так-то легко сражаться с тем, кем управляет краска, не давая послаблений, и находясь при этом в одинаковом диапазоне сил.       Поскорее бы этот гость покинул его.       – Тогда в чём причина злости?       – Тебя услышал, – ёмко сказал Эррор, отводя взгляд на тумбу. Книги не было.       – Хех, тогда нужно увидеть, и настроение заметно изменится, – он протяжно потянулся. Прошёл мимо Эррора, демонстративно листая взятую без разрешения вещицу. На лице лёгкая улыбка.       – Это сработает с чем угодно, но точно не с тобой, – пробурчал, потирая переносицу. Слишком часто этот гость стал его навещать, ломая привычный уклад вещей. Он был не нужен, раздражал и вёл себя излишне навязчиво. Только вот самый быстрый способ избавиться от него – дать то, что ему нужно. Чем Эррор и занимался.       – «С чем» угодно? Я по-твоему похож на «что-то»? – усмехнулся гость и взглянул на хозяина обители через плечо, не глядя захлопывая книгу. Она явно не произвела впечатления и на него.       – Хочешь сказать – нет?       – Хах, бро, а ты всё такой же забавный, – как-то насмешливо констатировал гость, возвращая вещь на законное место на тумбочке.       Внешне он являлся кошмаром во плоти для Эррора. Рукава куртки были мягкого розового цвета, капюшон пурпурного, жилетка бирюзового с переливами в фиолетовый, с зелёными шнурками, футболка с лёгким фиолетовым цветом и оранжевыми шортами. Так ему показалось мало, он ещё и кепку носит под стать – трёхцветную, и голубые перчатки без пальцев. Это просто ожившая палитра, сбежавшая от хозяина во время буйства фантазии, иначе Эррор просто не мог объяснить такую несусветную картину.       Гость щёлкнул фалангами, и бумажный стаканчик, стоявший доселе на полу по другую от него сторону, был охвачен сиреневым пламенем. По велению он шустро поднялся в воздух и вернулся обратно к гостю, который вдруг дополнил. – У меня, к слову, дела идут отлично.       – Мне плевать.       – И да, – не обратив внимания на колкость, продолжил. – Корица просила заглянуть к ней «на днях», – сделал акцент голосом и усмехнулся вновь своим непонятным мыслям. Здесь ведь нет времени, и сколько это «на днях» может длиться? Наверное, вечность. Эррор лишь тяжело вздохнул.       Корица была его давней знакомой. Дитя из открытой вселенной, не справившаяся со своей самостоятельностью. Свобода привела её к вечному повторению данного Создателем кусочка сюжета. Она боялась будущего или может просто не знала о возможных последствиях, или не разбиралась в целом в самой сути власти над реальностью. Но она допустила ошибку, совершая исключительно сброс, так и не подойдя к Истинному. Пока Санс не нарушил концепт реальности и не избавился от проблемы, навечно стерев Фриск из времени и пространства с помощью Ядра. С того времени её стали звать Кора (Core!Frisk), но что Эррор, что гость предпочитали звать её просто Корицей.       Звучало куда мягче, да и не навевало воспоминаний об ошибке, стоявшей ей нормальной жизни, семьи и собственной вселенной.       Хотя, по идее, Эррор должен был убить её, искоренить, как и любого вышедшего за рамки персонажа – ошибку. Но Создатели решили иначе; она им понравилась в таком сером, в прямом смысле слова, облике. Потому Корица стала просто блуждающим ребёнком, что временами был не прочь поговорить даже со своим несостоявшимся убийцей. Странное дитя, не иначе.       Гость сделал глоток. Протяжный выдох, взгляд в даль и ничего не подразумевающая улыбка. Тихонько постукивал белыми фалангами по стенкам стаканчика; задумался о чём-то. А может просто наслаждался напитком, чего нельзя было сказать об Эрроре.       Этот аромат было трудно с чем-то спутать. Пряный, насыщенный с обволакивающим шлейфом, глубокий, резкий и до невозможности отвратительный. Сложно было сказать, чем ему так не полюбился обычный напиток, но горечь, которая словно блуждала в воздухе, выбивала из колеи, принуждая невольно дышать реже, а голову забивать разного рода мыслями, лишь бы оградить себя от влияния так называемого аромата. Но насколько не терпел его Эррор, настолько же был влюблён в него гость. И было предельно ясно, почему так часто захаживал в «ничего» именно с этим напитком: насладиться волшебным вкусом горького кофе, смешанного с приправой в виде злости и раздражения собеседника.       – Ты сегодня даже слишком молчаливый.       – А тебе прям разница есть? – стараясь не смотреть в его сторону, ответил Эррор. Сталкиваться взглядом с ходячим недоразумением желания не возникало, огни болели и без того. – И не заебало сюда захаживать? – не выдержав, ругнулся монстр, на что гость лишь усмехнулся.       – Нисколько.       – А вот меня, Фреш, конкретно так заебало!       – Воу-воу, я когда-нибудь получу от тебя что-то кроме злости? – и вновь насмешливость. Он даже не пытался отвечать серьёзно и делать вид, что хоть сколько-то заинтересован в никому не нужной беседе.       – Получишь, – вдруг спокойней ответил Эррор, наконец-то взглянув на собеседника, – если свалишь отсюда и не явишься никогда больше в своей грёбанной жизни, – сил действительно громко ругаться, как это обычно и бывало, не осталось. Поэтому он лишь злобно шипел и грозился стиснутыми кулаками. Да только разве Фреша хоть что-то из этого способно тронуть? Только нервы тратить, не более. Даже взглядом на него никак не подействуешь: тёмные очки обрывали даже эту одну единственную возможную лазейку для острого влияния монстра.       Фреш усмехнулся, – Твоё поведение пока к подобному не располагает, – и лениво потянулся, потряхивая стаканчик и проверяя остаток кофе, – В целом, я уже получил достаточно от тебя на сегодня. Так что, так уж и быть, дам тебе заслуженные часы отдыха, – Эррор скептично закатил огни, но облегчённый выдох невольно вырвался из груди. Фреш на пару секунд застыл на месте, прощупывая перемену в настроении. «Не обманул» – подытожил про себя и щёлкнул фалангами, – Не теряйся, бро! – зашёл в портал, оставив после себя лишь пряный аромат кофе и всё ещё злого хозяина места.       Эррор тяжко выдохнул, спокойствие накатило волной, стоило остаться ему одному. Самое лучшее чувство после тяжёлого дня. Больше ничто его не потревожит.       Привычное «ничего» погрузилось в уютное молчание.