Пороки души

Катерина

Don't Wake Up (Slowed) — Apovabin, TTM, Lowx

      Прошло уже две недели с похорон Лоренцо. Две недели с тех пор, как Валентино попрощался со мной и поцеловал. Две недели моих терзаний по поводу него и неизвестности, потому что мне ничего никто не говорил и не доносил.       Это убивало. Я хотела быть в курсе того, через что проходил любимый человек, хотела поддержать его, утешить, но могла ли я пойти против слов Валентино? Он просил не лезть, просил оставить его, потому что ему было важно побыть одному.       Я ставила себя на его место и понимала, что, если бы, не дай Бог — хоть здесь я вспомнила про высшие силы — такое случилось с Луной, поступила бы точно так же — огородилась ото всех и вся и не подпускала никого, пока не пришла бы в себя.       Все это время я пыталась найти предлог, чтобы позвонить, написать, да даже встретиться, но палец останавливался на кнопке вызова, и я просто бросала телефон рядом с собой на кровать.       Кажется, я лежала в постели все двадцать четыре часа в сутки; возможно, за исключением некоторых дней, когда Луне, папе, маме или Джулио удавалось вытащить меня из комнаты, чтобы я прогулялась или поехала в клуб, чтобы потренироваться. Там на несколько часов разум затихал так же, как и беспокойные мысли, но руки помнили, что хотели бы кого-нибудь побить, задушить, уничтожить.       Я никогда не думала, что смогу кого-то так ненавидеть. Мне казалось, что, например, моя злость на Нико и на то, как он обошелся со мной и Калистой, максимум того, что я могла чувствовать по отношению к человеку, который причинил мне боль. Как же я ошибалась…       Каждый раз, когда я вспоминала тот день, в который Лоренцо и Валентино спасли нас с Кармелитой, перед глазами стояла картина того, как брат моего любимого человека и муж подруги умирал, затем как Валентино с пустым взглядом смотрел на уже мертвое тело, чувства в отношении похитителей становились гораздо сильнее — это настоящая ненависть. Знаете, даже не потому, что они сделали с нами, мной и Кармелитой, а то, что они сделали с Лоренцо и в последствии с Валентино. Ублюдки просто взяли и забрали у меня его! Если бы все обошлось, если бы все пошло по другому, если бы нас вообще не похитили, мы бы уехали куда-нибудь с Валентино далеко-далеко от Лас-Вегаса; казалось, что он из тех, кто любил бывать в новых местах и узнавать другие культуры и народы.       Папа или Массимо, или кто-то еще из моей семьи, бывало, даже останавливали меня, когда я продолжала усердно бить грушу руками, причем голыми, не в перчатках. Наверное, я просто сходила с ума от внутреннего конфликта, потому не могла остановиться — хотела выпустить эмоции хотя бы через тренировку, ведь ненависть съедала, точнее съест, если я не позволю выйти ей наружу.       Скорее всего, Валентино поступал точно так же. Выпускал ненависть, злобу, обиду, боль. Вот только я не убивала людей, а что творилось там… в Сахарнице? Не то чтобы я не знала. Конечно, догадывалась. Все почему-то считали, что именно женщины закрывали глаза на пытки в подвале клуба, точнее делали вид, но на самом деле были в курсе, просто никто из нас не спускался туда.       Когда я закрывала глаза и представляла Валентино в подвале Сахарницы, он представал передо мной совершенно другим человеком. Это уже был не тот Валентино, с которым я познакомилась, не тот человек, в которого я влюбилась. То, что происходило внизу, меняло его, но мне хотелось надеяться, что если папа и участвовал в пытках похитителей, а мы с Луной точно это знали, то он сдерживал Валентино, останавливал его, чтобы он не потерял ту часть себя, которая была против убийства, хоть мы все и рождены в мафии.       Мысли все больше поглощали меня, а я продолжала лежать на кровати. Это был очередной день сурка, который явно не собирался прекращаться. С утра члены моей семьи пытались растормошить меня, но единственное, куда мне хотелось пойти, — к Кармелите, чтобы вновь проведать ее и малыша.       Забавно, что она до сих пор не знала пол, а через несколько месяцев уже должна была родить. В этом был какой-то свой шарм, и если я когда-нибудь скажу, что хочу ребенка, то, может, сделаю точно так же. Модное гендер-пати, конечно, тоже сюрприз, но сюрприз при родах — совершенно другие ощущения.       Я не могла оставить Кармелиту наедине со своим горем. Хоть у нее и была поддержка в виде родителей Валентино — самого его теперь нельзя было считать, хотя я не знала, чем он занимался в остальное время, когда не находился в Сахарнице — казалось, что этого мало; казалось, что, если мы вдвоем пережили похищение, то гораздо лучше друг друга поймем, поэтому некоторые дни посвящала именно Кармелите. Она рассказывала мне о Валентино и о том, что он приходил либо поздно ночью, либо рано утром; всегда шел в свою комнату — кстати, его родители купили новый дом — и, скорее всего, спал, а может, и нет — Кармелита не знала точно, потому что дверь всегда оказывалась заперта, и это тоже совершенно не было похоже на Валентино.       Стук в дверь отвлек меня от бесконечных мыслей, и я приподнялась на локтях, замечая в дверях Луну.       — Снова сокрушаешься над своей жизнью? — аккуратно задала вопрос сестра, и я снова упала на кровать, раскидывая руки в стороны. — Это не ты, Катерина, — подойдя ближе, как факт отметила она.       — Пока Валентино где-то там, я не стану сама собой, — с выдохом сказала я.       Луна присела на кровать и посмотрела мне в лицо, а я продолжала пялиться в потолок.       — Я же говорила тебе, что, что бы он не сказал, ты должна быть с ним, — Луна все повторяла и повторяла, отчего меня начинало уже тошнить от этих слов, однако в глубине души понимала — они правдивы, и я сама себя загоняла в ловушку. — Ты должна выцепить его хотя бы на пару минут. Когда он обычно бывает дома?       Я не рассказывала, но один раз мы пересеклись с Валентино в доме его родителей. Тогда, вроде бы, прошла одна неделя, и у меня появилось желание выйти из дома, чтобы побыть с Кармелитой. Кстати, через нее я ощущала связь с Валентино, да и в принципе с домом, где он жил, а это помогало успокоиться.       — Валентино, — тихо позвала его, когда он проходил мимо меня с таким видом, будто я — пустое место.       Он остановился, но не повернул голову. Вероятно, если бы наши глаза встретились, Валентино не смог бы уехать в Сахарницу. Я даже не пыталась оспаривать это сама с собой, потому что знала, куда уезжали папа, Массимо, Алессио, Невио и даже Давидэ поздно вечером или вообще ночью. Они думали, что никто из нас не видел их ухода, а может, если и видел, то не подозревал, что происходило, однако никто не был тупым или глупым, тем более после того, что случилось.       Мне так хотелось взглянуть в грустные радужки Валентино, так хотелось залечить его раны и сказать, что все это пройдет, что станет легче, но как человек, который не пережил похожего опыта, то есть я, мог говорить такое?       — Ты не останешься хотя бы на несколько минут? — спросила я и аккуратно дотронулась до его руки пальцами: она была холодной, как лед, и мне стало еще страшнее за Валентино.       — Не могу, — помотал он головой, а краем глаза все-таки взглянул на меня — хотя бы так. — Прости, Кэти, но мне правда нужно уехать, — я поморщилась, потому что слезы подступили к глазам.       Валентино назвал меня Кэти, и сейчас для меня это играло огромную роль. Это говорило, что он все еще здесь, тот самый человек, в которого я влюбилась, не потерян, а просто спрятан глубоко внутри. Монстр выбрался наружу, однако пока что позволял мягкой стороне выходить из глубины души, но я чувствовала, а может, и знала, что, если позволить монстру главенствовать слишком долгое время, только он впоследствии и останется, окончательно вытеснив другую сторону личности.       — Можно я возьму твою гитару? — решилась спросить, и наши пальцы переплелись, отчего я тяжело, но тихо выдохнула.       — Ты же не умеешь играть, Кэти, — чуть хмыкнул Валентино, и уголок его губ дернулся, а я похвалила себя за эту маленькую победу.       — Научусь, — уверенно произнесла я и сжала его руку, почти потянув на себя. — Сомневаешься во мне? — склонив голову набок, ехидно поинтересовалась я.       Валентино молчал несколько минут, смотря куда-то вдаль. Я уже не надеялась, что он посмотрит на меня, да и боялась увидеть в его глазах темноту и пустоту, однако… наши взгляды впечатались друг в друга, и я замерла, не смея нарушать момент, чтобы не спугнуть…       От меня не ускользала темнота в радужках Валентино, но, казалось, сейчас она стала гораздо мягче, потому что он смотрел на меня. Глаза изучали мое лицо, а потом остановились на губах. Притяжение друг к другу так и витало в воздухе, и если бы я не боялась нарушить это мгновение, если бы я была той Катериной, которая осталась где-то там, в подвале, не медлила бы ни секунды, а уже целовала бы Валентино в страстном поцелуе, с которым обычно встречали тех, кого долго не видели.       — Нисколько, — нарушил наконец-то тишину он, отвечая на мой вопрос, который я уже и забыла: рядом с Валентино я забывала обо всем на свете и… обо всех. — Только будь осторожна с гитарой, не расстраивай ее и не рви струны, — последнее, что сказал он, затем уловил мой короткий кивок и спустился с крыльца дома, направляясь к машине, держа в руке маленький рюкзак, а в голове тут же всплыл вопрос: «что в нем?».       Это была единственная наша встреча за две недели, после которой я окончательно ушла в себя и закрылась от всех. Мама с папой, впрочем, как и Луна, переживали, что это последствие похищения и что, возможно, мне нужна помощь, но единственное, в чем или, скорее, в ком я нуждалась находился далеко от меня. Не в том смысле, что мы жили на разных улицах или что-то в этом роде, а в том, что мысли Валентино были заняты совершенно другим — местью.       — Да, ты говорила, Луна, но ты не видела его, — все же повернула голову в ее сторону. — Он не станет прежним, по крайней мере, пока не разберется в своей голове и в том, что случилось, в том, чем они занимаются в Сахарнице, да и пока не отпустит смерть брата, — объяснила я, хотя подозревала, что сестру и этот ответ не устроит.       — На это могут уйти годы, Катерина, — вот, я же говорила. — Возможно, Валентино считает иначе. Может, он думает, что месть и расправа помогут унять боль, но нет…       — Откуда ты знаешь, Луна? — громче спросила я, потому что уже порядком поднадоели ее учения, ведь она сама-то тоже не переживала смерть кого-то из семьи.       — Просто… предполагаю. Мне всегда казалось, что именно из-за поддержки семьи и того, что царит в нашем доме, ну, вся эта семейная атмосфера, мы гораздо сильнее остальных, — она пожала плечами, а я села на ягодицы на кровати, скрестив ноги по-турецки и отбросив непослушные волосы назад. — Знаешь, девиз Фальконе мог бы быть: «Один за всех и все за одного», — усмехнулась Луна, и я тоже издала короткий смешок.       — Мушкетеры значит, — опустив взгляд на свои руки, тихо проговорила я.       Больше Луна ничего не стала говорить или наставлять на путь истинный, а просто опустила руку на мое плечо и сжала его в знак поддержки, после поднялась с кровати и вышла из комнаты, напоследок обернувшись, будто проверила мое состояние еще раз.       Я была благодарна за поддержку сестре и братьям с тетями и дядями, но, знаете как бывало, что иногда это все настолько надоедало: одни и те же слова, одни и те же вопросы, одни и те же жесты, отчего уже начинало тошнить. С другой же стороны я понимала, что без своей семьи я — никто. Давайте будем реалистами и признаем, что женщины в мафии становились кем-то только из-за своих отцов, братьев или мужей. Кажется, поначалу я пыталась это отрицать, однако в последнее время слишком многое изменилось, потому и мышление стало совсем иное. Никогда бы не подумала, что моя жизнь может настолько круто повернуться…       По итогу я все-таки подняла задницу с кровати, отложила телефон, который держала возле себя постоянно, дабы не пропустить звонок от Валентино, и пошла в душ, чтобы привести себя в порядок. Не помнила, когда в последний раз смотрела на себя в зеркало дольше, чем пять минут, потому сейчас, по истечении двух недель, это было просто необходимо сделать.       Мне хотелось вылезти из скорлупы, чтобы провести время с семьей, а еще продолжить учиться играть на гитаре. Да, я не забросила, и все эту неделю училась, когда находилось настроение. Я даже ездила в так называемый музыкальный магазин, чтобы купить гитару для начинающих, потому что у гитары Валентино слишком жесткие струны, и уже после моей первой корявой игры по урокам из ютуба я стерла пальцы практически в кровь; кажется, на подушечках до сих пор остались мазоли, зато засчет них стало не так больно играть и зажимать струны.       Оставив волосы влажными и даже не попытавшись высушить их и уложить, надела домашний костюм, состоящий из кофты с длинным рукавом и штанов, и все это пыльно-розового цвета, что не очень-то похоже на меня, а больше на Луну, я забрала телефон и гитару и вышла из комнаты. Звуки бегающих детей по лестнице и их крики, тут же дали понять, что дом жил, в то время как я — нет, но сегодня собиралась это изменить. Если так и продолжу сидеть на одном месте, то быстро сойду с ума. Казалось, что если я хоть на несколько дней позволю себе не думать о Валентино и его состоянии, то все закончится гораздо быстрее, и в один день он придет на порог моей комнаты, и я наброшусь на него. По крайней мере, мне хотелось верить в это.       — Катерина! — раздался озорной голосок за моей спиной, когда я подошла к лестнице, чтобы спуститься на первый этаж.       Я обернулась и увидела Теодоро, который держал в руках машинку. Улыбнувшись, я спросила, как у него дела, потому что не видела его дня два из-за изолированности в комнате.       — У нас все замечательно, — с небольшой улыбкой ответил он. — А когда придет твой друг? — неожиданно спросил Теодоро; он помнил Валентино?       — У него сейчас много дел, малыш, но он обязательно навестит нас. Он тебе понравился? Ты ведь совсем не знаешь его, Тео, — присев на корточки ответила я и потрепала сына Изабеллы и Алессио по рыжим волосам — кудряшки такие же, как у отца.       — С ним ты была счастливой, — мельком взглянув мне в глаза, тихо произнес Теодоро, и снова посмотрел на машинку, перебирая ее в руках. — А сейчас сидишь в комнате и не выходишь к нам, — а вот теперь он звучал обиженно.       Теодоро был таким еще маленьким, но уже размышлял как взрослый, и это не могло не удивлять. Кажется, Изабелла и Алессио достаточно много проводили времени со своими детьми. Даже здесь, когда, вроде бы, много кому заняться ими, они все равно выделяли часы только для своей семьи.       — Мне было немного грустно. Ты же помнишь, я уезжала на несколько дней, да? — я все еще сидела на корточках и всматривалась в веснушки на носу Теодоро; после моего вопроса он кивнул. Да, врать, конечно, плохо, но дети, пока что, не должны были знать, в каком мире родились, для их же блага и счастливого детства. — Нужно было побыть одной, но смотри, что я взяла, — я указала на чехол с гитарой, и Теодоро улыбнулся.       — Будешь играть на гитаре?! — восторженно спросил он, и я выпрямилась, подавая ему руку, чтобы мы закрепили наш союз и спустились на первый этаж.       — Да, тебе ведь понравилась та песня про овечек? — спускаясь с лестницы, спросила я, вспоминая слова.       — Угу, — кивнул Теодоро. — Сначала я думал, что она грустная, но в конце овечка оживает, — он улыбнулся уголками губ и сжал мою руку сильнее.       — Тогда споем ее еще раз, — Теодоро активно закивал, ему явно нравилось проводить время со мной и петь песни под гитару.       На самом деле я бы никогда не подумала, что смогу научиться играть на гитаре, тем более сама, тем более по урокам из ютуба, однако… для любимого человека можно было сделать что угодно, пойти на любые поступки, особенно в такой ситуации, как у нас с Валентино.       Наверное, если бы я выложила в инстаграм фотографию с гитарой или видео с тем, как я пела и играла, подписчики пришли бы в шок. Странным образом большинство из них обыскались меня, особенно после поста с моим селфи и подписью, что мне нужно побыть одной, который, к слову, я не выкладывала, а узнала потом от Луны, что от моего имени еще и вели прямой эфир. Они начали писать в личные сообщения, чего не было практически никогда, за исключением того, что я получала сообщения с оскорблениями. Однако в данный момент, да и в ближайшие дни мне вряд ли удастся выложить пост с гитарой, потому что я знала, что Валентино мог его увидеть, а мне хотелось сделать ему сюрприз, когда месть закончится и когда он вернется домой со спокойной душой, хотя насчет последнего я сильно сомневалась.       На первом этаже, как и всегда, было много народу, поэтому я поприветствовала тех, кого встретила; некоторые из семьи удивились тому, что я вышла из комнаты днем, а не ночью.       — Прежняя Катя возвращается? — проходя мимо, подмигнул Джулио и покрутил в руках футбольный мяч; кажется, они довольно часто играли с Баттистой в футбол, а еще Леа присоединялась к ним, и, по моим наблюдениям, у нее неплохо выходило.       — Уже скучаешь по ней? — обернувшись, спросила я, и Теодоро отпустил мою руку, проходя в гостиную и усаживаясь на диван.       Джулио пожал плечами и скривил рот, будто сомневался в ответе.       — Как скоро нам ждать, что ты разобьешь машину или напьешься в клубе? — ухмыльнувшись, продолжил издеваться надо мной двоюродный брат.       Я закатила глаза и поправила ремешок на плече, с помощью которого чехол с гитарой висел на нем, затем убедилась, что никто из детей не находился поблизости и не видел нас, и показала средний палец Джулио, на что он хмыкнул, засунул мяч между ног, поднял обе руки и показал два средних пальца в ответ. Мы снова были на одной волне, и это не могло не радовать.       — Засранец! — тихо выругалась я в шутку, и мы оба засмеялись. — Не выбейте окна в доме своим мячом! — напоследок прокричала я, когда Джулио развернулся, чтобы направиться к выходу из дома.       Он лишь махнул рукой, а потом со второго этажа спустились Леа и Баттиста. Они о чем-то болтали, но до меня донеслись лишь слова «игра» и «компьютер», вероятно, обсуждение затрагивало компьютерные игры, хотя сейчас очень популярны очки виртуальной реальности, а джойстики или что-то подобное давно устарело.       Я прошла в гостиную, где Теодоро уже дожидался меня, развалившись на диване и поставив машинку на его спинку, и села напротив в кресло, перед этим аккуратно поставив гитару возле него. Несколько минут, и я уже готова была играть песню про овечку, но в гостиную вошла Луна и отвлекла меня от начала игры, когда пальцы уже зажали струны.       — Мне тоже понравилась та песня, — сказала она и уселась рядом с Теодоро. — Обещаю, спою вместе с вами, я почти выучила слова, — коротко улыбнулась она.       Я кивнула и снова опустила взгляд на гитару, мельком при этом посматривая еще и в экран телефона, лежащий на согнутой ноге, которую я поджала под себя — комбинация аккордов, конечно, мне все еще была необходима, а вот какие аккорды использовались в песне, я уже выучила.       Спустя минуту от струн раздался звук. Сначала маленькое вступление — обычная музыка, затем я первая запела. Луна и Теодоро подхватили не сразу, а когда поняли, с каким ритмом я играла, но все же на втором куплете уже помогали мне не смущаться, ведь я никогда раннее не пела кому-то вслух, да и для кого-то тоже, но с помощью вот таких небольших концертов собиралась набраться силы духа, чтобы в последствии не трястись перед Валентино.       — А ну-ка, раз, два, три, четыре, — пели мы вместе. — Пересохла речка, развалился мост, умерла овечка, отвалился хвост, — Теодоро больше всего не нравилась эта часть и по началу он не хотел слушать эту песню, тем более — петь, однако потом убедился, что овечку можно вновь оживить, мост — построить, а речку — запрудить.       Это была одна из тех песен, которые давались мне с легкостью. Кажется, она одна из первых, которую я выучила по урокам на ютубе. Конечно, были и посложнее, в которых смысл глубже, но их я играла наедине с собой, потому что требовалось все внимание и концентрация, а эти качества раннее мне не были доступны. Все-таки как жизнь в один момент могла нас изменить…

· · • • • ✤ • • • · ·

      День и вечер в компании братьев и сестер наступил слишком быстро, но я заметила, что за это время практически ни разу не брала телефон в руки и не проверяла звонки или сообщения. Возможно, мне стоило и раньше не закрываться в себе, а выйти из комнаты и провести время с близкими. Честно говоря, думала, что так оно и произойдет, ведь еще в подвале я размышляла о том, что могла никого больше не увидеть и не обнять, однако… вышло как вышло, и за это меня никто не винил.       Как только я убрала гитару в чехол, Леа пришла за Теодоро, сказав, что мама и папа звали их в свое крыло, скорее всего, готовится ко сну, хотя было еще не так поздно. Луна решила остаться и помочь мне с гитарой, заодно осмотреть ее, ведь это мы с папой выбирали ее. Он, как остальные, конечно, тоже удивился моему новому хобби, однако я тогда же призналась, что это ради Валентино, хотя, честно говоря, в тот день, когда он играл для меня, у меня самой появилось желание научиться. Вселенная снова не так поняла мои запросы…       — Рассказывай, как с тем парнем дела, который тебе написывал в инстаграм? — решила все же спросить сестру, потому что замечала, как она то и дело пялилась в телефон, усердно кому-то строчила, хоть я и знала, что Луна часто писала посты в свой профиль, но это было что-то другое, связанное с кем-то другим…       После моего вопроса Луна слишком резко засмущалась и, кажется, даже покраснела, а это совершенно не было на нее похоже, по крайней мере, в ее возрасте — пятнадцати лет.       — Только не говори, что ему лет тридцать, и он плетет тебе о том, как любит тебя через экран, — едва закатив глаза, сказала я и подсела к сестре на диван.       Она опасно молчала и сжимала в руке телефон, при этом загадочно улыбаясь. Боже, какая же Луна наивная дурочка… Я просто не представляла, как она будет жить в нашем мире, и по какой причине Луна вообще родилась с таким характером. Неужели все бесовство я забрала себе?       — Его зовут Карло, — вдруг оповестила она, и я выгнула бровь, ставя локоть на спинку дивана и подставляя сжатую ладонь под щеку. — Но… не знаю, сколько ему лет. Не знаю, как он выглядит, — пожимая плечами, продолжала рассказывать Луна, а меня это все только еще больше пугало.       — Луна… — начала я и оглянулась, чтобы проверить не подслушивал ли кто нас, потому что я была уверена в том, что сестра никому из нашей семьи не говорила про таинственного незнакомца, который вдруг стал писать ей, видя, что Луна несовершеннолетняя и что она занималась бьюти-штучками и все в таком духе; конечно, сестра выглядела старше своих лет, да она даже умнее меня — в этом, кажется, убедились уже все в округе.       — Я понимаю, как это выглядит, Катерина, — не дав мне продолжить, сказала она, посмотрев в мои глаза. — Но я не собираюсь встречаться с ним, тем более он в другом городе, — объяснила Луна, будто это и правда могло остановить; например, Изабелле и Алессио как-то вообще было плевать, что она жила в Нью-Йорке, а он — в Лас-Вегасе.       — Он сказал, свое имя и где живет, но не сказал возраст и не показал, как выглядит? — скептично выгнув бровь, с напором спросила я. — Луна, вдруг это вообще не парень? — она замотала головой. — Почему ты так уверена? — я придвинулась к ней ближе, а она взяла телефон и, вроде бы, открыла инстаграм, после чего пролистала какие-то фотографии, которые я не могла рассмотреть, и повернула на одной из них экран телефона ко мне. — Что? Он все-таки скидывал тебе свои фотографии?! — черт, я надеялась, что там не было его голого торса… Это же растление малолетних! Кидает фотографии со спины и без лица… Как же подозрительно! — Он знает, сколько тебе лет?! — тихо заверещала я, а Луна все равно приставила ладонь к моему рту.       — Тише, Катерина! — шикнула сестра на меня, и я попыталась успокоиться, чтобы хоть немного послушать ее. — Нет, он не знает моего возраста, но имя — да, оно же написано у меня в профиле…       — Да! Причем без подписи «Фальконе»! Стоило бы написать, не думаешь? Может, всякие маньяки не стали бы обращать на тебя внимание?! — не успокаивалась я; мне казалось, что я впервые настолько волновалась за Луну, за исключением случаев, когда сестра пыталась заступиться за меня в школе.       Луна закатила глаза, совсем как я это делала, сложила руки под грудью, надула губы и уселась лицом к окну. Сейчас она совершенно не была похожа на ту, которая смогла бы тайком общаться с парнем, да еще старше себя — в этом я по какой-то причине даже не сомневалась.       — Он не маньяк! — грубо ответила она, и я удивилась ее манере речи.       — Луна, мы знаем, что ты можешь постоять за себя, — хотя это не касалось умения драться, — но ты слишком наивная. Ты ведь наш Божий одуванчик, помнишь? — я попыталась сгладить углы, смягчая голос. — Тебя легко обмануть. Вдруг он какой-нибудь хакер, который вычислит твое местоположение и будет сталкерить тебя? — предположила я, размышляя еще о том, что сестра часто отмечала Лас-Вегас на фотографиях, благо не точный адрес нашего дома.       — Это просто общение в социальной сети, не более, Катерина, — все же снова посмотрев на меня, сказала она. — Да, он скидывал фотографии… И! Чтобы ты успокоилась, никакой обнаженки, — это успокаивало, но не настолько, чтобы я не волновалась; теперь, зная, что сестра общалась с каким-то парнем в интернете, не смогу спокойно спать, и вообще буду следить за ней, как за зеницей ока, как никогда ранее.       — Ты уверена, что это его фотографии, а не из интернета? — Луна кивнула.       — Я даже проверяла через поисковик. Нет таких фотографий в доступе, плюс было видео, — мои глаза расширились от удивления, а в голову полезли совсем не те видео, о которых могла сейчас говорить сестра. — С машиной. У него крутая тачка, Катерина! Это одна из тех моделей БМВ, от которых я схожу с ума! — воскликнула она громче, хотя до этого пыталась заткнуть меня.       — Это не может быть просто совпадением! — огрызнулась я, не в силах терпеть наивность сестры. — Я говорю тебе: либо он маньяк, либо сталкер, а еще хакер, — хотя в моем понимании сталкер и маньяк — одно и то же. — Он узнал, какие машины тебе нравятся, нашел видео, выдал его за свое и прислал тебе, вот и все! — я вскочила с дивана, будучи слишком злой, однако не помнила, когда вообще выплескивала негативные эмоции на сестре, да и вообще на ком-либо из семьи.       — Катерина, у меня в профиле есть пост о машинах… Там полно фотографий меня и моей машины! О чем ты вообще говоришь?! — вспылила Луна и тоже поднялась с дивана, вставая теперь напротив меня. — Если ты волнуешься за меня, так и скажи, но, уверяю тебя, я не собираюсь выходить за рамки интернета, — я тяжело вздохнула и перевела взгляд в сторону выхода из гостиной, где появились сразу две макушки: Изетты и Дэмиано. — Я ведь не совсем глупая, сестренка, — Луна переместилась, и ее лицо снова оказалось напротив моего, после она попыталась обнять меня, и я сдалась, кладя руку на ее плечо.       — Ты вовсе не глупая, одуванчик, — теперь тихо сказала я. — Ты наивная, повторяю еще раз, и слишком мягкая. Я боюсь, что кто-то может разбить тебе сердце, понимаешь? — сестра кивнула.       Я удивлена, что никто не спустился или не зашел к нам в гостиную, ведь последние наши слова друг другу перед тем, как мы начали обниматься, буквально кричали. Вероятно, большинство находилось на втором этаже, либо на улице, потому сбежались к нам только дети Карлотты и Массимо.       Еще немного обнимашек с сестрой, виноватые взгляды и с моей стороны слова извинений, и мы решили пойти в свои комнаты, чтобы готовиться ко сну, хотя спать совершенно не хотелось.       Луна по направлению на второй этаж решила взять с собой Изетту и Дэмиано, так как им пора было спать, а я остановилась в проеме гостиной, когда услышала, что кто-то занимался в тренажерном зале нашего особняка. Это могли быть мама и папа, но я все же решила глянуть, потому развернулась и пошла в противоположную сторону, минуя кухню и коридор. Удивительно, как, наверное, самый шумный дом в округе и в этом районе, становился тихим с наступлением ночи.       Я свернула за угол и подошла к двери тренажерного зала, где все еще раздавались удары, причем сильные, однако не стала медлить и открыла дверь, теперь видя, кто был одиноким борцом с грушей — дядя Римо. Кажется, он не упускал ни дня, чтобы не побить грушу, вымещая негативные эмоции именно на ней, а не на ком-то из нас.       Пройдя внутрь, остановилась неподалеку от дяди, и он заметил меня, потому остановился и вопросительно выгнул бровь.       — Хочешь о чем-то поговорить, Катерина? — все же поинтересовался он и вытер со лба пот тыльной стороной ладони.       А правда… Было ли то, о чем я хотела спросить у дяди Римо?       Я стала размышлять. Стояла, наверное, несколько минут в молчании, а дядя снова бил грушу. Его совершенно не напрягало мое присутствие, он концентрировался на ударах.       — Где Валентино? — вдруг поинтересовалась я, и удары резко прекратилась.       Дядя медленно повернул голову в мою сторону и сверкнул глазами, будто эта информация вовсе засекречена.       — Мой сын занимает место Дона, поэтому я не могу ответить тебе на этот вопрос, Катерина, — отсек дядя Римо, а я встала в стойку, мол, да что ты говоришь? — Ты и сама в курсе, где он, — конечно, я знала, но, возможно, хотела убедиться, вдруг ошибалась?       — Я должна вытащить его оттуда, — твердо сказала я. — Помоги мне, дядя, папа не пустит меня в Сахарницу, как и остальные, — я подошла к нему ближе, а он оперся плечом о грушу. — Валентино не такой, — дядя явно не верил в это, судя по прищуренному взгляду. — Он не убийца. Он не испытывает кайфа от пыток. Он — не вы. Он не Невио. Он не его брат, — я знала, что Лоренцо мог спокойно участвовать в пытках и этим самым защищал Валентино от участи всех мужчин, рожденных в мафии, особенно тех, кто были приближены к Дону.       — Катерина, — дядя стал медленно снимать с рук эластичные бинты, которые защищали руки и костяшки пальцев, — нам важно выпускать пар, — я нахмурилась. — У Валентино умер брат, ты должна принять его чувства, должна понять, что ему жизненно необходимо справиться с утратой через месть, — я помотала головой в разные стороны, показывая этим самым свое несогласие. — Мы умеем только так, — дядя Римо растянул последние слова и бросил бинты на один из тренажеров, теперь смотря четко на меня.       Его черные глаза пытались прожечь во мне дыру — так он давал понять, что разговор окончен, но я не боялась дядю, ведь на самом деле он столько всего пережил, а потому мог стать одним из лучших советчиков.       — Вы, — я подошла ближе к нему и почти что ткнула пальцем в грудь дяди, — умеете только так, — звучало как обвинение, однако сейчас я хотела доказать, что имела право поехать и забрать Валентино от — я надеялась — еще не совершенной ошибки. — А он — другой, дядя, и я обязана спасти его, помочь ему, пока не стало слишком поздно, — еще чуть-чуть, и я просто напросто расплачусь — сдерживалась из последних сил.       — Он станет капитаном вместо брата, Катерина, — как факт отметил дядя Римо и сузил глаза, всматриваясь в мое лицо. Если бы кто-то увидел нас со стороны, то наверняка подумал бы, что мы ссорились или угрожали друг другу. — Как думаешь, может ли капитан быть слабым?       — Отказаться убивать человека собственными руками — не слабость, — твердо сказала я и вздернула подбородок. — Может, вы привыкли к таким устоям, но пора менять их, — продолжила я, а дядя тихо усмехнулся; вероятно, он размышлял, какого черта я лезла не в свои дела, но я и правда считала, что его время, как и время нашего отца с Луной — прошло, тем более, когда Дон — Невио.       — Невио не согласится с тобой, — отметил дядя и развел руки в стороны.       — Плевать, — выбросила я и чуть не подала тело вперед, но дядя Римо вовремя опустил ладони на мои плечи, удерживая на месте. — Отвези меня в Сахарницу. Я знаю, что они там, я знаю, что там происходит, — он отвел взгляд в сторону и тяжело вздохнул, однако я уже была близка к тому, чтобы все повернулось в мою сторону. — Я поеду туда с тобой или без тебя, дядя, — тихо произнесла я.       Он отпустил меня и отошел в сторону, теперь расхаживая по тренажерному залу туда-сюда, явно обдумывая мои слова. Дядя стал гораздо мягче, если судить по рассказам тети Серафины и тети Киары, да и мамы тоже. Сейчас надавить на него и уговорить было гораздо легче, чем когда-либо, поэтому я даже не сомневалась в том, что он утвердительно кивнет мне, однако сначала ему, конечно же, нужно было поломаться.       — Если ты правда думаешь, что в курсе дел Сахарницы, то на тебе до сих пор надеты розовые очки, Катерина, — остановившись возле окна и засунув руки в карманы спортивных шорт, сказал дядя. — Твой отец захочет убить меня, — в этом не было сомнений, но… это был положительный ответ.

· · • • • ✤ • • • · ·

      Конечно, дядя Римо согласился. Кто-то вообще сомневался в том, что он мне откажет? Женщины вокруг него давно научились использовать его слабости против него, а еще свой шарм и женскую энергию, которой у меня было хоть отбавляй, но сейчас не об этом.       Папы, Массимо, Алессио и Невио не было в особняке, поэтому никто из них не мог помешать мне сбежать. Я не стала подниматься в свою комнату, чтобы переодеться, а осталась в домашнем пыльно-розовом костюме, потому что если бы я прошла в наше крыло и переоделась в уличную одежду, то со ста процентной вероятностью мама что-то бы заподозрила, ведь я уже как две недели по вечерам и ночам находилась дома. Это было немного смешно — моя одежда, кажется, даже дядя странно взглянул на меня, когда я уселась в его машину, но ничего не сказал. Он же, наоборот, переодел спортивные шорты на штаны и сверху надел футболку.       Чем ближе мы подъезжали к Сахарнице, чем сильнее билось сердце. Не знала, испытывала ли я когда-нибудь такое волнение, как в это мгновение; возможно, что-то да было, однако сейчас… Я показала дяде Римо, что могла справиться с тем, что увижу в подвале, но на самом деле не хотела убеждаться в том, что Валентино собственноручно причинял кому-то боль, причем не просто боль, а агонию вплоть до смерти.       Месть — сложная штука. Наверное, по началу она и правда освобождала тебя. Человек, отомстивший за своего близкого, вероятно, в первые минуты чувствовал триумф и победу, но потом… Все это оказывалось ложью — эмоции от убийства. Боль никуда не уйдет. Она утихнет только со временем. И я очень хотела сделать так, чтобы Валентино поверил в это, поверил мне, в первую очередь.       — Спрошу еще раз, Катерина, — начал дядя, когда остановил машину напротив клуба. — Точно ли ты хочешь спуститься вниз? — я кивнула, даже не раздумывая. — Потом не приходи ко мне с кошмарами, — сказал он и открыл дверь, чтобы выйти из машины; я же последовала его примеру.       Мне хотелось сказать, что я и так ими обзавелась после той ночи, когда на моих глазах убили Лоренцо. На удивление, он почти не снился мне точно так же, как и не снился тот момент, когда похититель душил и бил меня всем телом о стену. Конечно, этому стоило радоваться, однако казалось, будто бы память пыталась забыть тот вечер и ночь, вытесняя Лоренцо, хотя я не планировала забывать его так же, как и Валентино; по крайней мере, не сейчас и не в ближайший год.       Дядя открыл пассажирскую дверь с моей стороны, и я вышла из машины, задерживая дыхание. Казалось, что жара Лас-Вегаса в данную секунду вообще не согревала. Температура тела от переизбытка эмоций настолько сильно упала, что, пока я шла за дядей Римо ко входу Сахарницы, несколько раз передернулась, после чего сложила руки под грудью, пытаясь согреться, хотя, опять же, сегодняшней ночью было тепло — никаких ветров и свежести.       Я сглотнула, когда мы вошли внутрь. Нас встретил бармен, который поздоровался с дядей, а уже потом, заметив меня, удивленно приподнял брови, как будто не знал, кто я такая, или знал, но был в замешательстве, зачем я здесь, тем более в такое время.       — Они внизу? — коротко спросил дядя, и бармен кивнул.       Дядя Римо еще раз обернулся на меня, будто проверяя мое состояние, и я тут же сделала грозный и решительный вид, будто ничто и никто не мог меня спугнуть и остановить от того, чтобы помочь Валентино. Его взгляд прошелся по мне с прищуром. Неужели действительно так сильно переживал за меня? Или за свою жизнь, ведь папа и правда пожелает убить собственного брата только за, что тот привез меня в ночи в Сахарницу, что уж говорить о том, чтобы оказаться в подвале, да еще и в тот момент, когда в нем пытали людей?..       Я никогда не была внизу. Сахарница являлась неким офисом Каморры, а также клубом: ночным и спортивным. Несколько разных входов говорило о том, что здание не такое уж и простое, и это действительно было так — самые страшные секреты находились именно здесь, с этого черного входа.       Лестница, ведущая в подвал, напоминала фильм ужасов. Не то чтобы стены здесь повсюду были измазаны кровью, нет, но приглушенный свет и серость нагоняла страх, однако так и должно было быть, ведь здесь происходили страшные вещи.       Кажется, я вспоминала все те дни, когда мельком видела папу, братьев и дядей, которые возвращались по ночам в особняк с красными пятнами на вещах, лицах и руках. Я была непослушным ребенком, хотя и сейчас осталась точно такой же, но уже будучи взрослой, потому, когда мама укладывала меня спать без папы, я знала, что он придет позже, и именно в такие моменты я вставала с кровати, слыша тихие шаги в нашем крыле.       Сегодняшней ночью мне предстояло увидеть любимого человека, погрязшего в мести, крови, боли и агрессии, которая совершенно не была ему присуща. Почему я в этом была настолько уверена? Ответа не находилось… Это, наверное, какое-то женское чутье, интуиция, но не более. Я готовилась к этому целых две недели, а сегодня пошла третья, точнее, даже вчера началась, поэтому я обязана была пойти и спасти Валентино, даже если, как и сказал дядя Римо, после мне будут сниться кошмары — готова пожертвовать психологическим состоянием, если любимый человек вернется ко мне.       — Стой здесь, я зайду первым, — остановил меня дядя у железной двери, и я кивнула, хотя, честно говоря, боялась оставаться наедине с серыми коридорами, которые теперь вызывали неприятные воспоминания, ведь совсем недавно нас с Кармелитой держали в похожем месте.       Спустя пять минут, судя по часам на телефоне, я подошла к двери ближе и прислонила к ней ухо, намереваясь подслушать то, что происходило внутри… комнаты? Или что там было? Какое помещение? Однако ничего так и не услышала; наверное, здесь была поставлена звукоизоляция, и это вовсе не удивительно. Что еще могло приглушать крики от пыток?       Понимала, что остальные, папа, Невио, Массимо, Алессио, а может, кто-то еще из моей семьи, явно не ожидали увидеть дядю Римо в Сахарнице, хотя он тоже несколько раз ездил сюда, чтобы «поразвлечься»: сын и отец — два сапога пара. Однако я не теряла надежды, что дядя сможет договориться — все же он как никак бывший Дон, а это что-то да значило для остальных, даже для Невио.       — Я сказал нет, Римо! — дверь чуть приоткрылась, и я услышала громкий протест папы; ну конечно, а кто еще мог кричать громче остальных?       — Тогда скажи это Катерине лично, Савио, — съязвил дядя Римо, и дверь наконец-то полностью открылась, выставляя меня на обзор всем собравшимся в небольшой комнатке.       Я не успела оглядеть всех и не успела узнать в ком-то Валентино, потому что грозные глаза папы буквально прожигали во мне дыру, явно не понимая, что я здесь забыла, зачем приехала, почему хотела увидеть то, от чего нас, женщин, оберегали всю жизнь.       Несколько минут мы так и стояли каждый на своем месте. Я переступала с одной ноги на другую, в то время как папа выпрямился по струнке ровно и сжал ладони в кулаки, будто готовился к нападению.       — Пап…       — Нет, Катерина, — это был почти что приказной тон, от которой я могла бы разозлиться, но сейчас не тот момент — я должна была держать себя в руках, чтобы найти путь к своей цели, к Валентино. — Здесь не место женщинам, особенно, если это мои дочери, — продолжил он, делая шаг ко мне.       — Ему тоже здесь не место! — наконец твердо произнесла я и практически топнула ногой, как это делала раньше, в детстве, когда что-то шло не по моему.       — Это не тебе решать, — прищурившись, ответил папа и вышел из комнаты в коридор подвала.       — Валентино запутался, и только я…       Папа даже не дослушал меня, уже стал вертеть головой в разные стороны, говоря этим, что я — не права и, скорее всего, никогда не буду.       — Я не боюсь того, что там происходит. Я не боюсь крови. Я не боюсь своего любимого человека, — шагнув вперед, встала практически грудью к груди папы и подняла голову, чтобы взглянуть в его глаза. — Прошу тебя, пап. Он будет винить себя так же, как и я себя… — прошептала я, видя, как другие наблюдали за нашим разговором. — Разве ты хочешь, чтобы твоя дочь засыпала в одной постели с человеком, который собственноручно убил нескольких людей? — я знала, что это глупые доводы, но более ничего не приходило в голову — я уже порывалась броситься мимо папы и остальных, чтобы увидеть Валентино.       — Мы все это делали, Катерина, и не раз, — как факт отметил он. — И… твоя мама спокойно спит со мной так же, как и твои тети с моими братьями, — пока папа говорил это, как будто бы о чем-то параллельно думал, и я надеялась, что он все же понял смысл моих слов, ведь мне и так было известно, что каждый из нас жил с убийцей. — Черт, — тихо выругался он, и я готова была поспорить, что в моих глазах уже готова была зажечься искра, потому что в очередной раз за сегодняшнюю ночь я пробила стену: сначала в виде дяди Римо, затем — папы. — Ты не войдешь внутрь пыточной, это ясно? — наказал он, и я быстро кивнула, поджимая губы, пытаясь не улыбнуться своей маленькой победе.       Кто бы что ни говорил, а мужчины всегда были и всегда будут падки на женщин, особенно на тех, какими они дорожили и каких любили всем сердцем. Однако я ни в коем случае не пользовалась этой привилегией. Ну… возможно, иногда, когда больше не видела выхода, как, например, сейчас.       Как только папа дал разрешение, отошел в сторону, таким образом пропуская меня внутрь, и Массимо, Невио, Алессио и, как потом я заметила, Давидэ со спокойным, но в то же время немного взволнованным выражением лица взглянули на меня, но ничего не сказали; наверное, для них это впервые, когда женщина ступала на их законную территорию, туда, где они могли спустить всех своих собак, туда, где демоны выбирались наружу, не жалея никого, а только уничтожая, кромсая, в конечном итоге — убивая.       — Где он? — с нахмуренными бровями непонимающе спросила я, все еще смотря на Массимо.       — Развернись, — услышала голос папы и на этот раз послушалась его.       Взгляд тут же наткнулся сначала на зеркало гизелла, после на стоящего посередине пыточной комнаты Валентино. Он был повернут к нам спиной, но я видела, насколько было напряжено его тело, видела, как сжимались его ладони в кулаки, а в одной из них Валентино держал нож, причем окровавленный. Я замерла на месте, не смея пошевелиться: ни шагу вперед, ни шагу назад. Комок в горле давал понять, что вся та смелость, о которой я говорила и себе, и дяде Римо, и папе вмиг испарилась — теперь мне было чертовски страшно.       Спустя минуту я все же сделала шаг в сторону, чтобы рассмотреть того, кого пытал Валентино, однако решила все-таки подойти ближе, поэтому остановилась уже практически возле зеркала, теперь понимая, какого человека привязали к стулу — похитителя, который чуть не убил сначала Кармелиту, затем меня.       — Сколько это продолжается? — голос едва ли оставался спокойным, но, если я покажу, что не в силах выдержать этого, потеряю то, чего добилась.       — Две недели, — ответил Невио, тоже подойдя к зеркалу. — Знаешь, зря я считал Валентино мальчиком, который прятался за спиной брата, — вдруг продолжил он, и я повернула голову в его сторону. — Он станет отличным капитаном.       Мне хотелось фыркнуть и сказать, что Невио ошибался, но это означало признать, что Валентино всегда будет тенью Лоренцо, а это совершенно не так. Да, его брат был гораздо увереннее и тверже в плане службы Каморре, но каждый человек обладал уникальными качествами, поэтому я и без пыток знала, что Валентино справится с дальнейшей судьбой и встанет на место Лоренцо, займет место Капо вместо него.

Doruksen — Intoxicated (Slowed)

      Больше никто из нас не нарушал гнетущую тишину. Я наблюдала за тем, как Валентино двинулся в сторону похитителя, сжавшегося только от первого его шага. При первом взгляде на него я не заметила то, насколько его лицо было изуродовано, насколько одежда пропиталась в крови и сколько крови было под стулом. На мгновение я задумалась, сколько же времени нужно человеку для того, чтобы оставаться в сознании, если он потерял так много крови, однако быстро отбросила эту мысль, ведь то, что стало происходить после… Валентино остановился совсем близко к похитителю и наклонился к нему, и это заставило меня прикусить губу до боли — практически до железного привкуса — и обнять себя двумя руками, впиваясь ногтями в предплечья.       — Катерина… — прошептал Массимо и тронул меня за плечо, но я не пошевелилась, будто вросла в пол.       Валентино душил похитителя одной рукой. Кажется, через каждые несколько секунд он то усиливал хватку, то ослаблял, издеваясь таким образом над своей жертвой. Другой рук он крутил нож, будто нож-бабочку, и потом, когда человек стал задыхаться, а его глаза закатывались, кровавое лезвие вонзилось ему куда-то в область ребер, и я поморщилась, резко закрывая рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.       Все это казалось каким-то сюрреалистичным фильмом. Мы здесь, за зеркалом. Мы молчаливые наблюдатели, которые позволяли своему же человеку воплотить то, что ему было необходимо больше всего, — отомстить за меня, Кармелиту и брата.       — Отвернись, Катерина, — голос папы не просил, а требовал, причем настоятельно.       Никто не мог остановить меня. Никто не мог помешать мне. Никакие долбанные слова и крики не могли преградить мне путь. Я не желала более смотреть на это. Не могла разрешать Валентино поступать так с собой, поэтому, когда взгляд зацепился за струйки крови, которые потекли из очередной раны похитителя, сорвалась с места и направилась к двери, ведущей в пыточную.       Это было самое быстрое и необдуманное решение за всю мою сознательную жизнь. Наверное, еще никогда не было такого, что я настолько ослушивалась родителей, тем более в таких обстоятельствах. Однако в данный момент я даже молилась, чтобы после всего папа простил и понял меня… А он обязательно поймет.       В самый последний момент я ощутила, как кто-то резко дернул меня назад, схватив двумя руками за предплечья. От этого движения дыхание перехватило, и еще бы чуть-чуть, и я бы точно задохнулась, потому что уже была настроена открыть дверь, точнее — распахнуть и наброситься на Валентино.       — Отпусти! — потребовала я, когда поняла, что удерживающий меня — папа.       — У нас было условие, Катерина! — грозно сказал он и попытался оттащить меня назад, и, на удивление, никто не помогал ему, будто Невио, Массимо, Алессио, Давидэ и дядя Римо были теперь на моей стороне, хотя изначально тоже были категорически против.       — Я не прощу тебе этого, папа, — я расслабилась в его сильной хватке, ведь так могла показать мнимое поражение, будто я действительно сдалась, однако… это просто трюк, который неожиданно пришел в голову. — Если Валентино убьет этого человека, я не прощу тебя и себя, — еще раз повторила я и перевела взгляд от двери на зеркало — похититель корчился от новой боли, от нового ножевого ранения, но все еще дышал.       Конечно, я понимала, что он мог умереть и, скорее всего, умрет от потери крови, однако… Валентино уже остановится. Он не посмотрит в мертвые глаза похитителя, которые будут преследовать его всю жизнь. Не ощутит то, как его тело обмякает на его руках. Не посмотрит после на себя в зеркало и не скажет, что превратился в монстра, которого избегал и от которого Валентино уберегали отец с Лоренцо.       — На его руках уже кровь, — прошептал папа мне в затылок, но его пальцы медленно стали разжимать мои предплечья, а я стала так же медленно оборачиваться, при этом сглатывая очередной ком в горле.       — Эта кровь — последняя, и она может сломать Валентино, — помотав головой и наконец встретившись с обеспокоенным взглядом папы, произнесла я. — Он не сделает мне больно, — это я знала точно, потому что там, внутри все еще находился мой любимый человек, просто слишком ослепленный местью и болью от смерти брата.       — Савио, поверь своей дочери, — вдруг раздался голос дяди Римо.       Через минуту руки папы окончательно выпустили меня, и я сделала шаг назад, теперь осматривая всех присутствующих в комнате. Более никто не пытался остановить меня, но внимательно следили то за мной, то за тем, что происходило в пыточной. Когда спина встретилась с дверью, я развернулась и положила ладонь на ручку, после, сначала сделав глубокий вдох, нажала на нее.       Щелк.       Мир здесь, по эту сторону, совершенно отличался от мира, царящего в душной комнате пыток.       Щелк.       Сердце забилось быстрее, когда ноги ступили на территорию, где правили только мужчины, точнее их демоны, просыпающиеся в самые тяжелые и отчаянные времена.       Щелк.       Глаза зацепились за напряженную спину Валентино. Он снова наклонился к похитителю, но перед этим отбросил нож в сторону.       Щелк.       Дверь за мной закрылась, и я осталась наедине с монстром, который ни за что не навредил бы мне, но вредит прямо сейчас моему любимому человеку, заслоняя белый свет перед глазами, окрашивая его в красный — кровавый.       Перед тем, как две руки Валентино сомкнулись на шее похитителя — а я четко смогла разглядеть это, когда стала медленно подходить к нему со спины — тело вжалось в его, и он замер, поначалу так и оставшись в согнутой позе, наверняка совершенно не понимая, кто это, что здесь делал и что вообще происходило. Спустя несколько мгновений Валентино выпрямился, а я старалась отмести все это — подвал, кровь, звуки боли, которые сопровождались кряхтениями и стонами, отвратительный запах — на задний план, поэтому обвила руками с обеих сторон, буквально обхватывая сильное тело, и прислонилась лбом к спине Валентино, дабы случайно не посмотреть на умирающего человека, того, кто причинил мне боль, из-за которой я до сих пор чувствовала неприятные покалывания в области затылка.       — Кэти?.. — тихо, еле слышно, произнес мое имя Валентино, и я аккуратно кивнула. — Отойди, — вдруг приказал он, и я готова была вспылить, мол, какое право он имел так разговаривать со мной, когда я пришла спасать его от неминуемой ошибки, но сдержала себя, потому что поняла — это не он говорил сейчас, хотя мое имя означало то, что мой Валентино недалеко. — Тебе нельзя здесь находиться, — продолжил он и попытался оторвать меня от себя, но я скрепила пальцы в замок на его торсе, не намереваясь отступать, когда зашла настолько далеко.       — Поехали домой, Вал, — прошептала я и всхлипнула, даже не заметив до этого, что из глаз стали выкатываться слезы. — Пожалуйста, ты должен уйти со мной, — теперь заскулила я и потерлась лбом о его футболку, не обращая внимания на то, что она пропиталась потом и кровью. — Обещаю, мы справимся со всем вместе. Обещаю, что позабочусь о тебе, и ты не будешь чувствовать себя одиноким. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — говорила и говорила я, и от меня ускользнуло то, как Валентино развернулся лицом ко мне и как взял мои руки в свои, однако первое, за что зацепился взгляд, так это за запекшуюся и свежую кровь на костяшках его пальцев.       — Господи, до чего я довел тебя… — услышала я, после чего Валентино практически впечатал меня в себя, обнимая.       — До чего ты довел себя… — между всхлипами промямлила я и снова обняла его двумя руками.       Я бы хотела стоять и обниматься вечность, но это вовсе не было похоже на место моей романтической мечты, да и, кажется, Валентино сам понял это через несколько молчаливых минут, потому что немного отстранился, приподнял мой подбородок двумя пальцами, чтобы я посмотрела в его глаза — я убедилась, что радужки чисты, а не наполнены тьмой — и прогладил большим пальцем, сказав:       — Как же я хочу домой…       В этой фразе было гораздо больше, чем просто дом. В этой фразе крылось нечто иное — то, что мог потерять Валентино, а может, и кого — меня, впрочем, как и себя. Возможно, теперь под домом он имел в виду не только некое строение и обустроенное помещение, а, например, родителей, Кармелиту, ее сына и ее нерожденного ребенка, и… меня.