don't protect.

      — Пойдем в дом? — они просидели на улице больше часа, наблюдая за тем, как-то тут, то там появляются и исчезают волшебники в алых и лиловых мантиях, как гаснут пожары и утихает запах серы, но даже так Гарри с трудом понял, что продрог. Хотелось спать, но в то же время сон казался чем-то невероятным и неправильным, — он просто не понимал, как можно вернуться в свою кровать и заснуть, словно ничего и не было. Как можно было лечь в кровать, закрыть глаза и просто оставить все это в прошлом?       Он понимал магическую войну, там все казалось честнее и правильнее, если такое слово вообще можно было использовать рядом с войной, но все же там все было знакомо и даже легко. Противник перед тобой: защищайся, бей, убегай — все что угодно кроме противного ступора, кроме бессмысленных молитв непонятно к кому и зачем. Заклинание можно было увидеть, услышать и суметь среагировать, ведь ты был также вооружен и мог оказать сопротивление. От бомб же спрятаться было практически невозможно, их нельзя было заметить заранее, подготовиться, дать отпор.       Он чувствовал себя беспомощным перед лицом бомбёжек. Это было невыносимо — ощущать себя крошечным и ничтожным перед такой разрушительной силой. Он понимал, что не в силах контролировать происходящее, и это вызывало у него отчаяние и гнев.       Каждая бомба, упавшая на землю, казалась ударом в самое сердце. Он не мог понять, почему это происходит, почему невинные люди страдают из-за чьей-то злой воли. Не мог понять сейчас, не смог понять в будущем, не смог бы понять вообще никогда. Он чувствовал, как внутри него растёт желание защитить всех, кто оказался в опасности, и сделать всё возможное, чтобы остановить этот кошмар. Он понимал, что должен бороться, но не знал, как это сделать. Он чувствовал себя одиноким и потерянным, но в то же время понимал, что не может сдаться. Он должен был найти способ справиться с этим испытанием, преодолеть свой страх и выйти победителем из этой битвы.       Сегодня они с Томом могли хотя бы защититься заклинаниями, дать хоть малейшую надежду себе, но перед глазами почему-то стоял другой Том, на пару лет младше, не здесь, а в приюте, окруженный магглами, не имеющий возможность не то, чтобы защититься, а даже просто достать палочку, чтобы успокоиться.       — Я еще посижу, вряд ли смогу заснуть, — Том отвернулся, но Гарри чувствовал то же самое, поэтому просто не мог уйти. Оставь он парня здесь, неужели он бы смог просто лечь и заснуть? Неужели завтра смог бы сделать вид, что ничего не случилось? Он ведь и сам нехотя встал, разминая затекшие ноги, и именно поэтому протянул руку Тому, приглашая того в дом.       — Не думаю, что я сейчас способен спать в одиночестве, — это было правдой, даже понимание того, что Том ничего не сможет сделать в критической ситуации давало какое-то спокойствие и рождало удивительно хрупкое доверие. Гарри знал, что перестанет доверять парню как только первые эмоции улягутся, но сейчас, этой ночью, он просто не мог лишить себя той части спокойствия, что появлялась возле Тома, — не хочешь лечь в гостиной вместе?       — Вместе? — Том принял руку Гарри, как-то не слишком легко вставая на ноги, словно его тело за последний час стало на пару тонн тяжелее, — там разве хватит места?       — Возьмем спальные мешки, зажжём фонарики и будем считать это мини-путешествием, практически кемпинг.       Том улыбнулся ему совершенно неискренне, и его улыбка больше напоминала гримасу. Гарри почувствовал, как в груди что-то сжалось, но он все же не отпустил руку Тома. Внутри него бушевал вихрь эмоций, но он знал, что сейчас не время для слабости. Заходя в дом, Гарри по-детски захотелось зажмуриться, чтобы вновь не видеть разрушений, но он пересилил себя.       Гостиная выглядела неважно: порванные шторы, кое-где перевернутая мебель, но мозг автоматически цеплялся за изменения: стекла исчезли с пола, а сами окна были целыми, с центра комнаты был убран диван, а на его месте появились два теплых и явно неплохих спальных мешка. Его взгляд упал на камин. Он был зажжен, но огонь в нем горел слабо, едва согревая комнату. Гарри почувствовал, как его губы дрогнули в горькой улыбке. Несмотря на все усилия Амандила, комната все еще выглядела разбитой и опустошенной. Но Гарри знал, что они справятся. Они должны справиться.       — Амандил, спасибо, завтра мы вместе займемся восстановлением дома, — эльф тут же появился перед ним, благодарно кивая. Гарри видел, что тот дрожит, видимо, напуганный не меньше, поэтому слегка погладил эльфа по голове, отпуская, — отдыхай, не стоит перенапрягаться.       — Хозяин Гарри очень добр, Амандил починил окна и принес спальные мешки, так что хозяин Гарри и мистер Том должны отдыхать, — эльф выглядел взволнованным и напуганным, но держался даже лучше, чем они сами, — зажечь камин?       В ушах Гарри стоял оглушительный треск огня, пожирающего деревянные дома на улице. Жар и дым заполняли воздух, и он чувствовал, как тошнота подступает к горлу. Сердце бешено колотилось, а мысли путались. В одном из таких домов могли оказаться они, эта мысль была настолько отталкивающей, что Гарри едва помнил, как поблагодарил эльфа и попросил его отдыхать. Он совсем недавно получил шанс начать жить, ему добавили годы жизни, а простая бомба могла разрушить даже эту иллюзию счастья.       Гарри только решил, что разрешит себе наслаждаться жизнью, и ничего удивительного в том, что судьба тут же показала ему его место, напоминая, что это не его время, не его жизнь и не его счастье. Но в этот раз Гарри не планировал сдаваться: он хотел двигаться вперед, хотел доказать, что не сломается, что будет идти дальше несмотря ни на что.       Он молча взмахнул палочкой, привычно вызывая фонарики под потолок, слегка освещая комнату, что враз стала уютнее и теплее. Это действовало не хуже никотина, настолько привычным стало держать эти огоньки возле себя: их тепло и неяркий свет действовали успокаивающе и давали надежду на лучшее. Но даже сейчас, в этот момент отчаяния, Гарри знал, что не сдастся. Он будет бороться за свою жизнь, за свое счастье, за свое будущее. Он будет идти вперед, несмотря ни на что.       — С тобой обстрелы спокойнее, — они только легли в мешки, оказавшись достаточно близко, чтобы говорить тихо, — намного легче держать в руках палочку и делать хотя бы что-то, пытаться защититься, а не молиться и надеяться на какое-то чудо или Бога.       Гарри посмотрел на Тома, растерянного и слегка взъерошенного, Тома, что с каждым днем открывался ему в новом свете, Тома, что, как оказалось, легко выражает свои чувства и до ужаса аккуратно касается тех фонариков, что случайно оказываются возле него. Гарри не знал, что ответить, потому что он все еще был слишком шокирован происходящим, слишком напуган из-за произошедшего, чтобы реагировать хоть как-то.       — Как это было раньше? — вопрос честный, он действительно не понимал, как люди могли из раза в раз переживать нечто подобное и не сойти с ума.       — Мы прятались в подвалах, — Том молчал с минуту, не сразу решаясь говорить, — иногда, если это было возможно, бежали в метро, — он вновь замолчал, но Гарри не торопил его, — хочешь обмен? Ты научишь меня вызывать свои огоньки, а я тебе — историю.       Гарри торопливо кивнул, тут же доставая палочку, но не садясь. Это заклинание настолько срослось с ним, что он мог колдовать его даже не напрягаясь. Вполне возможно, что он смог бы создавать такие огоньки и без палочки, но, по мнению Фламеля и Дамблдора, беспалочковая магия была скорее лишней тратой сил, чем действительно чем-то полезным. Сам он пока не пришел к своему мнению, решив разобраться с этим позже.       — Самый бесполезный обмен, — решил Гарри, — я бы и так рассказал тебе, просто на самом деле заклинание бесполезное. Я работал над ним в этом году, когда тренировался совмещать несколько типов заклинаний. Самое сложное было понять, как все вписать в структуру, доставай палочку, я покажу.       Том улыбнулся, тут же выполняя просьбу.       — Я знаю, но мне нравится давать тебе что-то взамен, даже если это простая история моего прошлого.       — Хорошо, — Гарри не спорил, ему и правда было интересно услышать ответ на свой вопрос, тем более заклинание действительно было пустяковым. По сути, самым сложным было написать рабочую формулу и понять, как она взаимодействует с движением палочкой, все же остальное было делом навыка. — Тебе нужно взмахнуть палочкой так, будто ты дирижируешь ею: с правого верхнего угла идешь влево, чтобы палочка осталась на том же уровне, а с этой точки — вправо вниз, затем еще раз влево. Движения плавные, но четкие, это заклинание не требует скорости, но требует идеальных взмахов.       Гарри показал движение несколько раз самостоятельно, а затем Том попытался повторить. Вставать, чтобы подправлять движение не хотелось, поэтому Гарри говорил, что исправить, а парень просто пытался раз за разом. Это не заняло много времени, все же это было простым движением, и многие заклинания требовали намного большей концентрации и точности.       — Заклинание звучит как Калор Латернис, первое слово произносишь, когда ведешь палочкой справа влево, второе слово произносишь неотрывно от первого, но нараспев, до самого конца движения, — Том отложил палочку, повторяя заклинание вместе с движением руки, просто чтобы отточить навык. Когда Гарри убедился, что все правильно, то перешел к самой сложной части. — Эти фонарики питаются от магии мира, самое сложное здесь понять, как сотворить магию таким образом, чтобы не было противоречий. Твоя магия — лишь спусковой механизм, она подпаливает фитиль, но все остальное уже не на тебе. Когда мы колдуем в обычной жизни, то подпитываем заклинание до самого конца, до тех пор, пока оно не подействует или не разобьется о препятствие, — тут же тебе нужно передать контроль ровно в тот момент, когда ты произнесешь заклинание.       Говорить это было намного легче, чем сделать. Гарри не сомневался, что Том сможет быстро этому научиться, все же ему не нужно было ломать голову над тем, что он делает неправильно, в какой момент лучше передать заклинание и сколько сил нужно вложить в целом. Сам же Гарри потратил не один день, чтобы высчитать все до идеала, чтобы понять, что и как делать и, в конце концов, сделать это.       Том тут же попробовал сделать все, как было сказано, но ни с первого, ни со второго или даже третьего раза ничего не вышло.       — Ты слишком много магии вкладываешь в заклинание, будто не фонарь хочешь зажечь, а Адское пламя вызвать. Вспомни, как ты вызываешь обычный Люмос, ты ведь не тратишь столько сил. Здесь же их нужно еще меньше, буквально на границе между отсутствием заклинания и его минимумом.       Том взмахнул палочкой, но даже так фонарики разрушались, едва оторвавшись от палочки. Было видно, что парень только распаляется, неудачи не утомляли его, а только подстегивали научиться. Видимо, то, что Гарри мог вызывать это заклинание даже невербально, стимулировало его научиться этому как можно быстрее.       — Я не понимаю, — заключил Том спустя еще пару попыток. Гарри его не торопил, намного интереснее было дойти до результата самостоятельно, чем по идеально расписанной инструкции, — я вроде понял как дозировать магию, но все равно не выходит.       — Ты не доверяешь магии мира, — подсказал Гарри, — ты думаешь, что если отпустишь заклинание, то оно тут же разобьётся, поэтому стараешься как можно дольше сохранять концентрацию. Представь, что ты смахиваешь крошки со стола: ты делаешь движение, видишь, что все получилось, но тебе не нужно прослеживать взглядом, как каждая крошка летит вниз, как они падают на пол и куда они упадут. Тут так же: движение палочкой, заклинание и все, дальше не твоя забота.       — Как тогда это будет работать?       — Как и вся магия, на самом-то деле, — улыбнулся Гарри, добавляя своих огоньков вокруг них, — поверь, я достаточно долго просидел над формулами, чтобы быть уверенным в своих словах.       Теплый желтый свет фонариков создавал иллюзию потерянного уюта. Каждый раз, когда Том пытался сотворить новое для себя заклинание, Гарри вновь ловил себя на мысли, что не может ненавидеть этого парня. Он наблюдал, как Том сосредоточенно колдует, его палочка двигалась быстро и уверенно, словно в танце. И каждый раз, когда заклинание не получалось, Гарри видел, как Том с досадой сжимает палочку чуть сильнее, словно от силы хвата может измениться хоть что-то. Его упорство и целеустремленность вызывали восхищение и даже уважение. В то же время, в его голове всплывали воспоминания о тех ужасных вещах, которые Том совершит в будущем, эти образы были настолько яркими и болезненными, что Гарри не мог просто так их забыть.       В его голове вновь и вновь разделялись образы сумасшедшего маньяка, готового убивать и калечить, и симпатичного и до ужаса талантливого школьника, надменного, но все же искреннего. И, несмотря на все противоречия, Гарри чувствовал, что в его сердце начинает пробуждаться что-то новое. Может быть, это была не ненависть, а сочувствие. Или, возможно, это было начало чего-то большего, что он сам еще не мог понять.       — Получилось! — пара шариков тут же взмыло возле Тома, почти сразу же подплывая ближе к Гарри. От них шло невероятное тепло, словно кто-то включил печку, и Гарри окончательно расслабился. Фонарики, созданные Томом, были насыщенного алого цвета. Они плавно кружили вокруг, переплетаясь с теми огоньками, которые вызвал сам Гарри. Их свет, соединяясь, создавал волшебную атмосферу, наполняя комнату теплом и уютом. Гарри почувствовал, как его сердце забилось быстрее, а на лице появилась улыбка. Это было не просто волшебство, это было нечто большее — магия, которая согревала не только тело, но и душу.       Том замолчал, отложил палочку и тоже завороженно наблюдал за происходящим. Его глаза блестели от радости и удивления, а лицо озарилось мягким светом, словно он сам был частью этого волшебства. Гарри чувствовал, как между ними возникает особая связь, невидимая, но ощутимая.       Они лежали так несколько минут, не говоря ни слова. Время словно остановилось, и в этом мгновении было что-то волшебное. Гарри чувствовал, как тепло от огоньков проникает в каждую клеточку его тела, согревая его изнутри. Он закрыл глаза и позволил себе полностью раствориться в этом моменте, наслаждаясь каждым мгновением.       Том, казалось, собирался с мыслями. Его дыхание стало ровным, а взгляд — сосредоточенным. Гарри почувствовал, что сейчас произойдет что-то важное. Он не торопил его, зная, что Том готов поделиться чем-то значимым. В этот момент он понял, что готов слушать, готов узнать больше о Томе, о его мире, о его мечтах и страхах.       — Я могу?.. — Том протянул свою руку к нему, переплетая их пальцы вновь, и Гарри с легкостью кивнул на неозвученный вопрос. Сам он был ужасно тактильным человеком, хотя жизнь раз за разом лишала его возможности чувствовать человеческое тепло, именно поэтому ему было важно касаться собеседника, он часто буквально заваливался на Рона или Гермиону, особенно в порыве эмоций, но здесь, в прошлом, такая возможность появлялась редко, поэтому он не собирался отказываться. Рука Тома была приятной: мягкая и нежная, с едва ощутимыми мозолями, его пальцы были слегка холодными, и Гарри, сам того не замечая, аккуратно поглаживал их своими, чтобы согреть. — На самом деле всегда не любил лето: сначала из-за того, что приходилось уезжать из Хогвартса, из мира магии и чудес в мир простецов, в мир, где никто меня не понимал. Затем, когда я был на втором курсе, началась война, я надеялся, что нас это не коснется, но тот конец августа все перечеркнул .Думаю, нет смысла проводить урок истории, но уезжать в Хогвартс я был более чем рад.       Настроение магглов было близко к панике: одно дело воевать в другой стране, поддерживать союзников и уничтожать противника, другое — переживать атаки в Великобритании.       — Когда я вернулся летом после третьего курса, то война уже была в самом разгаре. Мне некуда было идти, не к кому было поехать: с Малфоем мы сблизились только на четвертом курсе, а до него найти кого-то вроде друзей я не стремился. Меня воспринимали как забавную зверушку, вроде и талантливая, но вот чистоты крови не хватало, — Гарри почувствовал, как напряглась рука Тома, и слегка сжал ладонь в ответ, выражая некую поддержку. Сам Гарри тоже казался всем в школе забавной зверушкой, убившей Темного Лорда, но, в отличии от Тома, у этой зверушки были какие-никакие привилегии, хоть и совмещенные с периодическим презрением, — на самом деле такое отношение было до этой зимы, хоть многие и стали ко мне прислушиваться, настоящего лидера они увидели во мне только тогда, когда увидели кольцо, но не буду отвлекаться.       Гарри хотелось сказать, что он с удовольствием послушает и эту часть истории, но перебивать откровения не хотелось. Почему-то казалось, что едва он откроет рот, как магия развеется и с ней уйдет и честность Тома. И все же было интересно, как обычный мальчик, ребенок, выросший среди магглов, смог покорить слизеринцев, ведь те, что бы не думал сам Том, были явно очарованы еще до того, как подтвердилось родство с Салазаром.       — Приют не был совершенно ужасным до всего этого: было много спонсоров, у многих из нас были свои комнаты, нас неплохо кормили и одевали, у всех была возможность получить образование, и даже после совершеннолетия многие могли остаться работать в приюте до тех пор, пока не накопят на съем жилья или не найдут другую работу. Главное преимущество приюта было в том, что он не был государственным, но именно это и стало проблемой во время начала обстрелов. Приюты, принадлежавшие государству, перевезли в безопасные места, а для нас денег не хватило. Наши спонсоры тоже не могли позволить себе такую роскошь: все лишние деньги уходили на фронт, в такой ситуации жизни нескольких сирот действительно были мелочью, — Том перевел дух, но тут же продолжил, словно эта история помогала и ему самому, — я понимал это, хоть и не принимаю. Мы старались как могли: все, кто мог работать — работали, пытаясь заработать лишние деньги или еду, те, кто работать не мог — отвечали за готовку, уборку и прочее: сотрудников и раньше было немного, а теперь едва ли осталась половина. Я, к примеру, разносил почту и письма, это если официально. Бывали дни, когда есть хотелось сильнее, поэтому я менял сикли и кнаты у торговцев на вес, получая лишние фунты. Магглы не знают наших денег, поэтому они покупали их как бронзу и серебро.       С каждым словом Гарри проникался историей все больше, перед его глазами непроизвольно возникала картина: совсем юный Том, совсем недавно вернувшийся из Хогвартса, места, где даже самая тяжелая жизнь похожа на сказку, вынужденный работать, но не как обычные школьники, что хотят накопить на какую-то новую игрушку, а чтобы выжить, чтобы поесть за день хоть что-то.       — Не могу сказать, что я был слишком благородным: те деньги, что я менял, оставались мне, и в совсем голодные дни я покупал пару кусков хлеба у каких-то пьяниц.       Гарри знал, что он бы так не смог, не смог впихнуть в себя ни крошки, если бы его соседи умирали от голода, но он и не ожидал того же от Тома. Да и все же рассуждать было легче о своих гипотетических героических поступках. У него было совсем другое детство: его часто лишали еды, не давали возможности подрабатывать, поэтому он чаще всего просто пережидал ощущение голода, даже не задумываясь о нем. Но он всегда понимал, что рано или поздно ему дадут поесть: как бы сильно не злились дядя и тетя, они не хотели, чтобы он умер. У Тома была совсем другая ситуация, поэтому он не собирался его осуждать.       — Когда прилетали самолеты, было хуже всего: сирена не всегда срабатывала вовремя, и мы не могли нормально спрятаться. До ближайшего бомбоубежища было пять минут бегом: не так много в мирное время и слишком много во время любого обстрела. Поэтому мы прятались в подвале, это не спасало бы от прямого попадания, но выбора все равно не было. Думаю, ты можешь это представить: дети разных возрастов, несколько взрослых, спальные мешки на полу и неяркий свет одной свечи, достаточный лишь для того, чтобы видеть контуры предметов вокруг. Это было глупо: маленькая комнатка под зданием, отсутствие даже минимальных запасов еды и воды, паника у младших детей, в целом — не лучше, чем если бы мы сидели в комнатах.       — Вы были вместе, это могло дать надежду, успокоить.       — Ну воспитатели так и думали: они старались занять нас чем-то, но это всегда было ужасно скучно и не помогало справляться с тем, что мы переживали. Все же с тобой оказалось намного проще: ты опытный маг, вместе мы смогли защититься и было чувство, что все это не зря. Даже понимая, что наши действия могут не спасти, делать хоть что-то оказалось удивительно важно и полезно.       — А чем занимались вы? — в груди расцветало чувство удовлетворения, все же он смог помочь Тому, смог хотя бы минимально отогнать от него этот ужас, и от этого хотелось только радоваться.       — В основном сидели каждый в своих мыслях, но потом одна из воспитательниц начинала рассказывать нам какие-то сказки, дети успокаивались. И это было явно лучше, чем слушать их плач. Она читала столько сказок, что иногда мне казалось, что она придумывает их на ходу, но даже когда её просили повторить их, то она делала это с легкостью.       Гарри слушал Тома, и в его груди зарождалось странное, почти забытое чувство. Он никогда не знал, что такое засыпать под сказку. Тётя Петунья была слишком занята, чтобы читать ему что-то перед сном, а Дадли всегда требовал внимания. Когда Гарри стал старше, он начал читать сам, но это было по-другому. Он погружался в книги, словно в другой мир, но это не было так же волшебно, как слушать чью-то историю перед сном. Ему казалось, что он упускает что-то важное, что-то, что делает жизнь немного ярче и теплее.       Гарри представил, как это было бы: сидеть в уютной комнате, слушать мягкий голос, который рассказывает истории о далёких странах, о смелых рыцарях и волшебных существах. Он почувствовал, как его губы невольно расплываются в улыбке. Наверное, это было бы очень приятно, совсем не так, как засыпать в маленьком чулане или под звуки снарядов.       — Мне никогда не читали сказок, — все же признался он, когда Том замолчал, — наверное, мои опекуны были слишком заняты своим сыном, но раньше я как-то даже не думал об этом. Не знаю, зачем я это сказал, — наверное, произносить это было глупо, какое кому дело до того, рассказывали ли ему сказки и насколько хорошо ему спалось, но почему-то откровения Тома заставили его открыться в ответ, даже если в такой мелочи.       — Хочешь я тебе что-нибудь расскажу? — Том предложил это не сразу, а когда Гарри повернулся к нему, удивленный таким предложением, Том казался до ужаса смущенным. — Ну, то есть я помню пару сказок, если ты хочешь, то я мог бы…       Гарри не знал, что именно заставило его согласиться: то ли какая-то удивительно приятная атмосфера диалога, несмотря на тяжелую тему, то ли теплый свет, освещающий комнату, а может, их переплетенные пальцы, создающие какую-то особую связь между ними. Он кивнул, надеясь, что Том смотрит, а затем прикрыл глаза, ожидая сказку.       — В тот холодный вечер под Новый год по улицам пробиралась бедная девочка, она была совсем босая, а на голове не было даже тоненькой шапочки , — голос Тома сменился, стал более бархатным и низким. Он завораживал и погружал в историю, — на самом деле она вышла из дома в туфлях, слишком больших даже для её отца, отчего они слетели с её ног, когда она испугалась мчавшихся карет. Она хотела забрать их, но одну туфлю она потеряла, а другую подхватил какой-то мальчишка и, смеясь, убежал.       Гарри ярко представил, каково было этой девочке: на кону праздник, ей холодно и, наверное, голодно. Он представил девчушку совсем худенькой, с тонкими черными волосами и большими глазами, выделявшимися на бледном личике. Её щеки должны были быть красными от холода, а коса совсем растрепанной. Ему было интересно, была ли на ней шубка, но почему-то казалось, что даже если бы и была, то она была бы совсем холодной.       — Девочка была голодная и замёрзшая, а за целый день никто не купил у неё ни одной серной спички. В стареньком передничке у неё лежало несколько пачек спичек, одну из которых она держала в руке. Но она не решалась взять хотя бы одну спичку, ведь она не выручила ни гроша, и отец мог её побить, — Гарри чувствовал, как глаза постепенно закрываются, как внутри борется желание спать и желание дослушать историю. Пальцы Тома аккуратно гладили его собственные, убаюкивая, давая покой и умиротворение.       — Прошел весь день, уже давно стемнело, и даже последние, случайные, прохожие скрылись в своих домах, готовясь праздновать, а девочка уселась в уголке за выступом дома, чтобы хоть немного согреться. Даже без ветра становилось всё холоднее, её ножки давно посинели, но возвращаться домой было страшно, — девочку было жалко, хотелось забрать её к себе и отогреть, но Гарри надеялся, что сказка закончится хорошо, — но и дома было не лучше: огромные щели в стенах, хоть и забитые сеном и тряпками, совсем не помогали от мороза, разве что крыша спасала от снега, но лучше на улице, чем с отцом, что будет злиться на неё. Когда её пальцы совсем замерзли и почти перестали слушаться, она вытащила одну спичку и чиркнула ею о стену. Странная это была спичка: она вмиг перенесла её совсем далеко, в момент оказалось, что она сидит перед большой железной печкой, в ней поблескивал огонь. Как же было тепло и хорошо! Только она вытянула заледеневшие ножки, только удобно села, чувствуя, как покалывают заледеневшие конечности, но огонь спички совсем скоро погас, и печка исчезла.       Думал ли он, что Волан-де-Морт будет читать ему сказку на ночь, рассказывая ее так ласково и аккуратно, словно Гарри и вправду был ребенком? Это должны были делать его родители, его милая и ласковая мама или смешливый отец. Это должны были делать его родители, которых убил Волан-де-Морт, поглаживающий его руку в нехитрой ласке. Это должны были делать его родители, но это делает Том, мальчик, также росший без родителей, мальчик, которому никогда не читали сказки перед сном просто так, мальчик, что готов подарить поддержку, даже не получая её сам.       — Едва спичка догорела, девочка тут же чиркнула другой спичкой, и стена дома, возле которой она пряталась вдруг стала прозрачной, как кисейная. Девочка увидела комнату, накрытый белоснежной скатертью стол с жареным гусем, начиненным черносливом и яблоками. Она видела такое лишь однажды: когда-то давно, еще когда её мать была живой, они убирали в доме местных богачей и там был такой же стол. Она едва успела пару раз вдохнуть чудесный аромат, как вдруг гусь спрыгнул со стола и побежал к девочке, отчего спичка погасла, и перед девочкой снова стояла холодная стена.       Гарри чувствовал, что засыпает, но ему ужасно хотелось дослушать куда еще переместится девочка.       — Тогда она зажгла ещё одну спичку и оказалась под великолепной ёлкой, больше и наряднее той, что она видела в сочельник. Она горела тысячами огоньков, а из зелени ветвей выглядывали пестрые картинки. Девочка протянула к ёлке обе ручонки, но спичка потухла, и огоньки превратились в ясные звездочки, — Том перешел на шепот, едва проговаривая слова, а Гарри задумался о том, насколько красивым и привлекательным был голос парня, — девочка чиркнула новой спичкой, и перед ней появилась бабушка. «Возьми меня с собой!» — воскликнула девочка. Она знала, что бабушка уйдет, как только погаснет последняя спичка. Тогда девочка поспешно чиркнула всеми спичками, которые были у неё в руках. Стало так светло, как днём, а бабушка никогда ещё не была такой красивой и величественной. Она взяла девочку на руки, и они полетели на небо, где нет ни холода, ни голода, ни страха.       Гарри заснул, едва услышал последние слова, радуясь тому, что, видимо, бабушка девочки оказалась волшебницей и нашла её. Ведь так и должны заканчиваться все сказки. Он надеялся, что девочка никогда больше не будет знать лишений, что никогда не будет мерзнуть, и её жизнь станет настоящей сказкой. Он заснул, так и не дослушав сказку до конца.       — На следующее утро люди нашли мёртвую девочку в углу за домом. Она замерзла в последний вечер старого года. Девочка сидела со спичками, одна пачка которых почти совсем обгорела. «Она хотела погреться, бедняжка!» — говорили люди. Но никто и не знал, что она видела, в каком блеске вознеслась к новогодним радостям на небо вместе с бабушкой.